*Одна из древнейших систем гадания об индивидуальных особенностях человека, чертах его характера, пережитых им событиях и его грядущей судьбе по кожному рельефу ладоней.
Но без понимания всех особенностей, надеялась, что попала в точку — мысль о его возможной смерти приносила в сердце боль и горечь, поэтому всей душой желала, чтобы мужчина жил долго; в этом мире не так-то просто выжить, а поэтому отчаянно взмолилась, чтобы с ним все было хорошо. И прижала его руку к себе, коснувшись лбом внешней части ладони. Пожалуйста, — еще раз попросила она. Большая пясть в ответ дернулась, перехватывая обе ее руки за запястья. Удивленно распахнув глаза, Агнес сперва подумала, что мужчине не понравились ее действия, отчего сразу же хотела извиниться, но проглотила все слова в одно мгновение — ее неожиданно потянули в сторону, заставив прижаться настолько близко, что их глаза оказались напротив друг друга. Очень близко. Сглотнув и смутившись, покраснела, кажется, до кончиков ушей, и судорожно выдохнула, когда на заднем фоне противным голосом закричало маленькое существо. Кажется, оно опять ругалось. Очень и очень вовремя. Иностранные слова не воспринимались мозгом, сливаясь в одну кашу — дернувшись и напрягшись всем телом, закрыла глаза, слепо ткнувшись в чужую шею. Ее запястья отпустили, отчего холодок прошелся по коже, и Агнес быстро спрятала свои руки за чужой спиной — вдруг тому снова вздумается ее схватить. Ей не было больно — Сещемару держал ее руки аккуратно, но крепко, не позволяя убежать, если ей вдруг вздумается. Что он планировал сделать и зачем — даже думать не хотела, все еще ощущая, как горит собственное лицо. Агнес не глупая, но она была не готова к таким быстрым развитиям событий. Слишком быстрым. Она только шесть дней в этом мире, у нее на постоянной основе стресс, страх грядущего и дикое желание вернуться обратно домой. И даже если так — все равно интересно. Почему этот мужчина так быстро к ней привязался? Из-за заботы? Из-за того, что спасла? — но это не любовь. Больше похоже на эффект подвесного моста*. Ей нравилось чужое внимание и забота; нравилось, когда ее, будто ребенка, поднимают на руки и защищают — даже в своем мире, где нет чудовищ, подобное бы просто сразило наповал — но что приводит в движения подобные действия с его стороны? Интерес? Долг?*Любопытное психологическое явление, которое выражается в том, что совместное переживание стрессовых ситуаций способствует возникновению более сильных чувств по отношению к людям, с которыми эти ситуации были пережиты.
Вздохнув, Агнес понадеялась, что ошибается в своих выводах. Не исключено, что и она под влиянием этого эффекта испытывает так много положительных чувств в его сторону, позволяя делать все, что заблагорассудится. Но было кое-что еще: боялась, что, вдруг скажи она ему что-то против, выразив свое недовольство на чужой интерес и прикосновения, ее сразу сочтут ненужной и выбросят. Идти ей некуда, выжить в одиночку вовсе не сможет. Ей повезло, что мужчина — не такой. Если бы он был другим? Более требовательным, настойчивым и обязывающий ее к чему-нибудь? Агнес не знала, что бы делала: вряд ли бы смогла себя заставить сделать что-то против собственной воли, и при этом страх, что она станет чьей-то закуской, давал знать о своем. Переступила бы через себя? Унизилась бы? Или бы гордо отказала, встретив смерть в какой-нибудь норе? У нее не было ответа. Она не знала, как бы себя повела в такой ситуации. Сердце подсказывало, что Сещемару — не один из тех мудаков, которые в угоду себе пользуются чужим горем. И все, что она делала: касалась, изучала, позволяла трогать себя — было искренним. Она ни разу не подумала об отказе, ни разу не хотела возразить. Эта произошедшая ситуация заставила взглянуть на вещи по-другому — и Агнес потерялась в себе, сжимаясь сильнее, тем самым притиснувшись к чужому телу ближе. Она боялась, что все ее «можно» были изначально психологической защитой из-за угрозы жизни, если из-за ее возможных «нельзя», которые Сещемару могут не понравиться, останется одна. И резко осадила себя, вдруг вспомнив, как нежно и заботливо касалась его лица, когда думала, что тот не выживет; как отчаянно цеплялась за широкие плечи, боясь отпустить даже на секунду, опасаясь, что смерть сразу же заберет его в свои лапы, и облегченно вздохнула. В их первую встречу Агнес не знала о том, насколько он силен; не знала, что