Покой, нежность и огонь

      Война ходит по острию клинка — того самого, который когда-то ей дала Михаил. Тогда архангел смотрела сурово, точно Войны не должно было быть, но её существование — не её вина, её желания — не её выбор, хотя она рада им следовать.       Михаил сидит на смятых бордовых простынях, запутавшись в них ногами, и собирает волосы в хитрый пучок. Она делала это столько раз, что теперь ей не нужно ни зеркало, ни сотня попыток, ни руки Войны. Война скользит взглядом по идеально ровной спине и кое-где ещё спадающим каштановым прядкам, наслаждается сочетанием тёмного и молочного; улыбается. В другой раз она бы обязательно обняла Михаил со спины, провела бы ногтём между лопаток, заставляя выпустить крылья и покраснеть; она бы вцепилась в перья, будто угрожая, прервала бы поток яростных слов поцелуем и прикусила бы губу до крови — расписала бы их тела алым снова. Но сегодня они видятся в предпоследний раз, а пути до их последней встречи не пересекаются с чувствами.       Война, на самом деле, не уверена, чувствует ли Михаил к ней хоть что-нибудь, умеет ли она вообще чувствовать — и умеет ли это она сама, воплощение людской жестокости, высокомерия и страха; собранная из закалённой стали, резаных ран и огня. Во всяком случае, эти вопросы будут вертеться в её сознании ещё совсем не долго, едва ли дольше полуночи.       — Ты будешь по мне скучать?       Михаил промахивается и царапает шпилькой голову, но не издаёт ни звука, не вздрагивает — Война просто знает это по смазанному движению выгнутой руки.       Шесть тысяч лет Война прикусывала себе язык, когда хотела задать этот вопрос, но остаётся полчаса и испортить ничего уже невозможно.       Теперь язык прикусывает Михаил, подбирая слова.       — Ангелы не могут испытывать скуку.       — А тоску?       Михаил тяжело вздыхает.       Она заканчивает с причёской быстрее обычного, едва не путаясь в прядях волос и пальцах, и поворачивается к Войне, смотрит на неё задумчиво.       В её голубых глазах — стальное небо, до которого Войне никогда не достать, как и до безмятежности.       — Ты не спрашивала об этом раньше.       — Меня не станет к вечеру, имею небольшое право на любопытство.       Михаил опускает взгляд и поджимает губы. Встаёт, одевается, теперь нарочито неспешно. Война накрывает ноги простынёю и потягивается. Она снова может смотреть только на спину Михаил, уже обрезанную светло-серыми брюками и и почти спрятанную за белоснежной блузкой с рюшами и пиджаком в тон брюкам.       — Если бы ты спросила раньше, мы могли бы сделать больше, чего я никогда бы себе не позволила. Но теперь твой вопрос звучит так, словно Армагеддон будет напрямую зависеть от моего ответа.       — Что это, чёрт возьми, значит? — Война поднимается, не сдерживая смешков. Михаил любит изъяснятся витиевато — будто бы это защитит её от осуждения.       Михаил вздыхает снова. Застёгивает пиджак, и Войне приходится ждать терпеливо, не выдавая непонятного волнения. Это раздражает. Михаил садится обратно на кровать, всё так же не поворачиваясь, и хлопает ладонью рядом с собой.       — Иди сюда, — говорит она отчётливо, тихо, будто скрывая дрожь.       — Чего?       — Просто иди сюда!       Война вздыхает и ползёт к Михаил, садится рядом с ней, поджав под себя ноги, но не успевает ни посмотреть ей в глаза, ни сказать ничего — только открывает рот, как Михаил обхватывает её лицо холодными ладонями и целует крепко, отчаянно — почти болезненно сжимая губы. Война может подумать лишь о том, что наверное, именно с таким чувством шесть тысяч лет назад архангел пронзила грудь Люцифера своим мечом.       Из этого огня родилась Война — она знает. И, кажется, в нём же и умрёт.       Михаил отпускает её, но не полностью; поглаживает скулу большим пальцем и смотрит в глаза впервые тревожно, словно ищет там что-то. В её собственных глазах ураган и вздымающиеся волны.       — Тебя не станет, — говорит она наконец, отнимая руку. — И ты так жаждешь устроить Армагеддон.       Где-то между этими словами определённо кроется вопрос, и Война с трудом пытается понять, на что ей нужно ответить.       — Так было предначертано, — она усмехается, пожимает плечами. — И я жду грандиозной битвы, а не того, что будет после.       — Тогда зачем ты спросила меня о том, что будет после?       — Потому что этого ждёшь ты? Демоны проиграли в прошлый раз, но каждый из вас надеется на победу и жизнь вместе с ней, иначе зачем вам эта битва.       Михаил прерывисто вздыхает и снова прячет взгляд; только шторм остаётся с Войной, и Армагеддон как будто уже начинается, а она ещё не встретилась с остальными Всадниками.       — Нам уже пора.       Михаил исчезает чудом, не сказав больше ничего, не посмотрев, и вместе со штормом у Войны остаётся оглушающая бездна. Комната исходит звоном и трещинами, яркие краски выцветают; за окном тучи, и Война думает, что хорошая погода в последний день Земли стала бы ироничной шуткой — но не по законам жанра.       Война собирается быстро. Сегодня её наряд алый до последнего, разбавленный лишь полосами стали по рукавам кожаной байкерской куртки да серо-голубым собственных глаз; её волосы и губы окрашены в кровь, которая прольётся и захлестнёт этот мир цунами. Войне остаётся чуть больше сотни миль, и она пойдёт за Антихристом вместе с Голодом, Загрязнением и самой Смертью, она пойдёт под перекрёстным огнём и залпы орудий станут её праздничным фейерверком, осколки и искры взрывов рассыплются по её стальному небу звёздами.       С неба спустится Михаил, ведя за собой ангельское войско, и как-то совершенно по-глупому Война надеется, что после всех пожаров Михаил вернётся домой. Не в те места, где они встречались, и не в те пустые залы, где она провела за работой тысячелетия, но туда, где её бессмертному сердцу будет тепло без огня Войны; войны.       Война погибнет вместе с людьми, хотя она уже давно не верит, что они связаны так крепко, как все думают.

***

      «Войны не будет», — звучит голосом брата в голове Михаил без остановки. Она пропускает мимо ушей всё остальное и даже думать о том, что будет дальше, не может. На самом деле, она никогда об этом не думала, представляя лишь как надерёт Люциферу зад и отомстит за разрушенное Небо. За то что цена всему этому станет слишком дорогой.       Но битвы нет, будущее не будет отличным от настоящего, а шесть тысяч лет оказываются бессмысленной частицей вечности, которую Михаил не хочет знать. Она сжимает в руках клинок Войны и надеется, что ещё не всё потеряно.