Как нормальные люди

В этот день они засиделись допоздна. Синчэнь много говорил — рассказывал об этом своем Цзычэне, — но потом, стоя под душем и вспоминая его рассказ, Чэнмэй осознал, что ничего по сути Синчэнь не сообщил. Он познакомился с этим Цзычэнем в юности, они учились вместе — но где? Хотели работать вместе, но не вышло. А потом Синчэню пришлось уехать — но почему? У Чэнмэя осталось смутное ощущение, что отъезд был как-то связан с потерей зрения, но он так и не понял, как именно. И эта фраза, ниоткуда возникшая в его голове. «...ошибку. Цзычэнь не сделает этого. Ты зря…» Как он ни старался, не получалось вспомнить ни начало, ни конец. Словно расшифровывал подпорченную водой записку из бутылки, которая долго болталась в море. Что ж, из фразы понятно, что кто-то совершил, или совершает, или совершит ошибку. Но кто? Сам говоривший? Тот, к кому он обращается? Или упомянутый Цзычэнь? «Ты зря…» Раз тот, к кому обращаются, что-то там зря, может, и ошибка тоже его? Звучит логично. Но кто этот «ты»? Сам Чэнмэй? Неизвестный собеседник с ним разговаривает? Или он услышал чужой разговор? Голова заболела, и Чэнмэй прижался лбом к мокрому кафелю. В дверь ванной постучали. — Ты там утонул, что ли? — раздался сварливый голос А-Цин. — Вылезай, мне умыться надо. — У нас в доме две ванных, — раздраженно отозвался Чэнмэй. — Там моя щетка! Открой, придурок! Шипя, Чэнмэй выключил воду, накинул халат и распахнул дверь. — Забирай свою щетку и… Вместо ответа она шагнула в ванную, не давая ему выйти, и заперла за собой дверь. Чэнмэй выгнул бровь. — Это что… — Кто такой этот Цзычэнь? — требовательно спросила А-Цин, не дав ему договорить. Чэнмэй уставился на нее изумленно. — Я откуда знаю? Я сегодня о нем в первый раз услышал! — У тебя такое лицо было, — она подозрительно прищурилась. — Мне показалось, что не в первый. — Окей, я видел этого хрена в «Волмарте», — признался Чэнмэй. — И после этого… Чуть помявшись, он выложил ей все про обрывки воспоминаний и визит к врачу. А-Цин все выше и выше поднимала брови, а потом сказала: — А я всегда думала, ты пиздишь насчет амнезии. — Дура ты, что ли, — рассердился Чэнмэй. — Сама напиздела про слепоту… — Вот ты злопамятный, — дернула она плечом. — Короче. Ты не думаешь, что этот Цзычэнь — бывший? Именно это Чэнмэю не приходило в голову в принципе, и слова А-Цин неприятно ударили в сердце. — И что с того? — спросил он сердито. — Бывший и бывший, мало ли у кого… — Мне всегда казалось странным, что Синчэнь застрял в этой дыре с нами, — пробормотала А-Цин, словно не слушая его. — Может, они как-то поссорились… а теперь этот Цзычэнь объявился, и они помирятся… — Нет, — ответил Чэнмэй с уверенностью, которая потихоньку истаивала. — Синчэнь останется с нами. А-Цин посмотрела на него, как ему показалось, с жалостью, но ничего не сказала. Некоторое время они молчали: Чэнмэй присел на край ванны, размышляя, а А-Цин оперлась о раковину, внимательно его разглядывая. Потом вдруг спросила: — Почему вы не поженитесь? Чэнмэй поднял на нее изумленный взгляд. — Чего? — Почему, говорю, вы не поженились до сих пор? Ну типа вы уже пять лет вместе, не скрываетесь, все про вас все знают, у нас тут геев не пиздят, хули вы не поженились до сих пор? — Ну… — проговорил Чэнмэй, чувствуя себя оглушенным. — Синчэнь ничего такого… — Конечно, — нетерпеливо перебила А-Цин. — Он же слепой, инвалид! Как он может что-то такое предложить? Это ж типа как навязываться! Ты должен предлагать! — Я? — переспросил Чэнмэй. А-Цин закатила глаза. — Господи боже, блядь, вот ты отбитый! Да, ты, ты! Купи кольцо, пригласи в ресторан, встань на колено и вот это все. Ты с луны, что ли, ебнулся?! — То есть это