***
С перевязкой тогда помогла вовремя оказавшаяся в квартире Катя. Она ни о чём не спросила, почти ничего не сказала, зато, увидев его снова в родных стенах, улыбнулась ярче, чем смог бы кто-то ещё. Не нужно было знать всё, через что довелось пройти, хватило одной Иры — и для сочувствия, и для искренней радости. «Ты смог», — мелькало в карих глазах. «Смог», — незаметно кивал Антон, забывший узнать, съехалась ли пара медиков и как вообще складывались дела у друга. Вопрос пришлось отложить до другого раза. — Нужно сменить тактику, — аккуратно начал он обсуждение, которое откладывал последние пару часов. — Иначе мы так и продолжим зря друг друга истреблять. Они недавно вернулись с третьей за неделю встречи, закончившейся перестрелкой. Снова целые, уставшие и безобъектно злившиеся на протяжении всего вечера. Ужинали, курили, обменивались пустыми фразами — так, будто ненавидели не окружающих, а друг друга. Это не ранило, лишь раздражало ещё больше. — Я не пущу их паль через себя, — Арсений, вскипевший наконец вслух, вырвал из его пальцев ложку и принялся сам размешивать сахар в чае. От объемов кофе, выпитого за неделю, уже тошнило. Тот пробубнил под нос: — Не мучай запястье. Ещё левая рука есть. — Так дело в качестве, а не в твоём принципе? Ну, правша я, что ж теперь? Отдай, уже не больно почти. — «Почти», — огрызнулись, приземлившись под боком, поближе не столько к нему, сколько к пепельнице. — Знаешь, какая у нас смертность? В Москве. Передоз — жалкая сотая часть. Все, кому я якобы мешаю жить, травят клиентов. Вполне осознанно. Это принцип. В памяти всплыла фраза Эда, который пытался извиниться за происшествие в ванной несколько лет назад: «Я вообще знаю свою дозу, но, видимо, в этот раз продали что-то не очень качественное». Услышанное логично встроилось в картину мира, понимание пришло, пусть с опозданием. От него не просили решения проблемы, тем не менее оно прозвучало: — Попробуй поставить такое условие. Не просто «нет и всё». Пусть улучшают качество, если хотят работать с нами, а не против. — На кой чёрт? На форму «мы» не обратили внимания. Видимо, парня тоже принимали как коллегу. Как равного. — Когда ты не объясняешь причины, то становишься для другого просто старым козлом. Упёртым и раздражающим. — Это что-то из личного опыта? — хмыкнул собеседник. Улыбка заменила ему «да». — Хочешь поиграть в дипломатию? Чтобы тебе сломали и второе запястье? — цокнув, Антон скрыл недовольное выражение лица за стенками чашки. Повисла пауза. Для него это был конец обсуждения, для мужчины же — заминка, во время которой взвешивалось решение. Вердикт выдали, когда надежда достучаться растаяла. — Это не сработает. — Получается, ты не только маньяк и садист, но ещё предсказатель? Не многовато уверенности для одного? Рука, потушившая окурок, легла на горло. Арсений приблизился на расстояние выдоха и сощурился не так угрожающе, как могло показаться: — Повтори-ка. Он подался вперёд, чтобы впиться в пропахшие табаком губы, потом отстранился, заметив, что хватку ослабили до подобия нежности: — Говорю, делай, как считаешь правильным. Моя задача — предложить. Твоя — послать меня в самых грубых выражениях, — поцеловав другого мягче, парень встал и помахал ладонью с порога. — Ладно, работай, я пойду посплю. Теперь они редко встречались в постели ради совместного сна. Когда выяснилось, что работу можно было делить на двоих, а не сидеть сутками у ноутбука, оба, без договора, начали отдыхать по очереди. Молодой мужчина тосковал, засыпая в одиночестве, однако не пробовал что-то изменить, довольствуясь уже тем, что они вообще жили в одной квартире, вместе ездили по рабочим и бытовым делам и занимались сексом, как подростки — при любом удобном случае и в больших количествах, чем способно было выдержать его потрёпанное тело. Той ночью выключить мозг не удалось, потому до раннего летнего рассвета Антон гипнотизировал потолок и боролся с желанием за руку утащить партнёра в спальню, чтобы прижаться к любимым плечам. И меньше всего ожидал, что к нему придут самостоятельно, с компьютером в руках — без комментариев и просьб. Арсений, разместившийся справа, облокотился