Ты будешь моей тайной

      Рон вернулся домой неожиданно. Раньше времени. Его появление предзнаменовало обрушение всех надежд Гермионы.       В кои-то веки она начала чувствовать себя живой и более расслабленной, наконец-то, достигнув желанной высоты в карьерном росте и найдя в лице Малфоя катализатор бурлящих эмоций, которых ей так не хватало.       Гермиона рассчитывала как можно реже пересекаться с мужем до развода, чтобы не проговориться раньше времени, чувствуя, что пока еще не готова перенести настолько глубокое потрясение. Несмотря на то, что она сама собиралась стать инициатором разрыва, стойкое ощущение бессилия подсказывало ей, что расставание станет сильной травмой для обеих сторон, ведь их связывала еще и многолетняя дружба.       Заявившись посреди ночи, Рон сообщил ей, что останется дома на месяц и теперь больше времени будет уделять своей жене, поскольку их семейная жизнь, на его взгляд, напоминает гостевой брак. И Гермиона была согласна с ним, что и озвучила, вызвав его довольную улыбку.       Он незамедлительно забрался к ней под одеяло, начав делать намеки на интим, но она сказалась уставшей и слишком сонной, после чего он с разочарованным вздохом обнял ее и прижался к ней сзади, упираясь стояком в ее бедро, из-за чего она долго не могла уснуть. Когда Рон захрапел ей в затылок, она убрала с талии его мощную руку, весившую, как ей казалось, целую тонну, и ушла в гостиную, чтобы до утра просидеть в кресле за книгой.       В последующие дни Гермионе все труднее было избегать близости с мужем, поскольку он засел дома и вознамерился оплодотворить ее во что бы то ни стало, ведь она получила должность замминистра, а следовательно, пришла пора подумать о детях. От мечтательной улыбки, возникавшей на лице Рона, когда тот говорил о сыне, которого он посадит на метлу, как только тому исполнится два года, Гермионе хотелось биться головой об стену. Жалость, стыд и отвращение к себе смешивались в ее ощущениях, образуя тошнотворный коктейль, застревающий комом в горле. Ей хотелось прокричать вслух о том, что у них ничего не получится и отпустить Рона в свободное плавание — на поиски той, кто сделал бы его счастливым, ибо он действительно был достоин любви. Но не ее любви — она не могла дать ему ничего, кроме терпения и сострадания.       Однако стопор внутри постоянно удерживал ее от опрометчивого признания.       Во избежание бесконечно долго тянувшихся мучительных домашних посиделок с Роном Гермиона начала задерживаться на работе и посещать не особо-то и нужного ей сексолога через день, сообщив при этом Джинни о том, что миссис Забини заболела, из-за чего прием отложился на неопределенный срок.       Надоевшее одиночество, острое отчаяние и жгучий интерес буквально толкали Гермиону в глубокий омут серых глаз Драко Малфоя. Внутренний голос начал нашептывать ей о всяких непотребствах, а память услужливо подкидывала картинки вроде тех, где чертовски привлекательный сексолог в стильных прямоугольных очках хищно ел сочную пиццу, облизывая свои длинные пальцы, явно дразня свою смущенную клиентку. В тот момент она практически ощущала тот самый насыщенный манящий вкус на языке, который смаковал Малфой, зажмуривая глаза от удовольствия. Всего лишь на мгновение ей захотелось прикоснуться к его откровенному наслаждению, впитать его в себя, поскольку она давно не ощущала краски жизни так ярко, как он.       Их поздние полуофициальные встречи в белом кабинете, напоминающем лечебницу для душевнобольных, однако проходили в спокойной и расслабляющей атмосфере. Гермиону не покидало ощущение того, что Малфой старается заслужить ее доверие. Теперь он намеренно вел себя безукоризненно, как настоящий джентельмен, занимая ее светскими беседами и лишь к концу приема осторожно переходя на личные темы. Он более не касался интимных проблем, задавая Гермионе отвлеченные вопросы о ее детстве и юности. К пятой встрече, заговоренная Малфоем-гипнотизером, она смогла открыться и рассказать о потере своих родителей, получив с его стороны порцию поддержки и обещание поискать выход из положения. Зная, что ситуация с ее отцом и матерью абсолютно безнадежна, она все-таки была благодарна ему за заботу и постепенно начинала испытывать симпатию к внимательному и услужливому сексологу.       