дрянь

Гелечка никогда не была одной из тех, кто умеет сопротивляться. Она также никогда не возражала, потому что её не научили. Именно потому лежать на твёрдом столе, пока тебе облизывают шею кажется вполне приемлемым. Вполне и почти, потому что Римма до невозможности хорошо, как кажется самой Геле, это делает. И совсем слегка вздыхать, чувствовать руки на своей талии и тёплое дыхание на коже Ангелине тоже нравится. Когда ей по телу так горячо и заботливо мажут слюной, она и вовсе выгибается, открывая что-то новое и до одури особенное. Эти мурашки по телу, ощущения, которых она раньше не испытывала. Всё вместе и одновременно ничего. Она даже позволяет себе схватиться за волосы на затылке, когда Римма зубами стягивает лямку лифчика вниз по плечу. Когда припадает к груди, прикусывая и чмокая. Это кажется одновременно таким завораживающим и отталкивающим. Потому что оказывается, все Гелины представления о сексе были не верны. Римма делает то, о чём девчонка и не подозревала. Заставляет чувствовать холод и тепло. Тогда Гелечка вспоминает, что так-то люди трахаются голыми. И что Римма постепенно лишает её одежды, а сама девчонка уж позабыла о своих боках и ляшках. Тогда голова тут же отрезвляется, а бегущей строкой горит «код красный» прямо над лбом. И Геля вдруг неожиданно распахивает глаза, пытаясь придумать, что ей делать. Неловко выставляет руки вперёд, отодвигая Римму и пытаясь объяснить, что ни черта она не готова. Пока дверь кухни не открывается практически в ту же секунду и на пороге не показывается улыбающаяся и смеющаяся Кира. Очевидно, не предполагающая, что происходит на кухне квартиры сто двенадцать в данный момент. Она слегка тормозит, видя картинку, и тут же прокашливается от неловкости, пытаясь отвернуться. Но она еле стоит на ногах, а потому растерянно чертыхается и чуть не падает. — Ой, сорри. — Нет, нет, мне пора, — вскакивая со стола, тут же тараторит Геля, поправляя одежду и опуская глаза. И повисает любимое Гелечкино неловкое молчание на ряду с забавными переглядками двух подруг. Пока Кира опирается рукой на холодильник. Римма пьяно и весело кухню покидает, усмехаясь. Забирая с собой бутылку водки и уходя на каблуках слишком похабно и грязно. А Гелечка впопыхах пытается отыскать свою дурацкую сумку, чтобы сбежать от такого позора подальше. Она еле успела натянуть лямку обратно, а футболкой орудует только сейчас. Кире, как будто, всё равно. Она усаживается на кухонный диван, подкуривая сигарету. — И куда ты опять идёшь? — Не знаю, эм, домой, наверное, — совсем уж боясь и закрывая от неловкости глаза. — Тебя ж там прирежут. И Геле приходится вздохнуть и пересилить себя: поднять глаза, неловко и почти мигом их отводя от того, что Кира в ответ смотрит. И даже бровь выгибает, и даже хмыкает. — Римма пошла в ванную, догоняй. Ей просто проблеваться надо, — со знанием дела лепечет Медведева. «Мне тоже» — думается Геле, но она лишний раз отгоняет наваждение. — Я не хочу, — так неловко, что собеседница хмурит брови, сводя их к переносице. — Ты прекрасно под ней смотрелась, чё тебе не так? — и Кира снова играется бровями в своей специфичной манере. Надменно и свысока смотрит, улыбаясь и затягиваясь вновь. — Мне это всё, — Гелечка выдавливает слова, как может. Кусает щёки от волнения и лёгкого испуга, — это не моё. И девчонка слышит ответный смех, громкий и заливистый. А ещё видит, как Кира её рассматривает исподтишка. Тут же морщится от дыма, который бьёт по ноздрям