Medical Tale

Следующее утро текло в какой-то гнетущей тишине. Следующим утром — крайне скудный завтрак, который едва лезет в горло — этот сомнительный суп, из-за которого Фриск всю ночь корежили странные сны, покрылся какой-то тонкой пленкой, и на вкус она была отвратительна — но, увы, особого выбора у нее не было. Она бы, может, и попросила что-нибудь другое — в другой ситуации. Но мрачные лица короля и королевы, сочащиеся холод и ненависть, да беспокойство слуг четко давали понять, что сейчас самое лучше — молча проглотить все то, чем с тобой делятся — даже несмотря на то, насколько это отвратительно и несъедобно — они имели полное полное право не делиться, у самих ведь полный голод. Но они делились — а Фриск, как хорошая благодарная девочка, все это проглотит и еще поблагодарит. Когда Папс так резко и с ощутимой злобой вскакивает, выходит из-за стола, и бросив что-то о том, что ему пора поработать, уходит, громко хлопнув дверью — Фриск растерянно и даже обеспокоено смотрит на Андайн, как-бы ожидая ответов. — Что с ним? — аккуратно спрашивает Фриск, переводя растерянный взгляда на тарелку — этот суп выглядел сейчас особенно уныло и невкусно. — Ничего особенного, — бросает Андайн, отодвигая от себя тарелку, — грибы ей надоели — едва не не расплескивая ее содержимое — Просто у нас вчера произошел конфликт. — А… На какой почве? — аккуратно интересуется Фриск, тоже отодвигая тарелку — пить такой суп было страшно. — На почве его брата, — отзывается Андайн, начиная не то скалиться, не то улыбаться — Санса, разумеется. Снова делал из этого псевдо-миротворца жертву обстоятельств. — Почему «псевдо»? — удивляется девочка — и вздрагивает, когда Андайн бьет по столу кулаком так, что обе тарелки выплескивают свое содержимое на стол. — Да потому! — восклицает рыба — Как только у нас начались серьезные проблемы — внезапно стал делать вид, что ему не все равно на других монстров! Внезапно у него все стали друзьями, а я — врагом, который этих самых друзей и уничтожает! — чуть переведя дух, королева продолжила: — Он всегда меня ненавидел. Всегда настраивал всех против меня — особенно Папируса. Хвала всем, у моего мужа хватило мозгов его не слушать — хотя влияние ощутимо — постоянно отстаивает мнение этого ублюдка, насколько бы не правильным оно было, — Андайн без сил рассмеялась, откидываясь на стул — Знаешь, какое у него было хобби? — Нет, мэм, — честно призналась Фриск, смотря на женщину во все глаза — настолько все эти откровения казались сюрреалистическими. — Подкладывать мне что-нибудь в еду, — ухмыляется королева — Причем таскал абсолютно разные вещи. Мог подложить мне как и мелкие камни, так и крупных насекомых. А знаешь, что ему еще больше нравилось? Подсыпать мне в напитки сомнительные порошки — наркотики или лекарства в больших дозах. Причем он делал это с самым невозмутительным лицом — о, я более чем уверена, что он ловил дикий экстаз с этого. Чуть переведя дух, Андайн продолжила: — Этот ублюдок ненавидел меня — и всегда пытался избавиться, а когда его ловили за руку — начинал строить из себя невинного и отнекивался, даже если все факты были на лицо. — Ну а… В чем была причина ненависти? — Не поверишь — ни в чем. Увы, такая натура у этого монстра — ему никогда не нужен повод для ненависти. Если ему просто кто-то не нравился — делал все, чтобы этот некто от него отвернулся. Спокойно мог выписать кому-то плацебо, а не настоящее лекарство — и при этом королевским доктором был, представляешь! Но как только у нас начались проблемы и голод — внезапно сделался миротворцем, защитником всех слабых и обездоленных — все у него вдруг стали ему друзьями. Двуличный ублюдок, — сорвалось досадливое с губ рыбы — Такого надо не оправдывать — а бежать, куда подальше! Благо, что это он сбежал от нас — да и черт с ним. И после этих слов, Андайн резко вскочила и покинула кухню, оставив Фриск наедине со своими мыслями, да сомнительным супом. Каковы гарантии, что Андайн не врет и не преувеличивает? Каковы гарантии, что этот Санс, окутанный мраком и тайной — действительно был так страшен? И каковы, что именно был? Когда Фриск находит Папируса ближе к обеду в его рабочем кабинете, она застает