*Избитое выражение или затертая фраза, употребляемая настолько часто, что с течением времени теряет первоначальный смысл и превращается в банальщину.
Она хотела домой. Настолько сильно, что от желания все внутри разрывалось на части, а отчаянный крик рвался из груди. Она просто хотела, чтобы эти дни были не больше, чем кошмаром; чтобы вся ее никчемность, рушившая самооценку, как стеклянную стену, оказалась просто надуманной и накрученной; чтобы ее одиночество, к которому она бесконечно возвращается, было лишь фантазией и иллюзией. Одна против всех. Как ей выжить? Куда ей идти? Что ей, в конце концов, делать? До другой деревни не дойдет, не сможет. У нее не хватит ни сил, ни смелости наступить на те же грабли. Агнес погонят оттуда так же, как и здесь: беспощадно, совсем не жалея и не думая о том, как маленькая девушка справится в одиночку, окруженная дикой природой. Она для них просто Чужая. Не такая. Диковинка из другого мира, до которой никому нет дела, — и винить их в этом было нельзя. Эти люди верят в свои идеалы, культуру, богов — да во что угодно — проблемы Агнес для них чужды. Это только ее проблемы. Только как их решить? Как ей быть? Что она вообще сейчас может? Идти? — она посмотрела в сторону, вглядываясь в жуткую лесную чащу, которая наверняка поглотит ее без остатка. И закрыла глаза, поджимая губы. Слезы полились с новой силой, а всхлипы душили, не давая нормально дышать — она не хочет умирать. Почему каждая отчаянная попытка выжить заканчивается крахом? Почему люди, к которым она привязывается, так быстро с ней прощаются? Почему? Почему Агнес не такая, как все? Всю жизнь стремилась к хорошему. Постоянно рвалась помогать людям, никогда не могла сказать «нет» на любую просьбу и всегда отзывчиво относилась к чужим проблемам. У нее не было врагов, но и друзей тоже — для многих она являлась удобной дурочкой, с ней общались, потому что было выгодно — и даже это никогда не приводило в печаль. Она ни у кого не требовала ничего, не считала, что кто-то ей что-то должен, и жила, полностью погружаясь в работу, где могла помогать. Агнес не являлась образцовым человеком, но за всю свою жизнь не желала никому зла. Так почему? Отчего ее гонят прочь? Зачем вообще ее сюда занесло? Для чего? Мозолить другим глаза? В чем она особенная, раз попала в этот мир? В своей глупости? Беспомощности? У Агнес не было ни одного ответа, будто от нее отвернулось все, что только могло, оставляя ее на «как-нибудь справится». А справится ли вообще? Задрожав сильнее, она уткнулась носом в изгиб локтя, пытаясь скрыть свою боль от окружающего мира, и разревелась, содрогаясь всем телом. Даже если никто не должен ей помогать, почему же люди так жестоки? Почему в них столько ненависти? Ей жаль мальчика, и скрепя сердце думала о том, что не смогла ему помочь — именно в этом была ее вина, она признавала ее — но то, как поступили жители деревни, было жестоким. Она убила бездействием, но никто не знал, что она врач. Ее не могли в этом обвинить, кроме ее самой, тогда что же послужило причиной чужой злобы? Агнес не понимала. Она совсем ничего не понимала. Ей этого никто не объяснил, и не сможет, даже если попытается. Языковой барьер все портил, если бы она хотя бы понимала, что говорят окружающие люди, то смогла бы хоть немного что-то узнать, но с того момента, как она попала сюда, не продвинулась ни на миллиметр вперед. Бабушка начала учить ее, но это было так ничтожно мало по сравнению со всеми существующими словами, что они терялись, не неся никакой пользы. Ей ни за что не выжить. В этом мире есть чудовища, против которых ни за что не выстоять. В этом мире есть люди с собственными убеждениями, которые могут как убить, так и помочь пожить немного дольше. В этом мире есть те, кто умеет сражаться с чудищами и которых радушно принимают обычные — деревенские — люди. Разумно найти кого-то из этих воинов, но где их искать? И есть хоть какой-то шанс, что ее возьмут с собой, а не оставят так же, как сделали те двое? Вздохнув, убрав руку с лица, Агнес посмотрела вперед: вверху медленно плыли облака, отчетливо выделяясь на фоне голубого неба, до которого пытались дотянуться макушки высоких