Осим хаим, Егорова! Наслаждаюсь жизнью...

– Так значит, задержишься в Москве? – заинтересованно спросил Гена. Они вполне спокойно сидели на кухне в квартире Павловой, запивая тосты кофе. Ира, потрепав сына по голове, ушла в душ: работа все-таки давно уже её дожидалась. – Да, я взял отпуск за свой счёт, побуду тут недельку. Мать с отцом надо поддержать, да и не виделись давно. Свыкнуться с мыслью о том, что место Павлова занял Кривицкий, Артём ещё не мог, но он очень пытался быть вежливым и открытым к общению. Все же молодой человек знал Геннадия Ильича только с лучших сторон, всегда был с ним в хороших, почти товарищеских отношениях. Удар его романом с матерью был неожиданным и болезненным, однако нельзя было не согласиться: Ирина Алексеевна действительно старалась, чтобы ее брак был крепким. И, по всей видимости, делала она это в ущерб себе. Артём пока не понимал, что травмировало больше: осознание того, что его мать на самом деле любила не его отца, или то, что отец предал ее, став последней каплей в разрушении ее старательно выстроенных замков из песка. Привычная жизнь летела в тартарары. – Вы ее по-настоящему любите? – внезапно и резко спросил Артём. Не смутившись и даже, кажется, не задумавшись над ответом, Кривицкий просто ответил: – Да. – И что, тоже всю жизнь? – Всю жизнь, Тёмка, – вздохнул Геннадий. Молодой человек повел бровью. Задумался. Его собеседник в это время поднялся со своего места и понес к мойке грязную посуду. – Дядь Ген, – окликнул Артём. – Я вот не совсем понимаю: ну ведь были же вокруг другие женщины – красивые, умные, добрые. Неужели ни одна не зацепила? Почему именно мама? – Артём, любовь не выбирают, как на базаре, – Кривицкий открыл воду и набрал на губку немного моющего средства. – Я просто полюбил когда-то Иру. И после этого все другие женщины перестали для меня существовать. – То есть у вас больше никогда, ни с кем, ничего?.. Артём, в котором пела молодость и горячность, не мог поверить до конца в эти слова. – Никогда, – согласился Кривицкий. Продолжая держать руки под водой, хотя посуда уже была вымыта, он задумчиво продолжил: – Почти тридцать лет назад, когда твоя мать дала понять, что ее выбор остановился не на мне, я потосковал какое-то время и… познакомился с девушкой, медсестрой с нашей на тот момент работы. Пообщались немного, она проявила ко мне явный интерес, я тоже сначала думал, что с ней смогу забыться и начать жизнь с чистого листа. Но… Он все-таки закрыл кран и повернулся к Артёму, пристально посмотрел ему в глаза. – Но потом мы впервые остались по-настоящему наедине. Как только она прикоснулась к моему лицу, собираясь, видимо, поцеловать меня, я понял: не смогу. Все было не то. Перед глазами стояла только твоя мать, я до сих пор помнил тепло ее рук, ее дыхание на своих губах. Я понял, что просто здороваться с ней по утрам на работе, пить кофе и смотреть ей в глаза, да просто пытаться дружить куда ценнее, чем находиться в серьёзных отношениях не с той. Это было бы нечестно по отношению к ней, к себе. Артём покачал головой. Такого он точно не ожидал: никогда не был внимательным к таким мелочам. Никогда всерьёз не задумывался об отношениях родителей, их ровесников. Даже иногда останавливался на мысли: их жизнь уже прожита, уже сложена так, как должна, в ней нет и не может быть каких-то существенных потрясений. – Я думал, в жизни так не бывает. – Ты прости меня, что-то я разоткровенничался, – сказал Геннадий Ильич. – Просто хочу, чтобы ты понимал, что мое отношение к твоей маме искреннее и не мимолетное. Она всегда была для меня всем, и я не думаю, что это когда-то изменится. – Да ладно, – вздохнул Артём. – Даже неплохо, что вы так к ней относитесь. Наверное, ей будет так легче. Она на вас смотрит совсем не так, как на отца. Я даже теперь не знаю, как с этим быть… Будто мой мир перевернулся, открылась неприятная правда. У отца другая, мать жила с ним из благодарности и чувства долга… Меня будто ледяной водой облили. Ирина Алексеевна, уже минут десять стоявшая в коридоре, наконец решилась прервать разговор мужчин, открывший и для неё много нового. Она никогда не лезла Кривицкому в душу и не пыталась интересоваться его похождениями, теперь же, узнав, что личной жизни у него как таковой и не было, чувствовала себя паршиво. Почему-то появилось чувство вины, будто это она отняла у