Две недельные поездки в Петербург, проблемы с поставками «музыки» на юге страны, небольшой бунт против условий Арсения, закончившийся вывозкой пяти трупов, заняли у них больше двух месяцев. Вокруг вовсю расцветала весна, иногда обрушиваясь на горожан дождём, а тема свидания больше не поднималась. Её то ли отбросили, то ли отложили на более спокойное время, которого можно было вообще не дождаться. Погрузившийся в работу Антон отвлекался от навязчивой идеи, как мог, но двадцатого марта терпение всё же лопнуло.
Машина свернула с привычного маршрута, пассажир, куривший под боком и с кем-то переписывавшийся, заметил это уже после остановки. На то, чтобы выкупить ресторан в центре Москвы, ушли всего сутки — за большие деньги персонал с готовностью нашёл для них свободный вечер. Мужчина не вышел за ним и, когда тому открыли дверь, протестующе скрестил руки:
— Без пояснений с места не сдвинусь.
— Мне обещали свидание. Ужинаем здесь, возражения не принимаются.
— Почему именно сегодня? — ему на долю секунды показалось, что недовольство сменилось растерянностью. Второй нахмурился, оставив ото лба две крупные морщины.
— Не почему, — он протянул руку, — просто подними задницу.
— Надеялся, ты не вспомнишь.
— Это я уже понял. Как видишь, надеялся зря.
Ладонь приняли. Кроме одной до дрожи напуганной чем-то официантки, в ресторане не было персонала. Наверное, люди догадались, с кем связались, потому не спешили мешать, чем, конечно, порадовали. Арсений расположился в кресле напротив, будто хотел его видеть лучше или позволял видеть себя. Настроения на допрос не имелось, тогда как чужая готовность подстёгивала тот начать.
Второй со знанием дела вслух рассуждал, какое вино подошло бы к какому блюду, какая прожарка мяса позволила бы в должной мере насладиться вкусом и о прочей подобной чуши. Слушать это было не столько интересно, сколько непривычно. В формальной обстановке перед взором снова предстал мужчина, который зацепил когда-то: холодный, по-своему утончённый, спокойный и властный, знавший всё про желания их обоих или умело делавший вид. Парень рассматривал эту картинку из прошлого, не без удивления замечая в себе, что больше любил настоящего человека, а не старый идеальный образ. Со всеми грубыми выражениями, несильными ударами и смесью агрессии с недовольной покорностью. Любил Арсения, которого знал, а не того, которого ему показывали.
Принявшая заказ девушка по имени Анна, если судить по резному деревянному бейджу, покинула их так же спешно, как появилась, оставив в тишине. Ту нарушали и приглушённая музыка, и монологи спутника, привычно состоявшие из коротких фраз, но, тем не менее, молчание ощутимо повисло между ними. И Антон не сразу понял, с чего мог начать:
— Что ты имеешь против свиданий?
Продолжавший бесцельно листать меню мужчина нехотя поднял взгляд и двинул плечом:
— Не вижу в них необходимости. Тем более в нашем случае. Это же условность. А я такое не приветствую. Синтетикой веет.
— Думаешь?
— Конечно. Пустые ухаживания, дружба, любовь, добро, справедливость. Всё — одна чушь, в которую общество зачем-то играет. Прямо как ты — в дипломатию.
— За добро я бы ещё поборолся, — улыбнулся молодой человек, на что получил саркастично изогнувшуюся бровь.
— В разное время каннибализм, ранние браки и сжигание женщин на кострах тоже считались добрым делом. Шаткая категория. Не советую за неё держаться, — он лишь пожал плечами. Чужая социопатия в тот момент показалась скорее критическим мышлением, чем настоящим пренебрежением нормами морали. Второй вернулся к ламинированным листам. — Я ожидал, что ты поборешься скорее за дружбу или любовь.
Прощупывание стало взаимным. Из него тоже ненавязчиво вытягивали то, что интересовало.
— Ну, того, что было в книгах, которые ты мне давал, действительно не существует. Тут не спорю. Наверное, люди просто называют чувства так, как привычнее, не закапываясь в подробности. А про дружбу сам мало что знаю. У меня это скорее благодарность, которую понимают неправильно. Может, к лучшему, иначе бы ни Эда, ни Димы рядом не было, — продолжение фразы «как и Макса когда-то» осталось на языке горечью. Арсений брезгливо поджал губы.