он способен летать, побеждать чудищ даже без меча и быть вот таким нежным. Не знала. И это не мешало наслаждаться его обществом, обнимать и защищать всеми силами, на которые только была способна. Облегчение растеклось внутри груди настолько сильно, что она, наконец разобравшись в себе, отстранилась, нежно заглядывая в красивые золотые глаза. Улыбнувшись, спустилась ниже, утыкаясь головой в его широкую и теплую грудь, и выдохнула. Вместе с воздухом, кажется, ушли все переживания и опасения: возможно, отчаянные попытки спасти чужую жизнь и привязали мужчину к ней. Не важно, являлось это любовью, долгом, интересом или психологическим эффектом. Он рядом, идет навстречу только по своей воле — и взять ее с собой было только его желанием и решением. Сбоку послышался лязг металла, окончательно выводя ее из своих внутренних терзаний, и она повернулась: маленькая лягушка, что-то недовольно говоря и возмущаясь, снова готовила кушать, стоя на камне, чтобы дотягиваться до котла и мешать содержимое поварешкой. Выглядело со стороны очень забавно. Заинтересованно наблюдая за его уверенными движениями, не заметила, как чужие и теплые руки взяли ее за ладошку и, перерывами поглаживая, внимательно изучали. Переведя взгляд на Сещемару, любопытно застыла, не решаясь ни вырваться, ни ехидно щелкнуть по носу — и просто смотрела, как тот, поглаживая, исследовал полученную во время падения рану, нежно огибая края пальцем, и поднялся чуть выше — к ногтям, недоуменно проведя по гель-лаку. Подавив в себе смех, на его немой вопрос — кажется, это был именно он, ведь он просто коротко посмотрел ей в глаза — пожала плечами. «Как-то так», — со смешинкой подумалось в ответ. Жаль, что она не может с ним полноценно разговаривать — в этот момент точно бы не удержалась от шутки. Мужчина вернул взгляд на ее пальцы, острым ногтем поддевая место, где был скол. Последний ее визит в салон красоты вышел не особо удачным. Она не любила длинный и яркий маникюр, предпочитая короткий и неброский, под цвет кожи —врачу, при осмотре пациентов, просто необходимо носить резиновые перчатки, и красота на работе не являлась каким-то важным атрибутом, который всем хотелось показать. Агнес не представляла, как Сещемару живется с такими огромными когтями, и, между тем, наверняка острыми. Неудобно даже с длиной, которая у нее сейчас, хотя свободный край был только одной десятой дюйма*. И мысленно ему посочувствовала.*Неметрическая единица измерения расстояния и длины в некоторых системах мер. Одна десятая дюйма — 2,54 мм.
Слава богу, что она практично носила с собой пилочку — и в случае неожиданных ситуаций могла помочь себе не испытывать дискомфорта, когда ноготь сломается и будет неудобно цепляться за одежду. Переключив взгляд, Сещемару спустился ниже — к запястью, где был маленький шрам. Агнес в детстве, заигравшись, врезалась в тумбочку. Стоящая на ней ваза разбилась о плинтус, а она, не сумев удержать равновесие, полетела на осколки, сильно порезавшись. Тогда рану пришлось зашивать под ее громкий плач и истерику — и сейчас на этом месте остался шрам. Невидный, если не обращать внимание и не знать, что он там находится, но мужчина заметил, так же очерчивая его пальцем. Касания были приятными, вызывая отзывчивые мурашки, которые тоже не остались без внимания, но были восприняты по-своему — и тонкие плечи сразу укутали в теплый мех. Опустив голову на чужое плечо, Агнес расслабленно выдохнула, обмякнув, и прикрыла глаза, разморенная проявляемой нежностью. Пусть делает, что хочет, пока не причиняет боль. Как долго бы все это продолжалось и куда бы зашло — так и не узнала. В определенный момент лягушка снова что-то пропищала совсем рядом, заставив вздрогнуть и дернуться, посмотрев в ту сторону, откуда доносился звук. Существо стояло совсем рядом, ехидно протягивая порцию — ох — риса мужчине. Тот, сузив глаза, взял миску и палочки, сразу передавая их ей. Лягушка заворчала, явно намереваясь обделить ее едой, и пошагала накладывать еще. Только сейчас Агнес заметила на самом кончике его посоха жуткий череп — и сглотнула, еще больше начиная бояться этого существа. Вдруг оно захочет сменить дизайн? — в панике прокрутилось в мыслях. — Taberu*, — сказал ей мужчина, отвлекая. Агнес потянулась к его широкой груди ближе, опираясь о нее плечом и испытывая тревогу в присутствии того существа, и обреченно посмотрела на свою порцию.*Ешь.
