Покой, нежность и огонь

      Дагон отталкивает Уриил от себя и бросает свой ятаган между ними.       — Всё, я замордовалась, — выдыхает сипло и поднимает руки, на всякий случай отходя подальше.       Уриил усмехается — но тяжело, запрокидывает голову, переводя дыхание — безуспешно пытаясь не дать понять Дагон, что тоже устала.       — Что, развоплотила слишком много демонов с утра?       Дагон фыркает и качает головой. Она щелкает пальцами, отправляя оружие в Ад и меняя боевое облачение на повседневный костюм. Уриил делает то же и отряхивает невидимые пылинки с бежевого пиджака, поправляет рукава. Они встречаются взглядами — будто бы случайно, и вселенная замирает.       Нельзя отвести глаза, признаваясь в смущении; невозможно так долго смотреть на ту, которую должна желать убить; но иначе им не сказать друг другу, не объясниться, вынужденным ходить по тонкой грани рабочих правил и чувства долга.       Уриил делает вид, что она вежливая и учтивая, и потому остаётся — ведь было бы так грубо уйти сразу после спарринга. Дагон делает вид, что не теряет надежды её искусить, как истинный демон, хотя это Уриил протягивает ей сигареты, дорогие и без фильтра, от которых у Дагон жабры сводит — но она затягивается, невольно пытаясь подражать тем девкам, что курят на обочинах дорог, изящно прикладывая сигарету к губам и картинно округляя их, выдыхая дым.       Они сидят на скамейке, отдыхая и бездумно смотря перед собой — на влажную после утреннего дождя траву и бронзой и медью блестящие в ней листья, на потерянные в туманной дымке деревья и тяжёлые тучи, отражающиеся в пруду.       Дагон иногда скашивает взгляд в сторону Уриил. На её лице так редко сменяются эмоции: гнев или усталость, удовлетворение или ехидство — она всегда выглядит так, словно ничего не чувствует вовсе и, наверное, это очень удобно. Никто не задаёт не нужных вопросов — но самой Дагон безумно интересно, что таится на дне тёмной радужки. Дагон молчит.       В этот парк они приходят курить и сходить с ума. Иначе не описать их отчаянные спарринги, редкие разговоры, когда они делятся друг с другом представлением о том, что станет с миром, когда они победят — Ад или Рай. Дагон думала, что они будут спорить, жадно доказывая каждая свою правду и вновь сходясь в драке — уже не шуточной, но Уриил только усмехалась одними губами, смотрела перед собой — едко, самоуверенно и выдыхала вместе с сигаретным дымом: «Конечно». С каждым днём Дагон казалось, что уже не победит никто, особенно, когда Армагеддон отменили, особенно, когда даже призрачная надежда на реванш улетучилась, как Лорд Вельзевул со своим Архангелом. Тяжёлое дыхание Уриил и ноющие от ударов мышцы — единственное, что удерживало Дагон от падения в безумие в бесконечном ожидании.       — Это добром не кончится, — говорит Уриил, ловким движением пальцев кидая окурок в урну рядом со скамейкой. Её голос бесцветен, и глаза подёрнуты пеленой безразличия.       У Дагон нечто шебуршится в животе.       — Мне нравится, — она растягивает губы в улыбке. Её сигарета ещё не закончилась.       — Нет. Это не закончится ничем выгодным для нас.       — Что именно?       Дагон поворачивается к Уриил, и та чуть хмурится — едва заметное движение тонких бровей, неглубокая складка на переносице, но Дагон замечает. Уриил поводит плечами.       — Это, — она взмахивает рукой, указывая не то на этот парк, не то на весь мир, не желающий прекратить своё существование.       — И что с того? Хочешь прекратить?       Раньше Дагон никогда об этом не задумывалась. Уриил не производила впечатление обычной белокрылой трусихи, никогда не показывала, что сомневается в правильности своих действий — даже презрения отсыпала как будто бы меньше, чем ей полагалось по службе — и Дагон не могла понять, притворялась ли она в этом или действительно была такой. Не грубой, не чопорной, просто безразличной даже к важным ангелам мелочам.       