— Тебя это не раздражает? Когда признаются в том, чего нет и быть не может?
«Да я уже осознал, что моё признание тебе не нужно. Не обязательно напоминать». Внезапная грусть была преобразована в нейтральную улыбку:
— Честно? Мне плевать. Все имеют право верить, во что хотят, — «Как я вот сделал из тебя бога. И ничего, живу как-то». — Ты вот во что веришь?
— Что пойду ругаться, если нам не принесут хотя бы выпить. За десять минут вполне можно открыть вино, — словно в ответ на озвученное возмущение из ниоткуда возникла Анна с двумя бокалами и бутылкой. Попытку поухаживать за гостями пресекли взмахом ладони. — Сами разберёмся. Пепельницу принесите, пожалуйста.
— У нас не курят, — растерянно пролепетала официантка, — закон такой.
За мгновение до того, как напускное спокойствие Арсения лопнет, Антон тронул локоть девушки, привлекая внимание, затем умоляюще сложил руки:
— Просто принесите, ладно? Штраф, если что, покроем. Никаких проблем.
Ему кивнули и снова исчезли. Мужчина разлил алкоголь и, сделав глоток, фыркнул, когда на столе разместилась неглубокая стеклянная ёмкость:
— Дипломат хренов. А ты чего так далеко опять? — не дождавшись аргумента, тот зацепился ботинками за ножки его кресла и подвинул к себе так, чтобы притереться коленями. Затем снова отпил и улыбнулся с издёвкой. — Вопросы ещё имеются? Или план на вечер выполнен?
«Вот всё ты, зараза, понимаешь, кроме того, что нужно, — цокнул парень и тоже приложился к вину. — Кого я тут пытаюсь переиграть?» Им принесли мясо, пара взяла перерыв на еду, во время которого он выбирал из списка тем ту, что волновала больше прочих. На это ушло больше получаса. Тарелки успели опустеть, как и содержимое бутылки, придавшее смелости:
— Почему тебе обязательно хочется командовать мной?
— Потому что тебе нужен хозяин, — откликнулись без тени осуждения в интонации, которое сквозило в словах. Сердце болезненно ёкнуло. Его явно не пытались задеть, всё же попав по уязвимому месту.
— Я больше не вещь, — процедил Антон. Вилка была откинула так гневно, что оба поняли: до ссоры остался один незначительный шаг.
— Я говорю не про статус, а про образ мышления. Ты же вернулся ко мне. К последнему, кто тебя купил.
«Прекрати, серьёзно. Чем я заслужил такое отношение?» Его затрясло, пришлось сжать кулаки под столом, чтобы не сорваться в неподходящем месте и придержать эмоцию до улицы.
— Это оскорбительно.
В ответ равнодушно пожали плечами:
— Никто не мешает перестать меня выслушивать. И уйти, например. — «Понимаешь ведь, что не смогу. Веришь, сам сказал ещё давно. К чему эта проверка, а? Зачем всё портить?» Арсений бросил взгляд на официантку, искоса на них поглядывавшую из угла ресторана и накручивавшую локон на палец. — Правда, пиздуй, если угодно. Знаешь же, где выход. Или, вот, к этой девке можно. Она явно не против.
— О, отпускаешь? Спасибо, воспользуюсь советом, — на улыбку и медленное вставание среагировали удивлением, граничившим с неверием. Он направился к бару, у которого стояла работница заведения. — Анечка, милая, счёт не принесёте? И себя заодно, — та вздрогнула, видимо, подумав, что конец фразы ей послышался, и не пыталась сопротивляться, когда парень над ней завис, облокотившись на стойку. Незаметно вложив пару крупных купюр в женскую ладонь, он перешёл на шепот. — Простите ради бога, — и поцеловал её так показательно страстно, что сам почти поверил.
То ли из-за взятки, то ли из-за непонятно откуда возникшей симпатии девушка включилась и подыграла, приобняв его за талию. Через пару секунд сзади скрипнуло отодвинутое кресло. Ход сработал.
Резко развернувшись, он поймал ладонью удар, которого ждал, траекторию которого знал наизусть. И улыбнулся, встретив такую же улыбку, совершенно не подходившую под действие. Такой вот у них флирт: Арсений отпустил, не намереваясь отпускать, а Антон ушёл, не собираясь уходить, и просто указал другому на очевидные теперь чувства. Второй не был способен на полноценную привязанность, но выдавал ему максимум по возможности — и этого хватило, чтобы перестать бояться временности происходящего. Тот среагировал на проверку именно так, как должен был, однако парень всё равно зарёкся не повторять жалкую попытку провести нормальное человеческое свидание. До нормальности им было далеко, зато ближе — до ссоры или драки.