Палочки. Черт. Поставив миску себе на живот, боясь перевернуть, усердно принялась вспоминать, как бабушка их держала. Где-то между большим и безымянным пальцем, — и попыталась взять подобным образом, искренне надеясь, что получится с первого раза, однако реальность оказалась — не удивительно — жестокой. Агнес не могла удержать сразу две палочки: они никак не хотели поддаваться, отчего чуть не уронила их несколько раз. Замечательно, — сокрушенно подумалось ей. Неужели азиаты не понимают, что ложкой кушать куда проще? К чему эти неудобства? Для чего? Усложнить жить иностранцам? — наверняка в современной Японии те собираются в кафешках не просто так, а чтобы увидеть какого-нибудь случайного американца, у которого не получалось нормально поесть, и тихо смеялись, пародируя его страдания. Конечно, звучит глупо, но Агнес было настолько обидно, что просто не могла контролировать свою фантазию и мысли. Рука, неожиданно дотронувшаяся до ее запястья, отвлекла. Смутившись, не решалась посмотреть мужчине в глаза, стыдясь собственного неумения пользоваться их вещами, и удивленно выдохнула, когда ее повернули к себе спиной; чужое дыхание коснулось шеи. Вздрогнув от странных ощущений, вызывающих щекотку и нервную дрожь, дернулась, когда тот опустил подбородок на ее плечо. О боже. О боже. О боже. О боже. Чужие пальцы ловко забрали палочки — и мужчина, что-то проговорив прямо в ухо, начал помогать ей правильно взять приборы. Тепло его кожи будоражило, вызывая контраст от их температур и тревожный стук сердца. Агнес не понимала, что происходит, концентрируясь только на ощущениях и совсем не следя за процессом. Уроком, который он решил для нее провести. Сещемару же понимает, что Агнес его не слушает? Очевидно, нет. Потому что он, аккуратно уместив палочки в ее тонких пальцах, что-то еще сказал. Его голос сводил с ума — и она просто кивнула, ощущая жар, коснувшийся лица и, поджав губы, чуть повернулась, встречаясь с его пронзительным взглядом. Касаясь щекой его щеки, Агнес чуть не выронила палочки, осознавая, в каком — непозволительно! — близком положении они находятся. Но мужчина не стал ничего делать такого, о чем подумалось в ее глупой голове — он многозначительно кивнул вниз, намекая, что пора заняться делом — и Агнес сразу отвела взгляд, судорожно выдыхая. Оказывается, все это время она даже не дышала. Сосредоточившись на учебе, усердно стараясь ни о чем не думать и не чувствовать, неловко пошевелила пальцами. Палочки, пусть и сложно, стукнулись друг о дружку — и развелись в разные стороны. Как мило осознать себя бездарностью. Попробовав еще, нахмурилась: правильно двигать ими получалось через раз — в остальном те, не удерживаясь на месте, раздвигались крестом в ее руках. По крайней мере, у нее теперь есть основа, над которой предстоит работать, — резонно прозвучало в мыслях. И Агнес, понимая, что нужно действовать, аккуратно взяла миску второй рукой, пробуя взять рис. Тот не хотел браться, просто падая и оставляя ни с чем. Мужчина снова накрыл ее кисть своей большой пястью, помогая — и только с его помощью ей удалось захватить вязкую кашу. Однако, как только он убрал руки, палочки снова раздвинулись крестом, а рис упал обратно в миску. Стыд накрыл с головой, отчего захотелось спрятаться от всего этого кошмара — и Агнес, сдавшись, вставила палочки в кашу — воткнула, скорее — и поставила посуду на землю, не собираясь позориться дальше. Перевернулась, избегая чужого взгляда, и зарылась носом в чужую рубаху, мысленно моля, чтобы Сещемару оставил в покое попытки ее обучить. К сожалению, эти действия его не убедили — он перевернул ее снова, беря палочки в свою руку, а второй взял ее за запястье, вновь умещая в пальцах злосчастные приборы пыток. Затем подхватил миску и приставил чуть ли не к носу. Какого черта он такой настойчивый? Насупившись, Агнес снова воткнула палочки в рис, спрятав ладони у себя на груди — туда-то он точно не рискнет полезть своей загребущий рукой — и уверенно повернулась, ведя борьбу взглядами. Наверное, так бы продолжалось дальше, если бы лягушка, недовольно что-то сказав, не принесла ложку. На этом они пришли к компромиссу. Хотя, судя по яркому взгляду золотых глаз — не особо. Странное рвение мужчины научить ее пользоваться палочками поражало. Главное, чтобы ее