елей, величественно возвышаясь над всем живым внизу. Вид великолепен. Природа сама по себе великолепна, она восхищала своей красотой даже в самых незначительных мелочах. Сердце, поддаваясь увиденному, успокаивалось, а судорожные всхлипы постепенно переходили в рваные вздохи. Нельзя продолжать плакать. Это ничем ей не поможет, а просто еще сильнее напомнит о том, какая она плакса. Агнес за всю жизнь так много не плакала — и никогда не думала, что, окажись в такой ситуации, будет заливаться слезами. Сейчас было не время и не место. Ей нужно идти. Если деревенские ее ищут, то им не составит труда найти и сделать то, что они запланировали. Пусть она не знает, куда, но оставаться на месте более опасней, чем идти вперед. Поэтому, приподнявшись, осмотрела для начала конечности на наличие повреждений. Одежда слегка испачкалась, но, кроме ушибов и синяков, ничего страшного не было — и Агнес начала вставать, подбирая рядом лежавшую корзинку, которую, падая по склону, инстинктивно прижала к себе. Приоткрыв небольшую крышку, чуть снова не расплакалась: внутри, за стопкой ее одежды, нашлись несколько яблок, деревянная коробочка с пайком и баночки с лекарствами, заботливо укутанные в полотенце, чтобы не разбились. Рядом со всем лежал красивый брелок с выжженными иероглифами, и перевязанный красной длинной лентой. Оберег, — пронеслось в голове. Зацепив пальцем тонкую ленточку, выудила неожиданный подарок из корзинки, вглядываясь в выжженные линии, и прижала к груди, поджимая губы. Спасибо, — хотелось сказать бабушке Сорано. Простите, — молила она всех деревенских, извиняясь за все неудобства и проблемы, которые доставила им своим присутствием. Повязав оберег на шею, бережно спрятала его под рубахой, мысленно со всеми прощаясь и благодаря за пусть и недолгий, но все же прием, и пошла в другую сторону от деревни, стараясь не думать о том, что могло ждать ее впереди. Идти было сложно. Агнес хромала на правую ногу, которой досталось больше всего при падении, и постоянно спотыкалась о корни елей, покрытые зеленым мхом. Лес всегда казался ей страшной чащей, но сейчас он не пугал — было светло: солнце, пусть и не сильно, пробивалось сквозь пушистые лапки, освещало все вокруг, не делая местность мрачной. Что будет ночью — старалась не думать, надеясь найти хоть какое-нибудь безопасное укрытие, или вовсе успеть добраться до чего-нибудь или кого-нибудь, кто не будет к ней враждебно настроен. Собственные мысли казались чересчур идеализированными и слишком обнадеживающими, но без надежды Агнес сломается. Лучше так, чем скитаться по лесу без цели. Это лучше, чем ничего, и этого должно хватить, чтобы идти дальше. Поэтому Агнес шла. Пару раз упала, защищая корзинку от столкновения с землей, через силу вставала, подавляя в себе слезы отчаяния, и снова двигалась. Казалось, если на секунду остановится, чтобы отдохнуть — ни за что не поднимется, а поэтому не могла позволить дать себе слабину, через силу передвигая ногами. Впереди никакого просвета не было, а, значит, лес действительно большой, и ей потребуется возможно не один день, чтобы из него выбраться. Это удручало. Вселяло грусть и одновременно панику от того, что не знает, как пережить ночь, но упорно не давала себе ни шанса на эмоции. Да и не было на них сил — все уходило на то, чтобы с усилием передвигаться по земле, заросшей мхом и заваленной ветками, в которых она постоянно путалась. С каждым шагом надежда тлела сильнее, отчего приходилось упорно повторять себе, что нужно просто идти; что она обязательно кого-нибудь найдет; что, возможно, она здесь не единственная попаданка — и если это действительно так, то шансы найти помощь не так мизерны, как кажутся. Только все постоянно обрывалось рациональностью. Внутренне, несмотря на все сердечные надежды, в конфликт вступал мозг. Агнес искренне хотела верить, что ей хоть немного повезет, но, учитывая последние события, жестокую реальность и совсем не радужный расклад будущего, смысл идти дальше терялся все быстрее и быстрее. Куда она идет? Какую помощь ищет? И на что вообще надеется? Остановившись, она опустила взгляд, смотря на грязные кроссовки, которые наверняка скоро порвутся