Они оплатили счёт, оставив приличные чаевые, и направились к выходу, больше не разговаривая. В гардеробе, воспользовавшись минутным уединением, Антона притянули сзади и невесомо поцеловали в шею, словно за что-то извинились. Мозг спасовал, мурашки покрыли плечи и загривок. Перекур на парковке не вернул ни толики адекватности, потому в машину он сел возбуждённым и немного дезориентированным. Рулить ровно в таком состоянии удавалось с трудом. Парень ёрзал на месте, пытаясь найти позу, в которой член мог тереться о ткань белья менее неприятно, и мысленно покрывал то свою слабость, то спутника всеми известными матерными выражениями.
Когда автомобиль уже развил приличную скорость, второй вдруг наклонился к рулю и прикусил через ткань его стояк. Раньше, чем молодой человек, ослеплённый возбуждением, вообще понял, что тот хотел сделать, ширинку расстегнули и провели языком по набухшей головке.
— Мы же разобьёмся, прекрати, — заскулил он, зарываясь в тёмные волосы, но не смог ни притянуть ближе, ни оторвать от себя, лишь мелко задрожал. Член приняли глубже, с губ сорвался жалобный стон. — Арс, умоляю!
Машина опасно вильнула на полупустой полосе, потому что Антон настолько утонул в ощущениях, что потерял связь с собственным телом. Мужчина поднялся, оставив его частично обнажённым, и вернулся в прежнее сидячее положение. Тот попытался скрыть самодовольную улыбку, отвернувшись к окну, но это не удалось.
— Ты просто поиздеваться захотел? — прошипел он, проклиная необходимость концентрироваться на дороге, мешавшую придушить Арсения.
— Сигаретку? — ему протянули пачку и невинно рассмеялись в ответ на цоканье. — Ну, даже если поиздеваться. Что ты сделаешь? Отомстишь? Не злопамятный, вроде.
— Нет, просто злой и с хорошей памятью. А ты дилетант. Даже до середины не взял.
На него повернулись всем корпусом и оскалились, поддавшись на провокацию:
— Думаешь, мастерство можно растерять без практики? На слабо, что ли, взять решил?
— Не знаю, где ты там мастерство нашёл.
Как ожидалось, к нему вернулись, передав сигарету и сразу приняв в себя до горла. Чувство было забытое, оттого ещё больше покорявшее. Пришлось снизить скорость, чтобы не вписаться в других участников движения, но о пощаде он теперь не просил. Наоборот, пользовался таким неожиданным подарком, за затылок насаживая партнёра поглубже, пока тот не начал кашлять. Табачный дым давал уму достаточно трезвости, чтобы сознание не отключилось совсем, а занятый курением рот лишь изредка отпускал приглушённое рычание. На то, чтобы довести его до крайней точки и проглотить семя, у Арсения ушло не более десятка минут. Чёрт знает, откуда у актива взялись такие профессиональные навыки, но отрицать было глупо — тот действительно хорош. Пожалуй, слишком хорош, чтобы целиком принадлежать ему.
Мужчина застегнул его ширинку и обратился к тёмному пейзажу за окном, словно задумался о чём-то неприятном. Ладонь, уложенная тому на колено, через которую должна была передаться нежная благодарность за облегчение, осталась нетронутой и из размышлений не вывела. Пустота в голове сменилась нервозностью. Что-то не так. Где-то нарушилась гармония, между ними повисла непонятная недомолвка.
— Остановись где-нибудь здесь, — шепнули сбоку. Антон моментально среагировал и припарковался на ближайшем свободном месте. Второй вытащил ключи из зажигания и, уже находясь одной ногой на улице, вяло улыбнулся его растерянности. — Пройтись хочу. Свидание в конце концов.
