Ответы Русалки

Q: Расскажи о первых днях в Доме (в Могильнике или уже в девичьей — зависит от того, что ты считаешь Домом) Старая коляска противно скрипит рессорами и подпрыгивает на обшарпанной побитой плитке на полу ведущего к лифтам коридорчика. Место, честно говоря, такое же безрадостное, как медпункт, только еще и продуваемое насквозь, так что двенадцатилетней Русалке не остается иного выхода, кроме как ехать ссутулившись и обхватив себя за плечи руками. Лифт дребезжит и вибрирует так сильно, что желание закрыть глаза и вжаться в спинку коляски, вцепившись в подлокотники до побелевших костяшек становится просто невыносимым. Впрочем, не зажмуриться все же получается, заменив это разглядыванием стенки лифтовой кабины. Глаза цепляются за царапины и обгоревшие кнопки. «Царапины то откуда?» — всплывает в голове неожиданный вопрос, но ответа на него не предвидится, а мысли вскоре прерывают хищно лязгнувшие железными створками двери лифта. В расположенном за лифтом коридоре снова оказывается невозможно холодно, Русалка кутается в безразмерный болотно-зеленый свитер, и поправляет лежащее на ногах вытертое шерстяное одеяло. В скользком даже на вид желто-коричневом линолеуме отражаются горящие лампы дневного света. Каблуки Паучихи противно цокают. — Приехали. Дверь открой. — Бросает она через несколько минут, толкая коляску к обшарпанной, выкрашенной белой краской двери, напротив которой доживает свои дни стоящий прямо на полу чахлый фикус. Оказавшись за дверью, Русалка будто слепнет и глохнет на несколько секунд — мир внезапно оказывается слишком ярким и слишком громким: скрип и шорох колес, смех, визг и крики высокими голосами. После мертвой тишины и режущей глаза белизны медпункта, это уже перебор. Жуткий шум пробивается даже в зажатые ладонями уши, но внезапно все заканчивается. Коляска резко замирает, а Русалку грубо трясут за плечи. Сфокусироваться удается лишь спустя несколько минут. — Ты оглохла? Вставай и пересаживайся на кровать, у меня времени нет тут с тобой возиться, меня пациенты ждут. — Паучиха смотрит с отвращением и кривится. — Наконец-то. И года не прошло. Не знаю, с чего вдруг врачу втемяшилась идея, что такая как ты сможет жить в обычной девичьей группе. Постель тебе застелили, одеяло в пододеяльник, надеюсь, вставишь самостоятельно. Ну, или, соседки помогут. Если повезет. Удачи. Паучиха сладко улыбается и, цокая каблуками, выходит за дверь, оставляя Русалку наедине с пульсирующей головной болью и полной растерянностью. Несколько минут спустя, покрывало на одной из кроватей приходит в движение и сползает, являя миру недовольную вытянутую физиономию в обрамлении растрепанных темных волос. — О, еще одна колясница в нашем дурдоме. Добро пожаловать, приживайся, если сможешь. — Обладательница вытянутой физиономии ехидно ухмыляется, обнажая мелкие острые зубы. — Но не обольщайся, помогать тебе тут не будет никто. И не советую обижать моих кошечек, не то пожалеешшшь. — Под конец фразы голос говорящей превращается в хрипяще-булькающее шипение, а болотно-зеленые мутные глаза становятся щелками. Как только отвратительные звуки смолкают, из-под лежащего на ее кровати пледа выкатывается клубок серой пыли, стремительно отращивает четыре тощие лапы и с пронзительным мявом подкатывается к Русалке. В первую секунду она отшатывается, ожидая впившихся в руку или ногу острых когтей, но уже через мгновение все-таки тянет руку к пушистому меху, зарывается в него пальцами и, как не странно, не встречает сопротивления. Кошка с коротким мявом тычется ушами ей в ладонь и разваливается на полу, задрав все четыре лапы. При виде такого зрелища, ее хозяйка давится очередной ядовитой фразой и только фыркает. В этот момент из коридора доносится стук трости, топот и чей-то пронзительный голос. Через минуту в комнату постукивая тростью входит высокая девушка в черном платье чуть ниже колена, а за ней с пронзительными воплями влетает создание, с