спиной на каркас кровати, разложил аппаратуру на коленях и тихо, будто нарочито медленно, застучал клавишами над ухом. Их «рядом» стало буквальнее. Он перелёг на чужие рёбра, обвив мужчину здоровой рукой за пояс, и облегчённо выдохнул. Второй же замер, подумал пару минут о чём-то своём, потом, зарывшись пальцами ему в волосы, как в собачью шерсть, вернулся к работе. «Тебе же неудобно» вступило в схватку со «Спасибо, так гораздо уютнее» и проиграло. Счастье наполнило мозг приятной тишиной, сон наконец закрыл уставшие глаза. За окном во всю светило солнце. Нормальные люди завтракали и собрались на работу, а для них объективное время перестало существовать. «Да и чёрт бы с ним, со временем».***
Проснулся молодой человек от того, что тело под щекой дёрнулось. Арсений уснул прямо в той же позе, оставив ладонь на его голове. Ноутбук разрядился и погас. Выбравшись из уютного плена, он обратился к телефону и охнул — до поезда было примерно два часа. Брат, не получивший сообщение с подтверждением приезда, оставил больше двадцати пропущенных вызовов. Сложно было собираться тихо, но быстро, потому иногда из левой руки, торопливо пихавшей вещи в сумку, что-то падало. Пока наконец не разбудило второго. За спиной раздался скорее раскат грома, чем вопрос: — Куда? — В Питер, — откликнулся, не повернувшись, — до вторника. — Три дня? Не многовато? — ответа не последовало. Парень был слишком занят поиском личных документов, забранных больше месяца назад из бардачка. — С машиной что-то? — Всё в порядке. Да и нашли мы, вроде, сервис, который нормально работает. Спи, я постараюсь потише. — Тогда зачем тебе три дня? — новая фраза канула в тишину. «Нашёл!» Со стороны кровати в стену полетела подушка. Мужчина терял терпение. — Антон, я с кем разговариваю?! — «Где-то же была распечатка с билетом…». Он осмотрел рабочий стол в спальне, которым никогда не пользовались, и направился к выходу, чтобы поискать нужную бумажку в гостиной или своей старой комнате. В пяти сантиметрах от уха пролетел его телефон и, встретившись с дверным косяком, разбился, осел осколками на пол. Вот тогда-то он услышал, как второй пытался что-то узнать. — К кому ты, сука, едешь? — К любовнику, блять, — огрызнулся Антон. Вытащив из кучки стекла сим-карту, всё же повернул голову на собеседника и встретил такую агрессивную позу, что любая бойцовская собака бы позавидовала. — Говорил же, что у меня Эд там остался, ну. Давно не виделись. Не смотри на меня так. — Я тебя прикую к батарее, понял? За такие выпады. Придурок. — Кто бы говорил, — кивок на то, что осталось от телефона, заменил ему полноценную язвительную фразу. Перехватив сумку поудобнее, он обнаружил в ней смятый билет, который искал, потому улыбнулся. — Так, я погнал, на вокзале куплю себе что-нибудь временное, не теряй. Его нагнали уже в прихожей, когда шнурки на туфлях были завязаны, а рукава рубашки — закатаны из-за летней жары. Голубые небеса показались пасмурными, немного сероватыми, будто злыми или грустными. Арсений остановился в метре и облокотился на стену, спрятав руки в карманы: — Я не отпускал его в Петербург. Когда ты пропал на три года, — прозвучало не к месту, как сдержанное «Ты вернёшься? Потому что он явно мог не вернуться». — Знаю, мне говорили. Дай угадаю: он спрашивал разрешение? — второй кивнул и позволил, приблизившись, притянуть себя за шею так, чтобы дышать одним воздухом. — А я вот не спрашиваю. Как нежное «Тебе не нужно держать меня под боком, чтобы знать, что я никуда не денусь. Просто верь». Поцелуй в первые секунды был эмоционально болезненным, словно они прощались навсегда, но быстро стал страстным, как обычно происходило — и вот его уже вжали лопатками в дверь, вырвав из пальцев сумку. Разочарованное «Не пытайся манипулировать мной через возбуждение» влетело шепотом в требовательные губы: — До поезда восемьдесят семь минут. — Уложусь в двадцать шесть, — хмыкнул партнёр, на что получил недовольное мычание. — Девятнадцать? — Ты торгуешься? Зачем? — От меня уезжает секс. На семьдесят два часа — минимум. Без грёбанного предупреждения. — Думаешь, не дотерпишь? Смешок не поддержали. Прекрасное лицо