У меня на тебя есть особые планы.
Будем вместе лечить
душевные раны
* * *
Шарканье подошвы старых «адиков» становилось всё тише, на щеках уже были обжигающие ладони. — Пиздец, — карие по лицу быстро бегают: то на кровоточащий нос, то в ореховые глаза, то на губы, — Кристина делов натворила тут, — без линз всё-таки намного лучше. Лиза улыбается глупо, пока Мишель старается с щёк кровь стереть, размазывая её ещё сильнее. — Смотрю у тебя правда фетиш на избиение, — цокает недовольно, и встав, за спину заходит, за подмышки берёт в попытках поднять. — Ну ты же не инвалид, блин, встава-а-ай. — Встаю я, — ноги наконец-то плотно в землю упираются и дышать, кажется, легче становится, — встаю. Мишель подхватывает сразу и руку на талию кладёт, ближе притягивая. От неё опять приятно веет сладковатым табаком, какими-то духами и немного алкоголем. Капля из носа на футболку чужую попадает и Лизе сразу стыдно становится — стирать теперь придется. Голову запрокинуть назад хочет, чтобы такого больше не повторилось, но сразу чувствует, что ладонь тёплая на затылок приземляется и мешает это сделать. — Дура что ли? Нельзя голову запрокидывать, кровь может попасть в верхние дыхательные пути, — очередной возмущённый цокот и резкое движение, заставляющее в сторону подъезда шаг сделать. — Биология девятого класса, так-то. — Погоди, — обратно шаг делает, за собой подругу тянет, на коробку чёрную смотря. Мишель её замечает наконец-то и ближе подходит, поднимая. Углы замяты, лента съехала набок, бумага в некоторых местах порвалась и помялась — спасибо Захаровой. — С днём рождения, — очередная улыбка до жути неловкая, но такая настоящая, что Мишель разрыдаться готова от трепетной искренности по отношению к себе. Раньше по отношению к себе она такого не видела. — Пойдём уже, боец.* * *
Маша ничего не понимает. Сестра с места подорвалась, на улицу в погоду холодную выбежала почти голая и, кажется, с Кристиной из-за какого-то парня поругалась. Что нужно делать в такой ситуации? В голову мысли о не разрезанном торте приходят и о пачке сигарет, которые только найдены были, чтобы свечки заменить. На кухню плетётся медленно после того, как заметила, что сестра с тем самым неизвестным домой идёт, придерживая. Сразу аптечку из нижнего ящика достаёт и на стол ставит, рядом с тем самым тортом. На стульчик сев, ножками болтает и на стакан шампанского косится, думая, стоит ли вообще Мишель дожидаться. Дожидаться, как оказалось, долго не придётся — эти двое весьма быстро, резво и шумно пришли. — Ма-аш, тащи вату, йод и ещё что-нибудь, — дверь снова хлопает, но теперь щелчки закрывающегося замка слышны, — реанимировать пациента будем. — Достала уже всё. На кухню иди! — голосовые связки напрягать приходится, чтобы её точно в прихожей услышали. Даже горло болеть начинает. Слышны звуки падающих кроссовок, тихий смех и шаги, заставляющие ламинат в некоторых местах скрипеть. В проёме Мишель появляется с улыбкой, коробку какую-то на стол ставит и незнакомого человека на свободный стул садит. — Маш, это Лиза. Лиза, это Машка. — Лиза? — с подозрением на рядом сидящую Лизу косится и сомневается. — Я думала, что парень какой-то. — Ну спасибо, — цокает недовольно, а после охает, когда Мишель пальцем носовую кость трогает резко. — Я в хорошем смысле, честно-честно! — стыдно становится сразу, мало ли обидела как-то. Хотя что тут плохого? Ну подумала и подумала, с кем не бывает. Правда ведь? — Да успокойтесь вы, — вздыхает недовольно, коробку с кучей лекарств открывая. — Вату в нос суй, вроде целый. — А чего вы сцепились так? — ручки на столе сложив, Маша голову на них кладёт и смотрит с интересом. Лиза злой не выглядит, с чего бы Кристине на неё бросаться? — Там долгая история, — Лиза губу закусывает и в пол виновато взглядом упирается. Стыдно, что в очередной раз Мишель за неё что-либо придумывать придётся. — Кристинка