Гены право на создание семьи с кем-то другим. Она пыталась убедить себя, что это только его выбор и его чувства, но получалось не слишком хорошо. Павлова сама не понимала до конца, как реагировать на эти откровения, поэтому была отчасти рада, что они были направлены не на нее лично. Вернувшись к двери ванной и погромче ей хлопнув, она шумно протопала в спальню и крикнула: – Гена, я через пятнадцать минут буду готова, одевайся, в склиф поедем. Тёма, ты без нас отдыхай, спи, пожалуйста, наверняка устал. Вечером посидим, поболтаем обязательно. Переглянувшись и кивнув друг другу, собеседники разошлись по разным комнатам. Спустя полчаса пара действительно ехала на работу, каждый молча смотрел на дорогу. Чисто натертые стекла пропускали редкие солнечные лучи спокойного осеннего солнца, и Ирина невольно улыбалась, когда ее лицо согревалось в их робком сиянии. – Вроде Артём неплохо нас принял, да? – решился прервать тишину Гена, когда машина уже подъезжала к территории института им. Склифосовского. – Надеюсь, дальше будет только лучше, он пока явно в шоке, но хотя бы не психует. Ирина вздохнула. Было заметно, что ее мальчик уже вырос и может принимать тяжёлые новости достойно. Но это не значило, что он со временем будет в восторге от новой реальности. Это не значило, что их связь не нарушится, что сын не станет относиться к ней с прохладцей, реже навещать, не желая видеть Кривицкого на месте, которое когда-то занимал его отец. Ирина мечтала, чтобы такого никогда не случилось. – Он хороший парень. Все будет в порядке. Просто при нем побудем осторожными, не будем слишком уж мозолить глаза. Кривицкий легко сжал плечо возлюбленной и, поблагодарив водителя, остановившегося недалеко от шлагбаума, вышел из машины. Открыв Ире дверь, он подал ей руку и спросил: – Домой вместе поедем? Я с двенадцати до восьми, конечно, но мало ли, засидишься? – Дожить бы ещё до этого, но… Да, конечно. Вместе. К нам домой. Гена довольно улыбнулся на это уточнение. У стойки регистрации, отметившись в журнале, они расстались. Кривицкий пошел в сторону ординаторской, на ходу снимая пальто, Павлова же, перекинувшись парой слов с Ниной, забрала ключ от кабинета заведующего отделением и поспешила к себе: работа не ждала, а она и так задержалась из-за приезда Артёма. Нужно было подготовить отчет для предстоящей поездки в Министерство. День был на удивление тихим и спокойным: время давно перевалило за обед, а серьёзных происшествий, вытянувших Ирину Алексеевну из ее кресла, не было. Такие минуты были редкостью, потому что любящая спешку, рассеянная и невнимательная Москва ежедневно будто всем назло стремилась заполнить палаты отделения экстренной хирургии. Закончившая отчёт Павлова успела перебрать все документы, выпить кофе с печеньем, пролистать почтовый ящик, и теперь она сидела, уставившись в одну точку. Взгляд сверлил белую входную дверь. Весь день Ирина ощущала лёгкий дискомфорт: перевозбудившись утром от ласковых настойчивых прикосновений и распаляющих поцелуев, она так и не получила разрядку. Кривицкий за все часы ни разу не зашёл к ней: видимо, был занят или не хотел тревожить ее, корпящую над бумажками. А может быть, он просто не догадался, что нужно зайти к ней, измученной, и закончить то, что начал? Знал ли он о ее состоянии? В любом случае работа, помогающая частично заглушить требования тела, была окончена, и теперь ничто не могло отвлечь Иру от навязчивых мыслей. Не зная, что ей делать, женщина решила добраться до ординаторской: она помнила, что там кто-то из сотрудников хранил травяные чаи, которыми пользовались все. Почему-то показалось хорошей идеей заварить себе немного ромашки, чтобы успокоиться. – О, и ты тут? – в помещении оказался Гена. Он стоял у мойки, в его мыльных руках поблескивал контейнер. – Да, знаешь, зашел пообедать. Сегодня на удивление тихо, я вышел с плановой, и больше никуда не звали. – Тебе кружка не нужна больше? – Павлова кивнула на влажный после мытья бокал Кривицкого. Тот покачал головой и сполоснул руки. Ира тем временем уже нашла в закромах фильтр-пакет с ромашковым чаем. – Чайник горячий, – улыбнулся Геннадий Ильич. – Это просто замечательно! – вернула улыбку Ирина, забросив пакетик в кружку Гены и налив в нее воду. – Так что, значит, прохлаждаешься? – Ну я бы не сказал, – Кривицкий усмехнулся. – Все-таки не совсем