Последний раз он был на Воробьевых горах с Димой ещё школьником, когда они прогуливали контрольную по математике, и не ожидал, какие разительные изменения могли тут произойти. А, может, дело было в компании, времени суток и нём самом. Начавшие уже цвести клумбы и аккуратные аллеи привлекали меньше внимания, чем чужой напряжённый темп ходьбы. От него будто пытались сбежать, ничего не объясняя. На попытки догнать, приобнять за талию или переплести пальцы не реагировали, оставаясь на губительном расстоянии. Нервозность достигла катастрофических масштабов, а подходящий вопрос никак не формулировался. Они шагали по смотровой площадке, будто поссорившиеся друзья или чужаки, которым просто было по пути. И ему очень не хотелось думать, подходило ли такое описание для их общения.
Когда мышцы заныли от усталости, Арсений резко остановился и, отвернувшись, облокотился на перила. Он помялся, но в итоге обнял того за талию, уложил подбородок на плечо и тоже уставился на ночное небо. Вокруг не было ни души, способной осудить их за такую вольность в проявлении чувств, и парень медленно выдохнул, поддаваясь тому, как на него действовало чужое присутствие. Почему с этой ходячей бомбой, молчанием сейчас доводившей до паники, всё равно было так спокойно? Почему Антон соглашался подыгрывать стратегиям по выведению его из себя, ничуть не тяготясь тем, что раньше бы уничтожило? Почему…
— Почему ты предпочитаешь сложных план из трех пунктов: оттолкнуть, выбеситься и отсосать, вместо простой фразы «Ты мне нужен»?
— Я никогда это не скажу, — откликнулись тихо.
— Знаю, — он улыбнулся, хотя понимал, что это не увидят, — тебе лишь бы ранить. Вопрос про другое.
Второй вдруг еле слышно усмехнулся. Скорее грустно, чем действительно весело:
— Говорит человек, сам периодически попадающий по больному.
— Я разве…? — Антон уткнулся носом в пульсировавший висок и прикрыл веки. — Прости. Такого в планах не было.
Смена чужого настроения, случившаяся в машине, так и не сложилась в нечто понятное. К его голове ласково притёрлись мягкие волосы. Весь Арсений, остававшийся напряжённым, сейчас будто просил защиты, потому был обнят крепче.
— Ничего. Это честно. Мне просто интересно, сколько ты продержишься.
— Собственно, на тебя всё терпение и уходит, — хмыкнул парень без обвинения. То было осознанное решение, о котором ещё не довелось пожалеть.
Собеседник дёрнул плечом, скинув с себя, потом наклонился так, чтобы упереться лбом в сложенные руки. От родного голоса не осталось почти ничего. Он скорее почувствовал слова, чем услышал:
— Тогда кто такой Макс?
— Что?
Подобное Антон ожидал услышать примерно никогда. Даже недо-друг называл того «Заяц Младший», словно не знал настоящего имени. Удивление было абсолютно искренним.
— Не прикидывайся, — огрызнулись значительно злее. — Ты уже полгода зовёшь его во сне. Кто это?
— Серьёзно? На этот вопрос у тебя ушло целых полгода? А на выпад в сторону простой официантки — всего вечер?
— Не уходи, блять, от ответа, — второй резко развернулся, ударив локтем в рёбра, словно намеревался силой вытащить информацию.
— Макс — это настоящий хозяин моей машины. Университетский друг. Местами — бывший, хотя отношений там не было, если такие подробности важны.
— Тот самый «дорогой человек», которого я убил? — нахмурился мужчина.
— Технически его убил Серёжа, но да.
Антон видел, как удивление перетекало в усмешку, потом — в улыбку, чтобы в итоге уронить голову второго ему на грудь. Тот беззвучно смеялся, судя по вздрагивавшим плечам:
— Ты прав. Стоило раньше спросить.
— Почему не спросил?
— Не хотел нарушать идиллию. Пока она ещё есть.
— Тебе, что, тоже всё кажется ненастоящим? — Арсений поднял глаза, под пустым взглядом которых он растерял остатки улыбки. — Или временным… Это глупо?
Зарывшись в волосы на затылке, его притянули в поцелуй, который был переведён как «Да, кажется. Но мне плевать». Парень отстранился, когда мозг вдруг осенило:
— Ты поэтому странный сегодня вечером? Из-за имени и вот этого всего?
— Нет. Просто день неудачный выбран, — радужки упёрлись в асфальт, тело в объятиях расслабилось достаточно, чтобы стало невозможным прочитать чужие эмоции. От него закрылись. — Проехали, не надо копать. Что ты хочешь на день рождения?
