Medical Tale

Стоя на распутье, будучи на холоде в тоненьком платьице нежно-фиолетового оттенка, Фриск — девочка, может, немногим старше 12 лет, — не была уверена, что же ей сейчас делать — сознание стремительно холодело, также как и тело — благо, что мороз был не такой сильный, отчего и температура падала не так стремительно — но падала же… То, что случилось — просто трагедия по неосторожности — да детской любознательности. Как и все дети, она по своей природе была любопытно девочкой с добрыми, заботливыми, но часто занятыми родителями — но они все равно любили ее, также как и она любила их — однако, из-за отсутствия свободного времени, едва ли родители могли остановить Фриск от походов на загадочную гору Эббот. И именно это и привело к трагедии. Девочка неудачно зацепилась своими прелестными туфельками за тяжелые, старые корни — после чего упала туда, в дыру… И вот теперь она здесь. Но где это — здесь? Что это за загадочное место, где мороз нещадно лижет ей пятки? Была ли она здесь единственной душой, или есть кто-то еще? Но насколько этот некто от нее далеко? Сильнее поежившись, Фриск сиротливо огляделась, ища хоть кого-то — но, похоже, она была одна — лишь холод, да сильно обледенелые указатели были ее спутниками. Одно лишь радовало — если здесь были указатели, это значило, что были и поселения, пусть и с необычными наименованиями — и, быть может, если она дойдет до ближайшейго пункта, то там ей смогут оказать помощь? Эти мысли даже поселили слабо тлеющую надежду в душе — кто знает, быть может — все не так уж и плохо? Однако эти мысли выбило из головы сразу же, стоило только сзади снегу смяться под чей-то подошвой — да аккуратному касанию к плечу. — Человек? — удивленно спрашивает голос, сильно похожий на мужской — Что ты здесь делаешь? — чуть подумав, голос спрашивает: — Ты одна? Как ты сюда попало, дитя? Резко развернувшись, девочка уже хотела было затараторить про все на свете — кто она, где живет, как сюда попала — и потом попросить помощи — вот только осеклась, потеряв дар речи — перед ней стоял не совсем человек. Точнее вообще не человек. Рядом с ней стоял скелет! Он был очень высокого роста, с деформированными челюстями и широкой грудной клеткой — кости у здоровых людей такую форму никогда не примут. Хотя нельзя было не признать, что абсолютно пустые глазницы смотрели с нежностью и теплом — и это, отчего-то, даже согревало. Одет скелет был в королевский мундир, приятного, даже какого-то сказочного, светло-синего оттенка, а накитка была и вовсе украшена пепельно-черными перьями — и сейчас это выглядело особенно тепло и уютно, особенно по сравнению с тоненьким платьем Фриск… — Эй? Человек? — снова говорит скелет, вырывая девочку из транса — Ты меня слышишь? — Да, — лаконично бросает Фриск, смотря на него снизу вверх — настолько скелет был высок, насколько она же была низкой. — Так… Что ты здесь делаешь, человек? — снова спрашивает он — Ты… Упала к нам из внешнего мира? — Да… Да, я упала! И я не знаю, где я! — затараторила Фриск, внезапно впав в пучину отчаяния и саможалости — Помогите мне, пожалуйста! Скелет чуть задумался, рассматривая ее каким-то… Особым взглядом, что-ль? Неужели у него хватит совести оставить её тут, одну? — Ладно. Я помогу тебе, человек, — наконец кивает он, после чего протягивает руку — Я — Папирус. Король всего подземелья. — О, я — Фриск! — как-то даже слишком оживленно говорит девочка, заметно повеселев — Приятно познакомиться! А… Что вы здесь делаете? И зачем вам… Корзина? — она с удивлением уставилась на нее — черная, плетеная, нечто такое было у ее бабушки когда-то. — Ясно для чего. Я за грибами — они уже сколько лет, мх… Единственный источник питания в моих владениях. — Но… Подождите! — девочка осеклась — Грибы же зимой не… — Это у вас, на поверхности, — подмигивает Папирус — А у нас здесь есть особые, и холод их питает, — скелет легко стискивает руку Фриск — девочка с удивлением чувствует кости даже под теплой тканью перчаток — Пошли. Я покажу! — и тянет ее за собой, куда-то в недры