***
Реки на его щеках окончательно высыхают по дороге домой, и Рин, будто себе назло, так и не решается спросить, что именно его терзает. В дальнейшем их братская связь вновь гасится в душевой воде, неистовой дрочке на его губы и разговорах родителей за завтраком, и желание общаться затухает полностью — Рин давится таблетками, напяливает повседневную одежду на вымытое от следов преступлений тело и просто принимает факт того, что Саэ что-то от него скрывает. Нет, он и прежде не относился к числу компаниейских парней — максимум занимал роль общепризнанного высокомерного лидера, — но тихие страдания среди волнорезов и чаек в изоляции ото всех — даже от самых близких, от тех, кому обычно доверяют свои проблемы, как Рин доверял Саэ испорченные детские рисунки, — тоже не входили в его привычки. Это ненормально. И неправильно. Главное — непривычно. Помнится, Саэ Итоши, восходящая звезда мирового футбола и самый классный на свете брат в одном лице, никогда прежде не походил на того, кто стал бы бессильно мучиться, скрывая причину своих загонов. С другой стороны — если отринуть свои стереотипные домыслы и копнуть чуть глубже, — обстоятельства его жизни складывались на удивление удачно в сравнении со сверстниками и сокомандниками, поэтому Рину и не доводилось видеть его… Таким. Таким потерянным и разбитым, таким маленьким и ничтожным, обнажившим свои слабости вдали от людей, в кругу бездушного шума прибоя и солёного ветра, которые — в силу отсутствия у них рассудка как такового — не смогут задеть его болевые точки. — Можете включить радио? Вопрос прерывает мыслительный процесс и на секунду заглушает тиканье поворотников. Водитель, завершив маневр, кивает. — Что хотите послушать? — спрашивает. Рин чувствует растущее раздражение брата кончиками пальцев. — Господи, да что угодно, только не это чёртово тик-так, — сдержанно выдыхает тот. Водитель снова кивает и тянется к магнитоле. ФМ-волны сходу накрывают салон цунами из музыки и обломков разномастных голосов. Колонки над ухом шикают ещё пару раз, а затем берутся вещать об наступлении потепления на Хонсю. Улыбчивые голоса радиоведущих искренне радуются приближению жаркого лета и даже вызывают у Рина лёгкий наплыв зависти — несмотря на литры выпитого чая и обилие принятых им лекарств, горло всё ещё саднит при каждом глотке. За тонированным стеклом, куда попеременно падает взгляд, мелькает свежая зелень шиповника. Живая изгородь, безбожно остриженная у верхушек, обрывается на перекрестке, а всё те же голоса из динамиков забывают о жарком солнце и сетуют на возможные осадки на Хоккайдо. Штормить будет пару дней, говорят, стоит брать с собой дождевики и зонтики. Берегите себя, говорят, иначе заболеете и будете грустить из-за всхуднувшего кошелька, цены на лекарства нынче запредельные. Рин закатывает глаза, принимая шутливые комментарии на свой счёт, радиоведущие смеются и вспоминают о неженках в Окинаве. — На пляжи уже скоро пойдут, у них там почти Гавайи, — мечтательно тянет один. — Эх, нам бы так на солнышке погреться, а то всё работа и работа, — с театральной улыбкой вздыхает второй. — Не жизнь, а курорт. — О нет, дружище, настоящий курорт где-нибудь в Европе. Ты когда-нибудь был в Испании? Сердце запоздало ёкает, зрачки отрываются от наблюдений за унылыми пейзажами каменных джунглей и несдержанно мажут по точёному профилю брата. Холодные тени ложатся на его загорелую кожу ровным слоем, придавая ей нездоровый синеватый цвет. Радиоведущие активно обсуждают дисконт-центры и бары Мадрида, но Саэ и бровью не ведёт на их пустой трёп. Собран, подтянут и упорядочен настолько, что даже прикопаться не к чему. Будто не он уподоблялся сезону дождей шестью часами ранее. Будто бы не его склеры всё ещё отсвечивают лопнувшими капиллярами. Рина откровенно бесит его спокойствие. Язык ворочается во рту, как неприкаянный, под кожей рук и ног зудят натренированные мышцы, под ширинкой закономерно накатывает сырая истома, а Саэ глядит вперёд, не выражая никаких эмоций. Нет, серьёзно, какая же сука. — …поехать туда с любимым человеком? — продолжает болтать радио. Мочки ушей слегка обжигает, Рин глуповато ёрзает по обивке сидения, пытая брата немигающим взглядом. — Я бы с радостью, но не с кем. Очень своевременное замечание, спасибо. — Когда поедешь обратно? — неожиданно подрывается Рин. Саэ ведёт плечами, не в счёт ни ставя его вопрос, зачёсывает чёлку пальцами и валится в стекло с тяжёлым вздохом. — Заткнись, пока я тебе не врезал. Кажется, персональная бездна, созданная по его образу и подобию, полна солёной воды, как в Мёртвом море, и единственным существом, чья сопротивляемость непригодным для выживания условиям позволяет делать вдох за вдохом, остаётся лишь он, Рин. Старожила, ага. Здравствуйте. Чужие длинные ресницы тянутся вверх наточенными крючками, на которые легко попасться и разодрать нёбо до крови, медный волос стекает на виски и скулы россыпью тонкой лески, собранной воедино чьими-то умелыми руками. Хочется пропустить сквозь пальцы и намотать на кулак, невзирая на режущую боль в ладони. Хочется исцелить, высушить своим дыханием и вылизать всю соль, если вдруг Саэ расскажет о том, что у него случилось. Хочется быть для него всем и никем одновременно. — Хорошая идея! — восклицают колонки. — Возьмёшь меня с собой? Знаешь, как в фильмах делают, в большом таком