— Не переводи… — начал было огрызаться Антон, когда, сложив очевидное и очевидное, понял, что тему не пытались переводить. — Прости, не знал. Иначе бы подумал над подарком.
— Да ладно, ещё месяц. Успеешь, — улыбнулись, а потом поймали взгляд. — Что?
— Почему ты сам никогда не празднуешь?
— Не хочу вспоминать, что старею.
— Тогда позволь напомнить, что ты мудреешь и только хорошеешь с возрастом, — второй цокнул, попытался его оттолкнуть, пока не уложил в себе услышанное, затем распахнул веки со всем возможным удивлением. Парень поцеловал того в щеку. — С днём рождения.
— Ну нет. Ты не можешь знать, — торопливо зашептали, склонив голову. — Никто не знает. Я никому не говорил. У меня даже в паспорте фальшивая…
— Арс, — он коснулся чужого подбородка, — ты спросил, почему я повёз нас ужинать именно сегодня, а потом переключился на подарок для меня. Вывод напросился сам. И только что ты подтвердил мою правоту.
— Да, твоя тупая версия была поприятнее. Определённо.
— Сам сделал меня таким. Разгребай теперь.
— Внимательность — не моя сильная сторона. Заметил, наверное. Это чьё-то ещё влияние.
«Макс научил этому, — грустно откликнулось подсознание. — Как и не пытаться читать между строк, а воспринимать слова так, как их говорят». Скорбь была заткнута подальше, прежняя весёлость вернулась:
— Ты нагулялся? Можем домой поехать? Счёт вроде как опять неравный.
— Если хочешь поздравить, это придется делать качественно. И глубоко. С чувством, так сказать.
— Для именинника грех не постараться.
Любимые глаза, ожив, блеснули. Его потащили в обратную сторону.
Мастерство и вправду сложно растерять. Даже после нескольких лет без практики Антон справился до того достойно, что партнёр ещё некоторое время не мог пошевелиться. Только жадно втягивал воздух да прижимал пассива к груди дрожавшей рукой. Когда способность полноценно функционировать вернулась, мужчина коротко поцеловал его лоб и хмыкнул:
— Ты не сказал, что хочешь получить. Ну, в подарок.
Парень недовольно поморщился, затем приподнялся на локте, чтобы это увидели в рассветных лучах:
— А есть опция, где ты больше никогда не спрашиваешь меня об этом? — изогнутая бровь уместила в себе всё возможное неверие. — Правда, ничего не нужно. Всё имеется, — «Ты — главное, что я желал бы. Такой разговор у нас уже был. И тогда, придумав бред, я тебя потерял. Больше не хочу». — Никакой, даже моей больной, фантазии не хватает. Обещаю принять с радостью любую хрень, только отцепись и реши вопрос без меня.
— Что угодно?
— Абсолютно. Хотел власти — вот тебе власть выбирать самостоятельно.
— Тогда не бунтуй, если…
— Обещаю, не буду.
Его уложили обратно и прикрыли одеялом. Тогда, спокойно засыпая рядом с любимым человеком, он даже представить не мог, на что подписался.
***
В ночь накануне «праздника», через месяц, Антон засиделся с таблицей и удивился, когда, вместо привычного всплеска агрессии, который заменял другому просьбу прийти в постель, получил в руки чашку. Арсений улыбнулся его непониманию и уселся поблизости, сонно потягиваясь. Кофе имел странный горьковатый привкус, а всё ж он покорно пил. О нём ведь позаботились, проявили внимание. Рецепторы можно было выключить, зато благодарность — нет.
Напиток не принёс энергии — наоборот, спать захотелось ещё больше. Парень отключился прямо на диване, не успев понять, почему, зато почувствовав поцелуй, оставленный на макушке. А очнулся уже на остром плече пристёгнутым к кожаному сиденью.
Обстановка вокруг изменилась: вместо гостиной — продолговатый салон из дорогого дерева и бежевого пластика, вместо окон — иллюминаторы, за которыми находился не двор под их домом, а простор голубых глаз, в котором не сразу было узнано настоящее небо. Он дёрнулся от страха и, почувствовав, как ладонь сжали родные пальцы, расслабился лишь для того, чтобы осознать — они сидели в самолёте. Вдвоём.
— Где мы?
— В данный момент, — мужчина сверился с наручными часами, — где-то над Ираном. Нужно точнее? Могу дойти до пилота.
— Что? — мозг со скрипом начал соображать. — Что было в грёбанном кофе?