Теперь Уриил выглядит… поникшей? Она опускает взгляд, и уголки губ её тоже опущены, чуть приоткрыт рот…       — Нет, — шепчет она слишком тихо и сжимает руки в кулаки, будто пытаясь совладать с чем-то внутри себя.       Дагон чувствует волной поднимающееся раздражение. Она не понимает. Она не умеет играть в эти игры, она не читает намёки. Только скупые эмоции на лице Уриил, как древний манускрипт, к которому у неё нет перевода.       — Тогда в чём же дело? — усмехается она, щурясь и затягиваясь — но вдох застывает в горле, когда Уриил резко забирает сигарету из рук и подаётся ещё ближе, не давая Дагон возмутиться или отшатнутся, положив ладонь ей на щёку.       Целует.       Дагон выдыхает в её раскрытый рот.       Она жмурится, не противясь напору Уриил — не зная, как реагировать, но целует её в ответ безотчётно, захватывает её губы, невольно касается их языком, чувствуя непонятную сладость за кислой горечью табака.       Уриил отстраняется, но её ладонь ещё жжёт прикосновением кожу, и она смотрит широко распахнутыми глазами. Радужка теплеет и дрожит. Дагон забывает дышать, думая лишь о том, что хотела бы так снова.       Она прочищает горло, и Уриил убирает руку, оправляет лацканы пиджака, неуклюже пытаясь сделать вид, что ничего не случилось.       — Так вот оно что…       Уриил открывает рот — и закрывает, видимо, не найдя объяснений даже для самой себя. Дагон усмехается — и маленькая эмоция взрывается внутри неё, впивается осколками в грудь, выходит наружу звонким хохотом — но легче не становится. Дагон вздыхает глубоко, но в лёгких — сигаретный дым, липкий и горький, и его за всю вечность не выкашлять, не продышаться.       — Мне всё ещё нравится, — говорит она, и голос срывается на последнем слоге.       Уриил улыбается.       По-настоящему, широко, с морщинками в уголках глаз и обнажённым рядом светлых зубов.       Дагон не сдерживается, едва не падает со скамейки, но целует эту улыбку, крадёт её, запоминает. Вдруг больше никогда не увидит? Губы у Уриил мягкие и податливые, и дыхание рваное, кроткое…       Дагон мутит.       — Это же не похоть, — бормочет она. Рука соскальзывает с плеча Уриил безвольно, онемевшая.       — Нет.       В глазах Уриил — отчаяние, словно все её мысли, до того застывшие, пришли в движение. Дагон садится прямо, возвращая чувствительность рукам и ногам, и понимает — медленно, неуверенно — что улыбка ей нравится больше, что тревожный огонь отзывается в ней самой чем-то — не хорошим, не демоническим.       — Но мы же не будем петь эти глупые бессмысленные песенки?       Уриил снова улыбается. Теперь осторожно, робко — невинно.       — Конечно нет.       И глаза её тёмные-тёмные. Искрящиеся.       Дагон оставляет на её губах короткий поцелуй и улыбается в два ряда клыков.       Ей кажется, что проблема решена, но Уриил ещё смотрит вопросительно, потирая большой и указательный пальцы сжатой в кулак руки.       «Это не закончится ничем выгодным». Дагон так и хочется спросить, что именно Уриил имела в виду — при чём здесь вообще выгодна?.. Но понимает слишком быстро к собственному неудовольствию: если, наплевав на обязательства, оставят свои посты ещё и они, их контры рухнут — и весь мир; хаос — это действительно не выгодно. Дагон уже открывает рот, чтобы возразить: они же не собираются делать ничего предательского, но осекается и поджимает губы.       Как они смогут закончить сражение на поле боя, после стольких десятков лет пасов и осторожных ударов? Как они не свихнутся в мире друг без друга?       В глазах Уриил отражается сочувствие, и Дагон хмыкает — но придвигается к Уриил ближе, чувствуя её тепло, и вдыхает полной грудью смесь горечи и влаги, возвращая улыбку на лицо.       Теперь не верить в Армагеддон куда приятнее.