пьяная опять, вот и бросается на всех подряд, — в который раз убеждается, что Лиза либо врать вообще не умеет, либо старательно притворяется. — Пиздец. — Мария, что за слова, а? — «Мария» лишь цокает недовольно и глаза закатывает. — Ну ладно ты, не обижайся! Чё ты там со свечками хотела? — Да вот, — пачку сигарет пальцем тычет, чуть вперёд её подвигая, — думала, что зажжём, ты желание загадаешь и выкуришь. Так точно сбудется. Лиза хихикает тихо, понимая, что такая «свечка» идеально вечно курящей Мишель подходит. — А ты чего смеёшься? — голос звучит наигранно и строго. Мишель в ответственную мамочку играет старательно, что забавным кажется. — Раздевайся давай. — Чего? — Лиза смущается заметно, в спинку стула вжимается и тщательно пол изучает: ламинат староватый в некоторых местах вздуваться из-за влаги начал, поэтому и скрипит, если криво наступить. — Да не переживай ты, — Маша опять голос подаёт, — насиловать не будет. — Вот, Машка дело говорит, — Лизе очень хочется время в спять повернуть, и на записке дописать «падшему», а ещё лучше перечеркнуть упоминание ангела и написать «демону». И Маше тоже какой-нибудь подарок подготовить с подписью жалющей, потому что слишком сильно она с сестрой давит. — Как дитё малое. Дай посмотрю, что со спиной у тебя. И Лиза сдаётся всё-таки: стягивает с себя кофту огромную, на пол скидывает и, стул от стены отодвинув, на сто восемьдесят градусов разворачивается, позволяя осмотреть себя. — Ну, это ты тональником точно не замажешь, — ногти быстро по позвоночнику снизу вверх проходятся, а потом быстро на плече оказываются, заставляя ойкнуть недовольно. — Прости-прости, у тебя тут кожа содралась немного. — Надеюсь, что одежда целая. — Не думаю, — слышно, что она опять в коробке небольшой копается, — Если что зашьём. А сейчас умоляю, не ори. — Чего? — на ссадину резко пару холодных капель попадает, которые почти сразу ватный диск накрывает. Плечо жжёт неприятно, отчего Лиза недовольно шипеть начинает и, зубы стиснув, жадно воздух носом втягивать. — Всего лишь перекись, не бойся, — в ответ кивок и пальцы, которые руку старательно сжимают, стараясь внимание на другую боль переключить. — Маш, с этим добром что делать будем? — одна ладонь крепко вату на плече держит, другая в очередной раз по спине водит, задевая небольшие синяки, отдающие болью несильной. — Так тут же особо и ничего нет. — Пока нет, но вот это, — от касания к определённой точке больно становится, — и вот это, — очередное касание, заставляющее глаза жмурить и шипеть ещё громче, — через пару дней будет на всю спину. — Йодовую сетку тогда. Что ещё с синяками делать?* * *
Кристина кричит, разбивает полупустые бутылки, бьёт кулаками стены и двери. Обидно, завидно и больно до жути. Почему опять выбрали не её? Все вынуждены осколки в отдельный пакет собирать, алкоголь с полов насухо вытирать, мёрзнуть и открывать окна настежь, чтобы запах спирта выветрился, пока Кристина в углу кухни сидит на полу, колени поджав. — Кристин, успокойся, — человек на кухню только зашёл, а рука чужая на плечо приземляется почти сразу, в попытке успокоить, — ну помогла она Индиго, и что? Ты же её убить могла, Шум. — Кир, ты не понимаешь нихуя, — носом шмыгает и продолжает упорно сверлить в полу мысленную дыру, подбородком в сложенных на коленях руках упираясь. Расстроена несчастная, хочет чужое место занять и готова его зубами вырывать — слишком у Мишель мордашка красивая. — Понимаю, кисунь, — рядом усаживается, ладонь с плеча не убирая, в попытке как-нибудь успокоить, — меня тоже и кидали, и отшивали. Видишь, живая вроде. — Тебя отшивала и кидала не Мишель, — пальцы предплечья сжимают. — Ну да, Мишель правда классная, — челюсти Кристины сжимаются, — но она не одна такая. Есть и красивее, и смешнее, и сексуальнее. — Я тебе щас въебу, — цедит недовольно, ладонь чужую с плеча стряхивая. Кулаки сжимает, желваки видны, взгляд по-животному притуплён. — Ведёшь себя как животное, Крис, — встаёт и из комнаты выйти спешит, чтобы под горячую руку ненароком не попасть. Уйти не получается: Кристина подскакивает следом и замахивается.* * *