— Всего лишь снотворное. Хотя с дозировкой я переборщил. Голова не болит?
Тонкие губы приложились ко лбу, видимо, проверяя температуру. Кивнув самому себе, второй отстегнулся и отошёл к полке с закусками. Боль действительно была, но не показалась важной. Мысли путались, тело еле перебарывало животный страх. Антон не столько говорил, сколько выпускал звуки в такт внутренней дрожи:
— Ты меня похитил? Арс, какого… — закатить полноценную истерику помешало всплывшее в памяти обещание, данное месяц назад. Медленный выдох не спас. — Какая конечная точка маршрута? Куда ты нас тащишь?
— Мальдивы. Примерно на месяц, — на него выжидающе смотрели, словно прощупывали масштабы бедствия. Затем, разглядев протест, распахнувший губы, пожали плечами. — Интернет же там есть.
— Отпуск?
— Скорее просто смена обстановки, — слова застыли в горле. Как на такое отвечать? Как реагировать? — Ну ты хоть моргни. Если надо развернуть самолёт. Я же не понимаю. Что у тебя с лицом опять?
Он задумчиво ощупал пылавшие скулы, заходившиеся в треморе запястья, живот с похолодевшими органами, пытаясь осознать, что чувствовал. Наверное, снова всё и сразу, от страха до нежности, от растерянности до злобы. В итоге покачал головой:
— Самому хотелось бы знать. Давай считать это шоком.
— Окей, — Арсений вытащил из низкого холодильника резную бутылку и потряс той в воздухе. — Шампанское? Праздник же.
— Покрепче есть что-то? — в ответ оттуда же вытащили бурбон. — Да, такого рода, спасибо, — отвинтив крышку, второй нахмурился, глядя, как парень жадно приник к горлышку и всасывал в себя алкоголь вместо успокоительного. — Что? Впервые видишь на ком-то удивление?
— Впервые вижу, чтобы так умело сдерживали истерику. Тебя колотит всего.
— Я обещал не бунтовать вне зависимости от твоего выбора.
— Но не до такой же…
— Арс, заткнись, будь лапочкой, — вырвалось то ли ядовито, то ли умоляюще. — Обещал — значит, выполню. Иначе верить ты мне больше не будешь, так что не усложняй задачу.
— А если я скажу. Что самолёт, в котором мы находимся, твой? — тот прикрыл рот, пряча кашель в ладони.
— Эти слова имеют какой-то смысл? Или ты просто кашляешь буквами и надеешься, что я сам всё пойму?
— Самолёт. Твой теперь. По документам.
— Как так?
— Тоже часть подарка. Хочу дать тебе свободу передвижений.
Мужчина присел на колени рядом, не отрывая напряжённый взгляд. Антон окончательно перестал понимать, как они к этому пришли. Новая волна ужаса накрыла тело, бутылку помогли придержать за дно, не дав выронить. Его снова сломали, выдержка рассыпалась, голос задрожал вместе с остальным организмом:
— Нет. Пожалуйста. Не нужно свободу. Я не хочу. Без тебя не хочу. Не нужно. Пожалуйста. Не делай так, не отпускай. Как я… как без тебя?
— Значит, со мной, — с его щёк стёрли слёзы, которых не было, которые жаждали пролиться, но оседали влагой где-то в душе, смешиваясь с кровью. — Только прими, ладно? В этом нет попытки подкупить. Просто подарок. Не обидно же? Почему…
— Ты сумасшедший.
Замерев, второй широко распахнул веки, затем кивнул:
— Знаю. Это отпугнуло? Я всё же умудрился что-то испортить? Твою реакцию можно трактовать по-разному. Помоги мне.
Парень подался вперёд, к любимым губам, выдохнувшим в него облегчение. Тогда показалось, что Арсений сам испугался сделанного даже больше, чем он. Его притянули ближе, закинув руку с бокалом за спину, и целовали, пока истерика не сменилась возбуждением — таким же отчаянным.
— С днём рождения, Малой.
— Да иди ты ко всем чертям с такими подарками, — на его языке значило «Я люблю тебя так сильно, что сводит лёгкие».
— Всегда пожалуйста, — было принято как «Я отвечаю тебе по мере сил».