я бездельник, верно? – Не бездельник совсем, – согласилась Ира. Крупными глотками допив чай, она поморщилась: все-таки ромашка не могла сравниться с американо из ее автомата. Но кофе только добавлял энергии, и так плещущей во все стороны своими жаркими волнами. – Пойдём со мной, поможешь. Она ополоснула кружку и помыла руки. Вытирая капли воды бумажными полотенцами, Павлова оторвала несколько – про запас – и сунула их в карман халата. Гена пожал плечами и направился к двери: – Все с отчётом министерским сидишь? – Не совсем, – покачала головой Павлова. – Отчет я дописала… Но помощь твоя мне просто необходима. Они неспешно двигались по безлюдному коридору. До кабинета Иры оставалось не так много, как вдруг она остановилась у одной из неприметных дверей и дернула за ручку. С тихим скрипом дверь открылась. – Ну никогда на ключ не запрут, – хмыкнула женщина и схватила не успевшего отойти от нее Гену за рукав. Она потянула Кривицкого на себя, затягивая в темноту подсобки. – Ира! Ты что делаешь? Павлова хлопнула дверью, повернув внутренний замок. В ее голове промелькнула мысль о том, что комната похожа на ловушку, но Ирина Алексеевна быстро решила, что ловушка эта в текущей ситуации более чем приятна. Кривицкий оглядел сумрачное помещение: немного пыльные и никому не нужные стулья, кажущийся ветхим кабинетный стол, пара вёдер со швабрами, невысокий шкаф с перекосившейся дверцей и сломанная каталка – вот что заполняло комнатку, практически не оставляя места для свободного передвижения. – Заканчиваю то, что ты начал утром, потому что дома у нас Артём, а я уже совсем не могу терпеть, – с этими словами Ира, не дождавшись ответа, встала на носочки и, притянув Кривицкого за воротник, припала к его губам. Ответ не заставил себя долго ждать, и Геннадий Ильич притянул к себе податливое разгоряченное тело. Он даже удивился, как мог не заметить еще в ординаторской взвинченное состояние Ирины. Сейчас ее кожа практически била током, губы полыхали на его губах, обжигая поцелуями. Легонько сжав упругие ягодицы, Гена прижался бедрами к животу Павловой, подталкивая ее к шкафу. Прижав ее к дверце и почувствовав, как покачнулась мебель, Кривицкий поднял руки Ирины над ее головой и, захватив тонкие запястья в кулак, прижал их к лаковому покрытию дерева. Его прохладный нос прошелся по нежной коже шеи, тотчас же пустив по в момент напрягшемуся телу возлюбленной сотни мурашек. – Расслабься, – прошептал Геннадий ей на ухо. – Сейчас нам будет очень хорошо. Павлова только застонала, прогнувшись в пояснице и показав, что доверяет мужчине. Отпустив руки и подхватив Ирину Алексеевну под бедро, Кривицкий пробежался ловкими пальцами по стройной ноге, вместе с этим задирая халат и юбку. Пробираясь к простым хлопковым трусикам, он смотрел прямо в ее затуманенные желанием глаза. – Ты и правда очень долго терпела, – заметил он, когда пальцы потерли половые губы сквозь влажное белье. – Пыталась, как могла, – жалобно произнесла Ира, и хирурга внезапно рассмешило это невинное подтрунивание на фоне отчаянной похоти. Продолжив играть с ее плотью через ткань трусов, Кривицкий вновь опустился губами на шею Павловой, между поцелуями шепча: – Я бы снял сейчас с тебя этот халат, безумно хочется видеть твою прекрасную грудь… Но у меня нет на это никаких сил. И у нас не так много времени, да? – Ах, – закусила нижнюю губу Ирина. Шероховатость ткани создавала ни с чем не сравнимые ощущения, а шёпот плотно прижавшегося к ней Гены в темной тесноте комнаты погружал заведующую в пучину отчаянного, терпкого наслаждения. В полумраке вокруг почти ничего не было видно, но Иру, такую близкую, можно было разглядеть достаточно четко. – Ну ничего, наверстаю позже, – продолжал Кривицкий. – Ты такая красивая… Влажный от пота лоб Ирины, к которому начинала прилипать челка, зажмуренные от удовольствия глаза с длинными чёрными ресницами, дрожащие губы – это зрелище накрывало мужчину волной возбуждения, но он не собирался менять свою тактику. Он продолжал терзать Ирину пальцами, шепча ей на ухо то, о чем, наверное, не смог бы сказать, если бы не темнота, в которой они оказались. Замкнутость пространства создавала ощущение того, что все происходящее в этом помещении в нем же и останется. Все же отодвинув трусики в сторону, Кривицкий скользнул пальцами дальше, погрузившись в жаркую глубину. Ноги