Бутылка уже покоится в мусорке, от торта осталось меньше половины (Маша и Лиза постарались), на столе валяется окурок, служивший свечкой. — Открывай давай, Мише-ель! — Гаджиева младшая, несмотря на родной тёмный цвет длинных волос и настоящие карие глаза, как и старшая, по мнению Лизы, на ангелочка похожа из-за таких же мягких черт лица и широко распахнутых глаз с густыми ресницами. Только этот ангелочек к шампанскому сильнее Мишель тянулся, чуть активнее был, хотя казалось, куда уж больше и всё его лицо было небрежно измазано тортом. — Да щас, — помятая коробка, к счастью, Мишель не смутила. В руках два упакованных предмета, из-за которых она уже минут десять играет в «угадайку» и нервирует Машу. Книга была опознана моментально — форма и твёрдый корешок выдают, но вторая безделушка вызвала очень много вопросов. — Ну, что там? — от нетерпения и интереса слышны лёгкие стуки по столешнице — Машка не умеет ждать. — Погоди ты, — слышен звук рвущейся бумаги — Лиза лишь хихикает, чай пьёт и наблюдает за Мишель, которая с детским интересом и звёздочками в глазах подарок открывает. — Футболка… фиолетовая! Лиза попала. Угадала с цветом, размером, моделью — попала прямо в сердце такой обычной вещью. Мишель в комнату родителей убегает моментально: там зеркало в полный рост — можно восторженно себя рассмотреть, новой вещицей любоваться, а после пищать восторженно, потому что «Ли-и-из, она такая охуенная, спасибо». — Не знаю как ты это сделала, но она впервые настолько рада обычной футболке. — Я тоже не знаю, но рада этому. — Эй, чё вы тут без меня сплетничаете? — в комнату опять забегает Мишель — она очень похожа на ураган, который появляется, творит хаос и ненадолго исчезает снова. «Ураган» этот, после очередного появления, уселся на стул и решил книгу всё-таки посмотреть. Бумага на полу оказывается, взгляд прыгает с буквы на букву, стараясь разобрать чужой почерк: — Моему ангелу? — видно, что смешок сдержать очень тяжело. Глаза округляются, когда название книги прочитывает: — Библия? Блять, Лиза-а-а.* * *
— Как вы сцепились вообще? — голова Лизы лежит на коленях, пальцы одной руки треплют черные волосы, другой поглаживают щёки — идиллия. — Я сама ничего не поняла, — если смотреть снизу вверх, то лицо Мишель кажется ещё приятнее, хотя, куда ещё лучше? — Она подлетела ко мне, что-то сказала и ударила сразу. — Узнаю Кристину, — выдох слышен и молчание секундное, — она хорошая, на самом деле. — Верю, хоть и с трудом. Мишель кивает понимающе и молчит. Смотрит прямо в глаза, думая о чём-то. В голове мысль загорается: это её шанс. Шанс наконец-то избавиться. И решение воспользоваться этим моментом было принято очень быстро. Наклонившись к губам чужим, мямлит тихо: — Можно? В ответ молчание и ладонь ледяная на щеке обжигающей. Очевидно, что можно. Всё по уже отработанной схеме: языком нёбо задеть, закусить губу нижнюю и начать зализывать сразу, в качестве извинений немых. Уже не в первый раз это происходит, но Лиза всё равно загорается. На секунду кажется, что вечно ледяные ладони стали теплее, «бабочки» начинают бушевать сильнее обычного, дыхание сбивается. С губ переходит на щеку, на линию челюсти и наконец-то шею — Лиза не знает, куда себя деть, чтобы дыхание обжигающее перестало толпы мурашек вызывать. Рука под чужой кофтой оказывается и вверх идёт, пальцами по рёбрам выпирающим постукивает, оставляя за собой след горячий. Ощущение, что главная цель — это пересчитать каждую косточку, ни разу не ошибившись. Лиза хочет под землю провалиться: стыдно за каждый неровный и резкий выдох; стыдно за каждое неловкое касание чужих пухлых губ, оставляющее мокрый