***
Его не беспокоили рабочими делами вот уже неделю. Антон не чувствовал себя недостаточно полезным или ненужным, с благодарностью принимая возможность выдохнуть и ни о чём не беспокоиться. Гулял вдоль береговой линии, валялся тюленем у небольшого личного бассейна рядом с бунгало, иногда вытаскивая второго из помещения на свежий воздух. Ласковое солнце целовало кожу загаром, свежие фрукты придавали сил, потому в течение пары суток он успокоился окончательно и отдался окружавшему умиротворению. Для счастья требовалось немного — только Арсений под боком, но стоило признать, что обстановка радовала тоже. Отсутствие излюбленных драк, как и расстояние до других близких людей, не беспокоило, потому что парень знал: они вернутся в привычный ритм жизни. Стереть кулаки о чьи-нибудь лица он всегда успеет, а вот накупаться вдоволь — нет.
На остров, где пара поселилась, опускался нежно-розовый закат. Молодой человек сидел на пирсе, вдыхая полной грудью солёный запах лазурного моря. Наверное, если не считать любимого, ничего прекраснее прежде видеть не доводилось, хотя Илья разок вывозил его в подобное место. Но это было не то, не с тем и не тогда, когда он смог бы действительно оценить поездку. Сзади скрипнули деревянные доски, второй уселся рядом, спустив обнажённые ступни к воде. Они хранили тишину, ему позволили уложить голову на острое плечо и мечтательно выдохнуть:
— Красиво, правда? Хочется вообще никогда отсюда не уходить.
— Не знаю. Может, ты и прав.
— Что, красота — это тоже слишком сложно для тебя? — рассмеялся он.
— Мне скорее плевать на неё, — хмыкнули над макушкой. — Как и на всё, в сущности. Людей, природу. В моём мире главное — работа.
— Эх, ты, трудоголик.
— Я лучше пойду, — тот действительно начал подниматься. — Не буду нарушать единение.
— Стой, — локоть удалось придержать и опустить человека на место. — Посиди со мной немного, пожалуйста. Запустим в твой мир кусочек океана, хуже не будет.
— Зачем? Мне не о чем с ним говорить. И молчать, наверное, тоже.
— Прямо как с тупым школьником в чулках, — слетело с губ раньше, чем он успел задержать. Сверху неоднозначно усмехнулись, затем поцеловали в волосы.
— Это цитата?
— Да. Твоя, кстати.
— Не помню такого. Видимо, давно было.
— Моя первая и последняя попытка к тебе…
— А, оно, — от парня отшатнулись и уставились на горизонт. — Не продолжай, вспомнил.
Вся поза второго выразила отвращение. То самое, что было в ненавистный октябрьский день, а потом преследовало его после последнего звонка. Тело тряхнуло забытой болью. Сердце сжалось и выплюнуло кровавый сгусток.
— Да почему та сцена всё ещё вызывает столько… — Антон обвёл пальцем отстранённое лицо не в силах озвучить нужное слово. — Ты же трахаешь меня сейчас, в чём отличие?
— Слушай, у нас разница — примерно восемнадцать лет. Я тогда, считай, младенца купил. Чтобы Макар не грохнул. Какой, к чёрту, секс?
— Хочешь сказать, дело было только в возрасте? Почему нельзя было так и объяснить? Плюнул в меня оскорблениями, хотя мог поговорить по-человечески.
— Какое сейчас дело до этого, а? Сказал и сказал. Я много чего говорю.
— Да, и всё оно раньше попадало в цель, хотя теперь тоже получается. Стрелял бы лучше так метко, — возмущение выливалось бесконтрольно. Давно затянувшаяся рана снова открылась и делала только больнее. Он сам не заметил, как начал повышать голос. — Ты мне, сука, за несколько предложений стёр самооценку, которую потом приходилось наращивать пять лет.
— Сейчас секс — добровольное действо, — выдохнули устало. — А в тот момент ко мне пришли повинность отдавать. Заплаченные деньги отрабатывать, — его тряхнуло от мысли, что Арсений, особо не понимавший окружающих, почувствовал когда-то логику подростка с удивительной точностью. — Может, хорошо, что самооценку стёр. Она перестала опираться на то, хотят ли тебя поиметь. Обращайся.
Вспыхнувшая злоба не переросла в активную реакцию, лишь расстроила ещё больше. Они снова ругались, снова друг друга не слышали.
— Так сложно просто извиниться?
— За что? Где я ошибся? Тупой? Тупой. Школьник? Школьник. Наличие чулок не помню.