от высокой влажности в этом чертовом лесу, и упала на колени. Если есть эти жуткие чудовища, то здесь должна быть и магия, в конце концов. По крайней мере, хотя бы по закону жанра этого неведомого мира. Она должна опираться хотя бы на это. Может, кто-то сможет отправить ее обратно. Но ноги не слушались. Смотря вперед и при этом не вглядываясь ни во что, Агнес не могла заставить себя снова встать. Пустые надежды — это было единственным, что она сейчас имела, и они никак не побуждали ее стремиться к ним. Даже если удастся найти ночлег и пережить ночь, что будет потом? Сможет ли она вообще выбраться из леса? И если да — куда дальше? Просить помощи? Но ее никто не поймет. Агнес умеет здороваться, представляться и прощаться. Последнему ее очень хорошо научили. Опять прибиться к старушке? Найдется ли еще такая же, как бабушка Сорано? Кажется, нет. Даже если да, то нет никакой гарантии, что ее не выкинут вновь. Может, лучше всего просто умереть? Агнес вздрогнула. Нет. Она хочет жить. Ей страшно умирать, но скитаться от надежды к надежде — никчемное существование. Сможет ли она вообще вернуться обратно домой? Обычно, попаданцы оставались в новом мире навсегда, значит — и она тоже? Почему в аниме главные герои всегда были такими радужными? Почему их так ярко и гостеприимно принимало общество? Где вообще правда, а где ложь? Она не знала. Просто ничего не знала. Ей хотелось жить, как раньше. Здесь Агнес — одно сплошное недоразумение, в своем мире она хотя бы врач. Хотя бы. Неожиданно сбоку послышался шорох, будто что-то приближалось очень быстро. Вздрогнув и обернувшись, Агнес всхлипнула. Только не это, пожалуйста. Все внутри свернулось от ужаса, а паника захлестнула с головой, отчего она принялась оглядываться в надежде увидеть укрытие — и вмиг отмерла, с учащенным сердцебиением замечая под большой елью нору, в которую тут же юркнула, подобрав и прижав к себе драгоценную корзинку, с ужасом затаившись. Кому выкопанное жилище принадлежало, она вовсе старалась не думать, дыша через раз. Шум продолжался, отчего, кажется, даже деревья затряслись, и через мгновение — на том самом месте, где недавно стояла она — остановилось огромное существо. Его тонкие мохнатые лапы были огромны, из-за чего она полностью не смогла увидеть, как оно выглядит, но тащившееся вслед за ногами овальное, морщинистое брюхо, явно говорило: и хорошо, что не видит. Тело снова окаменело — Агнес, почти не дыша, дрожала от ужаса, в мыслях умоляя, чтобы чудище поскорее ушло, но оно, вопреки всему, стояло на месте. Его огромное, тащившееся за ногами, туловище, отвратительно пульсировало и булькало, будто внутри его что-то распирало, а жуткие паучьи ножки иногда коротко перемещались, словно существо переминалось на месте. Тошнота подкатила к горлу. Звуки, издаваемые чудовищем, отвращали, заставляли сердце делать сальто, а после замирать — взмолившись, Агнес мысленно просила, чтобы то пошло дальше и больше никогда не встречалось на пути; чтобы исчезло навсегда за чащей леса. Наверное, боги отвернулись от нее, потому что никто ее не слышал: существо продолжало стоять на месте, а затем послышался рев. Оглушающий. Зажмурившись и закрыв ладонями уши, Агнес сжалась в комок. «Пожалуйста, уходи», — кричала она в мыслях. «Умоляю, хватит», — вопило ее сердце в такт. Существо задергалось, начав метаться из стороны в сторону. Его длинные ноги с грохотом встречались с землей, отчего мох и ветки разлетались в разные стороны, а тело врезалось в деревья — и те трещали, кора падала вместе с щепками. Слезы начали капать из глаз. Агнес застыла в ужасе, не смея издать ни шороха, глотая истерику и панику, рвущихся наружу. Почему чудовище разбушевалось — не знала, не хочет знать. Просто молилась, чтобы оно исчезло. Хоть куда-нибудь, оставив в покое. Деревья разлетались в щепки, вокруг стоял грохот; массивное брюхо существа все так же переливалось, пульсируя и бурля, и оставляло за собой слизь, — Агнес снова закрыла глаза, не в силах смотреть на весь этот ужас. Ее трясло. Она не знала, что делать, отчаянно прижимая к себе корзинку, словно та могла ее защитить, и беззвучно всхлипывала. Что если в этот раз никакого