заснеженного леса. Не то, чтобы у девочки был особый выбор — во всяком случае сейчас. Место, в которое он ее привел, было сказочным темным уголком, где действительно росли грибы. Маленькие и большие, их грибница напоминала светлую губку, в то время как шляпки были светло-голубые, с белыми трещинками — они так понравились Фриск, что девочке захотелось забрать себе парочку таких домой, да искуственно размножить — просто потому, что они были словно из сказки — подружки бы обзавидовались! Папирус утверждал, что они съедобные, что только они едва спасают их жителей от голода — но Фриск, откровенно говоря, в их съедобности сомневалась — они такие яркие… Разве они не должны быть ядовитыми? — Вау, — удивленно выдыхает Фриск, наблюдая за тем, как Папирус срывает гриб — и на его месте сразу же начинает прорастать новый, маняще светясь голубым. — Да, — хмыкает Папирус — У меня сначала такая же реакция была. Это очень завораживает. — А они… Вкусные? — аккуратно интересуется Фриск. — Очень, — кивает Папс — А суп из них… Ах! Ты обязана его попробовать! Фриск на это лишь смущенно хихикнула, уведя глаза куда-то в сторону — парадоксально, но в этом месте, рядом с этим скелетом, ей было так хорошо и уютно — даже холод отступил, перестал зло кусать руки. С чего бы это? Спустя некоторое время, Папирус и Фриск, с полной корзиной грибов, оказались в другом месте, а если точнее — в замке, где Папс жил с супругой, а находился он в столице подземелья. И, откровенно говоря, что столица, что замок, выглядели очень плохо — тусклые, покошенные, разрушенные этажи, узкие улочки, из которых воняло разлогающимися телами (собственно, и сами тела там тоже были — серые, истощенные, в загадочных язвах), а по улицам шатались и другие монстры — выглядели они не многим лучше трупов, хотя по дороге в замок, Фриск видела, как монстры падали — и более не поднимались. Истощение. Голод. В чем причина? За что покарали это место, которое явно было когда-то красивым? Папирус мило улыбался, словно бы не замечая всего творящегося — а может просто не хотел? «В прочем, — подумала Фриск, следуя за скелетом и озираясь — Должно быть, для него подобное в порядке нормы?» — и сама же удивилась, насколько сильно эта мысль оправдывала Папируса в девичьих глазах. — Ох, а вот и мой замок! — воскликнул он, став на пару тонов довольнее — Добро пожаловать! Ты должна познакомиться с моей женой! Замок, а заодно и охранники, которые уже на 50% состояли из язв, выглядели так плохо, что сердце Фриск даже сжалось — но, увы, похоже, здесь подобное было сродни норме. Жена у Папируса была… Специфичной. Даже очень. Она была рыбой с синей израненной шкурой, некоторые глубокие раны и язвы не просто кровоточили, но и гноились, одна сторона лица была забинтована грязными бинтами, а красные волосы были стянуты в тугую сальную прическу — сколько она уже не мыла голову? В отличии от Папируса, ее основной одеждой были лохмотья темно-красного платья, да ржавые обломки доспехов гранатового оттенка — местами они были сильно потерты, да тронуты узорами коррозии. Супругу зовут Андайн, и когда-то она и Папирус были членами королевской гвардии — в прочем, по ней это действительно видно — а еще она оказалась такой шумной зубастой, ненормальной… Фриск, пусть, и с трудом, но улыбается, стараясь скрыть дрожь от этой рыбы — она ее до чертиков напугала. Папс же на это косился с легкой улыбкой — словно ему было вобще все равно. Рядом с Андайн еще бренно шаталась Альфис — динозавр-монстр, ученая при Папирусе — она сильно горбилась, была бледного, жёлтого оттенка, и особенно сильно у нее пострадали хвост, да руки — но она не жаловалась, лишь раздраженно поджимала губы. В отличии от супругов, она была низкой, горбатой, разодетая в черное, рваное в подоле платье, да с красными полосами на груди, она меньше всего проходила на учёную — и некое темное подобие халата и накидки одновременно ее особо не украшало. Эта ящерица была какой-то подозрительной — имеет ли право Фриск ее в чем-то подозревать? Пока слуги готовили