— То есть сначала ты говоришь, что у меня мышление проститутки, раз я вернулся к тебе. Потом везёшь на море, как настоящий папочка, — равнодушный собеседник поморщился. — А теперь… Что, трахаться со мной до сих пор не о чем? Зачем трахаешься тогда?
— Антон, — его попробовали взять за руку, но не успели. Парень поднялся на ноги.
— Не трогай меня, гондон лицемерный.
— Да изначально не стоило, видимо.
В памяти всплыло прикосновение к шее, с которого всё началось, запустившее в нём необратимый процесс рождения любви. И сейчас это чувство царапало изнутри грудную клетку так невыносимо, что хотелось выть.
— Действительно не стоило. Жил бы сейчас спокойно в Питере, не вспоминал бы про тебя.
Он уже начал разворачиваться, когда Арсений, такой же вскипевший, бросил в спину:
— С Максом, ага.
Вот тут-то мышцы и среагировали раньше мозга. Пощёчина вышла такой сильной, что сидевший чуть не свалился в воду, еле удержавшись за доски. Глаз на него не подняли, ответа на действие не последовало.
— Забудь это имя, — зашипел Антон, постепенно снова переходя на крик. — Не смей произносить, понятно? Он никогда не был важнее тебя и умер из-за этого. Хочешь ревновать к трупу, раз больше не к кому — валяй, но делай это молча. Не привязывай его к разговорам как аргумент, как попытку уличить меня в чём-то. Я вернулся не к хозяину, не к деньгам, даже не к сексу, а к тебе, мразь. И ты будто специально пытаешься уколоть меня побольнее, чтоб потом руками развести, мол, «я же говорил». Так вот в задницу себе засунь свои ожидания, — он повторил попытку вернуться в домик, чтобы сбежать от ругани, однако продолжил говорить. — Их, мнение обо мне, фразочки свои язвительные, подачки и опыт за полсотни лет — всё засунь и ходи, не шаркай.
Молодой человек успел добраться до середины пирса, когда мужчина шепнул, не отрывая взгляд от воды:
— Уходишь?
— Да. Твоя правда, у меня нет необходимости выслушивать некоторые вещи. Но даже не думай, что не вернусь. Второй удар ждёт тебя, когда я успокоюсь и смогу прописать полноценно.
— Ты так меня отстаивал когда-то. Как его — сейчас.
— И до сих пор готов. Просто мы зачем-то играем друг против друга, а не вместе — против кого-то ещё. Не знаю, почему ты постоянно пытаешься всё испоганить, но поздравляю — удалось.
Останавливать не стали. Антон бросил в номере телефон, взял банковскую карту и кофту на случай ночного понижения температуры, чтобы уйти бесцельно гулять, пока не вернётся в равновесие. На это, как потом оказалось, потребовалось больше времени, чем обычно. Он даже не знал, что хранил обиду вот уже десяток лет, что нуждался если не в извинениях, так хотя бы в логичном объяснении того, что сам не смог оправдать. И ему не дали ни того, ни другого, лишь непрошибаемой убеждённостью испортили очередной вечер. Попытка общаться прямо, что называется, словами через рот не привела их ни к сексу, ни к перемирию, ни даже к тишине. Сложно было понять, почему, наконец соединившись, они отдалялись теперь больше, чем раньше. Почему покойный однокурсник, помогавший, пусть в его воображении, вернуться к любимому человеку, был для другого важнее, чем гармония в отношениях. Почему его продолжали истязать, когда уже сдались обоюдной больной привязанности и признали, что он стоил доверия.
Однако копаться в Арсении теперь не хотелось. Не помешало бы разобраться в себе. В конце концов с Максимом у них когда-то тоже случилась сцена ревности, только зеркально — и тогда удар, вызванный одним лишь упоминанием родного существа, погасили. Мужчина же снёс тот без пререканий, словно осознавая, что заслужил. Вопрос «почему он вытерпел» прогнулся под другим — «почему я ударил» — и заполонил мозг. Видимо, Заяц всё же имел значение. Видимо, чувства к другу продолжали жить внутри и не позволили запятнать светлый образ. Одна любовь встретилась с другой. В сердце происходила неравная схватка, превратившая внутренний мир в кровавое месиво. Ноги несли его вдоль берега — к тому, до кого уже нельзя было дойти никакими путями, но кто всегда готов был выслушать.