посерьёзнело. Только в тот момент парень заметил, что за прошедшие почти три месяца не видел на другом даже намёк на щетину. Мужчина словно рассмотрел свои седые волоски и скрывал возраст от кого-то из них или от обоих сразу. И вся эта гладко выбритая красота застыла непроницаемой маской. Равнодушие показалось знакомым, порезав по живому. Однако прежде, чем он снова, как в юности, почувствовал себя ненужным, чужие пальцы, уже забравшиеся под рубашку, царапнули талию. Арсений сомневался не в своей стойкости, а в нём. За что был зло отпихнут и не пытался больше задержать хотя бы на секунду. Антон захлёбывался чужим омерзением, собственной обидой и скулящей любовью, просившей вернуться в дорогие ладони. Метался от желания сбежать от боли к желанию действительно быть прикованным к батарее. И в итоге сказал то, во что уложилось сразу всё: — Подвезёшь меня? — в ответ фыркнули и двинулись в сторону кухни. — Арс. Подвези меня, — чужое тело замерло, не подавая признаков внимания. Он выдохнул сквозь зубы, подчиняясь власти, которую не пытались демонстрировать. — Вернусь в понедельник. — Торгуешься? — Да, — «Да. Что угодно, только включись обратно». — Вечер воскресенья. — Утро понедельника, — второй, вместо новой ставки, продолжил путь. Молодой человек скрипнул то ли костями, то ли душой. — Ладно, два часа ночи, но понедельник. Дома буду в три. Как раз проснёшься. В него швырнули ненавидящий взгляд, в два шага вернулись на место и, замахнувшись, как для удара, взяли с комода ключи от машины. «Из-под земли достану. Если опоздаешь» — всё, что любимый сказал на парковке, не глядя в глаза. «Верю. Потом в неё же и закопаешь, — отшутился он. — До встречи». Провожать не стали. Даже не поцеловали на прощание.***
— Не помню, чтобы видел тебя таким счастливым, — брат пропустил вводную часть диалога, предназначенную для бытового обсуждения, и сразу пошёл в атаку. Указал на его открытую шею, усеянную следами от грубых поцелуев. — Рассказывай срочно. — Мне кажется, по мне всё видно, — Антон спрятал улыбку в стакане пива. — Давай лучше про тебя. — Нет уж, сначала ты мне скажешь имя… — второй смолк, поймав его изумлённый взгляд, как бы говоривший: «Разве варианты были?» Наверное, да, пока не всплыла новость о смерти Максима Загайского. Проследив логику его хода мыслей, Эд подался вперёд и чуть ли не закричал. — Да ладно?! Ты всё же смог вернуться? Боже, как?! Он себя нормально ведёт? Не обижает тебя? — его пальцы обняли ладонями и прижали к губам. — Понятно, почему ты так светишься. Вместо взаимной радости из молодого человека вышло болезненное шипение — рука, перевязанная эластичным бинтом, не успела зажить, сколько бы он не храбрился. Брат испугался реакции, прикосновение исчезло. — Потом расскажу в красках и лицах. Так вот, что там с тем мужиком? Как вы вообще познакомились, если он из моих? — Во-первых, — поморщился собеседник, — его имя Игорёша, а не «тот мужик»… — Даже не проси, не буду так звать, — насмешку, утонувшую в гуле вечернего бара, пропустили мимо ушей. — Он, собственно, построил клинику, где я проходил реабилитацию. — Чую трагичную историю. — Не издевайся, пожалуйста, там и правда всё довольно грустно, — с парнем чокнулись алкоголем, получили пригласительный жест ладонью. — У него был сын сильно младше меня, ребёнок совсем, который погиб очень давно. Я так понял, именно от наркоты. Игорёша до сих пор корит себя за случившееся. Мы встретились в сквере у лечебницы, куда оба приходили на выходных. Я — с тобой болтать, он — кормить уток. Человек, которого Антон никогда не видел и даже не представлял, показался если не действительно знакомым, то близким. По-своему понятным. Вот, в ком жила и процветала совесть, ему толком не доступная. Вот, кто страдал вместо таких, как он — пустых и неспособных на настоящую скорбь по ушедшим. — Маленький? — окликнули робко. — Я что-то не то сказал? — Ты любишь его? — Я… На него посмотрели с откровенным страхом. Казалось, вырвавшаяся фраза воспринималась другим как ревность. А это была лишь надежда, что такого человека жизнь не обрекла на вечное одиночество. Хотелось верить в правильность мира, прогнившего и покрывшего