дрянь

Геля вырывается от рук грёбанного Влада, как может. В мольбах и криках она даже не замечает, насколько он сильнее. Потому что Ангелине положено есть три раза в день, а в её рот попадает что-то от силы два раза в неделю. И всхлипы разносятся по грязному туалету второсортного клуба, когда он с особенным энтузиазмом расстегивает Геличкины джинсы, чувствуя сопротивление, но зажимает локтём рёбра, чтобы девчонка не смела шевелиться. — Помогите! Со слезами и какой-то уж совсем окончательной обречённостью. Геля не верит уже, что что-то изменится. Как минимум потому, что слышит расстёгивающуюся ширинку брюк напротив и видит грозный оскал парня. — Не ломайся, блять, ну? С таким приторным спокойствием он обдаёт Гелечку перегаром, что девчонке становится страшно. Геле страшно, потому что в тот же миг перед глазами плывут кафельные стены туалета, а душа рассыпается на осколки. Ангелина слышит скрип двери. Шаги, что в уши врезаются шпильками ботфорд. И воет, что есть силы, пока ей рот зажимают грубой рукой. — Помогите, — плача и вырываясь. Как может. Римма, что стоит посреди уборной, прислушивается. Видит, что в прорези кабинки виднеются мужские кроссовки и вздыхает. Бормочет себе под нос: — Да ладно. С неким придыханием и закатывая глаза. Ей приходится с ноги распахнуть скрипящую хлипкую дверь и вальяжно оттолкнуть малолетку, хватая его за шкирку. Приходится орать не своим голосом, похабно и до ужаса устрашающе: — Давай, съебался! Влад рвётся из чужих рук, пока Геля отскакивает в слезах, припадая к стене. А брюнетка даёт ему коленом в живот, заставляя пьяное тело упасть. — Блять, с первого раза, что ли, не доходит? — Да всё, всё! — бормочет парень, разворачиваясь и норовясь выйти в полусогнутом состоянии. А у Ангелины образ Риммы пестрит яркой обводкой на подобии Иисуса, когда та снова присаживается на корточки, чтобы быть на уровне, ведь оказывается, непутёвая Новосёлова скатилась по стене вниз. — Бля, а ты невезучая, — с улыбкой. Так спокойно и тихо, что девчонке кажется, будто она издевается, — Та ладно, всё. Сегодня уже ебать не будут, успокойся. И Гелечка ревёт пуще прежнего, корча самое несчастное лицо в мире. Задыхается, всхлипывает, колени под себя подгребает. Пока едва знакомая девушка, сидя все так же на корточках, достаёт из сумочки зеркальце, подкрашивая губы. — Если ты думаешь, что я тебя пожалею, то нет, — прерывая своё заключение нанесением матовой помады и глядя краем глаза за плачущей девчонкой. А та лишь головой вертит из стороны в сторону, намекая, что, так-то, и не нужно. Что Ангелине просто нужно успокоиться и слегка прийти в себя. Римма на это смотрит с прищуром, а потом, когда Геля даже спустя две минуты не может перестать громко глотать воздух ртом, закатывает глаза, цокает, и достаёт потрёпанный телефон, набирая незамысловатые цифры. У Гелечки мир перед глазами то зеленеет, то становится с оттенками багрового. В голове набатом Влад, его руки, локти и перегар. Всё то, чего Геля теперь боится до сломанных костей. Её бросает в жар, в холод, по телу бегут мурашки. И всё смешивается в одну глупую эмоцию непонимания и жалости к себе. — Я в туалете. Принеси воды питьевой, — лепечет в трубку девушка, оглядывая непутёвое тело, еле открывающее глаза. А потом она окончательно оглядывает девчонку, поджимая от досады губы. И спрашивает тихо: — Чё, девственница? Ангелина пугливо вертит головой. Отгоняет лишние мысли, вздыхает, смотрит неотрывно. Теперь уже пытается держать глаза распахнутыми, а потому их попросту застилает пелена слёз. — Ладно, не моё дело. Скажи мне, чё переться в этот гадюшник, если трахаться не собираешься? — непонимающе тянет девушка. Поучительно, так, будто Гелечку отчитывает. — Одноклассники позвали, — на выдохе и еле-еле. Смотря жалостливо, будто Ангелина вот-вот разрыдается ещё больше. Девушка ей лишь положительно кивает, улыбаясь едко и гадко. Оглядывая, изучая. А потом они слышат шаги, и официантка, но уже в обыкновенной одежде, появляется в туалете с бутылкой воды. — Блять! — Кира возмущается. Негодует, злится, оглядывая действо, — Ты вернула? — Вернула! — Так хули ты тут торчишь, а? — Кира рассматривает плачущую девчонку и мужчину, что в соседней кабинке лежит без сознания. А Римма только взглядом, но слишком уж палевно, на Гелю шикает, показывая незамысловатый жест. И брови поднимает, заставляя Киру понять, в чем дело. Жест этот значит ни что иное, как «её только что выебали». И Кира охлаждается, переводя взгляд на Гелечку. Присаживается, протягивая воду. А та послушно принимает дрожащими руками, смотря ни с чем иным, как с благодарностью. Невинно и чисто, задыхаясь и залпом в себя опрокидывая жидкость, чувствуя, как по пищеводу льётся холод. — Спасибо. — Ты под чем-то? — тут же, стоит Ангелине успокоиться, спрашивает Римма. И за подбородок её берёт, рассматривая зрачки. Новоселова выпадает в лёгкий шок на ряду с печалью и разочарованием. Глазеет на них, словно умалишенная. — Нет. — Римм, — непонимающе шепчет Кира, строя лицо негодования. В бок толкает свою подругу, вскидывает руками и поднимает одну бровь, — долго будешь возиться? Сама сказала, Гера ждёт. — Да погоди ты. Ща допиздишься, сама к нему пойдёшь. — Ещё чего! — Кира, блять, помолчи, — и девушка, наконец, поворачивается к Геле, что от такой перепалки начинает снова всхлипывать, — Так, зовут тебя как, несчастье? — Ангелина, — дрожащим голосом выдаёт девчонка, умоляюще тянет и прикрывает глаза. — Хорошо, Ангелина, давай, сколько лет, где живёшь, любимый цвет, — перечисляет брюнетка, рассматривая. — Да в адеквате она! — Да, я в адеквате, — повторяет ничего непонимающая Гелечка. — Ночевать есть где, адекват? — Римма издаёт смешок, мягко трогая чужие волосы и заправляя их за ухо. Ангелина от такого выпадает, распахивая глаза. Молчит, вертит на языке что-то путное, что могла бы сказать, будь она умной, но выпаливает лишь: — Здесь. — Клуб закроется через полчаса, время полдвенадцатого, — уже с интересом сообщает Кира, улыбаясь. Она улыбается, скорее, от непонимания, что это за персонаж. Скорее, от того, что Геля удивлённо вытягивает лицо. Ведь ей неоткуда было знать, что от ночного у клуба только название. Возможно, Гелечка планировала сидеть в этом туалете на полу всю ночь. — Так, кароче, мне это не нравится, — твёрдо говорит Римма, вставая, и начиная допрос уже более серьёзно, — Я так понимаю, это и был тот твой одноклассник? — Ага. — Давай, малая, поднимайся, заночуешь у нас, а утром на все четыре стороны, — Римма говорит безразлично, плюя, по большей мере, на всё кругом. Поднимается, даже не дожидаясь ответа. Пока Ангелина боязливо жмётся к стене. Кира всё ещё смотрит, пристально подмечая детали в миловидном и несчастном образе. Девчонка ей кажется какой-то уж сильно зажатой и трусливой, а в мире Киры таких прежде не бывало. — Да не ссы ты, не убьём. Давай, у нас часто всякий сброд ночует. Она не улыбается или что-то в этом духе. Просто протягивает руку с таким же спокойным лицом, хмыкая, и тянет на себя. Гелечка кое-как поднимается, отряхиваясь. Джинсы свои поправляет и застегивает, плетётся следом. А у самой будто мозг отключается. Она их боится до безумия. И в своём этом страхе Гелечке проще послушаться и идти до такси, нежели позражать. В конце-концов, Римма её спасла. Несколько глупых переговоров Киры и Риммы в такси, молчаливый водитель и пугливая Геля. Она садится на заднее сидение рядом с брюнеткой, пока та насчитывает наличку, не сбиваясь. Длинными красными ногтями. А потом вдруг отдаёт часть Кире, и поворачивается к девчонке. — За молчание, — с улыбкой. И Ангелине в лифчик засовывает те самые две тысячи, что изначально были в кармане у, уже пожалуй, проснувшегося мужчины. Геля молчит. Не знает, что сказать, но денег хочет: мама ведь приказала принести. А потому девчонка ничего не отвечает, и они продолжают ехать, слушая тихую музыку радиоприёмника. *** Старая, более походящая на бетонную коробку, шестнадцатиэтажка. Серая, грязная, пугающая. Там слышны звуки потасовок и ругани. Там вопли опьянелой молодёжи и звуки открывающихся бутылок пива. Невыветренный запах травы. Гелечку везут на лифте аж на восьмой этаж. Всё так же молча: она видит, как Римма и Кира устало припадают к стенам лифта, облокачиваясь спинами, и просто отдыхают. Их встречают тихими звуками музыки, доносящимися с дальней комнаты. Узкий коридор, кухня порядка десяти метров, несколько комнат. Геле страшно, а потому она застывает посреди коридора, пока девушки разбуваются. — Так, малая, пойдём, — командует брюнетка, уводя за собой на кухню. И только открывает она дверь, Гелечка видит парня, что с диким остервенением поедает макароны прям с кастрюли. Лысый, с красными глазами и дорожками от слёз, высохшими на впалом лице. — На этого внимания не обращай, он тут как мебель. Римма шаркает по верху