смелые действия не привели к неожиданным последствиям: что-то подсказывало, что мужчина явно на этом не остановится. Конечно, научиться кушать, как все азиаты, входило в далекие планы, но Агнес не хотела, чтобы ее мучения были у всех на виду, а это, в условиях такого опасного мира, было невозможно. Она ни за что не хотела остаться одна даже на пару минут. Секунд, — справедливо исправила саму себя. Когда с завтраком было покончено, вредный лягушонок собрал миски, куда-то направившись — она так и не успела проследить, куда. Сещемару поднялся с места, аккуратно поднимая, чтобы после поставить ее на землю, и взял за руку, потянув куда-то в противоположную сторону от той, где должен находиться горячий источник. Радовало, что его хватка по-прежнему оставалась крепкой и бережной, отчего Агнес, рискнув, переплелась с ним пальцами. И улыбнулась, когда мужчина осторожно сжал ее руку в своей, не возражая. Они шли куда-то вперед. Ее распирало от желания спросить, куда именно, отчего, не имея данной возможности, вертела головой, находя этот лес, в котором они ночевали, не таким жутким, каким он показался вчера. И не менее страшным, отчего пришлось быстро переставлять ноги, чтобы поспеть за широким шагом мужчины. Благо, та лягушка не пошла за ними, — и стоило ей облечено подумать об этом, как противный голос зазвучал где-то сбоку. Отшатнувшись от его источника, с гулко стучащим сердцем прокляла свой язык. Существо, на радость, шло по другую сторону, но все равно рядом, отчего она испытывала напряжение от его присутствия. Оно что-то говорило, словно само с собой. Мужчина в ответ молчал, просто идя вперед. Собственные ноги от быстрой ходьбы путались в лежащих на земле ветках, отчего Агнес пару раз чуть не упала, чудом удерживаясь на весу и пытаясь сделать вид, будто все хорошо. Для чего они ушли с той поляны, почему и куда идут, с какой целью, вернутся ли обратно — не могла спросить. Они просто шли. А она разрывалась от вопросов, тревожащих ее сердце. Мысль о том, что ее где-то оставят, все еще сидела в голове. Тщательно пытаясь ее отогнать, убеждая себя в обратном и приводя бессмысленные доводы, не могла успокоиться. Если бы Сещемару хотел от нее избавиться, то сделал бы это вчера, и не заботился бы о ней так трепетно и нежно. Что, в конце концов, у него творится в голове? Желание выучить язык выросло в разы. Ей очень хотелось с ним поговорить, а не молча кивать, как китайский болванчик, на все сказанные им слова. Времени прошло достаточно много. Они шли, если внутренние часы работают правильно, более часа — и ноги начали сильно уставать. Солнце светило ярко, говоря уже о середине дня, хотя вышли они с утра — и Агнес изнывала желанием сесть уже куда-нибудь, чтобы перевести дух, даже на землю, однако боялась показаться обузой, а поэтому покорно тащилась следом, пока местность спустя еще некоторое количество времени не поменялась. Они набрели на какое-то болото, и идти стало намного сложнее. Окружающие их многочисленные деревья были сухими, мрачными и совсем не живыми, отчего внутри все задрожало от столь пугающего вида. Обувь иногда сильно застревала в вязкой земле. Пару раз Агнес чуть не лишилась кроссовок, мысленно прощаясь с ними — после такого их точно ничего не спасет — и сглотнула, когда они остановились. Только сейчас она заметила, как пугающе тихо было вокруг: ни пения птиц, ни шелеста ветра, ни стрекотания кузнечиков — ничего. Место словно умерло. Что они тут забыли? Зачем сюда пришли? Что собираются делать? — панически пронеслось в голове, и перестала дышать, когда вязкая земля недалеко от них забурлила. Сердце замерло и упало в пятки вместе с ее похолодевшей душой; тело снова задеревенело от ужаса и осознания, что сейчас должно произойти. И оказалась права. Потому что из грязи показалась человеческая голова. Агнес почти задыхалась. Существо выползало наружу: грязное, с множеством конечностей и до отвращения страшное. Оно тоже умело говорить, как и маленькая лягушка, но его голос словно булькал, становясь то высоким, то низким, а длинные волосы, с которых стекала грязь, падая на землю, будто шевелились. — Kureyo! Otoko wa watashi no kūfuku o mitashite kurerudeshou! Kaeshite! Kaeshite!* — взвывало оно мерзким голосом.*Отдай ее мне! Человек утолит мой голод! Отдай! Отдай!