Ирины, все ещё прижатой к шкафу, стали подкашиваться, и тогда Геннадий Ильич, прервавшись на пару мгновений, подхватил ее и, сдвинувшись с места, дал опереться о стоящий неподалеку стол. Было уже неважно, испачкаются ли их халаты в пыли, испортится ли окончательно мебель, – раскрасневшаяся женщина требовала продолжения ласк, и Гена не мог ей в этом отказать. Руки Кривицкого вновь оказались между ног Ирины Алексеевны; он, держась одной рукой за внутреннюю сторону ее бедра и не давая ей сомкнуть ноги, подушечками пальцев второй руки терзал мокрую горячую плоть. Когда Гена вновь взялся за хаотичные толчки внутрь пульсирующего лона, Ира, закатив глаза, зажала свой рот ладонью. Ее грудь распирало от рвущихся стонов, а сбившееся дыхание заставляло лёгкие болезненно сжиматься от жажды ухватить побольше кислорода. Чувствуя, что и сам на грани, Геннадий Ильич склонился ещё ниже и втянул Ирину в долгий сладкий поцелуй. Его рука ныла от усталости, но мужчина лишь ускорил темп, сводя Павлову с ума. В голос застонав ему в рот, заведующая бурно кончила, омывая крепкую ладонь теплой прозрачной жидкостью. – Долгое ожидание – сильный финиш? – хрипло прошептал Кривицкий, разорвав поцелуй и пристально посмотрев в глаза Ире. Та попыталась сфокусировать взгляд, что удалось не сразу и с большим трудом. – Боже, – выдохнула она. – Крышесносный… Дав ей отдышаться, Гена стал отстраняться, чтобы Ира смогла сползти со стола и твёрдо – насколько это позволяло дрожащее тело – встать на ноги. – Гена, спасибо… Это было… – Осим хаим, Егорова, – засмеялся Гена, стараясь игнорировать тянущее и болезненное ощущение в паху. – Наслаждаться жизнью, да? Ты тоже должен насладиться. С этими словами Павлова запустила руку под резинку робы, спуская простые форменные брюки вместе с трусами Кривицкого. Освобожденный член гордо ткнулся в женскую в ладонь, и Павлова облизнулась. Ей понравилась идея ласк руками, поэтому она решила ответить Геннадию тем же. – Мне нравится, – пробормотала она, и, так как взгляд ее был все ещё направлен ниже его пояса, Кривицкий с поистине мужской гордостью осознал, о чем именно говорила Ирина. Плюнув на ладонь, женщина растерла влагу по стволу. Пришла очередь Геннадия Ильича искать опору, поэтому, схватившись за стол, он сместился к нему и уперся ягодицами в жесткий край. Павлова продолжила ритмичные движения по стволу, достаточно крепко захватив его в кулак. Головка уже сочилась, подпуская предсемя и позволяя ладони спокойно скользить вверх и вниз. Приобняв мужчину, Ира сжала в руке его ягодицу. Короткие коготки осторожно прошлись по коже, пока вторая рука без конца ездила вдоль пульсирующего члена. – Наслаждайся, – повторила Ирина Алексеевна. Рука Кривицкого, пробравшись между тел, прикоснулась ко все ещё не прикрытой трусиками Ирины влажной плоти, и он, закрыв глаза и почти невесомо поглаживая женское естество, падал в пропасть. Где-то далеко, недостижимо сверкали ярко-золотым незнакомые звезды, и Гена не сразу пришел к осознанию, что та далёкая Вселенная полностью поместилась под его веками. Чувствуя, как опустошаются его яички, он нашёл в себе силы прекратить жмуриться. Первое, что Кривицкий увидел, – полные удовлетворения и азарта зеленые озера глаз Ирины Алексеевны. Опустив взгляд ниже, Геннадий застонал от потрясающей картины: все ещё поглаживающая его пульсирующий член Павлова принимала стекающие струйки спермы на ладонь, растирая по плоти. Она не отводила взгляда. И Кривицкий тоже хотел смотреть в ее умиротворенное лицо вечно. – Осим хаим, Кривицкий? – Осим хаим… Павлова расслабленно засмеялась. Достав из кармана бумажные полотенца, она помогла утомленному мужчине вытереться. Затем, в последний раз прикоснувшись к губам Гены в поцелуе, Ира отстранилась и стала поправлять одежду. – Я выйду первая. Мало ли, вдруг кто мимо проходил. – Поздновато об этом думаешь, Ирина Алексеевна, – хохотнул Кривицкий. – Мы не отличились тихим поведением. – С тобой невозможно быть тихой, – смущённо проговорила Павлова. Гену даже удивило это внезапное стеснение. — Что за жизнь такая, Геннадий Ильич, ютимся с тобой по углам, как подростки... – Послезавтра у тебя и у меня выходной, я посмотрел в графике, – низким голосом протянул Кривицкий. – Предлагаю взять машину и рвануть на набережную, м-м? – Погуляем? – загадочно ухмыльнулась Ирина. – И это