чемодане? — Кажется, ты смотришь не те фильмы. Салон такси взрывается синхронным смехом, Саэ закрывает глаза и кутается в борта своей ветровки. Его тонкие пальцы вгрызаются в рукава с такой мощью, будто бы вот-вот вырвут ткань по кускам. Рин втягивает губы в рот и незаметно облизывается. Следующий вдох царапает что-то в кишках и решительно поднимается к сердцу. Саэ — самая болючая заноза в заднице. Единственная заноза в заднице. Его личная заноза в заднице. Ощущения от её присутствия в мягких тканях весьма амбивалентные. И нет, Рин не считает себя мазохистом, просто Саэ такой… Он вроде и нравится, потому что красивый до глухих стонов в подушку, вроде и заставляет волноваться, потому что ему по какой-то причине бывает больно, а вроде и жутко раздражает, просто потому есть. Коленка молотит согретый солнцем воздух, мстя кислороду за сезонный фотосинтез и поддержание жизни на планете в целом. Рин трёт ладонь об ладонь и прячет обе в карманы толстовки. Вбивает затылок в подголовник с утробной усмешкой. Вздыхает. Кажется, его состояние можно описать ёмким «завис над проливом Цугару» — из жара в холод. Радиоведущие наконец заканчивают обсуждение курортов и принимаются перемывать кости скачущим акциям. Нью-Йорская фондовая биржа танцует стриптиз своими постоянными обвалами, великий Гэтсби хватается за голову от ужаса, а задумчивый взгляд Рина падает на коробку передач, отделяющую его от брата, сидящего у противоположного окна. Стоит ли подозревать у себя наличие эмоциональной близорукости? Возможно. С какой вероятностью? В теории — с достаточно высокой, но Рин в рот ебал эти теории. С его чувствами, пустившими корни прямиком в солёные топи чужих глаз, никакие правила не работают. Просто потому что Саэ. Просто потому что есть.***
Пальцы пробегаются вдоль карманов джинс в желании отвлечься от безответной реальности, пока чужая ладонь с силой вбивает дверцу в жёлтый бок автомобиля. Грубый металлический лязг режет слух, пара прохожих оборачивается, но Саэ по-прежнему выглядит невозмутимым. В памяти в который раз воскресают мокрые дорожки на его худых щеках, Рин встряхивает чёлкой и напарывается на нахмуренные брови. — Что застыл? Этикету учить собираешься? — дерзко вспыхивают чужие глаза. Их переливы похожи на морские волны. Волны, которые самоотверженно несутся вперёд и гибнут при столкновении с берегом. Волны, где отражается слишком много подноготной, незаметной для тех, кто только и делает, что любуется. Волны, в чьей шипящей пене хочется топить себя без надежды найти источник ветра или сейсмической активности. Рин подавленно закусывает нижнюю губу изнутри и заводит руки за спину. В животе покалывает чуть больше нужного, характер пульсирующей боли определяется на автомате. Чёртовы подростковые гормоны. Приходится спешно перевести взгляд на папку с документами, зажатую подмышкой Саэ. — Мы же договаривались не ругаться, пока будем в банке, — хрипловато выговаривает Рин, напоминая о придуманных ими условностях. Такси обиженно взрыкивает выхлопной трубой, отчаливая от обочины. Выхлопные газы забиваются в лёгкие мелкодисперсными частицами, огненные лучи с неба выплёскиваются на ладонь брата, которая звучно встречается с его же лицом. — Детский сад, блять, — обречённо констатирует Саэ, прежде чем взять бумаги в руки и направиться ко входу в отделение банка. Приглашения ждать не стоит, поэтому Рин, мимолётно оглядев спину брата, нагоняет его за несколько ровных шагов. Пытается заглянуть в глаза, замечает первые признаки шторма — гладь дрожит. К горлу подкатывает кашель, но Рин всё равно победно ухмыляется — из-за него же гладь дрожит, не из-за кого больше. — Как дела? — Заткнись, — огрызается брат, бросая на него презрительный взгляд. В брюшине немного холодеет, но Рин не поддаётся своим уязвимостям — на Хонсю слишком тепло для заморозков. — Оу, как некультурно. Саэ отворачивается и не отвечает. Судя по всему, Испания напрочь выбила из него вежливость, заложив взамен очень много дури, потому что спустя несколько метров он выглядывает на Рина и заговаривает сам: — Не понимаю, какого хрена отец вообще решил, что тебе обязательно нужно… — Что у тебя случилось? — резко перебивает тот, ставя на кон весь их хлипкий нейтралитет. Гланды ноют ещё больше, сердце стучит о рёбра истерзанным белым флагом. Саэ вздрагивает. Непонимающе вскидывается. Потемневшие воды в глазах выплёскиваются на волнорезы. — О чём ты? Бледные ногти отстукивают по краям пластмассовой папки. Две пары кроссовок уже топчут бетонные ступеньки, и темп движения вполне оправданно становится быстрее, но Рин не собирается отступать так просто даже там, где их могут услышать посторонние. — Сегодня утром, когда я пришёл к тебе, — пытается объясниться он, теребя карманы толстовки. Щёки немного нагреваются, зрачки не выдерживают нагрузку от зрительного контакта и скатываются в очертания теней на плитке. — Не строй из себя идиота, я же видел, что ты пла… Стеклянная дверь хлопает прямо перед носом. В ушах звенит и дребезжит, сквозь прозрачные створки издевательски мерцает чужой затылок. Весна наверняка подпекает его у беззащитного загривка, но плавится и дрожит почему-то Рин. Да, ты попал прямо в точку — самодовольно стрекочет больное сердце. Да, Саэ такая сука, что хочется привести в порядок и поехать вместе в Испанию — резонно добавляет внутренний голос.