Слово «кайстэ» отпечаталось в голове. Агнес не знала, почему чудовище его повторяло, и не понимала, что оно значит. И всем сердцем хотела и дальше не понимать. Ей было страшно. До боли. Паники. Дрожи. Она не хотела тут быть — и всем своим естеством желала вернуться обратно. Даже была готова позориться с палочками, но только не быть здесь. Только не видеть жуткого монстра из болота. Сещемару отпустил ее руку, вытащив меч из ножен, но ни в какую стойку не вставал: его вид был настолько спокоен и уверен, будто перед ним стояло не жуткое чудовище с острыми зубами и явным намерением их убить, а комар, надоедливо летающий и жужжащий у уха. Сердце билось, кажется, в висках. Ей хотелось сказать, чтобы он был осторожен; чтобы обязательно справился, но, будто пригвожденная на одном месте, не могла вымолвить ни слова. Только смотрела. В ужасе. Непонимании. И отчаянии. Стоящая рядом маленькая лягушка больше не пугала — внимание Агнес было сосредоточено на более страшном существе. — Yorokonde kudasai. Sesshōmaru-sama no idaina-ryoku o ima, goran kudasai!* — горделиво сказал лягушонок.*Радуйся. Сейчас ты увидишь великую мощь Сещемару-сама!
Его слова будто скрипнули. Внутри все содрогнулось. Мужчина сорвался с места — на мгновение показалось, будто он летел над землей — и атаковал чудовище. Взмахи его меча рассекали воздух — и вместе с его рубящими движениями отлетали не только конечности существа, но и деревья, громко падающие вниз, переламываясь пополам. Ее тело дрожало. Агнес было настолько страшно, что она просто закрыла глаза, роняя слезы. Боже, ей так хотелось обратно домой. Звуки драки не прекращались. Чудовище кричало, оглушая своим ревом — и Агнес, поджав под себя плечи, задрожала, искренне умоляя все на свете, чтобы мужчина был в порядке; чтобы все это наконец закончилось. Ей не хотелось быть здесь. Ее ноги дрожали, подкашиваясь, а руки, намертво вцепившись в штаны, охладели, но холода она не ощущала — только страх. Страх от ситуации, за Сещемару, за свою жизнь. Хотелось убежать и спрятаться, но Агнес не могла пошевелиться. Зажмурившись сильнее, всхлипнула, не в силах слышать происходящее, и почти упала, когда что-то дернуло ее за одежды в самом низу. Внутри все оборвалось. А после — снова стало тихо. Не решаясь открыть глаза, Агнес не двигалась, даже когда ее подняли вверх, отчего она вскрикнула, сжавшись. Знакомый запах и тепло ясно говорили, что все закончилось. Почему Сещемару сам пришел к чудовищу? Неужели он за ними охотится? Разве это не опасно? Вдруг он снова пострадает, а она не сможет его спасти? — и в ужасе заплакала, судорожно цепляясь за чужую одежду. А чего она ожидала? Мужчина носил с собой меч, которым превосходно владел, наделен нечеловеческой силой и регенерацией — глупо полагать, что он охотится за бабочками. И прижалась к приятному теплу сильнее, утыкаясь носом в шею мужчины и стараясь спрятаться от этого места, увиденного — всего. Сердце билось сильно, почти оглушая, а плечи дрожали, отчего она цеплялась сильнее, боясь отпустить. Вдруг он снова пойдет в лапы опасности? — она не хотела переживать этот ужас еще раз. Эгоистка, — упрекнула саму себя, выдыхая. Мужчина шел, не пытаясь ее опустить обратно на землю; потихоньку Агнес успокаивалась, приходя в себя. Звуки снова коснулись ее ушей — и гробовая тишина исчезла, перестав давить на разум. Только тогда она решилась открыть глаза, чтобы слегка отстраниться, дрожащими руками