его в расслабленной позе — да с какой-то потрепанной книгой. Сначала девочка мнется, не решается войти — но после нежный и спокойных слов Папса: — Не с той в дверях, проходи. Что-то случилось? — немного набирается смелости, после чего заходит и подходит к столу, легко запрыгивая на его — чтобы быть ближе. — Я… Ваша… Твоя супруга рассказала мне про твоего брата, — на одном дыхании говорит девочка, пряча свой взгляд на уровне коленок. — Вау, — без особых эмоций выдаёт Папирус, откладывая книгу — И что же она тебе про него рассказала? — еще и смотрит таким тяжелым, подозрительным, взглядом — словно сомневается. — Немного, — признается Фриск — Но если обобщать — как же он всех ненавидел, ее — в том числе. — Ах. Ну да, конечно, — Папирус легко смеется, позволяя себе улыбку — Главное про себя любимую рассказать. Чуть подумав, он говорит: — Увы, она отчасти права. Отчасти. Санс действительно всех избегал, а кого не мог вылечить — тем назначал плацебо. Но если это отпустить, то… — Папирус задумался, словно подбирая слова — Знаешь, он, может, и не был прекрасным парнем, и явно не идеальным врачом — но всегда ради других отдавал всего себя — даже если в ущерб себе. Особенно в ущерб себе. — Но… А как же его покушения на Андайн? — искренне удивляется Фриск. — И это тоже было, увы, — подтверждает Папс — Но я уверен, что это он просто так шутил. Пусть даже жестоко и ужасно… — король не сдержал тяжкого вздоха — Санс, больше, чем медицину, любил юмор — любил шутки, любил смех — даже если сам никогда не пытался кого-нибудь рассмешить. Ему так нравились улыбки и смех, что он мог буквально заразиться радостью другого — иногда лишь одной улыбки хватало. Любил смотреть выступления тех, кто пытался пробиться в комики. На несколько секунд король замолкает, явно что-то вспоминает — а потом продолжает: — Думаю, это работа сделала его таким злым циником. Он же был врачом, причем многопрофильным — нередко даже в морге сам работал, видел смерть с очень близкого расстояния — кто знает, может, именно медицина, да одиночество его так изранили? Он всегда относился к ранкам, травмам и болезням очень особенно — даже если они были пустячковыми. Постоянно всем стремился помочь, причем — на безвозмездной основе. Уважал всех, пусть даже и не стремился никому жать руку. Откровенно говоря, услышав два разных психологических портрета на одну личность, Фриск даже не была уверена, как же именно ей к этому Сансу относится — если верить рыбе, то он был чертовым маньяком, который выбрал себе конкретную жертву, но есть верить его брату — он был даже вполне неплохим парнем — просто мальца со своими непоколебимыми принципами. Делали ли эти самые принципы его плохим? Однозначно — нет. Мог ли он быть маньяком? Возможно, ответ — да. Стремился ли он спасать? Смотря, кого именно — но пытался — явно всех. Так кем же он был на самом деле? Просто циником и обществоненавистником? Или вполне неплохим парнем, который любил юмор? Где была эта грань между «Не подходи, иначе трупным ядом с рук заражу» и «Я никогда не отпущу твою руку, даже если сам буду страдать»? Насколько Санс был плох и хорош на самом деле? Бесцельно бродя по этому сырому и разрушенному замку, Фриск приходила к выводу, что четкий образа старшего скелета в голове у нее собраться не мог — до того были разные и противоречивые факты — так кто же все-таки этот Санс на самом деле? Папирус и Андайн отгородились от девочки работой, а слуги и Альфис чётко дали понять, что не в их же интересах возиться с упавшим человеком — оттого получить больше информации про Санса возможным не виделось — только если посметь залезть своими ручками в их семейные архивы, но тогда был большой риск, что эти самые ручки ей безжалостно вырвут — вообще, за дело так-то. Андайн нравилось думать, что Санс уже давно мертв — Папирус же предпочитал мысли о том, что братик все еще жив и здравствует — пусть даже и вдалеке от брата. Но… Знал ли кто наверняка, какова судьба Санса на самом деле, без этих догадок и желаний? Хватило ли ему сил и ума, чтобы выжить, или он давно уже стал чьим-то ужином? Завернув за угол, Фриск чуть поморщилась — ей снова вспомнился этот странный и загадочный сон, в котором