холодильника, попутно выхватывая запрятанный косяк. А потом и сам холодильник, демонстрируя: — Еду возьмёшь, любую. Захочешь выпить — на полке есть остатки водки. Косяки с холодоса не брать, это мои, — она вальяжно поправляет длинные волосы, улыбаясь и рассматривая девчонку. Снова. А та лишь кивает, зная, что есть она не будет. Что не будет брать ничего из того, что ей могли бы здесь предложить. И атмосфера кажется не такой уж наколяющей, даже с парнем, что тянет у Риммы ровно две тяги и молчит. Пока на кухню не заходит переодевшаяся в одну футболку Кира, что тоже берёт с верха холодильника косяк и бредёт к полке, где стоит водка. — Шмотки ей дашь. — Без б, — ровно и безразлично, даже взгляда не кидая. Пока Геля стоит и пугливо жмётся к стене. — Я ушла, скоро вернусь. Не стесняйся, тут всё можно. Ангелина, да? — Да. — Риммка, ты новую абузу привела? — вдруг подаёт голос оклемавшийся Паша. Он резко начинает замечать происходящее. А девушка резко возвращается, подходя ближе и выпаливая: — Девку не трогать. И вообще, чтоб до завтра съебался, ты тут не живёшь. — Да я просто спросил! — Захотела и привела. Паш, завали ебало, — она лыбится, поправляя ботфорды. И отсалютовывает, действительно уходя. А Геля так и стоит, наблюдая за происходящим. Стоит, пока Кира просто курит, пялясь в окно, а Паша рассматривает её. И вдруг слышит хриплым и более грубым, нежели до этого, голосом: — Пойдём, господи. Кира её ведёт в свою комнату. Там два потрёпанных матраса, пыльно, грязно и ужасно. Там так, как Гелечка привыкла жить. Ей в руки впихивают футболку, и Кира устало мямлит: — Спи, меня не буди, не шуми, в дальнюю комнату не заходи. Ванна возле кухни, — она даже свет не включала. А потому плюхается на своё спальное место, снимая резинку с хвоста, поправляет подушку и закрывает глаза. — Будешь стоять над душой — выгоню. И Геле приходится присесть, кое-как переодеться, сложить вещи у матраса и нырнуть под одеяло. Только спустя несколько тихих секунд Кира, которая не может сразу же заснуть, спрашивает: — Тебе сколько лет-то? — Шестнадцать, — Гелечка только сейчас замечает, как её голос дрожит. Как пугливо она отвечает, как резко открывает глаза, — скоро семнадцать. — Сойдёт. — Осторожно, на это матрасе позавчера трахались, твари, — и Геля тут же подскакивает, непонятно от чего. Кира на это смеётся издевательски, растирая от усталости лицо. А потом девушка засыпает, быстро отключаясь и оставляя Гелечку один на один со своими мыслями. Ей эта Кира не нравится. Она её пугает, слишком холодно говорит, да и вообще, на вид грозная. А потому девчонка идёт на кухню спустя полчаса, а спустя ещё сорок минут приходит Римма: растрёпанная, с растёртой кругом помадой и порванными колготками. — Чё не спишь? Девушка принимается есть те самые макароны, тоже из кастрюли. И, кажется, той же вилкой. — Не могу. — Чё случилось? Ну, хочешь, косяка дам? Заснёшь. Только чуть-чуть, а то у самой хуйня осталась. Гелечка от такой щедрости яро отказывается. И вместо того говорит: — Мне бы просто сигарету. Римму она не боится. Римма кажется добродушной, приятной и веселой. И та отмахивается, мол, дурная Гелечка совсем. Достаёт пачку, кидая на стол, и Ангелина, наконец, хватается. Курит, с наслаждением, пока у неё урчит живот. — Так чё из комнаты ушла? — Да ничего, — пугливо. — Киру испугалась? — Римма тут же спохватывается, поднимая одну бровь, — Она чё, лезла к тебе? — Нет! — Гелечка перестает что-либо понимать окончательно. Пялится, как дура, пока Римма достаёт из сапога пакетик, кладя его на холодильник. — Чё, боишься её? Ангелине приходится кивнуть, пока девушка начинает заливисто смеяться, будто это и правда до пизды весело. А после Римма выдаёт со знанием дела: — Не бойся, она нормальная. Слушает, конечно, только меня, но тебе ничё не сделает. Только если вес её не тронешь. — А почему она слушает только тебя? — А я ей и мамка, и нянька. Точно не будешь? — указывая на косяк в руке, с подозрением спрашивает по натуре щедрая девушка. И Гелечка снова вертит головой из стороны в сторону, — Ладно, правильно, нечего дрянь эту курить. Иди спи. Завтра решим, чё с тобой делать. Геля уходит, а Римма бредёт в ванную смывать остатки работы. В частности, отдирать себя до скрипа и, возможно, судорожно реветь, попутно кончая. На потолке Кириной комнаты Гелечка видит потёки от потопа и слышит слабое сопение. И вдруг осознает, что она попала в какой-то притон.