не будет навязыванием, да? — ядовито поинтересовался Чэнмэй. — Я даже не знаю, кто я такой! — Ну и круто же, — пожала плечами А-Цин. — Никакой левой родни, никаких проблем. — Ты дура, — в сердцах произнес Чэнмэй. — Хватит бредить, иди спать. — Мне надо умыться, — мрачно ответила А-Цин, сверля его взглядом. — Выметайся. Ей действительно надо было умыться — лицо у нее все еще было в потеках туши. В сердце Чэнмэя шевельнулась жалость и одновременно — злая досада. — Так что, та стерва и правда назвала тебя шлюхой? — Правда, — А-Цин скривилась. — Пизда тупая, так бы и врезала ей… — В следующий раз встань рядом и двинь ей локтем поддых. И той же рукой, кулаком, по носу — это очень больно. Действуй быстро — никто не поймет, что случилось. И не под камерами. А еще веселее — кислотой облить. Шрам будет — пиздец. — Что? — тихо спросила А-Цин. Наступила звонкая тишина. А-Цин смотрела на него, и в широко распахнутых ее глазах медленно проступал ужас. — Я не… — выдавил из себя Чэнмэй — и не смог больше сказать ничего. Что он только что нес? У него было полное ощущение, что его ртом говорил кто-то другой. Кто-то страшный. Кто-то, кто мог покалечить и убить человека. И, что хуже, получить от этого удовольствие. — Забудь, — прохрипел Чэнмэй и выскочил из ванной. В спальню он вошел тихо, на цыпочках, но оказалось, зря — Синчэнь не спал. Когда Чэнмэй вошел, он поднял голову и повернулся на звук, не отрывая пальцев от страниц книги. Брови его чуть сошлись над переносицей. — Как твоя голова? — Ноет, — Чэнмэй забрался на кровать. — Долбанная срань. Он сам не очень понимал, что имеет в виду под «сранью», но Синчэнь как будто бы понял — улыбнулся, положил руку ему на затылок, притянул к себе, и Чэнмэй со стоном уткнулся лбом ему в плечо. — Ты ведь что-то конкретное вспомнил, — он не спрашивал. — Но не хочешь говорить. Почему, Чэнмэй? Чэнмэй поморщился. — Потому что это не так! Ничего я не вспомнил, так, рванина какая-то. Неважно. Нафига я вообще должен что-то вспоминать? — Всякий человек должен знать, кто он такой, — мягко произнес Синчэнь. Чэнмэй сердито ответил: — Я знаю, кто я. Я Сяо Чэнмэй, работаю в похоронной конторе своего парня и подрабатываю в школе. Все. Больше никем быть я не хочу. — Ох, Чэнмэй, — вздохнул Синчэнь. — Ты так говоришь, будто, если ты вспомнишь, ты перестанешь быть тем, кто ты сейчас. Но это же не так. Ты прежний и ты нынешний — это один и тот же человек. Чэнмэй ничего не ответил на это. Почему-то он был абсолютно уверен, что тот, прошлый он — совершенно другой человек. И ощущение от этого было такое, словно он стоял на краю пропасти, из черной глубины которой дышало холодом и ужасом. И он ничего не мог сделать с тем, что ему предстояло шагнуть в эту пропасть. Наверное, именно из-за этих мыслей ему и приснился странный и неприятный сон. Чэнмэю снилось, что он дома, в ванной комнате, стоит перед зеркалом — но отражение не его, хотя Чэнмэй совершенно точно знает, что это он. У парня в отражении короткие, по-гангстерски прилизанные волосы, а не взъерошенная грива почти до плеч, он очень подтянутый, жилистый и выглядит сильным, несмотря на некоторую излишнюю худобу. У него черты лица резче, скулы обозначены острее. И у него совсем другой взгляд — холодный, пронзительный, злой. Они смотрят друг другу в глаза, а потом широкий рот незнакомца растягивает усмешка. — Ну ты и уебище. И голос у него другой — злобно-веселый, с ноткой безумия, словно он вот-вот разразится киношным злодейским смехом. — Рожа-то как округлилась, — глумливо продолжает незнакомец. — И одет как пиздец. Он коротко, зло смеется, запрокинув голову, а потом, ухмыльнувшись еще шире, смотрит Чэнмэю в глаза. — Убирайся из