сомнительный суп из этих сомнительных грибов, Андайн постоянно спрашивала Фриск про людей, слишком громко крича, да агрессивно жестикулируя, в то время как Папс и Альфис просто молча наблюдали — да и зачем им контактировать с женой, когда она в таком состоянии? А Фриск отвечала на то, что успевала уловить из этого бесконечного потока — на каком-то уровне ей даже льстило такое внимание к своей персоне, но… Но это было так подозрительно — также, как и принесенный слугами суп. Суп был перламутровый, голубой, ножка была нарезана тонкими колечками, а под воздействием температуры и приправы и вовсе приобрела розово-фиолетовый оттенок. Пахло это все великолепие также вкусно и заманчиво, как и выглядело — несмотря на то, что и на вкусе, и в воздухе, были элегантные завитки сладости, суп в целом напоминал по вкусу жареную картошечку, с луком и мясом… Суп пробудил в девочке непрошеные воспоминания про дом, родителей, семью. Окончательно ей затосковать не дала Андайн, едва не напугала девочку своим громким: — Ну? Понравилось? Много позже, после сытного ужина из подобия грибного супа, девочке дали другое платье, и в отличии от её прошлого, это было кипельно-белое, атласное — такие носили только маленькие принцессы. Значило ли это, что для монстров она стала желанным гостем? В прочем, увы, атмосфера к такому нужному сейчас сну… Не располагала. Грязно-розовые стены были какими-то ободранными и толстыми, гнетущими, кровать крепко прижималась к стене, но постоянно скрипела, постельное белье неприятно хрустело, а из-за очень жесткой подушки болела голова, отчего Фриск беспомощно жмурилась, да сжималась под тонким легким одеялом в комок плоти и страха — ей было так страшно, что-то должно было произойти. Да и… Температура в комнате… Казалось, что она неумолимо падала — а в след за ней, леденела и сама Фриск. Еще чуть подумав, девочка, наконец, аккуратно спускает ножки, дрожа на ледяном полу, который местами был промят, да идет к супругам — и находит их в подобии гостиной — Папирус с легкой улыбочкой сидел на кресле, поближе к слабому огню, не отрываясь от книги в потрепанной обложке. Андайн же в это время сидела на низенькой табуретке около камина и с особым наслаждением отрывала от картины куски, бросая в костер — дров не было. — Извините? — тихонько пищит Фриск, смущенно смотря в пол, на выданные ей белые туфельки — тоже белые, задорно-лакированные — такие положены только принцессам. — Чего тебе, человек? — спрашивает Андайн, наконец перестав потрошить несчастное полотно — и оно так удачно оказалась картинкой к Фриск. На ней, пусть и плохо, но можно было различить несколько существ, в которых пусть и с трудом, но узнавались сами Папирус и Андайн — в свадебных одеждах, такие счастливые и улыбающиеся… Тогда они явно радовались — отчего же нет, если то был день их свадьбы? А вот другое лицо ей было незнакомо — во много раз ниже супругов, одето в трагически-черную блузку, этот скелет выглядел уставшим, недовольным, да разочарованным — а в руках трагически стискивал темно-красную розу, шипы которой пробили ему кости, но он все равно ее сжимал — словно то была чёртова необходимость. — Кто это? — спрашивает Фриск, подходя ближе, указывая на неизвестного ей скелета. — Это? О, это… Кхм… — Андайн сильно хмурится, словно сомневается, что хочет об этом распространяться — Уже никто. В любом случае, он все равно уже мертв. — Я бы попросил, — огрызается Папирус, даже несмотря на дам — Я более чем уверен, что при всем безрассудстве, он все еще живет и здравствует. — Надеюсь, что нет, — саркастически фыркает королева — Тогда бы нам стало легче жить. — Так кто это? — опережает Папса Фриск. — Мой брат. Старший, — лаконично объясняет король, намекая, что не горит желанием про это говорить — Его зовут Санс. Сначала был врачом при… Предыдущих правителях, а потом ушел… Помогать другим монстрам. Андайн слушает это внимательно, после чего хмыкает — но спрашивает не то, о чем думала: — Так чего ты хотела, человек? — Ну так, это… В замке очень холодно, — жалуется