тоже. Все как в юности... только лучше. Ирина ткнула пальцем в грудь Гены: – Ну если ещё лучше, то я не могу отказаться. Рванем! Помнишь, мы всегда любили гулять? Она выскользнула из подсобки, прикрыв за собой дверь, а Кривицкий, решив перевести дух, опустился на каталку. Она, почти развалившаяся, издала жалостливый скрип, но вес Геннадия выдержала. Сгустившийся в одиночестве сумрак и расслабленность ума и тела благоволили возвращению чувства ностальгии, которое было так свойственно характеру Геннадия Ильича. Как-то очень легко вспомнился момент их первой настоящей близости. Как безоблачно и просто все тогда казалось! Тогда они были свободны, тогда они были только вдвоём и только друг для друга. Тогда не было никаких сомнений, что их союз продлится вечно. Что любовь не умирает и нет проблем сильнее, чем ушедший последний трамвай или тройка на зачёте. В тот день они пошли в парк. Гена точно помнил, что это была первая суббота после сдачи задания на практику. Сейчас, сидя в тесной комнатке, он вновь чувствовал тот запах свободы и беспечного счастья. Молодой Генка Кривицкий крепко держал за руку свою Иру Егорову, пока они торопливыми шагами измеряли путь от трамвайной остановки до ворот их любимого парка. – Знаешь, Кривицкий, не совсем честно, что мне приходится ехать сюда семнадцать остановок, а тебе пешком добираться десять минут! – шутя, ворчала Ирина. – Но ведь я же все равно поехал за тобой, чтобы вновь вернуться сюда, Егорова! Итого, для меня этот путь обошёлся в тридцать четыре остановки, – посмеялся Гена. – По-моему, это должно тебя утешить! – Нет! Нужно ещё кое-что, – сказала Ира. – И что же? – Поцелуй! И ванильный рожок, – хитрая улыбка озарила ее лицо. Геннадий поспешил выполнить такое простое и невинное пожелание, чмокнув свою Егорову в щеку и потянув ее в сторону стоящей в тени парковых деревьев мороженщицы. Получив желанный рожок, Ира поманила Гену за собой в глубину парка, где уселась на нестриженую траву под одним из деревьев. Кривицкий растянулся рядом, наслаждаясь мягкостью своего ложа. Где-то над их головами зашелестела листвой белка. Ира, уплетая мороженое, мурлыкала под нос незамысловатый мотив популярной песни, и от умиротворения Гене хотелось прикрыть глаза и задремать. Но он не мог сделать этого: тогда у него осталось бы меньше времени на то, чтобы любоваться своей девушкой. А она сегодня была особенно красивой: в лёгкой летней белой рубашке, в пестрой юбке до колен, с распущенными, – что бывало редко – ласкающими её хрупкие плечи локонами волос. Ничего не предвещало того, что погода резко испортится: с утра светило яркое солнце, тяжеловатый воздух в парке тепло пах травами и цветами, чистое нежно-голубое небо казалось далёким и бесконечным. Буквально за полчаса все изменилось: взявшийся изниоткуда ветер пригнал серые тучи, небо сразу стало ниже, воздух сгустился и в считанные минуты пошёл проливной дождь. Холодные капли застучали по раскаленному асфальту, окрашивая дорожки старого парка в графитовый цвет. Кривицкий стянул с себя кофту и вложил ее в руки Ире: – Прикрой голову и побежали! Скорее! – Генка! – воскликнула Ирина. – Ты же совсем промокнешь, заболеешь, зачем? – Все будет хорошо, давай скорее к нам домой, недалеко же! Ну, Ир, не спорь, побежали! Смеясь и чувствуя, как прохладные капли, минуя кофту, стекают ей за шиворот, мочат волнистые пряди волос, воротник, Егорова побежала следом за юношей. Их пробежка была недолгой, но наполненной светлыми эмоциями. Насквозь мокрые, но отчего-то счастливые, молодые люди залетели в тёмный подъезд. Сталкиваясь бёдрами и разбрызгивая дождевые капли с одежды и волос, они поднялись по низенькой лестнице и затормозили у квартиры номер 3. Гена, прикладывая палец к губам, нажал на дверной звонок. – Сейчас они получат мокрый сюрприз! – прошептал он. – Не очень уверена, что твои родители будут рады сюрпризу в виде меня под дверью, но делать нечего, – хмыкнула Ирина. – Не преувеличивай, нормально они к тебе относятся. Гена нажал на звонок снова, но из квартиры не доносилось ни звука. – Ну да, а открывать не хотят. Егорова засмеялась, а Гена принялся копаться в карманах в поисках ключа. Достав его, он отпер дверь и в приглашающем жесте махнул рукой: – Заходи, пожалуйста. Ира протиснулась мимо него и встала на коврике, надеясь, что вокруг нее не натечет