Он делал это с ней. Планомерно проникал в ее мысли и чувства. Просачивался, словно вода, которая везде найдет лазейку и будет заливаться, пока не заполнит сосуд до краев, чтобы потом выплеснуться наружу потоком.       Гермиона четко отслеживала, как каждый раз Малфой тонко выводил ее на откровенный разговор, задобрив ужином и отвлеченной болтовней на рандомные темы, в любой из которых он разбирался достаточно хорошо. И она поддавалась. К концу их хитромудрой беседы Гермиона обычно психологически раскрывалась, словно цветок под влиянием солнечного света, сообщая Малфою очередной факт из своей личной жизни. Он сочувственно кивал, а временами помогал ей расшифровать причины ее нынешнего поведения, связав случай из детства с ее взрослой жизнью. Разговаривая с ним, она все больше узнавала себя, и этот малость странный, но потрясающе окрыляющий эффект приводил ее в восторг и вынуждал возвращаться в белый кабинет снова и снова.       Приятно опустошенная, отпустившая часть тревог после разговорного сеанса с Малфоем Гермиона возвращалась домой в приподнятом настроении, но ей хватало буквально одного взгляда на Рона, сидящего на диване с хмурым видом, чтобы сникнуть.       Слов для мужа уже не оставалось, улыбка не получалась искренней при всем желании, поскольку собственное лицемерие вызывало у Гермионы последующие приступы самобичевания. Она больше молчала, слушая разглагольствования Рона по поводу продажности квиддичных судей и коррупции в спортивных кругах, которые он готов был обсуждать бесконечно. Он часто жаловался ей на то, что ему приходится ужинать в одиночестве, и грозился распять «рабовладельца» Кингсли на кресте, как «сделали маглы с тем бедным Иисусом», отчего Гермиона лишь закатывала глаза и заверяла его, что ее все вполне устраивает.       Что только она ни делала, дабы избежать секса с Роном: отвлекала его шахматными партиями, разжигая в нем спортивный интерес и желание победить; запиралась в ванной, часами лежа в воде с лечебной солью под толстым слоем пены; ложилась пораньше, притворяясь спящей, когда он плюхался рядом; уходила читать на кухню, обкладываясь стопками пергамента для отвода глаз, придумав себе несуществующие рабочие дела.       В конце концов, Гермиона действительно разработала масштабный проект по организации приютов для раненых и брошенных волшебных существ, оставшихся в бедственном положении и не способных выжить в одиночку. Кингсли выдвинул ее инициативу на рассмотрение Верховной магической комиссии, после чего на реализацию проекта было выделено щедрое финансирование и команда профессионалов. Отдаление от мужа шло на пользу карьере, но нагнетало внутри губительное чувство вины.       Через пару недель тоскливой совместной жизни с Роном Гермиона вернулась домой чуть раньше, отдавая дань своему замужеству. В действительности она не выдержала внутреннего давления из-за угрызений совести. Преступность ее необоснованной, почти эйфорической радости от душевных разговоров с Малфоем тяжким грузом давила на плечи, угрожая и вовсе лишить ее сна и покоя. Однако она не могла отказать себе в удовольствии быть собой хоть с кем-то, кто так же неидеален, и поэтому не вправе осуждать ее за пороки.       Войдя в дом, Гермиона сразу почувствовала неладное, с порога окунувшись в гнетущую атмосферу. Рон стоял посреди гостиной, подбоченившись. При виде жены он устремил на нее ядовитый взгляд, который она никогда еще у него не видела.       — Что это? — потребовал он не своим голосом, сухо и холодно, указывая на журнальный столик, на котором стоял прозрачный пузырек с зеленоватой жидкостью.       Глаза Гермионы расширились, когда она узнала в нем противозачаточное зелье, надежно спрятанное в ее гардеробе. Видимо, не особо надежно, раз теперь у нее предательски запылало лицо, а сердце подскочило и забилось в самом горле.       — Я знаю, что это, — его обвинительный тон резко полоснул ее по больному месту, — но хочу услышать от тебя.       — Это… где ты это нашел? — голос подвел ее, не вовремя надломившись и задрожав, выдавая ее с головой.       — В твоих вещах, Миона.       — Но зачем ты рылся в моих вещах? — попытка сохранить лицо давалась ей с трудом, слезы уже подкатывали к глазам.       — Зачем? — вскричал он, всплеснув руками. — Это ты объясни мне, на хрена моя жена пьет противозачаточное зелье? И где она шляется допоздна вместо того, чтобы сидеть дома с мужем, а?       — Я работаю, Ро…       — Не смей врать мне, Миона, — выплюнул Рон, сморщив лицо от отвращения. — Я говорил с твоей Бекки, она ведь тоже моя поклонница. Ты уходила из Министерства раньше и пропадала где-то на пару часов, пока я ждал тебя дома.       — Бекки? — Гермиона нервно заломила руки, невольно отступая назад, к выходу, слепо смотря перед собой. Перед глазами все расплылось, и ноги вдруг перестали быть надежной опорой.       — Ты мне изменяешь? — Рон пошел напролом: оказавшись рядом с ней в два шага, он схватил ее за плечи и встряхнул с такой силой, что ее голова вполне могла бы оторваться от тела и отлететь на пол. — Отвечай, кто он?       — Нет-нет-нет, — бормотала она, уперев ослабевшие руки ему в грудь, — Рональд, отпусти меня. Отпусти.       Он оттолкнул ее от себя и безвольно опустил руки.       — Ты трахаешься с каким-то ублюдком, накачиваясь зельем? Поэтому теперь ты отшиваешь меня, да? Или со мной ты тоже пила зелье? Ты не хочешь моих детей? — жестокие вопросы сыпались на нее градом, грозясь раздавить на месте.       Она с трудом села на диван, приводя сбившееся от стресса дыхание в норму. Сердце сжалось и ныло в груди, забирая на себя все внимание. Гермиона пыталась вдохнуть, но каждый раз ощущала острый укол под ребрами, отчего не могла взять себя в руки.       — Что с тобой? Не прикидывайся жертвой, Миона, — он нависал над ней с грозным видом, более не прикасаясь.       — Я хожу к психологу, — проговорила она еле слышно.       — К кому? Твой любовник, эта мразь — магл? — охрипший от злости голос Рона морально убивал ее, заставляя все внутри сжаться от боли.       — Нет, психолог — это специалист, который лечит душу человека, — объяснила она простыми словами, чтобы до Рона быстрее дошел смысл сказанного.       — Душу? Что за бред, Миона… Что не так с твоей душой, что ты не хочешь от меня детей? — его слова сочились горечью, он тяжело осел на диван, продавив его так, что Гермиона припала к его боку, ударившись щекой об его плечо. Из ее глаз непроизвольно брызнули слезы, она даже не пыталась отстраниться от Рона — лишь плакала, тихо всхлипывая и шмыгая носом.       — Мы же договорились, — причитала Гермиона, — сначала… я получу место, потом… дети… поэтому зелье, — на этих словах она захлебнулась слезами.       — А этот специалист тебе зачем? — напряжение Рона передавалось ей через его окаменевшее тело. — Я что-то не так делаю? — его тон заметно смягчился и потеплел.       — Мне плохо… одиноко, — всхлипнула она, сбивчиво бормоча чистую правду, — очень плохо… я одна… вечно одна…       — Но ведь сейчас мы вместе, а ты отталкиваешь меня. Сама.       — Я так устала… так устала… прости.       — Ну все, хватит реветь, — он неуклюже приобнял ее за талию, накрыв живот большой ладонью, — все будет хорошо. Мы же прошли войну, так что это ерунда, так ведь?       Ответом ему был лишь безмолвный кивок.       Когда Гермионе удалось справиться с прорвавшимися наружу подавленными чувствами, она отправилась в ванную и долго смотрела на себя в зеркало, разглядывая покрасневшее и осунувшееся лицо. Подвешенное состояние и намеренная ложь не шли ей на пользу. Она увядала, закапываясь в негативных чувствах к самой себе. Каждый день приближал ее к пропасти. Стремительно возрастающая эмоциональная привязанность к Малфою затягивалась удавкой на шее. Она запуталась в самой себе. Ей казалось, что она — гнусная преступница. Обманщица и изменщица. И да видит Мерлин, должна поплатиться за свои грехи.       Остаток вечера они провели мирно, поедая попкорн перед телевизором, к которому Рон пристрастился с тех пор, как узнал, что такое магловский футбол. Временами он поглядывал на Гермиону с надеждой, придвигаясь к ней все ближе и ближе, пока, наконец, не прижал ее к своему горячему боку так, что ей стало невыносимо жарко. Ее тело быстро накалялось, начиная плавиться.       — Душно, — она зацепила край свободной футболки, приподняв его и замахав на манер веера. Оттянула вырез и подула себе на грудь. Ее неосознанные действия привлекли пристальное внимание Рона, который более не мог оторвать плотоядного взгляда от Гермионы.       — Мне нравится, — он провел пальцами дорожку по ее бедру самым нежным способом, на который только был способен, — что ты до сих пор носишь мою старую футболку.       — Рон, — она напряглась и застыла, покрывшись колючими мурашками, расходившимися по всему телу от места его прикосновения.       — Миона, пожалуйста, — взмолился он хрипло, запуская руку в ее трусики, — я хочу тебя. Я так долго ждал… — он зарылся носом в ее волосы, жадно целуя шею, подбородок, висок.       — Рон, уже поздно, — она попыталась встать с дивана, но он удержал ее на месте.       — Если ты не изменяешь, то зачем тебе отказывать собственному мужу? — справедливый вопрос остановил ее сопротивление.       Немного расслабившись, Гермиона позволила пальцам Рона хозяйничать под тонкой тканью домашних шорт. Он отодвинул ее тугие стринги и нащупал клитор, начав немного грубо его стимулировать, чего не делал раньше.       — Может, ты хочешь языком? — спросил он смущенно. — Мы не пробовали раньше, но раз ты ходишь к… как его… мозгоправу.       — Не стоит, Рон.       — Я готов, Миона.       Рон опрокинул Гермиону под себя, разом стянув с нее шорты и трусики, которые закинул за диван, и раздвинул ее ноги. Он не встретил от нее никакого сопротивления и перешел к активным действиям. Когда его язык коснулся клитора, она обреченно закрыла глаза, покоряясь судьбе. Эти прикосновения были неуверенными и немного топорными, но вполне терпимыми. Рон словно изучал новый для себя предмет, а Гермиона покорно выступала его лабораторным кроликом. В какой-то момент он, наконец, попал в нужную точку, и ей даже стало приятно. Немного забывшись, она подтянула на себя кожу живота, чтобы больше раскрыть для Рона клитор, и задрала ноги на его плечи. Он довольно хмыкнул, почувствовав твердую почву под ногами, и продолжил более напористо. Его пальцы накрыли ее грудь, сжав чуть сильнее, чем надо: она простонала от легкой боли, и Рон принял этот звук за знак одобрения, активнее заработав языком. Большую часть времени, ушедшего на неумелый кунилингус, Гермиона вспоминала Малфоя, внезапно всплывшего в ее памяти как ассоциация с предстоящим сексом. Незаметно для себя она связала его образ со своими новыми ощущениями и заместила Рона в своей голове им.       Теперь Драко переворачивал ее на живот, беря ее в редкой для нее позе, придавив своим тяжелым телом. Приевшийся запах мужа сбивал ее развернувшуюся в полную силу фантазию, и она уперлась носом в мягкую обивку, раскрыв рот, чтобы глотать воздух только им.       Фантомный Малфой резко вошел в нее, и Гермиона заскулила, наконец, ощутив внутри твердый член. Она хотела его. Его хаотичные движения прибивали ее к дивану снова и снова, и она гортанно стонала, выпятив зад, чтобы встретить его жесткие толчки.       — Сильнее, — захлебываясь наполнившей рот слюной, ныла она, требовательно подмахивая задом, — быстрее. Еще!       Просунув под себя руку, Гермиона тревожно теребила клитор, нагоняя возбуждение, боясь не успеть. Напряжение внутри нее стремительно нарастало, сдавливая низ живота до боли и хриплого крика, требуя развязки. Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы кончить под Драко Малфоем.       — Я все, — вжавшись в нее в последний раз и затихнув, он навалился на ее спину всей тяжестью, выбив воздух из легких.       — Рон… — очнулась она от пьянящей иллюзии. — Раздавишь… Слезь.       — Ой, прости, — он приподнялся на локтях и встал с нее. — Миона, ты так стонала… я испугался, что тебе больно, но потом…       — Все в порядке.       — Да, ты никогда не вела себя так со мной… так… так страстно, — открыв глаза, она повернулась к нему и смутилась, увидев его воодушевленный взгляд. — Этот психолох идет тебе на пользу.       — Хм… да, наверно, — буркнула она, отвернув лицо и поморщившись от боли: перевозбуждение распирало ее изнутри, требуя выхода.       — Я пошел мыться.       Дверь ванной привычно хлопнула. Гермиона быстро легла на спину и запустила пальцы между ног, отчаянно вдавливая их в сосредоточение нервных окончаний. Она неистово терзала клитор, пока не содрогнулась всем телом от внутреннего взрыва. Влажная промежность все еще приятно пульсировала, когда Рон застал ее в размякшем и удовлетворенном состоянии.       — Ты кончила? — спросил он с надеждой.       — Да, — улыбнулась она, не открывая глаз, смакуя свой первый в жизни настоящий оргазм.