она, пусть и не так хорошо, но смогла различить и скеле-братьев, и рыбу, которая еще и обеднила Санса на один глаз — она примерно уловила суть их скандала, но… Разве решить своего деверя глаза — не слишком ли жестоко? «Либо они все просто немного не в себе», — подумала Фриск — и удивилась, до чего же это казалось легким и очевидным — быть может, быть не в себе — для этого места норма? «Очевидно.» Услышав приглушенные голоса, Фриск сначала пыталась не проявлять интереса к ним — но естественное для возраста любопытство, да и к тому же, когда она услышала, что это говорили Андайн и Альфис, заставили ее стать еще тише, чем она есть — и прижаться к тонкой стенке, которая пропускала любой звук — похоже, настолько с замком все плохо. — Ну так и что? — скептично спросила Андайн. — Все готово, — как всегда недовольно отозвалась ученая — она хоть чему-то радуется? — Думаю, процедуру можно провести вечером — чтобы девчонку не сильно пугать. — Вау, — без особого восхищения издала рыба — Тебе ее жаль? — Ничуть. Просто для вас же, мудаков, стараюсь. — Зубы бы тебе за такое обращение выбить, да жаль, что они нам еще нужны. — Ну вот и не выебывайся. «О чем вы?» — мысленно ахнула девочка, прижавшись ухом к стене еще крепче. Тем временем женщины продолжили: — Ах, долгожданный триумф! Как долго мы ее ждали! Последняя душа! — окрыленно воскликнула Андайн, и, судя по всему, приземлилась на стул. — Я бы на твоем месте так не радовалась — кто знает, что с ней до вечера случится? — На переживай, — бросила королева — С тех пор, как этот… Инвалид облегчил всем нам жизнь, больше ни одна душа не покинет нас. — Хотя ты не можешь не признать, что он ловко уводил души у нас, ее так-ли? — Арх… — А отговорки-то какие были! Знаешь, какая моя любимая? — … — «Кто ж знал, что крысиный яд так похож на приправу?» — … — Ох, или — «Я не знаю, как она так ровно упала на нож животом… Несколько раз». — Хватит. — Ах, чуть не забыла! " Я свернул ей шею. Извини. Мне просто было скучно». — Я СКАЗАЛА ХВАТИТ! — зарычала Андайн, ударив кулаком по столу — Ты… Не смей вспоминать этого ублюдка! Из-за него мы все ещё сидим здесь! Из-за него мы все глубоко несчастны! Из-за него я сейчас вынуждена заживо гнить! Этот урод должен был понести мне присягу, а не уходить в самоволку! Папирус, черт подери, разбаловал своего брата — постоянно отдавал ему все самое лучшее! Как раз-таки благодаря Папирусу он живым и ушел! И в целом, благодаря Папирусу он и не сдох! Альфис на это уже ничего не ответила — лишь негромко хмыкнула, занявшись своими делами. Слушая все то, что они обсуждали, Фриск застыла в какой-то неестественной позе, шокированно раскрыв рот — просто не верила тому, что они говорили. Они… Хотели ее смерти?! Но почему?! Она здесь не первая — но, может стать последней. Получается, этот Санс действительно не такой уж и хороший, каким его пытается выдать Папирус. Но… В чем была причина, что он их безжалостно убивал? Была ли то личная неприязнь? Или… Мог ли Санс спасать этих детей от более страшной кары (лишь за то, что они к ним упали), чем смерть? Мог ли Санс избавлять их от мучений, навлекая на себя гнев и ненависть других? Подобные мысли звучали и странно, и страшно — куда она попала? И во что ввязалась?! «Они хотят моей смерти», — сделала вывод Фриск, оторвавшись от стены, жалостливо прижав руки к животу — такие мысли с рубежа ее возраста звучали особенно страшно. Так что ей делать? Естественно, что бежать куда подальше, искать выход, но… Как? Паника охватила девочку — она прижалась спиной к стене и медленно сползла по ней, прижав колени к груди — внезапно и без того неприятные стены стали сдавливать сознание, захлопываясь на манере капкана — также и она попала сюда, но отчего-то заметила только сейчас, что металлические зубья схлопнулись, безболезненно раздробив кости и плоть — и что ей делать сейчас, когда она заметила, но когда уже поздно что-либо сделать? Мама часто говорила, что что-либо сделать — еще не поздно. Никогда не говори никогда. Ещё не поздно что-либо изменить. Ты будешь слабой до тех пор, пока сама такового мнения о себе, доченька. Утерев еще не выступившие слезы, девочка закусила губу, пытаясь не