той же коркой гнили их всех. Брат отставил напиток, тронул его левую руку, лежавшую на столешнице, огладив костяшки, затем — запястье, провёл вдоль вен до сгиба локтя. Как нежное, почти интимное «люблю», адресованное не абстрактному Игорю, а ему. Серые глаза проскользнули по груди, коснулись ключиц и остановились на шее, которую, теперь и зримо, держал в хватке Арсений. Как простое, понятное обоим: «А ты любишь другого». — Хочется верить, что да, — улыбнулся после паузы татуированный уже, видимо, мужчина. Время шло, а он по-прежнему считал их подростками. Наверное, зря. Что-то внутри него отозвалось теплом. Возможно, вселенская справедливость находилась прямо перед ним. Любила за что-то убийцу, носила на себе несколько литров чернил, пережила ад проституции, наркоманию, повзрослела и пошла спасать кого-то ещё, кроме него, не нуждавшегося более в спасении. Так Серёжа когда-то стал воплощением совести, а Дима — чистоты. Какие же прекрасные люди были вокруг… — Твой взгляд немного пугает, — улыбнулись снова. — Отойду покурить, ладно? — он поднялся, провёл рукой по чужому плечу, забирая с собой растерянность. — Закажи пока поесть, а то мы накидаемся и пойдём на Дворцовую ловить голубей, чтобы пожарить. Смешок утонул в шуме улицы. В июле тут толком не темнело, телефон показывал девять вечера. В следующий раз подышать Антон выбрался в четвёртом часу утра, когда они уже обсудили всё возможное и с трудом не только стояли, но и прямо сидели. На ночь была заказана гостиница, а его, пьяного, вдруг потянуло домой. Арсений не поднял трубку и на пятый раз — не потому, что был занят, а потому, наверное, что ещё злился. Сразу на три номера он отправил одинаковое сообщение: «Удели мне две минуты». Ответ пришёл моментально, с основного: «Уделю больше, но лично. Возвращайся». На его скучающий шёпот откликнулись таким же скучающим рыком. Молодой человек, выкурив половину пачки, ласково разглядывал буквы, потом погасил экран и вернулся в бар: Эд ему нужен был тоже. Меньше, да, но нужен. Оба, попав в отношения, смутно теперь понимали, как взаимодействовать дальше. Его встретили приветливым взглядом, перевернули телефон, будто у второй пары тоже успел произойти диалог, и снова втянулись в беседу. Вариантов особо не имелось: чтобы побыть рядом, им требовалось вырвать и себя, и другого из остальной жизни. Отложить любимых людей, чтобы побыть наедине. Раньше положенного времени Антон не вернулся в столицу, поняв, что ещё раз шанс пообщаться с близким мог выпасть не скоро.***
Вопреки ожиданиям, что по приезде его сразу потащат в постель, что будут до полудня издеваться над телом, вбивая в кровать или стену, или где их ещё заставала обычно страсть, хозяин квартиры не поделился даже поцелуем. В постель действительно уложил, но сам только уселся рядом, с ноутбуком, не реагируя на попытки соблазнения. Пожалуй, парень не осознавал уровень чужой, как казалось, пустой и наигранной обиды, пока ближе к вечеру из рук не вырвали одежду для выхода: — Когда рука заживёт до конца, тогда и поедешь со мной. — Ты меня просто так из Питера вытянул на полтора дня раньше? Или что за прикол: вернуть, но дома оставить? Бинт оглядели пустые глаза, плечо смахнуло мысль, остальной Арсений принялся собирать почищенный накануне пистолет: — Ну куда тебе в драку? Пользы никакой. «Вот же сука», — оскалился он, высказав аргумент вместо нахлынувшей злости: — А я, может, в дипломатию хочу поиграть. Или, что, — сощурился, поймав внимание, — папочка не разрешает? «В язвительность тоже можно играть на пару, не сомневайся». Второй, уже вдевавший в брюки ремень, цокнул, затем двинулся на него, согнув аксессуар в руках и угрожающе хлопая натуральной кожей: — Знаешь, послушным и спокойным ты нравился мне больше. Распрямлённый предмет полетел в направлении его задницы, обтянутой официальными брюками, но был пойман за край. Антон потянул на себя мужчину и поцеловал самостоятельно, потому что устал ждать инициативы. Тот моментально поддался, обняв за талию. От прошлой холодности не осталось и следа. — Хочешь послушания — заведи собаку, — улыбнулся, отстраняясь, он и снова принялся собираться. — Но