и понимает, что курево у этой компании тяжелое. — Тебя никто и не заставляет. Не поверю, если скажешь, что Риммка тебя изнасиловать пыталась. Ангелина вертит головой. Ей не хотелось бы объяснять такой злой и жуткой Кире, что на деле она просто не умеет говорить нет. А потому просто садится на стул, пока ей протягивают обновлённый наполненный стакан, шаркая им по поверхности стола, на котором она недавно лежала. — Ты такая странная, блять, — заключает собеседница, снова разглядывая. А Геля даже не возражает, пожимая плечами и кивая, — как будто тебя волки в лесу воспитывали. — Может быть. Геля вспоминает маму. На волка не сойдёт, а вот дикой гиеной вполне можно назвать. И тогда вдруг мир теряет несколько оттенков от осознания ничтожности несчастной Гели. Тогда Кира насмехается, думая о чем-то своём — явно примитивном и уж больно дурном. — Оставайся, кароче. Тебе же переночевать надо? — Да. И та просто кивает, снова уходя в себя. А Геля не знает, что ей делать. На кухне тишина, а Кира только и делает, что жуёт щёки, смотрит в стену и пялится в одну точку. Похоже, ей весело. Ангелина не в курсе, что Кира просто пытается прийти в себя, потому что её ведёт, а стены слегка плывут. На часах около двенадцати ночи, а Геля допивает стакан дешёвого пойла, тащась за сигаретой медленно и осторожно. Кира постепенно приходит в себя, начиная обращать внимание на курящую девчонку. Та шуганно и загнанно пытается не подавать виду, что изрядно пьяна. — И чё у тебя с предками? — усмехаясь, спрашивает Медведева, поднимая подбородок повыше. — Всё нормально, — Ангелина не желает рассказывать что-то о себе. Она бы до безумия хотела, даже не особо знакомой и очень злой Кире, потому что выговорится хочется. Но, к сожалению, вряд-ли её кто-то поймёт. — Да ладно, попизди. Мамка выгнала из дома, и ты пришла в притон ночевать. Отлично живёшь, ещё и батрачишь. От такой наглости уши в трубочку скручиваются сами по себе. А ей будто бы плевать: всё так же похабно смотрит, улыбаясь одними уголками. И Геля вдруг понимает, что улыбка вовсе не осуждающая. Что в Кире есть что-то родное до боли, что в её облике таится что-то более глубокое, чем упоротый взгляд. И тут же сердобольной душе хочется выплеснуть то, что сидит блядски давно внутри. — Она военных в дом водит. А они когда пьяные, они, — и обрывает фразу, нелепо открывая рот и опуская глаза. — Хуёво, — выпаливает собеседница, хмыкая. Всё ещё смотрит в стену, пытаясь прийти в себя, — Чё, лезут? — Иногда, — еле-еле выжимает Гелечка, чувствуя себя по-настоящему голой. — Тебе сильно хочется к мамке-то возвращаться? И Геля задумывается, вздыхая и не зная, что ответить. Кира только смотрит, выжидает, разглядывает весь мыслительный процесс девчонки, который написан на её лице. Гелечка не хочет. Геля давно планирует сбежать, но в то же время она до одури болезненно переносит изменения. Она боится. — Не очень. Но у меня нет особого выбора, так что… — Живи тут, — твердо и решительно. Наконец, смотря прямо в глаза, — у нас есть место и мы с Риммой не вывозим платить за хату. Геля теряется, разглядывая почти незнакомого человека. Ей непривычно, что кто-то ждёт ответа. Непривычно так же, что кто-то подобное предлагает. — Кароче, утром решишь, я ебать как спать хочу. Ща, разгоню всех по домам, — лепечет Кира, выходя вон и оставляя девчонку одну наедине со своими мыслями. И Геля думает-обдумывает, пока на кухню не жалует Римма под чужие вопли, полоская рот под струей воды