спасения не будет? В прошлый раз ей повезло. Те двое очень вовремя успели, в одно мгновение победив чудовище и забрав ее из дикой и опасной местности, но что будет в этот? Свою удачу испытывать не хотела, особенно учитывая, насколько плохо шло все эти дни — и ничего сейчас не могла, просто сидя в норе и ожидая, когда дерево над ней превратится в такие же щепки, как и другие. Либо бежать, либо прятаться — у нее не было других вариантов. Агнес — не всесильный герой, а такая же беспомощная, как и любой другой человек, никогда не встречавшийся с опасностью лицом к лицу. Тело дрожало от страха. Паника от осознания, что, если чудовище ее найдет — сразу же разорвет на кусочки, сдавливала легкие. Даже случись чудо — и ей удастся вернуть контроль над телом, то сколько времени займет побег? И вообще имеет ли смысл бежать? Роняя слезы, Агнес сидела в ожидании, зажмурившись и ладонями стараясь заглушить все звуки извне. Не нужно быть гением, чтобы понимать: ей вряд ли удастся спастись. Поэтому… Один. Она старалась ни о чем не думать. В голове вмиг стало пусто. Обреченность поборола все, что в ней было — и у нее не осталось ничего. Ни надежды, ни стремлений, ни веры. Все обратилось в ничто в одно мгновение, когда смерть дышала в затылок. Два. Три. Четыре. Агнес просто считала. Это все, на что была способна. У нее не проносилась жизнь перед глазами, не накрывали сожаления, мозг не пытался придумать пути спасения, которых не осталось. Смирение и страх. Отчаянье и ужас. Это был просто конец ее истории. Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Дерево рядом оторвалось вместе с корнями, полетев с жутким грохотом куда-то в сторону. Тонкие ноги с висевшим брюхом — по звукам — уже были рядом. Где-то очень близко, а мерзкое бульканье просачивалось даже сквозь закрытые руками уши. Двадцать два. Двадцать три. Двадцать четыре. Дерево над ней снесло. Вздрогнув, Агнес с ужасом посмотрела вверх. Огромное лицо с множественными глазами-бусинками, открытой пастью, откуда виднелся ряд острых зубов, и торчащими из уголков длинными острыми бивнями, двигающимися в разные стороны, нависло над ней. Сердце замерло. Все внутри похолодело от страха. Агнес сглотнула. Даже слезы застыли в глазах. … и мир пошатнулся. Все вокруг начало рушиться, земля заходила ходуном, треща, как лед, а затем все рухнуло вниз — под землю. Чудовище, напоминающее что-то среднее, между улиткой и пауком, свалилось туда же, лапами пытаясь зацепиться за огромные камни, летящие вниз, и куски земли. Оно вопило, булькало, в его брюхо впивались щепки от деревьев, пробивая насквозь, а затем наступила тишина. Недолгая. Потому что в следующий миг земля затрещала и под ней. Закричав, Агнес провалилась вниз. Вслед. Пытаясь рукой зацепиться хоть за что-нибудь, стирала кожу в кровь. Мир вокруг закружился. Она приземлилась быстро, скатившись по склону и упав почти рядом с существом, мертво застывшим на одном месте. Чертыхнувшись, в панике начала отползать, с испугом оглядываясь и находя себя в какой-то пещере. Глубоко. Слишком глубоко, чтобы как-то выбраться — и осела. И что… теперь? Израненные руки дрожали, сердце билось через раз. Действительно ли у нее получится выжить? У нее просто нет шансов. Слезы снова полились из глаз. Смотря на собственные ладони, тихо плакала. Ей ни за что не пережить эту ночь. Не пройти лес. Не найти помощь. Не вернуться обратно. Зачем она вообще борется? Для чего? В этом мире чудовища на каждом шагу. Они страшные, кровожадные, сильные, — что бы ни делала, ей не удастся от них убежать. Агнес не могла назвать везением то, что только произошло — дальше будет только хуже. Но, даже несмотря на это, ей не хотелось умирать. Почему этот мир так яростно ее отторгает? И всхлипнула. Затем еще и еще раз, пока не разревелась окончательно. Прижав руку к груди, нащупывая оберег от бабушки, сжалась в комок, разрываясь от отчаяния. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла — всюду преследовали несчастья. Агнес безнадежно пыталась убежать, скрыться, но ее находили везде, словно на ней была какая-то метка. Словно все, что было в этом мире, пыталось ее убить. «Куда теперь идти?», — в который раз спросила саму себя, задыхаясь от обиды. Что ей вообще делать? Агнес вздрогнула, ощутив холодок, пробежавшийся по ногам, и, приподняв голову, посмотрела в сторону. Здесь нельзя оставаться. Подобрав корзинку, она, всеми силами стараясь не смотреть на мертвое чудовище, измазанное в грязи, слизи и крови, вытерла широким рукавом лицо и побежала, неуклюже перебирая ногами и обходя лежащие куски земли, камни и деревья. Агнес не имела понятия, откуда столько стремления и желания жить, почему не может просто сдаться, — она никому тут не нужна, даже помочь не в состоянии, доставляя одни лишь проблемы, но упрямо боролась. Тяжело, безуспешно, но боролась, прикладывая все силы. Ей не хотелось умирать в чужом мире, хотелось вернуться; как-нибудь найти способ и продолжить свою жизнь до момента ее пробуждения здесь. Но… … нога соскользнула. Упав, Агнес покатилась вниз, падая глубже. Тело болело от многочисленных ушибов и синяков, которыми была усыпана наверняка вся кожа. Проехавшись задом по поверхности камня, она наконец-таки остановилась, облегченно вздыхая, и оглянулась: темно. Сзади, с той стороны, где она провалилась под землю, был свет, но впереди стояла темнота, пугая и вселяя неуверенность в то, стоит ли ей вообще идти туда. Однако, другого пути не было. Летать, как тот чудной тигр, Агнес не умела. Значит, оставалось только идти вперед и… … сбоку заметив что-то белое, замерла. Сглотнув, она еще раз оглянулась, пытаясь услышать хотя бы намек на приближение какого-либо чудовища, но все было тихо, — и неуверенно сделала несколько шагов в сторону, потом еще и еще. Белое пятно начало приобретать черты человека, но что он тут забыл? Подойдя ближе, Агнес увидела мужчину. Он полусидел, опершись на огромный камень, его длинные, странно-белые волосы спадали на плечи, а рука держала массивный меч, воткнутый в землю. Лицо было расслабленным, ресницы не дергались; на скулах нарисованы две красные полоски с каждой стороны — симметрично друг другу, — а на лбу, ровно посередине, знак причудливого месяца. Не удержавшись, она тронула того за щеку. Горячий. Мужчина никак не реагировал на ее присутствие, будто не живой вовсе, но его широкая грудная клетка поднималась и опускалась. Чуть поодаль Агнес заметила огромное чудовище, в два раза больше, чем бабушкин дом — оно было мертво. Из-за темноты виднелись только шерсть и огромная голова, лежавшая рядом с телом, заставившая судорожно вздохнуть и отвести взгляд. Значит, тут было сражение? Осмотрев еще раз мужчину, Агнес увидела на груди рваную рану от когтей, и закусила губу, искренне сожалея о произошедшем. Присев рядом, она еще раз тронула его за щеку, пытаясь привести в себя и — чудо — глаза открылись. Золотая радужка с вертикальным зрачком заворожила лишь на мгновение, дальше она почувствовала тревогу: мужчина смотрел размыто, словно сквозь; его кожа была до ужаса горячей, а из раны, пусть и не сильно, но шла кровь. Поджав губы, Агнес присела рядом, взваливая тяжелую руку себе на плечо, и попыталась встать, но мужчина оказался настолько тяжелым, что она не смогла сдвинуть его с места. — Пожалуйста, помоги мне, — прошептала она ему, хотя прекрасно осознавала, что ее не поймут, — попробуй встать. Я одна не справлюсь. И снова попробовала, прикладывая все силы, которые получилось найти в себе. Без толку. Но Агнес не могла уйти, не попытавшись помочь. Просто не могла. И всхлипнула, пытаясь еще и еще раз, пока обессилено не опустилась рядом, искренне ненавидя себя за слабость. Снова тронула за щеку, пытаясь сосредоточить взгляд на себе — на этот раз он не смотрел сквозь. Агнес вздохнула и снова попыталась подняться — и в этот раз получилось. Опираясь на нее, мужчина стоял на ногах, пусть немного неуверенно; все же он понял, что от него хотели, отчего внутри все потеплело от облегчения. Агнес подхватила его меч, с трудом вытащив из земли, и они пошли вперед — в ту самую ужасающую темноту, от которой дрожали поджилки, однако теперь, передвигаясь не в одиночестве, было не так тревожно. От осознания, что тут не одна, ей становилось легче. Кажется, даже мир не так сильно противился ее присутствию. Возможно, это всего лишь ее заблуждения — и в чьей-то компании неосознанно становится легче на психологическом уровне: переживать все тяжести в одиночестве слишком трудно. Вот она и цепляется. Все равно. Шаг за шагом они шли в темноте, используя меч как трость для слепого — и Агнес пару раз споткнулась, чуть не упав — но упорно шла, надеясь, что впереди есть выход из этой ужасной пещеры. Ветер, периодически проходящий по ногам, делал из надежды цель, подтверждая догадки, и спустя долгие минуты ходьбы — по ощущениям, будто прошел целый час — за поворотом, в который они чуть не вписались, появился просвет. Сердце застучало от радости, и Агнес слегка ускорилась, изнывая желанием выбраться из этой кромешной темноты. Десять, пять, три метра — и они вышли из пещеры, оказываясь среди деревьев. Обернувшись, чтобы посмотреть на место, в котором находились, изумленно застыла на месте: большой склон расстелился перед глазами. Получается, все это время Агнес была наверху? И медленно шла к обрыву? Внутри все затряслось. Как ей повезло спуститься без травм и найти человека, с которым было хотя бы не так страшно? Переведя на мужчину взгляд, Агнес забеспокоилась, при свете находя его состояние еще хуже, чем казалось в темноте. Зайдя обратно в пещеру, она осторожно опустила его возле самого выхода, боясь снова идти вглубь, и поджала губы, не зная, как помочь. Анестезия, швы, антибиотики — было для него лучшим решением, но она не в больнице. У нее была только корзинка с… … травами. Быстро открыв содержимое, она достала склянки, заботливо сложенные бабушкой, и пробежалась глазами по бумажкам, наклеенных на стекло с неуклюже нарисованными… рисунками? Огонь и капля? Третья была не помечена, а внутри плескалась прозрачная жидкость. Задумавшись, Агнес всмотрелась в содержимое первой банки, вспоминая, что именно это лекарство Сорано давала мальчику — оно и помечено огнем. Бабушка так изобразила жар? Значит, капля — это кровь? Глаза заслезились. Забота чужого человека растрогала, заставив всхлипнуть и сжать второй рукой драгоценный оберег. Вздох. Нельзя просто сидеть. Не дав себе ни секунды промедления, Агнес наклонилась над мужчиной и отодвинула его рубаху, оценивая степень повреждения кожного покрова. Рана, словно от когтей, была глубокой, но ровной, не задевала серьезных органов, — и это облегчало, вселяя надежду, что незнакомец выживет. Выудив чистое полотенце, открыла банку с прозрачной жидкостью — запах спирта сразу же ударил в нос — и промокнула ткань, принявшись обрабатывать края раны. Она искренне желала, чтобы мужчина не чувствовал боли, но его глаза были приоткрыты — и хоть он никак не реагировал на все манипуляции, Агнес знала, что это не так, поэтому пыталась немного облегчить боль, аккуратно дуя, а второй рукой поглаживая здоровое плечо. Затем начала наносить лекарство, еле касаясь израненной кожи, разорвала свою белую футболку, которую обычно носила под кофтой, и аккуратно перевязала чужую грудь. Жаропонижающее еще было рано давать, поэтому, аккуратно скрутив красную кофту на подобие подушки, уложила мужчину на нее, заботливо накрыв холодной ладонью горячий лоб. Солнце уже начинало садиться, Агнес неуверенно посмотрела на лес. Разжечь костер казалось глупой идеей — свет в темноте привлечет ненужное внимание, да и она не умела добывать огонь, поэтому просто прилегла рядом, мысленно прося мужчину выжить. И аккуратно придвинулась ближе, уткнувшись носом в его здоровое плечо. — Ваташи… нанамоева… Агнес-дес, — и тихо представилась, как учила ее бабушка, всхлипнув, — я родилась и выросла в Нью-Йорке. С самого детства родители не особо сильно стремились уделять мне внимание, поэтому рядом со мной всегда была няня. У меня никогда не было друзей — только приятели, с которыми я общалась из-за учебы, — Агнес знала, что ее не поймут, да и вряд ли мужчина ее слышал, но не могла остановиться, судорожно вздыхая. — Собственными усилиями поступила, а потом закончила медицинский университет и пошла работать с детками. Правда, денег начало не хватать, пришлось найти вторую работу, но я была счастлива. А сейчас она здесь. Поджав губы, пальцами сжала чужую ткань рубахи, пытаясь успокоиться. Ей не хотелось показаться