дрянь

Гелечка пашет, чтобы помочь матери напиться и уплатить за квартиру. Чтобы от неё отцепились, пытаясь забыться алкоголем, и чтобы пойти на ночь зарабатывать деньги. Чтобы мамочка не узнала. Она её боится, ненавидя одновременно. Боится лишний раз ляпнуть чего-то лишнего, боится неправильно взглянуть или разозлить. Мама же вспыльчивая, странная и до чёртиков злая. Такой уж человек. Девчонка бредёт после школы по написанному на помятом листике адресу — чтобы уж точно и наверняка, она проверяет несколько раз и садится в автобус, отдавая последнюю мелочь кондуктору. Не то, чтобы Гелечка жаждит пахать сутками. Просто в её голове есть чудный план — сбежать сразу же после выпуска. Сбежать раз и навсегда, непонятно куда. Она не знает, что толком будет делать. Поступление глупой и вечно спящей на уроках Гелечке не светит, а значит нужно будет работать. Экзамены написать, просто, чтобы были. Ей кажется, что через пару лет удастся накопить, и тогда хватит на обучение в заурядном ВУЗе. Геле обучение не нужно. Ей нужно похудеть и купить нормальной одежды, возможно, научиться красить стрелки и сбежать от мамы. Обучение не нужно. Вот и топает Геля после школы к странному парню в квартиру разливать палённый коньяк. Одноклассники за спиной обсуждают, что она Владу сосала, но Геле плевать. Она и без того ни с кем не общалась и, быть может, это одно из немногих достижений в её жизни. Потому что сосать мальчикам-одноклассникам — привилегия красивых и худых. Не таких, как Геля, но её пустили в круг новой жизни, даже если при этом пустили по кругу. Она переживает, а всё равно идёт — в голове лишь одна-единственная цель: отложить как можно больше денег и сбежать раз и навсегда. Ей страшно заявляться туда в потрёпанной и изношенной одежде, но глаза боятся, а руки делают. Геле страшно, что-то воспримет её неотёсанной нищенкой, что подумают, будто ей не хватает на жизнь. Совсем плевать, что так оно и есть. Её встречает такая же серая и угрюмая многоэтажка. Немного подпорченная за множество лет эксплуатации, кишащая криками и орами. И Геля тяжко вздыхает, вспоминая, что наглость — второе счастье. А заходя в предбанник с квартирами и вовсе откидывает лишние мысли, набираясь духа и уверенности. На пороге стоит странноватый парень в одних трусах, с красными глазами, шмыгающий носом. От него перегар, а на вид и вовсе где-то тридцать лет. И осматривает тот Ангелину с интересом, будто не по адресу вовсе пришла. — Чего надо? — Сказали, у вас работа есть. — Какая из? И Гелечка выпадает, неспособная сказать и слова. Мычит что-то неразборчивое, пока парень оглядывает её оценивающе, щурясь и доставая сигарету. А из-за спины слышится слабое: «кто там?», что заставляет парня отойти, открывая на Гелечку обзор Римме, что со стекающим на лбу потом её рассматривает и опирается локтём на косяк в одном лифчике и шортах. — О, малая. Слышь, я тебе говорила про неё, — она обращается к хозяину квартиры, слегка пихая его в бок и позволяя Геле пройти, — Заходи, давай. Щас всё покажу. Гелечка искренне удивляется, что Римма с ней так любезна. Быть может, она такая от природы, или несчастную по жизни Новоселову жалеет. Неизвестно, но девчонка рада, что её проводят в огромную комнату, где разложено куча всего. И Кира, что посреди всего хлама моет бутылки с закатанными рукавами, Гелечку пугает. — О. Доля эмоций на лице проскакивает. Кира эта немнословна и вовсе не любезна. Она продолжает заниматься своим делом, опуская голову, а Геля растерянно стоит, не зная, что добавить. — Значит так, вон этикетки, вон чистые бутылки. Сушишь, клеишь, ящиком несёшь на балкон, чтобы под солнцем состарились, клеишь ровно. Сегодня закончите эту партию, дам тебе пятихатку, — сообщает Гена, улыбаясь и затягиваясь косяком. Геля кивает, быстро соображая и пододвигая к себе ящик. А потом и вовсе принимается разбирать уже вымытые бутылки, вытирая их тряпкой. Кира, поднимая голову, кидает один взгляд на девчонку, изгибая бровь. Вздыхает, глядя, как