Фриск, стыдливо отступая. — Ясно, — кивает женщина — Ступай, я сейчас что-нибудь придумаю, — и ещё так ожидающе смотрит на Папса, который демонстративно уткнулся в книгу. Еще, немного погодя, девочка кивает, после чего спешит вернуться к себе — взгляд рыбы ее буквально сопровождает. Она во сне не видит своего отражения — лишь только деформированные и такие коротенькие ножки, которые, подобно спагетти, заворачивались. Вся атмосфера была заполнена каким-то изумрудным глазом, но, Фриск не могла не заметить, что комната стала симпатичнее — стены, постельное белье, пол, стали не просто чистыми, а стерильными — даже аптечный набор на полке стоял. Однако Фриск, сама того не желая, шла на чьи-то крики — сначала в ушах все было просто заложено, но каждое следующее слово становилось все более отчетливым, пока девочка не поняла — судя по всему, ругались женщина и… Мужчина? Во втором голосе завитки молодости переплетались с завитками взрослой усталости. Подойдя к двери, которая и дверью не была, — просто черная пустота — Фриск пусть не идеально, но смогла различить мутные силуэты — одна фигура напоминала более молодую и красивую Андайн, причем с меньшим количеством ран, в то время как второй — был тем самым братом Папируса с картины. Как там его звали? Санс, вроде? — Андайн, да пойми же ты, так нельзя! — срывая глотку, кричал Санс, размахивая руками. — Почему это?! — также орала Андайн, ударяя кулаком по кофейному столику — В казне совсем нет денег! — Да какое мне дело до твоей казны?! У нас страдает народ, а твое увеличение налогов им радости не добавит! Мы все много дней уже ничего не ели, потому что урожай погибает, едва рождаясь — тебя же в это время волнует стража! — Это нормально, что королева беспокоится за сохранность своего государства! На стражу только и можно надеяться! — У нас стремительно погибает народ, причем прошу заметить — не благодаря вооруженому конфликту! Армия сейчас нам ничем не поможет! Как и увеличение налогов! — Хватит строить из себя миротворца! Хватит! — взревела Андайн — С каких это пор тебе стало не все равно на сброд?! Откуда такое рвение сохранить всем их бессмысленные жизни?! — А с каких пор ты так яростно ненавидишь народ?! — воскликнул Санс, резко подходя ближе — Ах, а может, тебе просто совесть спокойно спать не дает?! Ты в курсе, скольких ты уже погубила, а?! Не успела Андайн что-либо сказать, как скелет продолжил: — Ой, извини, я кажется понял! Тебе мало уже возложенных на кровавый алтарь твоих идей жертв, не так ли?! Тебе мало, что моя больница лечит монстров не от базовых болезней, а вытягивает из петли, да дает плацебо, чтобы спасти от боли, а?! Андайн на эти слова еще сильнее оскалилась, да зашипела: — Как ты, кальций аптечный, смеешь про меня такое говорить и думать, а?! Да если бы не твой брат, то я бы тебя на рагу пустила! — Ах, да! Как же я забыл?! — Санс театрально хлопнул себя по черепу — Ты отнимаешь у меня не просто друзей и хороших жителей — ты еще посмела забрать у меня брата! А если бы не ты — мы бы сейчас были все счастливы, живя под присмотром Великого!.. Андайн договорить ему не дала — в порыве особой слепой ярости, она резко схватила нож и воткнула его в глазницу Санса, еще, под звуки со стороны скелета, для верности прокрутив — теперь по костям задыхающегося скелета стекал его же глаз. — Не смей даже думать о нем! И вообще, ты уже давным давно должен принести присягу мне! Мне! — орала Андайн, после чего замолчала, гневно смотря на Санса, который прижимал костяную ладонь к своей глазнице — он крупно дрожал, но извлекать нож не спешил. Прошла, быть может, минута, после чего скелет спокойно сказал: — Никогда. Я принес присягу Ему — так только под его началом и умру, — при всем спокойствии, его тон напоминал холодную сталь — Возможно, я этого уже не застану, но помяни мое слово — народ пойдет против тебя войной. И можешь так ехидно не зубоскалить — злой народ — мощная и неуправляемая стихия. Какое-то время стояла тишина, хотя в сознании Фриск все скрипело — а потом Санс сорвался и