плаксой, роняющей слезы без причины, поэтому, глубоко вздохнув, давила в себе все рвущееся наружу всхлипы. Ей было страшно все эти дни, дико страшно: она увидела много существ, которые без труда могли убить кого угодно; увидела людей, которые с легкостью могли переложить всю ответственность за смерть на чужие плечи и обвинить в этом; увидела потрясающих воинов с чудными животными, которые ловко умеют обращаться с мечами и защищать слабых. Агнес за эти дни столько пережила и испытала, что никогда не забудет о том, как легко можно потерять над собой контроль, когда тело не двигается от страха. Это было ничем иным, как острым стрессом*. Она читала о нем, и знала, в каких реакциях и действиях он проявляется. Пару раз видела таких людей, которых привозили на скорой после страшной аварии; или когда кто-то терял близкого человека. Видела, сожалела, но никогда не понимала, потому что никогда не подвергала свою шкуру опасности.*Это интенсивная реакция организма на внешние раздражители. Развивается у людей в ответ на физический или психологический стресс. Патологическое состояние длится от нескольких часов до нескольких дней. Катализатором стрессового расстройства может быть травматическое переживание, в том числе угроза безопасности или целостности.
Теперь, прочувствовав все на себе, осознала, насколько тяжело это вынести. Осознала, насколько сильны бывали люди, когда даже во время катастроф помогали другим, рискуя своей жизнью. Представляя себя в подобной ситуации, наивно считала, что сможет справиться, если, вдруг, в торговом центре неожиданно обвалится потолок — сейчас понимала, что нет. Она бы просто сидела на месте, застыв от ужаса. Человек сам не знает своей реакции на стрессовые ситуации. Не знает, как поведет себя, окажись он на грани жизни и смерти: разумно спасет себя? Или убьет? — Агнес не была готова к новому миру. И каждый раз, встречаясь с опасностью, неосознанно давала смерти дышать себе в спину. Чудо, что она не умерла там, на поляне. Чудо, что ей вообще удалось прожить эти три ужасных дня. Страшно ли было этому мужчине, когда он только начал учиться пользоваться мечом? Страшно ли было убивать первое чудовище? — судя по крепкому телосложению и многочисленным шрамам, которые она успела заметить, у него случалось много боев и много неудач. К тому же, меч был невероятно тяжелым, наверняка из-за этого он приложил много усилий, чтобы вес не доставлял неудобств во время сражений. Какой же ценой далась его первая победа? — Надеюсь, ты поправишься, — прошептала Агнес. «И, может, хотя бы возьмешь с собой», — и про себя добавила. Она не ждала никакой благодарности и ничего не попросила бы взамен, даже если бы перед ними не стоял языковой барьер. Если мужчина после выздоровления развернется и уйдет, Агнес будет немного расстроена, но счастлива, потому что смогла кому-то помочь. Так она покажет свою ценность хотя бы перед самой собой, перестав себя убивать из-за никчемности. Что же произошло там, в пещере? Он действительно в одиночку победил того огромного монстра? Наверное, мужчина невероятно силен, раз справился с такой громадиной. Зато какой ценой, — промелькнуло в голове. Если бы Агнес его не нашла, то он бы умер? Или смог оклематься? С такой раной вряд ли. И слегка привстала, наблюдая за тем, как солнце почти скрылось за горизонтом, но луны все еще не было видно на потемневшем небе, только звезды ярко мерцали, завораживая своей красотой. Потрясающе красиво и одновременно устрашающе — на сердце было спокойно из-за того, что она не одна. Наклонившись, она мимолетом проверила температуру мужчины, отмечая ее не слишком высокой, но и не нормальной. В таком состоянии жаропонижающие пить нельзя, но Агнес все равно положила рядом баночку на случай, если того начнет бить лихорадка. Спать она панически боялась, страшась, что может проснуться с трупом, а не с живым человеком, поэтому, сдвинувшись назад, села, опираясь спиной о прохладный камень и собираясь ни в коем случае не дать мужчине умереть. Сама того не осознавая, она уже привязалась к нему. И это было нормальным, учитывая то, что Агнес, пытаясь выжить, цепляется за каждого, с кем остается дольше