поддаваться накатывающей саможалости — до вечера ещё время есть, а значит — есть время на подумать, как ей продлить себе жизнь. Как можно сбежать? Через окно? Ее разместили в высокой башне, а от того, на крыше она будет прекрасно видна — да и если, не дай Боже, она с нее соскользнет… В прочем, есть прекрасное выражение «Из двух зол выбирай меньше» — так что гуманнее — погибнуть от рук монстров или свернуть шею? «Выбирая из двух зол меньшее, помни, что это все еще зло» — высказался однажды легендарный человек — есть ли тогда особый резон выбирать, если она погибнет в обоих случаях? Или за свою жизнь все еще стоит побороться? «Зачтется ли на Небесах?» — невесело усмехнулась в своей голове Фриск, выдавив улыбку — ей внезапно стало так смешно от абсурдности ситуации — защитный механизм сознания ли? Или наоборот, Фриск, уподобившись монстрам, тоже потеряла рассудок, пока еще сохранив достойный внешний вид? День прошёл тяжко и не спеша, однако Фриск едва это заметила — потеряв весь покой, она постоянно думала о том, что же ей уготовленно, дергалась от малейшего дуновения ветра — в какой-то момент она стала дерганным и несчастным кроликом, который знал уже наверняка — его убьют. Убьют, не пощадят — лишь неизвестно время, да способ решения жизни — и от того было ещё более страшно — Фриск банально не знала, к какому виду боли ей готовиться — да и насколько сильно она будет мучиться и будет ли вообще? Есть разные виды убийства — быстрые и медленные, крайне мучительные — и максимально незаметные — но что же ждало Фриск? Как сильно монстры ненавидели ее? Сейчас она даже жалела, что здесь нет этого Санса — он бы мог избавить ее вообще от всего. В прочем — а смог бы? Могли бы обитатели замка, наученные горьким опытом, просто схватить его за руку и увести куда подальше — просто для того, чтобы он не посмел вмешаться? Смогли бы они его сдержать? Смогли бы спрятать его от Фриск, или Фриск — от него? Когда наступает ночь, и девочка отходит ко сну, она в голове прокручивает план — не идеальный, шансы у него максимально мизерные — но план — кто знает, быть может, ей повезет? Андайн, видимо, решив сыграть в самое благородие, а заодно и последний раз увидеться с девочкой, провожает ее до спальни, сама накрывает этим сырым одеялом, да кидает через плечо безэмоциональное: — Спокойной ночи, — звук «С» такой слабый и тихий, что девочка слышит «Покойной ночи» — неужели ее заочно приписали к покойникам? Чуть постояв, королева все-таки уходит — да тихонько прикрывает дверь — Фриск безрадостно и беззвучно усмехается — слух настолько обострился, что она буквально слышит, где Андайн конкретно. Вспоминая свой сон, девочка на миг задумывается — принадлежало ли это одеяло, эта кровать, эта комната Сансу? Или то было лишь случайностью и совпадением? Чуть погодя, убедившись, что сейчас к ней никто не идет, Фриск тихонько встает — и какого черта именно сейчас комната решила, что ныне — самое подходящее время, чтобы начать скрипеть?! Также, подойдя к выбитому окну тенью, Фриск косится вниз — сейчас будет смена караула и у нее будет шанс улизнуть незамеченной — если только она не разобьётся, соскользнув с этой высоты — но если она не хотела накормить всех нуждающихся собой, выбора у нее особого не было. Пора. Тихонько встав на подоконник, девочка, вцепившись в тонкие металлические штыри, которые торчали из кирпичей, начала перебирать ногами, идя по идущей под ними балке — благо, что она была достаточно широкой и не скользкой, чтобы она смогла пройти по ней без приключений. Самое сложное было идти по ребристой крыше без какой-либо опоры, да еще и в полной темноте — девочка оступалась несколько раз, но каждый раз ей везло. Неужели у нее все может получиться? На ощупь найдя некое подобие лестницы в самом темном углу, Фриск стала медленно спускаться по ней туда, вниз — в непроглядно-темную бездну — темнота здесь была какой-то особенной — глаза к такой привыкнуть не могли. Опустившись на землю, и, главное, убедившись, что это именно земля, девочка побежала, куда глаза глядят — куда угодно, лишь бы подальше от замка, лишь бы подальше от сумашедших… Только для того, чтобы найти другого сумашедшего. Ей нужен был Санс.