быстро пошел искать зеркало, да воду, чтобы не допустить осложнений. Сам замок сейчас выглядел намного лучше — светлый, чистый, такой приветливый — Фриск бы с радостью жила в таком. Санс явно расчитывал от всех спрятаться — но, увы, в бесконечном коридоре Санс столкнулся с Папирусом — он был разодет в ночную рубаху. — Санс! — воскликнул Папирус, перехватывая брата за плечи — Я слышал, вы опять ругались! Что у вас случилось на этот раз? Старший брат долго молчал, злобно сжавшись, да опустив голову вниз, стараясь спрятать нож — лишь тяжелое дыхание выражало, что все не в порядке. — Санс? — переспросил Папс, когда не получил ответа — Санс, чего вы опять не поделили? — чуть погодя, и не получив ответа, он опять спросил: — Санс? Посмотри на меня! И ответь на мой вопрос! Старший скелет кое-как выдавил милую и нежную улыбку — так он улыбался раньше — и, наконец, поднял голову, крепко стискивая глазницу — лишь рукоять между костей торчала. Папирус ужаснулся, сразу же спросив: — Звезд ради, это что?! Нож?! Санс, какого черта?! Тебе же нужна медицинская помощь! Скелет на это лишь фыркнул: — Я в курсе, — и, спокойно обогнув младшего, поспешил дальше, из принципа не оборачиваясь. Ибо сзади, за плечом — несчастный брат, деспотичная супруга и крах вообще всего. А в переди — небольшой, но такой родной медицинский кабинет, где Санс останется наедине с собой — да с аптечкой и вытекшим глазом. Андайн, наконец, перестала драть картину — тогда, когда от Санса на ней осталось буквально плечо, да и когда, все-таки, была вынуждена признать, что полотнище ее свадьбы плохо горело. — Черт, черт, черт! — в слух воскликнула она, а когда услышала смешок со стороны Папса — рыкнула на него. — Ты что-то смешное увидел, или что?! — огрызнулась рыба, после чего подперла голову рукой, о чем-то думая. — Эй! Папирус! — воскликнула она, когда ее что-то осенило — Помнишь, этот врач из игрушечного набора скорой помощи тебе подарил шкатулку! Прямо в день нашей свадьбы! — Во-первых, — мудро и глубоко издал Папирус, нахмурившись, и, на всякий случай, отложив книгу — Ты о моем брате говоришь. — Это не так уж и важно, — фыркнула она — О мертвых в любом случае — либо хорошо, либо никак. — Андайн! — воскликнул Папс — Не смей о нем так говорить! — Я подумаю, — отмахнулась рыба — Ну так и что же «во-вторых»? — А во-вторых — зачем она тебе? — Сам подумай, — шикнула рыба, ожидающе вытянув руку, но, не дождавшись реакции, сказала: — Она же из дерева! Мы можем бросить ее в камин — и немного согреемся! Бросив презрительный взгляд на нахмурившегося супруга, королева продолжила: — Вот только не надо такую мину хмурить. Ты всё равно не знаешь, что там — ключ еще на свадьбе потеряли. Да и… Ты вполне имеешь моральное право пожертвовать его подачкой — уж точно после того, что он сделал. Скелет нахмурился ещё сильнее, гоняя самые разные мысли — но потом, сдавшись, достал шкатулку из внутреннего кармана и передал супруге — даже несмотря на то, что он долгое время жил в Сноудине, и к холоду как-то привык, у него уже начинали от холода неметь кости. Как только подарок Санса — самая простая, коричневая, деревянная, но носящая в себе что-то от Санса шкатулка — была передана рыбе, она попыталась ее разломать, что оказалось не так-то просто — и только у Папируса появились надежды, что все, Андайн это надоест и она вернет ему предмет — этот самый предмет наконец развалился — и из него выпали лакончиная записочка, да небольшой пакетик с белым порошком. — Что это? — удивился Папирус. — Подарок от твоего братца, — отозвалась Андайн, опосля схватив записку и прочитав ее в слух: — «Убей ее»?! — рыба задрала голову, посмотрев на Папса с такой ненавистью, словно это он писал — А ты в курсе, что твой брат тот еще шутник?! — Успокойся, — раздраженно бросил Папирус, опустившись рядом и прижав к себе пакетик с содержимым — скелет не мог утверждать точно, но был уверен, что там снотворное — Я уверен, что он просто неудачно пошутил. — ПОШУТИЛ?! Лучше бы этому ублюдку сейчас действительно быть мертвым.