моей головы, обсосок, — шепчет он, и голос его полон бешеной ненависти. И, глядя в его глаза, Чэнмэй вдруг будто проваливается куда-то, и перед ним распахивается страшная картина: человек в светлой одежде, избитый и измученный, сидит, прикрученный к металлическому столу, а этот самый прилизанный, не-отражение Чэнмэя, стоит перед ним, широко ухмыляясь и прижимая к лицу своего пленника нож. А пленник смотрит на него широко распахнутыми глазами, и хотя он очевидно зряч, Чэнмэю не надо смотреть дважды, чтобы узнать Синчэня. — Сюэ Ян, ты совершаешь ошибку, — это голос Синчэня, Чэнмэй не может перепутать. — Цзычэнь не сделает этого. Ты зря теряешь время. Названный Сюэ Яном небрежно пожимает плечами. — Ну что, придумаю другой способ. А пока с тобой повеселюсь. И он ведет лезвие ножа вверх по щеке, к глазу, и Чэнмэй кричит и пытается рваться на помощь… — Чэнмэй! Чэнмэй! Он проснулся, содрогнувшись, как от удара. Он лежал в своей кровати, а над ним, едва различимое в предрассветных сумерках, белело лицо Синчэня. Застонав, Чэнмэй сгреб его в объятия и повалился вместе с ним на кровать. — Ты кричал… — придушенно выдохнул Синчэнь, и Чэнмэй чуть ослабил хватку. — Мне приснился кошмарный сон про тебя, — прошептал он. — Тебя мучили и… — он мотнул головой. — Пиздец. Почему мне снится такое дерьмо? Блядь. У меня с головой проблемы. — Психотерапевт? — мягко спросил Синчэнь. — Чэнмэй, они не кусаются. — Психотерапевт, — Чэнмэй решительно кивнул и зарылся носом в мягкие волосы Синчэня. — Прям завтра пойду. Синчэнь, развернувшись в объятиях, поцеловал его в щеку. — Спи, друг мой, — голос его звучал совсем сонно. — Все хорошо. И сам мирно засопел. Но Чэнмэй спать не мог. Перед глазами стояло лицо из сна, его и не его одновременно. Все можно было объяснить: и то, что в голове у него всплыло имя «Цзычэнь» (мало ли, может, Синчэнь как-нибудь обмолвился, а Чэнмэй забыл, а потом вспомнил), и внезапные кошмары (сначала приступ головной боли, потом явление этого Цзычэня перед А-Цин), но откуда могло взяться это его и одновременно не его лицо, а, главное, имя? Что за Сюэ Ян такой? Он провалялся без сна еще почти час, задремав уже когда солнце поднялось из-за горизонта; и перед сном его посетила спасительная мысль — если бы это он был Сюэ Яном и если бы картинка из сна была воспоминанием, разве Синчэнь не узнал бы его? Да быть такого не может. И, успокоенный этой мыслью, Чэнмэй уснул. *** На следующий день Чэнмэй проснулся поздно. Голова снова болела, и он, уныло выпив кофе под мягкий голос Синчэня, который надиктовывал план траурных мероприятий голосовому помощнику, отправился на прием к психотерапевту, куда все тот же Синчэнь его заботливо записал. Но на полпути Чэнмэй передумал. Присел в сквере на скамью, достал телефон, открыл браузер. Начал было печатать в строке поиска имя — но стер. Снова поднялся, дошел до единственной в городе библиотеки, где, переговорив с библиотекаршей, сел за стыдливо притаившийся за шкафом старый компьютер с допотопным монитором. «Сюэ Ян», — ввел он в строке поиска. Гугл вывалил несколько страниц, но ничего интересного Чэнмэй не нашел. Ну, какие-то парни в соцсетях, явно не то, что ему нужно. Помимо их имен, эти слова встречались только по отдельности. «Цзычэнь», — написал он, и снова по нулям. Здесь результатов было еще меньше. обнаружился какой-то китайский айдол с таким именем, но Чэнмэй всерьез сомневался, что это то, что ему нужно. После длительной, мучительной паузы он медленно ввел в строку поиска: «Сяо Синчэнь». И снова ссылок, где бы оба эти слова встречались рядом, было мало; но на этот раз на Чэнмэя выпало нечто неожиданное. Это было объявление примерно шестилетней