лужа. – Ух! – воскликнул Кривицкий и захлопнул за собой дверь квартиры. – Мам! Это мы. Вы дома? В тишине темной квартиры был слышен только стук часовой стрелки. – Мы явно одни, – пробормотала Ирина. – Странно, вроде никуда не собирались. Гена сбросил мокрую насквозь обувь и прошел на кухню, оставляя за собой влажные следы. – Они на дачу уехали, – крикнул он. Выйдя из комнаты с запиской в руках, он окинул девушку взглядом и заявил: – Так, чтобы не заболеть, срочно топай в горячий душ, Егорова! Я принесу тебе полотенце и рубашку какую-нибудь. – Ген, ну это лишнее. Давай просто переоденусь, все будет нормально. – Егорова-а, – протянул Кривицкий. – Я тебе как будущий врач прописываю: горячий душ и точка! Ира поджала губы: – С тобой легче согласиться. Стараясь не затаптывать пол, она отправилась в ванную. Туда же, пока Ирина отжимала в раковину волосы, Гена принёс полотенце и свою домашнюю рубаху. – Вот, тебе подойдёт? Брюки дать не могу, извини, уж в них ты совсем утонешь. А у матери ты сама знаешь какой размер, будет не лучше... – Ничего, – смущённо сказала Ира, – мне твоя рубашка будет как платье, все нормально. Она заправила прядь мокрых волос за ухо. Гена невольно залюбовался девушкой: румяная после пробежки, она стояла совсем близко от него и смотрела ему в лицо своими зелеными глазищами с каким-то необъяснимым чувством. Насквозь мокрая блузка облепила стройное тело, и сквозь нее просвечивало тонкое кружево бюстгальтера. Ира закусила губу, в ожидании глядя на молодого человека, но он продолжал вглядываться в неё. – Ты чего? – наконец спросила она, не вытерпев. – Ничего... Просто ты очень красивая, – честно ответил Кривицкий. Ира рассмеялась: – Ну да... Сейчас особенно. Так ты выходишь и я принимаю горячий душ, или... Гена, резко кивнув, покинул ванную. Ирина пожала плечами и стала раздеваться. Под шум дождя переодевшийся Гена кипятил чайник, заваривал чай и разогревал мамины блинчики с начинкой. Он терпеливо ждал, когда Ира зайдёт на кухню. Девушка, в его рубашке и босая, прокралась на кухню минут через пятнадцать, тихо обняв Геннадия со спины. Он, не отвлекаясь от процесса переворачивания блинчиков, слегка повернул к Ирине голову и улыбнулся: – Согрелась? – Почти. – Сейчас догрею чаем, – он выключил газ под сковородкой и потянулся за тарелками. – Тебе помочь чем-то? – спросила Ира, продолжая приобнимать юношу за талию. Кривицкий покачал головой. Что-то внезапно щёлкнуло, и на кухне пропал свет. Прислушавшись, Гена понял, что холодильник не работает тоже. – Электричество вырубило, – констатировал он и понес к столу кружки. Глядя, как Егорова с аппетитом жует блинчики и запивает их чаем, Гена улыбался. Ира задрала согнутую в колене ногу, оперевшись на неё локтем, и смотрелась в его рубашке, на его кухне очень уютно и органично. – Ты чего? – Ирина заметила очередной загадочный взгляд на себе. Она не могла не улавливать в глазах Кривицкого нежность, погруженность в их совместное время, порой пылкость. Она уже несколько раз слышала от Гены слова любви, но именно подобные его взгляды давали ей убедиться в искренности слов молодого человека. – Ничего. Ира отодвинула от себя тарелку и допила остатки чая. – Спасибо! Вкусненько. Она собралась уже убрать посуду, но Кривицкий ее опередил. Пока он нес чашки в мойку, Ира переместилась к окну. – Я бы сама, – начала она. – Нет, ты сегодня моя гостья, нечего тебе с посудой возиться, – заявил Геннадий. – Дождь так и льёт как из ведра, – невпопад ответила Ира. Закрыв кран и вытерев руки чистым полотенцем, Кривицкий обернулся к ней. В очередной раз он восхитился своей девушкой: сейчас она стояла спиной к нему, оперевшись ладонями о подоконник. Сквозь просторную белую рубашку едва виднелись изгибы ее спины, край одежды доходил девушке до середины бедра, позволяя любоваться её стройными ногами. Ещё немного влажные волосы, невесомыми волнами спадающие на плечи, легко покачивались в такт поворотам головы. Ирина глядела по сторонам, подмечая, что происходит на улице: – Представляешь, у женщины зонтик унесло. Ветер поднялся сильный... Людей на улице нет почти. Не ответив, Гена приблизился к девушке. Настала его очередь обнимать со спины. – Какая же ты красивая, Егорова, – прошептал он Ире на ухо. Она развернулась в его руках, заглядывая своими блестящими глазами Кривицкому в самую душу. – Да? – только