след на тонкой, точно бумага, коже шеи; стыдно за то, что она позволяет ей это и даже не хочет отказывать, вырываться, убегать. — Если ты не хочешь, — рука резко замирает прямо на резинке спортивного топа, на шее больше не чувствуются тёплые выдохи, карие снова смотрят сквозь глаза, кажется, прямиком в душу. — Я, — замолкает стыдливо и понять пытается, чего она вообще хочет и на что надеется. Мишель разочарованно выдыхает, руку убрать хочет, но холодная ладонь приземляется на запястье и не даёт это сделать. — Хочу я, — глаза Мишель загораются, рука нагло возвращается под кофту, но уже оказывается чуть выше резинки белья и несильно пальцами грудь сжимает, надеясь, что всё правильно делает. Громкий выдох и расслабленные веки всё выдают: правильно. От каждого смазанного поцелуя внутри всё разгорается ещё сильнее, кровать тихо поскрипывает при каком-либо резком движении, за стенкой слышны приглушённые голоса — Машка смотрит фильм. — Можно снять? — такая осторожная и нежная Мишель выглядит просто очаровательно. Отказать ей невозможно. Первый элемент одежды слетает с кровати на пушистый ковролин. На животе до сих пор видны очертания кубиков, хотя Лиза, вроде бы, из спорта года два назад ушла и выглядит сейчас тощей. Мокрая дорожка поцелуев переходит с шеи на ключицы, проходит прямо поверх топа и заканчивается внизу у ширинки узких джинс. Джинсы теперь лежат возле кофты. Короткие чёрные ногти оказываются очень острыми, царапают внутреннюю часть бедра, которую Мишель сжимает. Поцелуи становятся всё мокрее, выдохи Лизы всё громче, ладони всё более раскованно блуждают по обнажённым частям тела. — Мишель, блять, — сердце колотится бешено, становится очень душно, говорить без постоянных выдохов невозможно. Мишель слишком долго тянет и это недовольство распаляющее вызывает — Лиза сама поддевает пальцами резинку нижнего белья, заставляя то чуть ниже съехать. Гаджиева понимает, что от неё требуют, но почему-то боится. Боится ошибиться и сделать что-то не так. — Пожалуйста, — Мишель слышит и понять пытается, что делать нужно вообще. Дело Лизы заканчивает — бельё лежит в куче остальной одежды. Сейчас она кажется другой: более открытой, более хрупкой, более близкой. Страх и непонимание приходится игнорировать и глушить мокрыми поцелуями то в губы, то в холодные бёдра. Игнорируя страх и панику, повторяет мысленно «надо». Игнорирует мысль об обмане, игнорирует свою совесть и поддаётся лёгкому желанию, смешанному с мыслями о наконец-то побеждённом пари. Мишель вводит первый палец.* * *
— Это пиздец, ребят, — ладонь теряет чувствительность из-за длительного контакта с холодным стеклом. — Она психованная пиздец. — Я хуею с неё, — Алиса достаёт из холодильника новую бутылку и отдаёт Кире, нагревшуюся ставя на холодную полку, — накрылся наш праздник медным тазом. — Надеюсь, что она ушла домой, а не на поиски Индиго, — Рони курит в форточку, спиной упираясь в подоконник. Обида за Киру, сорванный праздник и расстроенные вздохи подруг хлещет через край. Если бы Кристина не ушла хлопнув дверью, то точно получила бы от неё. — Мы Мишель даже не поздравили, блять. Она обидеться на нас всех разом может из-за Кристины. И это даже заслуженно будет. — Давайте утром зайдём к ней? Всё равно у неё Лизка щас, скорее всего, — Кира, в отличие от других, зла на Кристину вообще не держит. Ударила и ударила, в чём проблема? И плевать, что щека опухла и губа теперь разбита. Кира её понимает. — Можно, — Алиса на пол садится возле подруги покалеченной и лицо той рассматривает. Кристина сейчас кажется настоящим монстром. — Нам бы хоть часа два поспать, а то не дойдём до неё. — Вилка уже нас опередила, — посмеиваясь тихо, Вербицкая пальцем на Виолетту показывает, которая уже сопит тихо, голову на стол положив и руками прикрыв.* * *