давности — о поисках пропавшего человека. Пройдя по ссылкам, Чэнмэй понял, что объявления неактуальны — и не только за давностью лет, их явно перебросили в архив намеренно, как неактуальные. То есть пропавший в том или ином виде нашелся. Плохо было то, что на объявлениях не сохранилось фотографий. И убедиться, о том ли Сяо Синчэне, которого знал Чэнмэй, шла речь, было невозможно. Спросить его самого? «Синчэнь, не знаешь случайно, кто такой Сюэ Ян?» От одной мысли ему стало тошно. Он закрыл браузер, завершил сессию и встал из-за стола. В читальном зале было пусто — это место никогда особенно не кишело народом. Чэнмэй вышел на улицу и достал телефон. Оказалось, он провел в библиотеке больше часа — надо же, даже не заметил, как пролетело время. В телефоне обнаружился неотвеченный звонок от Синчэня и голосовое сообщение от него же, в котором Синчэнь обреченным голосом интересовался, почему Чэнмэй не дошел до терапевта. Перезванивать не хотелось, отвечать на сообщение — тоже, но Чэнмэй знал, что Синчэнь будет волноваться, и ему этого не хотелось. — Прости, — начитал он в чат, — я чот не дошел… не вышло. Я скоро дома буду. Купить что-нибудь? Не дожидаясь ответа, он направился в сторону городской площади, где с пятницы по воскресенье открывалась ярмарка. Это место, в отличие от «Волмарта», Чэнмэю нравилось — здесь торговали фермеры, продукты всегда были свежие, можно было встретить знакомых, поболтать. К Чэнмэю, Синчэню и А-Цин, когда они тут появились, местные долго привыкали: особенно, конечно, к Чэнмэю, который не был таким обаятельным и добросердечным, как Синчэнь. Окончательно они оттаяли только в этом году, после происшествия на реке. Зато теперь все соседи были Чэнмэю лучшие друзья. Он набрал овощей и сложил их в эко-сумку, купленную у зеленщика (сумка стоила аж два бакса, но свою Чэнмэй не взял, а пакеты, даже бумажные, тут презирали). Потом купил кусок сыра с белой плесенью, который обожал Синчэнь, и двинулся в сторону рыбных рядов. Сам бы он предпочел мясо, но Синчэнь мяса не ел, да и рыбу только от случая к случаю — «Чэнмэй, она же тоже живая!» Кое-как удалось уговорить его на морепродукты, потому что с ними, утверждал Чэнмэй, неясно, может, они все-таки растения! А животный белок нужен всем, даже Синчэню. Купив мидий, он перешел к последнему шагу — винной лавке. Между тем пришло ответное голосовое от Синчэня. В нем он мягким голосом говорил, что Чэнмэй может купить что сам пожелает (что Чэнмэй уже и сделал, ха-ха, ну не молодец ли он?) — и ни слова про психотерапевта. Этот разговор ждал их дома, и его-то Чэнмэй и рассчитывал избежать при помощи еды, вина и последующего, как он надеялся, секса. С доверху нагруженной сумкой на плече и бумажным пакетом, в котором лежала бутылка вина, в руке он направился домой, мысленно досадуя, что машина так и стоит у «Волмарта». Пешком ему было минут пятнадцать — десять, если срезать через сквер, что Чэнмэй и сделал. Уже смеркалось, и в сквере, в тени густых деревьев, было темно — фонари здесь стояли редко и загорались только от движения. Чэнмэй, впрочем, не переживал: он знал этот сквер как свои четыре пальца на левой руке. Да и бояться в этом городке было некого — так всегда в местах, где все знакомы друг с другом Во всяком случае, так он думал, пока его не сгребли сзади и швырнули лицом в землю. Сумка с покупками свалилась на землю, рассыпав свое содержимое, а пакет с бутылкой описал дугу и врезался в дерево. Послышался глухой треск, и в воздухе потек тонкий аромат яблок и меда — все как обещала этикетка. И в этот момент в голове Чэнмэя будто щелкнуло, и он, уже почти рухнувший лицом в землю, в последнее мгновение сгруппировался, чтобы принять