и спросила Ирина. – Да. Гена склонился, захватывая тёплые губы в лёгкий поцелуй. Ира покрепче ухватилась за его плечи, обнимая их и сминая пальцами футболку. Податливое тело вжалось в торс Гены. Край подоконника ужасно мешал, и Кривицкий помог Егоровой приподняться, сесть на него. – Не сломается? – успела спросить Ира, прежде чем ее снова поцеловали. Геннадий только промычал ей в рот что-то, похожее на отрицание. Поцелуй с губ перекочевал на щеки, затем горячий язык обрушился на шею Иры. Раньше Кривицкий не позволял себе подобного. Раньше они и не были одни в квартире, без снующих неподалеку родителей, полные распирающих грудь чувств. Егорова обхватила бедра Гены ногами, притягивая его ближе к себе. Ее щеки пунцовели от откровенности поцелуев любимого, но она отбросила стеснение подальше: Ирина понимала, что жаждет этого. Чувства не были совсем уж новыми, тянущее тепло уже и раньше томилось внизу ее живота, когда в темноте подъезда Гена целовал ее на прощание. Когда настойчивые губы опалили ключицу, Ира не сдержала первый стон. По телу Кривицкого прошла дрожь: впервые при нем девушка издавала такие сладостные звуки. Ее голос ласкал слух. Одной рукой притягивая вихрастую голову ближе к своей груди, второй рукой Ирина, отклонившись, прижалась к прохладному стеклу окна. Тыльная сторона ладони поскользила вниз, ногти ритмично постукивали по стеклу, пока с обратной стороны по окну барабанил дождь. – Гена, – умоляюще простонала Ира. Он увлёкся… – Ген! Ответа не последовало. – Кривицкий, первый этаж… Сними меня отсюда, задвинь шторы… Нехотя Геннадий оторвался от шеи Егоровой. Осторожно сняв ее с подоконника, юноша подхватил девушку под бедра и, дёрнув за портьеры, погрузил комнату в сумрак. – Темнота – друг молодёжи, – смеясь, заявила Ира. Она покрепче обхватила ногами торс молодого человека. – Отнеси меня в свою спальню, Кривицкий. – Даже так? – Даже так. Гена направился в комнату, крепко сжимая в объятиях свой самый ценный груз. Притормозив у кровати, он усадил Иру на нее, не собираясь усаживаться рядом, – их слишком затянувшийся поцелуй привёл к не самым безобидным желаниям – но у его Егоровой были другие планы. Она, не разжимая рук, потянула Гену за шею, заставляя рухнуть на постель рядом с собой. – Ир! – от неожиданности Кривицкий вскрикнул. – Ты чего? – Куда собрался-то? Я тебя сюда позвала не для того, чтобы ты сейчас отходил от меня. – Но… – Поцелуй меня уже, – попросила Ира. – Ир… Если я тебя сейчас ещё раз поцелую, боюсь, я не смогу остановиться. – Так не останавливайся, – театрально закатила глаза Ирина. Для себя она уже все решила. Геннадий вновь втянул ее в поцелуй. Начинаясь как нежный и терпкий, он крайне быстро распалился, руки начали блуждать по телам, ноги сплелись, когда Ира утянула Гену вслед за собой, заставив его прилечь. Задирая футболку Кривицкого, Ира гладила ладонями его теплую кожу, пыталась стянуть одежду. Гена с трудом оторвался от ее требовательного рта и в последний раз уточнил: – Ты… уверена? Ира только кивнула. Поднявшись с кровати под негодующий стон Егоровой, Гена быстро метнулся к тумбочке, достал из ящика что-то небольшое и шуршащее и вернулся к любимой. – Эти дураки, однокурсники, на 1 июня подарили. Поздравили с днем защиты от детей. Они-то посмеялись, но... сейчас я считаю, что это хороший подарок, – будто оправдываясь, прошептал он, пока Ира боролась с пуговицами на рубашке. – Ну да, – закусила губу девушка. Волнение захватывало ее, но желание, казалось, пересиливало все прочие эмоции. Пока Гена возился с презервативом, Ира обнажилась полностью. Ее стройное молодое тело подрагивало от предвкушения, а разум кричал: то, что сейчас произойдёт, волнительно и даже немного страшно, но ее первый секс будет с тем человеком, с которым действительно хотелось бы сделать это. Во рту пересохло. – Ты уже делал… это когда-то? – внезапно Ира стала запинаться в самой простой фразе. Между собой они никогда не разговаривали о серьёзной части отношений мужчины и женщины, довольствуясь невинными нежностями. – Нет, – честно признался Кривицкий. По взгляду Иры он понял, что и для нее опыт будет первым. Гена вообще считал, что хорошо понимает свою девушку. – Я постараюсь аккуратно… – Хорошо, – шумно выдохнула Ирина. Тёплая сухая рука прикоснулась к ее промежности, мягко лаская. Скорее интуитивно Кривицкий