десяти минут. Ей просто хотелось быть с кем-то в этом месте. Неважно, кем будет этот человек: воином, деревенским или таким же скитальцем, как она, — главное, вместе. Снова опустив взгляд на чужое расслабленное лицо, провела ладонью по щеке, нежно касаясь причудливых полосок, и немного надавила, понимая, что это что-то вроде татуировки — на пальцах краски никакой не было — прошлась по виску, очерчивая красивый полумесяц на лбу, и спустилась к ушам. Боже, она даже не заметила, что они заостренные, ни капли не похожие на человеческие — и провела по хрящику, завороженная диковинкой. Эльф? Очевидно, раз в этом мире есть чудовища, странные животные, умеющие летать без крыльев, то и люди, которые совсем не люди. Выглядело хоть и странно, но очень красиво — ему подходило. Дальше взгляд упал на испачканный мех, по которому завороженно, не отрывая глаз, сперва осторожно провела, а затем зарылась пальцами, восхитившись нежностью и мягкостью белой шерсти, совсем не заметив, как мужчина, проснувшись, смотрел на нее. Смутившись от своих действий, Агнес тут же прижала руки к груди, нащупывая спасительный оберег, и прошептала: — Прости, что разбудила, — хотя и знала, что вряд ли ее поймут. Это был первый человек, с которым она разговаривала, а не молчала и кивала в ответ. Но ей ничего не сказали. Мужчина, пытливо посмотрев на нее еще несколько минут, снова закрыл глаза. Агнес вздохнула, решая больше его не трогать, и вновь отвела взгляд, всматриваясь в темное небо, усыпленное яркими звездами. Луны по-прежнему видно не было, словно ее поглотила ночная бездна. Новолуние — кажется, так называется подобный феномен. В одном из романов писалось, что в эту ночь сверхъестественное ближе всего к земле. Агнес прокляла себя за длинный язык — не хватало сглазить саму себя. Если в эту ночь все чудища выйдут из своих укрытий, им двоим конец. И еще раз мысленно попросила всех богов, чтобы все было хорошо; чтобы завтра мужчина чувствовал себя лучше; чтобы ее череда неудач исчезла, уступив место хотя бы маленькой удаче. Агнес не была верующей, но и не отторгала саму веру, имея с христианством пассивно-нейтральные отношения, однако здесь — в чужом мире — молилась больше, чем за всю свою недолгую жизнь. Так она просидела очень долго, пока, неожиданно для себя, не уснула, положив ладонь на чужой теплый лоб. Сны были обрывистыми, сумбурными и странными, — проснулась она так же быстро от того, что мужчина заметался от жара. Подорвавшись с места, Агнес с ужасом ощутила, насколько горячим тот был — словно горел изнутри, и она, на миг растерявшись и смаргивая остатки сна, дрожащими руками быстро откупорила стоящую рядом баночку, и, приподняв чужую голову, влила лекарство в рот, сразу принявшись массировать горло, вызывая рефлекторный глоток. Мужчина хмурился — его брови сошлись на переносице, а глаза, мутные от горячки, смотрели будто в пустоту, и Агнес, всхлипнув, обняла его; ее руки аккуратно легли на чужие плечи, стараясь не задеть рану. — Пожалуйста, только не умирай, — попросила она то ли у него, то ли у каких-то высших сил, роняя слезы на чужую рубаху. Мужчина все еще хмурился, на лбу выступил пот, который Агнес тут же стерла своим рукавом, и продолжала всхлипывать. Казалось, если она его отпустит из своих рук, то ее место займет смерть, а поэтому, отчаянно цепляясь за его одежды, безмолвно просила бороться. «Ты поборол такого огромного монстра — разве будет справедливо, если умрешь от простой лихорадки?» — мысленно кричала она, но не могла раскрыть и рта, прижимая мужчину к себе. Должен жить, — билось в голове. Пожалуйста, — молилась сердце. У нее не было даже простой воды, чтобы смочить собственную кофту и положить ему на лоб, хоть как-то облегчив страдания. Поэтому, молясь за чужую жизнь, Агнес, в какой-то момент с усилием перетащив горячее тело к себе на колени, оперлась снова спиной о стену, чтобы не ощущать тяжесть чужого веса так сильно, прижала мужчину к своей груди и, слегка покачиваясь, пыталась убаюкать. Его или себя — ответить не могла, но за этим занятием она и уснула, не помня себя от усталости. Совсем не заметив, насколько глубокий интерес сверкал в золотых глазах.