из раковины. — Так ты девственница или нет? Ломаешься как целка, — с улыбкой, хрипло. — Нет. Просто мне это непривычно. — Ебля — естественный процесс, данный нам природой, малыш. Чудная ты. — Ну, не с женщинами же. — Да с кем угодно. В общем-то, я уже протрезвела, не парься. А трезвая я малолеток не ебу. И она смеётся, пока Кира выгоняет последнего обнюханного из квартиры. А после заходит, говоря чётко и уверенно: — Пусть малая с нами живет. — Это чё за новости? — тут же вскидывает подбородок Римма, улыбаясь и смотря на подругу с вызовом, — Ты кого-то пустишь в свою комнату? — Будет скидывать на хату, будет легче. Ты перестанешь ебаться с Геной, — с прищуром тянет та, складывая руки на груди. — Да как скажешь, мне вообще всё равно. И Гелю ведут в комнату, говоря, что они разберутся завтра. Кира вытаскивает косяк из-под закромов под тумбой, завёрнутый в бумагу, тут же затягиваясь и облегчённо вздыхая. — Вот это намешала, бля, — с придыханием, смотря, как Геля неловко сидит на соседнем матрасе, пожимая плечами и от незнания, что делать, разглядывает комнату, — хош? — Нет. — Та ладно, у меня ещё есть. Бери, — и ей в руку буквально вкладывают самокрутку, от чего девчонка забавно морщится. — А какой эффект? — Охуенный. Многословная Кира рассматривает сжимающуюся от страха Гелечку. И девчонка затягивается, чувствуя настолько жуткий привкус вместе с моментальным ударом по лёгким, что хочется кашлять. — Через пару минут возьмёт. Заснёшь лучше. И Кира укладывается, смотря в потолок. А после расслабленно тараторит: — Если чё надо достать, говори. Может, ты у нас по синтетике? — Нет, — тут же вертит головой Геля, передавая косяк обратно — ей хватит и трёх затяжек, — но вообще, если можно достать, то мне надо было бы. Она не хочет это говорить. Но её больное нутро побеждает. Она не хочет просить чего-либо у них, не хочет выглядеть жалкой дурой, но всё равно в голове побеждает личная короста, которая постепенно вростается в мозг. — Мне надо флуоксетин. И Кира тут же победно поворачивается, показательно лыбясь и фыркая. — Понятно. — Что? — Да ничё. Ебанашки вы все, — заключает Медведева, имея в виду РПП-шниц вроде Гели, — редуксин лучше. И Ангелина просто кивает, видя, как та тушит окурок в пепельнице и разворачивается, укладываясь спать. Она лишь бормочет: — Футболку себе в шкафу возьми. И она берёт, но после чувствует что-то. Кажется, ебучую паранойю. Потому что сердце начинает колотиться, словно вот-вот выпрыгнет, и Геле становится до чёртиков страшно. Она решает выключить свет. И сидит так ещё минут пять, пытаясь прийти в себя. Но ничего не помогает, а потому девчонка выходит на кухню, хватая с тумбы Кирины сигареты. Почему-то, здесь она чувстует себя наглее. А на кухне Гелечка смотрит в окно, видя, как засыпает дом напротив. Курит, дрожит, иногда оборачивается, а иногда забывает прошедшую секунду. Пока не слышит тихое: — У тебя конфеток нет? От непонятного парня, что появляется в проёме. Кудрявого, светловолосого и улыбчивого. — Каких? — Шоколадных. — Я видела их в холодильнике, — отвечает Геля, видя, что он победно улыбается, совсем по-детски. — Я — Сеня. Как тебя зовут? — Геля, или Ангелина. — Красиво. Я буду есть, только Римме не говори. Хорошо? — Хорошо. И Геля совсем не понимает, как он тут оказался. Но с Сеней она говорит, пока парень, приблизительно её возраста уплетает конфеты, ярко улыбаясь от такой вкусности. И ей становится легче и почему-то хочется улыбнуться в ответ.