удар плечом, а потом, перекатившись, вскочил на ноги и тут же ударил в ответ. Противник увернулся, поймал Чэнмэя за запястье, дернул, едва не перекинув через себя. Боевые навыки у него были что надо. У Чэнмэя почему-то тоже, хотя он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь учился драться. От очередного удара он снова едва не пропахал носом в землю — и перед глазами блеснул силуэт бутылки, у которой отбилось дно, а стенки щерились острыми обломками, как зубами. Подхватив бутылку за горлышко, Чэнмэй налетел на своего обидчика, метя в лицо. Тот еле увернулся — осколок оцарапал висок, мало не попав в глаз. Что-то сверкнуло, сухо щелкнуло, и в лоб Чэнмэю уперлось холодное стальное дуло. — Я тебе башку прострелю, — свистящим шепотом пообещал нападавший. Глаза Чэнмэя, привыкшие к полумраку, теперь видели его — это был тот самый мужик в черном из «Волмарта». И во взгляде его, обращенном на Чэнмэя, тлела бешеная ненависть. Еще никто в его короткой жизни не смотрел на Чэнмэя так. — А что ж сразу с этого не начал? — хрипловато поинтересовался Чэнмэй, не сводя с него взгляда. На психа этот тип не походил. Так что ему надо? Умирать очень не хотелось. И в то же время, как ни странно, Чэнмэй не испытывал страха, только… азарт? — Чтобы ты вот так просто сдох, прикидываясь безвинной овечкой? — на каменном лице надменно приподнялась и выгнулась бровь. — Ну уж нет. Сначала Синчэнь узнает, что ты такое. Ты ему слишком долго дурил голову. — Или жил с ним в любви и согласии, — Чэнмэй ухмыльнулся. Он испытывал странное двойственное чувство: одна его часть охреневала от нереальности происходящего и ужаса, умоляла заткнуться и не дразнить человека с оружием, а вторая словно бы получала удовольствие — и она была сильнее. — А ты чего приперся? Пожрать на халяву? Лицо напротив на мгновение исказилось, рука с пистолетом дрогнула, дуло сильнее вдавилось Чэнмэю в лоб. — Сюэ Ян, — имя вырвалось изо рта незнакомца, будто шипение из змеиной пасти, и Чэнмэй внутренне вздрогнул, но постарался не подать виду. — Какой же ты ублюдок… Что, славно развлекся? Воспользовался его слепотой? — Ты мне ужин запорол, мудак, — рявкнул в ответ Чэнмэй. — Ты не расплатишься! Вместо ответа тип в черном резко сгреб его за руку и заломил ее Чэнмэю за спину, а дуло пистолета упер в бок. — Лишний шаг или звук — и я выстрелю тебе в печень, — пообещал он. — Мы идем к Синчэню. — Ты идешь на хуй, — ответил Чэнмэй. — Думаешь, я поведу психа с оружием к себе в дом? — Это я-то псих с оружием? — в голосе незнакомца лязгал металл. — Кто бы говорил. Иди, если не хочешь сдохнуть прямо здесь. Сдохнуть прямо здесь Чэнмэю не хотелось, но идея вести этого психа домой ему совсем не нравилась. Мало ли что он там наплел А-Цин, а если… — Не делай вид, что боишься, будто я причиню вред Синчэню, — неожиданно проговорил незнакомец, словно прочитал его мысли. — Я знаю, что ты тут изображал, и я тебе не верю. И я собираюсь рассказать Синчэню, кто ты такой на самом деле. Так что у тебя есть выбор: или мы приходим к нему ногами, и я ему все рассказываю, или я притаскиваю ему твой труп — и все рассказываю. Чэнмэй покосился на своего противника. У него были бешеные от злости глаза и судорожно сжатые челюсти, и что-то подсказывало Чэнмэю — этот не блефует. В первом варианте у него хотя бы будет возможность отболтаться. Криво ухмыльнувшись, он чуть заметно кивнул — и железная рука, впившаяся ему в локоть, сжалась сильнее и потащила его вперед. — Значит, Цзычэнь? — спросил Чэнмэй через какое-то время, когда они уже вышли из сквера и переходили дорогу. Народу на улицах почти не было — в это время все собирались по домам за ужином. — Для тебя Сун