пусть тогда от пуль тебя защищает тоже она. — Шантажа сексом не будет? — насмешливо изогнулась чёрная бровь. — Обойдешься. «Я себе не враг — удовольствия лишать. За кого ты меня держишь?» Повисла пауза, пока они расходились по разным углам комнаты, странно, как-то слишком двусмысленно молча. — Малой? — ответа тот не дождался, поэтому заговорил сам: — Я преувеличил. Когда сказал, что раньше… Короче, не принимай всерьёз. Просто плохая шутка. — Знаю, — «Нет, серьёзно, проходили уже. Меня не ранить такой мелочью, но спасибо, что начал замечать, какими формулировками пользуешься». Было даже что-то приятное в этой попытке извиниться. — Откуда теперь? — будто намекая на прошлый разговор про «чтение» книги тела. — У тебя стоит, — парень кивнул на чужую натянутую ширинку, взял оба телефона со стола и, проходя мимо, клюнул второго в висок. — Получается, всё же нравлюсь. Поехали, если готов. От компании не отделаешься. — Да пошёл ты, — его ущипнули за бедро, больше не пытаясь протестовать. Зато «включившись» обратно. Конфликт, выросший, как часто теперь бывало, из ничего, так же «ничем» и погасили. Всё ж полезно было знать о нюансах мышления мужчины побольше.***
Арсений держал себя в руках и спокойно выдвигал новые требования коллегам ровно час, хотя слушали того менее внимательно, чем они надеялись. Люди канючили, спорили, будто не понимали, с кем общались. Ему самому говорить не дали — статус в глазах посторонних пока не был подтверждён, так что второму приходилось озвучивать то, что должен был произносить он. Через шестьдесят две минуты бессмысленных обоюдных выпадов терпение мужчины лопнуло. Стакан, из которого крупными, злыми глотками глушили виски, взяли покрепче, готовясь замахнуться и перейти в наступление. Антон положил на бортики ладонь, пресекая намерение и делая вид, что не заметил, как агрессия спутника переключилась на него. Затем, ещё более спокойным, выверенным тоном перетянул на себя обсуждение. И почему-то эта искусственная уверенность и случайно продемонстрированная власть над таким же властным хозяином положения сработала. Их наконец услышали. Разошлись они с чужаками уже ночью, на парковке даже пожали друг другу ладони в знак примирения. Только в салоне машины парень позволил эмоциям взять верх и зло сжал руль. Ему самому еле-еле достало выдержки, чтобы не прострелить нахальные лица новых знакомых, зато теперь всё, что затыкалось поглубже, жаждало выйти в мир. Пожалуй, он невольно ждал повода от Арсения, чтобы хотя бы прикрикнуть. Тот закурил и уставился на тёмную улицу: — На ещё одну такую беседу меня не хватит. Спасибо, кстати, за помощь. Потому что на первый раз тоже не хватило. — Ничего, на двоих у нас есть примерно, — он сверился с телефоном, — два часа терпения. Просто попробуем укладываться. По той же схеме. — Почему мы не на нормальной дороге? — второй оглядел безлюдную подворотню, по которой они кружили. — Навигатор показывает, что так быстрее. Пробки в Москве не заканчиваются. Нутро продолжало свербеть. Кулаки мечтали оказаться в драке, чтобы выплеснуть злобу из головы, чтобы его, как говорится, наконец отпустило. Будто озвучивая мысли водителя, Арсений выкинул сигарету и оскалился: — Я всё ещё бешусь, знаешь ли. Это не так работает. Хочется убивать и насиловать. Просто мы опять в машине и… — Блять. Предохранители в мозге выключились. Антон резко свернул в свободный, ещё более тёмный угол, поднял ручник, отстегнулся, потом одним махом перешагнул через коробку передач и острые колени, чтобы оказаться сверху. На требовательный поцелуй ответили ещё более грубо, вцепившись в волосы одной рукой, а второй — торопливо расстёгивая обе ширинки. Как парень понимал слова близкого на другом уровне, так его желания чувствовали нутром. Пожалуй, он сам не знал, чего хотел добиться порывом, просто отпустил себя на волю. И эта воля встретилась с чужой, такой же ожесточённой. Обхватив ладонью оба члена, мужчина наплевал на старую просьбу к нему особо не прикасаться и резкими движениями выпускал из них демонов. В салоне стало нечем дышать. Не отрываясь от тонких губ, терзавших его, он нащупал кнопку стеклоподъемника, чтобы впустить