В комнате Гаджиевой есть одна проблема — в ней нет штор. Именно поэтому первые лучи солнца, попадающие в комнату, заставляют недовольно щуриться и будят. — Утро доброе, — Мишель, видимо, давно не спит. Сидит на кровати, спиной к стене прижавшись, и увлеченно ковыряется в телефоне. — Поздновато ты. — Нормально, — в одеяло сильнее завернувшись, голову отворачивает и уснуть дальше пытается. Мишель сделать это не даёт. — У тебя такое тело спортивное, я прям охуела, — смешок тихий слышен и чувствуется, что тёплая ладонь на голень оголённую приземляется. — Чего ты каратэ забросила? Отпиздила бы вчера Кристину. — Не люблю говорить про это, — голос стал бодрее, но тише. — Тренер мудак. В голове резко и очень быстро множество воспоминаний проносится, заставляя глаза краснеть и слёзы в уголках глаз скапливаться. Девочке маленькой очень хотелось научиться за себя постоять — мамочка против не была. Так она и оказалась в секции по каратэ, потому что «это гуманнее бокса». Единственное, что не учитывалось, при употреблении слова «гуманность» — это специфичная личность тренера. Дмитрий Васильевич — мужчина лет сорока, у которого было большое спортивное прошлое с огромными психологическими проблемами наперевес. — А чё он такого сделал, что его даже ты так не любишь? — в глазах читается переживание некое — Лиза очень миролюбива и такие высказывания из колеи выбивают сильно. «Запомните четыре правила: всегда слушать сенсея, использовать навыки только на занятиях и в целях самообороны, не задавать вопросов и не лгать» — слишком отчётливо эти слова запомнились и иногда в кошмарах ночных приходят, заставляя с криками и мурашками с кровати подскакивать ночью. Но сильнее всего пугало негласное пятое правило: расположение Дмитрия нужно заслужить. — Мудак он, — слышно, что Лиза сейчас с особой жадностью вдыхает воздух, — даже вспоминать его неприятно. — Почему? — Мишель, как назло, не унимается. Можно ли ей доверять? Лента воспоминаний безвозвратно крутится, заставляя переживать все эти события заново. Лиза снова в старой школе, снова в третьем классе, снова получается первые ссадины на тренировках. «Ты раб системы, ты ненужный хлам» — фраза, которой отчитывали всех новичков за какое-либо несовершенство. Та самая проверка на прочность, которая на восьмилетнего ребёнка оказывает слишком сильный эффект. Костяшки начинают неприятно колоть, будто под кожей несколько маленьких иголочек намертво сидят. «Добро пожаловать в бойцовский клуб» — глупая привычка называть секцию по каратэ «бойцовский клуб» заставляет толпы мурашек пробегать по рукам до сих пор. — Он, блять, — по щекам слёзы течь начинают, что пугает очень сильно. Мишель Лизу никогда настолько открытой не видела, — трогал меня. На секунду кажется, что грубые мужские руки снова тела четырнадцатилетней Лизы снова касаются. Во рту вкус той самой крови из разбитых губ на пару секунд появляется. Но ей всего лишь кажется. — Что? — становится очень стыдно. Стыдно за ночь, стыдно за весь этот спор и вообще за то, что Мишель позволила себе так нагло ворваться в чужую жизнь. Хочется просто убежать, стереть о себе память или вернуться в прошлое, чтобы держать дистанцию метров пять и не приближаться. Вспоминается та самая тренерская, в которой он любил говорить с провинившимися учениками. Те самые медали и грамоты, развешанные на стенах и постоянные крики грубого голоса во время тренировок. Лизы хнычет, тяжело дышит, кажется, в своих же слезах задохнётся вот-вот. Она кажется такой маленькой, беззащитной. Её хочется защитить. Но Мишель понимает, что не защитит её, а сделает ещё больнее. Обнимает, в попытке успокоить, но есть только одно желание — убежать и больше никогда Лизе на глаза не попадаться. — Прости, — тихо, почти шёпотом. На большее сил не хватает — страшно очень ещё хоть что-то сделать. Та самая фиолетовая футболка мокнет, всхлипы теряются в тишине. Хочется, чтобы эти ледяные руки и не уродливые тёмные глаза исчезли.