первого взгляда вызвавшее у Русалки ассоциацию с огненным вихрем и спровоцировавшее новый приступ головной боли. Зажмурившись и зажав уши руками, девочка пытается забиться под одеяло с головой, но не тут-то было. Девушка в черном подходит к кровати, стуча по линолеуму каблуками странных высоких и тесных даже на вид зашнурованных ботинок на толстой подошве, и рывком сдергивает одеяло. — Чего это ты разлеглась на моей кровати? Поднимайся и скажи свою кличку, если она у тебя уже есть и какая из кроватей твоя, будь любезна. — Р…Русалка, — растерянно отвечает девочка, вспоминая прозвище, данное ей обитателем лесной хижины. — А моя кровать я думала как раз эта — во всяком случае та страшная, похожая на паука женщина сказала именно так. Услышав последние слова, девушка криво усмехается. — Старые безмозглые кошелки, все как всегда, мои вещи тут лежали, в качестве украшения, видимо. Все по полу расшвыряли, что только можно. — Она недовольно шипит и усевшись на корточки принимается поднимать раскатившиеся по полу флакончики с тушью и помадой, забрасывая их в устрашающего вида торбу из черного потрескавшегося кожзама. Русалка, как завороженная смотрит на это действо до тех пор, пока старшеклассница не поднимает голову, откидывая за спину тяжелые пряди. — Эй, ты чего застыла-то? Я же ясно сказала, это моя кровать, так что собирай свое барахлишко, благо у тебя его немного и переползай вон туда, через тумбочку от Рыжей как раз кровать свободная. — Но ведь… Мне сказали здесь… — растерянно бормочет Русалка. — Кровать вон даже застелили. Ее собеседница встает и смотрит сверху вниз с ласковой насмешливостью. — Значит так. Запомни — воспитатели, медсестры или Пауки, как ты их правильно определила, учителя, директор и прочий персонал здесь — просто картонные фигурки, которые не решают ничего. Им плевать на нас, нам на них. Точнее как, некоторым малявкам повезло больше, у них есть Лось. Ловец детских душ, опора и защита. В обмен на это они его буквально боготворят. — При этих словах девушка неожиданно горько усмехается. — Но ты не надейся, что тебе повезет, колясница, да к тому же девчонка. Без шансов. У него своих забот полон рот, а вокруг вечно стайка резвых пацанов носится. А про нашу Душеньку я тебе и говорить не буду, мала ты еще про такое слушать по глазам вижу. Хочешь вон — Рыжую спроси, она тут уже давно, все про всех поняла, хоть вы и ровесницы. Смысл вот в чем: Слушайся Ведьму, то есть меня, маленькая Русалочка, если хочешь здесь выжить. — Она усмехается и резко меняет тему. — А теперь брысь с моей кровати, чтобы я тебя тут и близко не видела. В коляску, надеюсь, сама пересядешь? В ответ на это получается только кивнуть, пожать плечами и проглотить рвущееся с языка абсолютно бессмысленное «А у меня есть выбор?» Ведьма, надо отдать ей должное, без лишних слов подкатывает коляску, отходит к шкафу, и, по всей видимости, беззвучно матерится себе под нос, оглядывая полки. — Так. Пересаживайся, а я сейчас вернусь. Постель тебе помогу заправить, горе луковое. — Шипит себе под нос что-то, больше всего напоминающее «свалилась же ты на мою голову» и выходит в коридор. На ее слова можно было бы обидеться, но Русалке не до того — квест не съехать на пол со скользкого резинового сиденья оказывается куда более сложным и увлекательным, чем она себе представляла. К счастью справиться с ним удается без последствий и спустя десять минут, она уже сидит в коляске и наблюдает, как Рыжая копается в звякающем бубенчиками и добрым десятком значков рюкзаке. — Слушай, как там тебя. Русалка вроде. У тебя булавки случайно нет? Мне феньку закрепить нечем. Первый порыв — ответить, что у нее нет вообще ничего, но подъехав к шкафу и порывшись в глубине наваленной Паучихой на полку груды вещей, девочка откапывает шерстяное полосатое пончо и ощупав его обнаруживает приколотые с внутренней стороны булавки. Мысленно поблагодарив странного старичка за нежданную помощь, протягивает