кислород. Дошёл ли тот до лёгких? Нет, конечно. Они слишком крепко вцепились друг в друга, чтобы не закружилась голова. Передавая в чужое горло стоны, молодой человек чувствовал, как дрожал изнутри то ли от желания, то ли от ответного рыка в гортань. Плевать, нашлись ли вокруг свидетели этой сцены — мир перестал существовать, сосредоточившись на одном конкретном ощущении. До одури приятном. Мышцы скрутило в узел, Антон потерялся в пространстве и, чтобы не дать себе потерять сознание, схватился за шею партнёра, насилу оттягивая прочь и загнанно вбирая воздух. На удушение среагировали не протестом, а новой волной жадной страсти — до боли вцепились в рёбра и прикусили мочку. Между их оргазмами прошло менее десяти секунд. Отстраниться по-настоящему они так и не смогли, держа друг друга в руках и оставляя уже нежные, почти спокойные поцелуи. Голова очистилась, будто вместе с семенем из него вытащили весь негатив, оставив блаженную пустоту. «Я люблю тебя» по пути изо рта перестроилось в нечто нейтральное: — Спасибо. Полегчало. — Мне мало, — вырвалось из второго. Голубые глаза распахнулись так изумлённо или испуганно, словно тот не ожидал от себя честности или сказал что-то неуместное. — Хочешь повторить? Улыбку не приняли за попытку свести всё в шутку. Под тёмными волосами рождалась мысль, которая в итоге со скрипом полезла наружу. С ним пытались говорить, хотя не хотели. Только вот зачем? — Я не про сейчас. Мне в принципе мало тебя. — Так, — он нахмурился и отодвинулся, чтобы нормально видеть сосредоточенное лицо. — Намекаешь, что третий всё же понадобится? — Дурь не неси, — цокнули в ответ, потом уронили горячий лоб на грудь, пряча эмоцию. — Просто физически не хватает сил. Староват я. Чтобы вообще от тебя не отрываться. Никогда. Это не было похоже на кризис среднего возраста или внезапное осознание чего-либо. «Тебя успокоить? Подбодрить? Высказать такое же расстройство? Пока ты имеешь меня, как юноша, в котором играют гормоны, я сам не лучше. Потому что пытаюсь наверстать пять проклятых лет. Мне тебя «мало» не сейчас, вчера или неделю назад, мне, как факт, никогда не будет достаточно. Это же ты». Антон перебирал слова и чёрные пряди, а его не переставали прижимать к телу, словно он грозился раствориться в воздухе, получив свободу. В итоге, спустя несколько бесконечных минут, вздохнули и подняли голову: — Поехали домой. Работать надо. — У нас есть время. — Два часа ночи, а там ещё конь не… — Арс, — взгляд перебил второго раньше, чем родившаяся фраза. — У нас есть время. Торопиться некуда. И отрываться не надо. Считай, мы всего лишь берём паузы, чтобы восстановить силы. — Говоришь так, будто каждую секунду мы не играем со смертью. — По-твоему, почему ещё я настаиваю на мирном общении с остальными? Чтобы уменьшить опасность, а потом вернуться домой и не дойти до кровати. Улыбку наконец поддержали. Хватка за спиной ослабла, но парень не вернулся на место, чувствуя повисший в воздухе вопрос. И тот случился. Тише, чем мог бы: — Так ты притворяешься дипломатом ради секса? «Придурок, а. Ради тебя. Всё, что делаю — только ради того, чтобы оставаться с тобой так долго, как позволишь. Не отрывайся от меня никогда, прошу. Даже умоляю, — неспособность объясниться парализовала, ту приняли за что-то своё и усмехнулись. — Господи, владей мной до смерти и даже после неё. Ничего другого мне не нужно». Сбежать от заинтересованного взгляда всё же пришлось. Он небольно ударился о руль коленом и зашипел, на ушиб легла животворящая ладонь. Арсений не просто будил в нём желание жить, а буквально был этой самой жизнью. Схема выстроилась целиком: Серёжа — совесть, по-прежнему абстрактный Игорь — правильная скорбь, Дима — чистота, Эд — справедливость, а любимый человек — жизнь и бог. Если вообще можно разделять понятия «жизнь» и «бог». Ответить его не попросили. Закурили, оставили руку на ноге и отвлеклись на телефон. Странная из них получилась пара: ненасытный и влюблённый. Описание коллег, долетевшее по закрытым каналам, показалось наиболее удачным — союз неуравновешенных. Хотя, может, они как раз именно уравновешивали друг друга. Такая вот больная гармония.