Лань, — сквозь зубы ответил тот. — И ты прекрасно знаешь мое имя, Сюэ Ян. — Меня зовут не так, — огрызнулся Чэнмэй. В ответ Сун Лань только злобно шикнул и сжал руку сильнее. Они подошли к дому. В окнах горел весь свет, и Чэнмэй напрягся. — Что такое? — резко спросил Сун Лань. — Свет, — неохотно ответил Чэнмэй, с неясной тревогой глядя на дом. — И что? — Ты дебил? На хрена включать весь свет в доме, где живет слепой? Сун Лань не ответил, но весь словно подобрался. Чэнмэй не столько видел, сколько чувствовал, как он скользит взглядом по сторонам, сканируя пространство. Входная дверь оказалась открыта, и Чэнмэй ощутил, как внутренности словно смерзаются в комок. Неужели что-то случилось? Но здесь сроду ничего не случалось и не случается, откуда… Сун Лань, кажется, тоже понял, что дело неладно. Они встретились взглядами — и он осторожно, нехотя выпустил руку Чэнмэя, а пистолет выставил перед собой. Они вошли в дом — на первый взгляд казалось, что все в порядке. Ярко горел свет, болтал невыключенный телевизор. В ванной работала стиральная машинка — Чэнмэй слышал ее тарахтение. — Синчэнь? — позвал он. Сун Лань коротко глянул на него, но ничего не сказал. — А-Цин? Никто не отозвался. На кухне, возле стойки, что-то поблескивало — осколки стекла, понял Чэнмэй, подойдя ближе, и капли крови на них. Кто-то разбил стакан и порезался. Возможно, наступил босой ступней. Кто-то, кто не мог видеть, куда идет. Ледяная ярость поднялась откуда-то из глубин его существа, затапливая голову. Если кто-то причинил вред Синчэню… — Они могли куда-то уйти? — раздался за спиной голос Сун Ланя. Чэнмэй зло мотнул головой. — Он бы позвонил. — А он не звонил? Кляня себя последними словами, Чэнмэй выхватил телефон, будто нож. Неотвеченных вызовов не было, и он нажал вызов сам. Руки мелко подрагивали. Сначала ничего не происходило. Потом где-то зазвучала мелодия — стандартный рингтон, Синчэнь никогда не ставил на звонок ничего интересного, как бы Чэнмэй его ни уговаривал. Он еще вертел головой, пытаясь понять, откуда звук, а Сун Лань уже залез под диван и вытащил телефон — по экрану шла трещина. — Уронил, — произнес Чэнмэй и сам поразился, как серо и безэмоционально звучит его голос. — Этого не было… Синчэнь аккуратный, он бы… Сун Лань так и стоял с телефоном, и Чэнмэй вырвал у него аппарат и разблокировал. — Ты знаешь код, — констатировал Сун Лань очевидный факт, но Чэнмэю было не до него. Он нашел свое последнее сообщение и ответ Синчэня. Чэнмэй так ничего и не записал ему в ответ — почему, дурак, почему? А что бы это изменило? Удушливая паника подкатила к горлу, и он стиснул телефон в руке, чтобы она не тряслась. — Надо позвонить в полицию. Ответный взгляд Сун Ланя был полон такого неподдельного изумления, что Чэнмэй непременно посмеялся бы, если бы ему было до смеха. Но прежде чем он успел что-то сказать, прежде чем Сун Лань успел озвучить свое изумление, свет в доме внезапно погас весь. Смолкло даже вечное урчание холодильника. В этой оглушающе тихой, непроглядной, как показалось Чэнмэю, темноте, Сун Лань вдруг сгреб его за плечо и повалил на пол. Что-то свистнуло, раздался грохот, и телевизор взорвался. — Не высовывайся! — рявкнул Сун Лань и кинулся куда-то прочь, пригибаясь, почти что на корточках. Это было дико смешно, и Чэнмэй нервно хихикнул и тут же зажал себе рот. Вокруг было тихо, только с тихим шипением плавился, временами искря, пластик — то, что было телевизором. «Снайперская винтовка», — сказал кто-то в голове Чэнмэя. Он зажмурился, сжался в комок, попытался думать. «Пусти меня», — сказал все тот же кто-то в его голове. «Пошел на хуй», — мысленно огрызнулся Чэнмэй. А потом он услышал звук — легкий, тут