одну из булавок Рыжей. Первый шаг к добрососедским отношениям можно считать сделанным. Повеселевшая Рыжая улыбается, будто вспыхивая изнутри и скоро уже самозабвенно показывает Русалке азы фенькоплетения. От этого занятия девчонок отвлекает лишь ворчащая себе под нос Ведьма, вернувшаяся со стопкой чистого постельного белья. — Уф. Выбила все-таки все, что нужно. Вот уж воистину — Пауки. Чуть как муху меня не выпили. А кстати вот и она. Помяни черта… — Беззлобно ворчит, кивнув в сторону вбежавшей темноволосой девчушки, с любопытством оглядывающей комнату, вернее все же Русалку, сосредоточенно поправляющую ряд светло-сиреневых фенечных узелков. Но она не успевает произнести ни слова и тотчас убегает, услышав Ведьмино «Брысь на обед, мелюзга, дайте мне постель новенькой заправить и барахло свое разложить, а то я с вами скоро забуду все на свете.» Обед не запоминается. Столовая — смазанно-яркое шумное пятно, привычно безвкусные разваренные макароны с котлетой и жидкий суп. Запоминается только знакомство с обитателем стаи со странным названием Четвертая — шумным кудлатым смуглым парнем с крупными зубами и красной повязкой с белым пером на голове, который неуловимо кого — то напоминает. Но попытки вспомнить, кого конкретно, проваливаются одна за другой. *** Самое неожиданное случается вечером, уже после возвращения из умывальни. Дождавшись, пока шаги заглянувшей перед отбоем Душеньки стихнут в глубине коридора, Ведьма внезапно зажигает самый тусклый светильник и достав из кармана видавшего виды халата какое-то странное приспособление с длинным проводом, шепчет. — Эй, мелюзга. Подползайте, только тихо. Устроим новенькой встречу, как положено. Водружает на доску слегка побитый жизнью эмалированный белый ковш, от души насыпает в него какао из какого то странного бумажного пакета, бахает туда же по щепотке содержимого из трех разных баночек со специями, щедро наливает молока из припрятанной за окном стеклянной бутылки и принимается орудовать ложкой и кипятильником. — Рыжик, доставай остальное, у меня не десять рук. Та кивает с таким энтузиазмом, что едва не макает в какао волосы, вжикает молнией припрятанного под кроватью рюкзака и извлекает из его недр початую пачку шоколадных вафель, несколько пирожков, завернутые в пищевую пленку бутерброды и невесть как затесавшуюся помятую пачку сигарет. — Опа, а это откуда? Бутеров и курева в программе вроде не было. — Удивляется Ведьма, разливая по кружкам одуряюще пахнущее специями и шоколадом варево. — А вот места надо знать. И с мальчишками дружить. — Рыжая щелкает зажигалкой, отчего в ее глазах начинают плясать огненные чертики. — Эх ты. Мелкая же еще, а куришь. — Укоризненно тянет Ведьма, тоже закуривая. — Курю. Уже год, с одиннадцати, ты же знаешь. И почему — тоже думаю помнишь. — Рыжая хмыкает, а всю ее веселость будто ветром сдувает. — Знаю. — спокойно кивает Ведьма, — но знать — не значит одобрять. Загремишь вон в Могильник с последствиями и что тогда? Один выписался, другая легла, вот красота -то будет, правда? Но Рыжая только отмахивается с недовольным шипением. Русалке, понявшей суть разговора только наполовину, ужасно хочется спросить о чем речь, но чутье упорно подсказывает, что этого делать не стоит, так что она лишь переглядывается с пожавшей плечами Мухой, отхлебывает какао и задумчиво крутит на запястье сиренево-зелено-голубую феньку. К счастью, Рыжую скоро отпускает и все возвращается в мирное русло. Опасных тем больше не поднимается, проснувшейся и ворчащей Кошатнице суют пирожок с вареньем и остатки какао, мгновенно примиряя ее с действительностью, ее объявившихся питомцев совместно наглаживают до состояния довольных жизнью сарделек, так что, когда спустя пару часов Русалка засыпает, свернувшись под одеялом калачиком и четко осознавая свернувшегося в ногах кота и слушая из-за тумбочки сонную возню Рыжей, ее не покидает ощущение тепла и бесконечной правильности происходящего.