проверял готовность тела любимой, не зная, в какой момент она будет готова, но пытаясь понять это в процессе. Осторожные пальцы обвели половые губы, скользнули чуть глубже, тут же увлажнившись. Ирина действительно была возбуждена. Ещё немного погладив ее, Гена пару раз провел рукой по члену и аккуратно ввел головку, прежде поводив ей по узкому входу, как бы примерившись. Егорова закусила губу, но не издала ни звука. – Неприятно? – настороженно спросил Гена. – Все хорошо, – покачала головой Ира. – Просто непривычно. Продолжай, пожалуйста. Не ответив, Кривицкий как-то чересчур сосредоточенно качнул бёдрами, потихоньку продвигаясь глубже, сантиметр за сантиметром входя в горячее лоно, давая Ире привыкнуть. По лицу девушки трудно было понять весь спектр ее эмоций, однако одно – самое важное – Гена считывал: в ее мимике не было ни намёка на боль или серьёзный дискомфорт. Постепенно, сквозь медленные фрикции, Ира даже начала двигаться, помогая Гене, а ее дыхание стало более расслабленным. На ее лице застыло выражение удовлетворения происходящим. – Мне начинает нравиться, – шепнула она, смутив этим своего молодого человека. – Я же обещал, – выдохнул он. В низу его живота уже начинал стягиваться крепкий узел. – Я никогда не сделаю тебе больно, Егорова… Никогда. – Ты делаешь мне… Хорошо, – голос Иры дрожал. Ей действительно становилось хорошо. В какой-то момент непривычное трение стало опалять ее тело, становиться понятным и близким. Когда ствол Гены растягивал её, она чувствовала все меньше неприятных ощущений – отнюдь, эта заполненность потрясала до глубины души. Когда же он выходил почти до конца, задевал членом половые губы, клитор, Ире было приятно до зуда, до вспышек света под закрытыми веками. Ее будто ударили легкими разрядами тока. Стараясь не смущаться от этого нового для себя нюанса, Егорова отмечала: под движениями Гены на ней она… хлюпала. Ира знала, что это очень хороший знак, что так и должно быть для комфортного акта, но щеки ее все равно заалели, когда кроме шума дождя за окном она стала различать звуки их соития. Гена же будто бы ничего и не слышал. Он уже давно закрыл глаза, держась из последних сил. Он даже не сразу заметил, что юркая ручка Иры скользнула между их тел, позволив пальцам прикоснуться к женской плоти. Пару раз погладив себя, Егорова задергалась в небольшой судороге. Гена, резко распахнув глаза, присоединился к девушке в оргазме. Обессиленные, они растянулись на кровати. Ира прильнула к Гене, обнимая его за талию и прижимаясь растрепанной головой к его груди, Кривицкий же захватил в плен её руку, мешая обнимать, и расцеловал хрупкое запястье. – Как-то неожиданно вышло, да? – Я ждала, – смущённо сказала Ира. – Это было желанно, Гена. – Спасибо тебе, Егорова, – в его голосе было столько нежности, что девушка чуть не расплакалась от наплыва эмоций уходящего дня. А за окном все так же шумел дождь… Раскаты грома сопровождали частые молнии, погода стремительно ухудшалась, и было бы правильно сообщить маме о том, где они находятся, но у Ирины не было сил ползти к телефону. Она думала: мама видела, с кем она ушла и куда. Мама знала, где находится квартира Кривицких. И мама, конечно же, догадывалась, что Гена не оставит свою любимую девочку в беде. А значит, с ней все в порядке. Кривицкий же не переживал за их момент ленивой неги: он понимал, что в такую погоду родители абсолютно точно застряли на даче как минимум до следующего вечера. На даче хорошо даже в такую погоду… И ему с Ирой тоже очень хорошо. Кривицкий тогда не смог бы точно определить, что значит для него этот вечер с Егоровой, но песню, которую он услышит спустя много лет и с каким-то щемящим удовольствием соотнесет с их первым разом, он пропоет себе под нос, сидя в одиночестве в подсобке склифа:

Есть в дожде откровение — потаенная нежность.

И старинная сладость примиренной дремоты,

Просыпается с ним безыскусная песня,

И трепещет душа усыпленной природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным,

Первобытное снова оживает поверье.

Сочетаются Небо и Земля, как впервые,

И великая кротость разлита в подвечерье.

Улыбнувшись своим мыслям, Кривицкий поднялся с каталки и покинул комнату. Он обещал не делать Ире больно никогда. Невольно он нарушил свое обещание однажды. Во второй раз такого произойти не должно ни за что на свете!