Римма уходит в другую комнату вместе с Геной, и матерится себе под нос. — Музыку могу включить, — грубо, отрешённо, будто не здесь находится. — Зачем? — Геля её немного боится, поднимая глаза. Голос дрожит, а сама девчонка ни черта не понимает. Быть может, с Гелей ей некомфортно находиться наедине? В таком случае, это взаимно. — Щас поймёшь, — со смешком, кивая самой себе головой. Кира разгибается, садясь прямо. Достаёт сигареты из кармана, закуривая и даже предлагая одну безмолвно. А Гелечка хватается за неё, словно за спасательный круг. У неё нет зависимости, но курить почему-то начало нравиться. И рассматривая комнату и натыкаясь взглядом на предметы, она то и дело, что побаивается глянуть на девушку напротив. А потом вдруг слышит резкий грохот, вскрик, а после и стон. Из соседней комнаты. А потом стон, ещё один и ещё. Громкие, слишком наигранные и слишком грудные. Кира не реагирует, как Гелечка. Кира только бровью ведёт, снова горько усмехаясь. — Включить? — Да. Геле некомфортно и неловко. Она слышит сквозь громкий рэп звуки, в частности и те, что походят на скрипящую кровать, краснеет, бледнеет и решает заняться делом. Они с Кирой и правда работают: усердно вымывают и сушат бутылки, клеят этикетки и иногда встречаются взглядами. У Гели неловкий, у Киры безразличный. Она много и часто кусает губы, матерится себе под нос, долго думает, какое движение хотела сделать и постоянно сжимает руки в кулаки. А Гелечка думает лишь о том, что с такой нагрузкой скинет лишних калорий. Что будет много двигаться, возможно, заработает крепатуру и устанет. Это на руку — Ангелина должна сбросить ещё пару граммов. Кира только и несёт очередной ящик на балкон, глядя как-то интригующе. Слышит, как Римма выходит из комнаты, еле передвигаясь. Гелечка только смотрит на немую сцену: посреди комнаты сидит Кира, грозно смотрящая на подругу, а та лишь на косяк опирается, выгибаясь, словно кошка. И лыбится, доставая из излюбленного ботфорта смятые купюры. — У нас есть, чем платить за хату. — Да подавись ты, а? — печально, злостно. Потому что Кира винит себя и снова кусает губы, чертыхаясь и принимаясь за новую бутылку. — Не кипишуй. У нас бы не хватило. И слышится вой, грубый, протяжный. Киру выводит, а потому она сжимает кулаки, резко поднимая голову и смотря на Римму загнанно. — Иди домой. Я справлюсь. — Вам немного осталось, я подожду. И Римма, более спокойная и менее эмоциональная, садится на подоконник, закуривая. Рассматривает Гелю, что усердно работает, начиная расспрашивать о всяком: и как жизнь у неё, и что нового. Гелечка сдавленно отвечает, боясь сказать что-то не то. И над ней будто бы смеются, но не подавая виду. По крайней мере, так ей кажется. Заканчивая целую партию, они уставшие и безумно потные, плетутся вон. С деньгами, со вздохами и переговорами ни о чём. Гелечка понимает, что Кира и Римма далеко не идеалы. Но это первые люди, которые с ней говорят. Просто задают вопросы, поддерживают беседу и слушают. Геле этого ужасно не хватает, а потому, бредя до остановки, она с настоящим удовольствием болтает со странноватой Риммой о обыденных жизненных вещах, таких как рассказ о своей школе. — У нас вписон будет, не хочешь? — совсем между делом интересуется девушка, пока Геля округляет глаза. До неё доходит, что они как раз подошли к их дому. Доходит и то, что она как дура молчит уже двадцать секунд. — А когда? — Сейчас, — без заминки отвечает Кира, наконец, обращая своё внимание. Стоит, глазеет, рассматривает и скалится. — Да я не могу, — пожимая плечами. Гелечка, на самом деле, попросту боится, что она опозорится. Мама в очередном запое и ей нет никакого дела до того, где Геля проведёт ночь. Но Новоселова мнётся, смущённо вертит головой и отказывается. — Зря отказываешься, у нас целая аптечка есть, — вздыхает Римма, улыбаясь, но не настаивая, — Если передумаешь — заходи. Квартиру ты помнишь. И Геля остаётся одна, разворачиваясь и топая к автобусу. А дома мама — сидит на кухне в окружении военных. Они весело переговариваются, пьют и веселятся. И совсем не рады пришедшей девчонке, что пугливо сообщает, что скоро уйдёт. Она могла бы пойти к соседям и потеснить их в комнате, но увы, те уже спят, а будить Геля боится. Она вообще всего кругом боится. Именно поэтому собирается с силами, переодеваясь. В чистую одежду, меняя бельё и носки. Чистит зубы, умывается и выбегает так быстро в весенний вечерний май, как может. А потом автобус, мысли о том, что Геля — ничтожество, терзания и страх. Но она всё равно поднимается на восьмой этаж, слыша даже на лестничной клетке громкую музыку. Открытая дверь, смог, духота и светодиоды. В квартире сто двенадцать шумно и многолюдно. И Гелечка аккуратно проходит на кухню, пытаясь не поднимать глаза на людей. Там Римма с Кирой сидят, болтая о насущном, одни. Непонятно почему, но они не веселятся. — О. Та же реакция, поднятая бровь и поворот головы. И Римма, которая лыбится сквозь затуманенный взгляд. А Кира и вовсе трясёт головой, потирая веки, потому что думает, что Геля — трип. — Таки вернулась. — Так получилось, — со стыдом. И глаза сами по себе опускаются в пол, от чего девушки забавятся. Римма кивает, попутно спрашивая: — Чё случилось? — Мама выгнала, — как-то удручённо. Пожимая плечами и вздыхая. — О, понятно. Ещё одна. — А ты у нас только таких и приручаешь, — выплевывает Медведева, хватая подругу за ляжку. И Гелечка снова наблюдает за немой сценой, в которой Римма наслаждается Кириными пальцами на внутренней стороне бедра или где-то ещё. Гелечка выпадает, пытаясь не смотреть и слиться со стеной, потому что ей неловко и стыдно. Смотреть, как кто-то трахается — неприятно. И Кира, улавливая смущение, не понимает, в чём дело. В её мире всё просто и понятно, а потому она говорит: — Бери, — указывая на дешёвое пойло в стакане на столе. — А что там? — Не помню. Пей, не отрава, — продолжая манипуляции, пока Римма слегка выгибается, откидываясь на спинку стула. И Гелечка пьёт, отвлекаясь. Пьёт, чувствуя горечь и мерзость, забываясь и зная, что скоро пойдёт в туалет блевать, чем видит. В квартире номер сто двенадцать Римма с Кирой трахаются прямо на кухне, пока их многочисленные знакомые трахаются в других комнатах. Пока кто-то разводит водный на балконе, а кто-то танцует с поднятой вверх головой. Пока только в одной комнате тишина и спокойствие, но она заперта. И Гелечка после целого випитого стакана разглядывает девушек, что вроде как закончили. Кира встаёт, сообщая кратко: — Я к Сене, — больше ничего не говоря. А Римма на девчонку смотрит, что жмётся в угол и пугливо смотрит. — Что? — Ничего. — Чего ты такая шуганная? — с интересом и негодованием, — Ну, прости, что при тебе ебёмся, конечно, просто места тут больше нет. — Ничего, — Геля ахуевает от каждого слова. От Риминного взгляда, от наглости и беззаботности. — Тогда чего ты такая? — закуривая сигарету и откидываясь на стул, спрашивает девушка, играя бровями и улыбаясь. — Просто, — и Геля растерянно прикусывает язык, боясь сказать. Но видит выжидающий кивок, зажмуривается и выплёвывает, — вы же обе, ну. И слышит смех. Громкий, задорный, вовсе не осуждающий. Римма приходит в себя спустя пару секунд, задыхаясь. — Такое бывает. Тебе что, девочки никогда не нравились? — Нет. — Ну, смотри, я шлюха, я вообще со всем, что движется, трахаюсь. А Кира просто по девочкам. — Ясно, — она кивает, переваривая информацию. В голове удивление и оцепенение. — Ты такая странная, честное слово. Давай, покажу. И Римма встаёт, глядя на Гелечку сверху-вниз. Берёт её за подбородок, гладя по волосам. И смотрит, с улыбкой приближаясь. — Это лучше, чем тот тип, который пытался изнасиловать тебя, поверь. Гелечка молчит, не зная, что делать. Она не умеет отказывать или говорить нет. Она также не знает, что Римма объелась таблеток и принимает слишком легкомысленные решения. А потому позволяет себя поцеловать, стягивая футболку и разрешая усадить себя на кухонный стол.