опираясь на широкие плечи; заглянула в его спокойное лицо, поймав чужой взгляд на себе, и тревожно коснулась ладонью теплой щеки с татуировками. Ты в порядке? — хотелось спросить, но слова застряли где-то в горле. Тот, будто поняв, что она имела в виду, только кивнул, продолжая идти — и облегчение расплескалось внутри ее груди. Обессилев, будто это не мужчина сражался, а она, опустила голову на его плечо, устало закрывая глаза. Разморило ее настолько быстро, что Агнес не заметила, как погрузилась в беспокойную тьму. На этот раз кошмары не обошли стороной — ей казалось, будто за ней кто-то бежит, пытаясь догнать и растерзать на кусочки; искаженные в злости огромные лица во сне были похожи на родителей — они кричали ей что-то, доказывая свое. Слов было не разобрать, и она раз за разом словно проваливалась ниже — в самую бездну, без возможности выбраться. Почему она здесь? Для чего? Что такого нужно сделать? — ведь именно для этого ее переместили сюда? Как понять свое предназначение, когда она ничего не умеет? Агнес хотела домой: там тепло, уютно, безопасно и совсем не страшно. Недавно она купила себе электрический камин, успокаивающий после работы нервы и фантомно согревающий, когда внутри холодело от навалившихся проблем и неудач. Очень хотела домой. Ей не нравился этот жуткий и злой мир, каждый раз будоражащий все сильнее и сильнее и открывающий больше страхов, которые в себе таил. Напоминал, как легко можно лишиться жизни в один миг. Дома лучше. Дома… Дом? А что такое — дом? Агнес не знала. Родители не показали ей, какой должна быть семья и домашний уют. Свои знания она подчерпнула, смотря на других. И от нянечки — в детстве — которая рассказывала забавные истории, учила ценить вещи и правильно распоряжаться тем, что было доступно. Няня — Эмилия — добра и заботлива: ее пусть и старые, но ласковые руки приносили спокойствие, грели и защищали от собственных демонов. Кажется, еще няня любила вязать. Она и Агнес пыталась учить, но маленькие, еще детские руки, не могли удержать длинные спицы, постоянно стукавшиеся друг о друга и путающиеся между собой. Даже пусть было сложно, но, спустя время и долгие мучения, Агнес связала маленький браслет: неловкий, неаккуратный и потрепанный — прилагая все усилия, она старалась через «не могу», а потом подарила его няне. Кажется, ее подарок носили с любовью. И почему Агнес не может ее найти? Что она вообще забыла в этом незнакомом лесу? Почему не в своей комнате? Сейчас уже было время сна — и она давно уже должна быть в кровати, засыпая под теплые поглаживания и тихий, почти не слышный, голос. Нужно идти домой. Эмилия будет ругаться, что она так далеко ушла. И, дернувшись, попыталась встать, но ее тут же уложили обратно, не отпуская. Хотелось сказать, чтобы ее отпустили — няня ее ждет и, наверное, сильно переживает, не находя себе места. Агнес послушная девочка, ей не хотелось доставлять проблем и кого-то волновать, поэтому нужно вернуться. Обязательно. Однако тело не слушалось. А потом стало холодно. Ей хотелось позвать Эмилию, чтобы она помогла, забрала отсюда к себе на руки, но не могла вымолвить ни слова. Пожалуйста, отпустите, — молила Агнес, но никто не слышал. Ее голос пропал, словно кто-то выключил возможность издавать звуки. Горькие, обжигающие веки слезы хлынули из глаз. … и осознание обрушилось на голову, разбивая все мысли на осколки. Няня умерла. Двенадцать лет назад. И мир окончательно померк.