же оборвавшийся скрип. Так скрипела одна из ступенек лестницы. Кто-то спускался — и замер, когда выдал себя случайным звуком. Сердце бешено колотилось в груди, волоски по всему телу стали дыбом, словно антенны, реагирующие на невидимую опасность. Это не могли быть Синчэнь или А-Цин, это не мог быть даже Сун Лань, и не потому что они не стали бы красться — нет, просто Чэнмэй знал, что это никто из них. Тот, кто крался по дому, был врагом. Он ощущал врага. «Ножи», — подумал он — а может, снова голос в его голове. У него были хорошие кухонные ножи. Японская сталь, остро заточенные. Ему нужно добраться до разделочного стола. Не выпрямляясь, он рванул в места так быстро, как только мог — и услышал грохот шагов, обрушившихся вниз по лестнице. Его услышали — и перестали скрываться. Он добрался до разделочного стола, но нож схватить не успел. Противник налетел сзади, и Чэнмэй огрел его от души первым, что подвернулось под руку — деревянной разделочной доской. Раздался треск, доска раскололась надвое. А напавший сгреб Чэнмэя за грудки и швырнул его через полкухни, затылком на кухонный остров. От резкой боли потемнело в глазах. Чэнмэй сполз на пол, завозился, пытаясь подняться, но не успел — на него налетели, взгромоздились сверху, и удар кулака пришелся по скуле. В голове будто что-то взорвалось, во рту стало солоно. Чэнмэй взмахнул руками, пытаясь достать врага, но куда там — оба его запястья сгребла здоровенная лапища. — Попался, ублюдок? — прохрипел незнакомый голос. — Верни мой глаз, мудак! Второй удар, с другой стороны, швырнул его голову набок. Рот был полон крови. «Я сейчас сдохну», — успел подумать Чэнмэй и даже поразился — надо же, человека действительно можно забить до смерти. Перед глазами блеснула сталь. Один из ножей — широкий, для рыбы — видимо, лежал на краю кухонного острова и свалился, когда Чэнмэй налетел на него. Синчэнь всегда говорил ему убирать вещи на место, а Чэнмэй все равно забывал… Он резко выдернул руку из захвата — как раз в этот момент на его лицо обрушился третий удар, но Чэнмэй будто не заметил — он сгреб нож и с силой вонзил его в шею противника. Удар вышел скверным — не в горло, а в стык шеи и плеча. Его ударили снова — с диким ревом, словно быка ранили, — а потом противник выдрал нож из своей шеи, замахнулся им, и Чэнмэй еле успел выставить ладонь, потому что иначе лезвие вошло бы ему в глаз. Клинок пронзил руку насквозь, и несколько долей секунды Чэнмэй смотрел на это — на свою руку, из которой торчит лезвие, не понимая, что это, не понимая, почему это происходит с ним. А потом — и снова это было так, будто не он сам управляет своим телом — он рванулся в сторону, выдергивая рукоять ножа из кулака противника. От движения лезвие вылетело из его ладони, нож взмыл в воздух, и Чэнмэй перехватил его за рукоять — все в ту же насквозь пробитую руку. Боли он не чувствовал, только злую, веселую ярость. Его противник был слишком медлительной тушей. Легко, без замаха, Чэнмэй ударил его ножом в лицо — в правую глазницу. Дикий вопль, тонкий, будто поросячий визг, прорезал воздух. В то же мгновение, будто по волшебству, зажегся свет. — Что здесь… — Сун Лань оборвал сам себя. Чэнмэй несколько мгновений смотрел на его бледное, застывшее лицо, а потом наконец взглянул на своего врага. Он не знал этого парня. Или знал? Здоровенный такой бугай. С наколками — сидевший? Он катался по полу, бессильно вереща и зажимая руками правую глазницу, из которой торчала рукоять ножа. Вместо левого глаза у него был старый, давно заживший шрам. — Им там вместе веселее будет, — сказал кто-то хриплым, веселым голосом. Лишь пару секунд спустя Чэнмэй понял, что это сказал он сам. Его вырвало.