Ирина Алексеевна Павлова морщила нос во сне, и это выглядело весьма забавно. Солнечный луч, пробивавшийся через щель между шторами, дразнил ее. Кривицкий, который проснулся минут двадцать назад, любовался, подперев кулаком голову, нежными чертами ещё не омраченного дневными проблемами лица. Нестерпимо хотелось поцеловать пухлые губы, но будить женщину Геннадий Ильич не собирался. Пусть поспит ещё немного: совсем скоро будильник резкой трелью вырвет Иру из царства Морфея и напомнит, что пора на работу.
Длинные ресницы слегка затрепетали, когда озорной солнечный луч скользнул чуть выше. Ирина потянулась, просыпаясь. Нега ещё пленила ее тело, не давая окончательно распахнуть веки и войти в новый день, но разум просыпался, тянул в жизнь. Потянувшись в последний раз, Ирина Алексеевна шумно выдохнула, издав полустон, и наконец открыла глаза. Повернув голову к мужчине, она счастливо посмотрела на него:
– Представляешь, выспалась…
Голос был хриплым после сна.
Гена мягко улыбнулся и протянул руку, зарываясь пальцами во взлохмаченные белокурые волосы. Ирина прикусила губу. Помассировав кожу головы, Геннадий Ильич заправил особенно непослушную прядку Ире за ухо и спустился легкими поглаживаниями вдоль шеи, плеча, запустил руку под одеяло и обвел ласковыми прикосновениями нежную кожу запястья. Не остановившись на этом, он скользнул ладонью на талию Иры, притягивая ее тело ближе, приподнимая и без того короткую сорочку. Теплая большая ладонь легла на ягодицу Павловой. Не имея перед собой препятствий, Геннадий Ильич продолжил настойчивые поглаживания. Белья на Ирине не было. Об этом Кривицкий позаботился с вечера, когда решил, что лучшее лекарство от бессонницы и моральной усталости – это его ласки.
С визита Павлова прошло четыре дня, и все четыре дня Ира приходила в себя, мучась от переживаний о возможной реакции Артёма на развод родителей, о вероятном мнении общества, о переменчивом будущем. Как она и говорила Гене, все для нее было
слишком. Слишком сложно и слишком по-другому. Именно поэтому очень хотелось поддержать ее, отвлечь. Вечером Гена придумал очередной способ отвлечься…
Его губы самозабвенно скользили по гладкой коже Ирины, его руки гладили, удерживали, направляли. Когда он толкался внутрь Иры, он чувствовал крепкую хватку ее ног, захвативших торс любовника в кольцо. Он замечал, как вздымалась ее грудь, как приоткрывался от наслаждения рот, как в исступлении сжимали простыни пальцы. Кончив, Ирина почти сразу уснула. Уснула с расслабленной улыбкой, с выражением умиротворения и удовольствия на лице. Эта картинка навечно отпечаталась в зрачках Кривицкого. Это было бесконечно красиво…
Сейчас, глядя в ее светлые глаза, он тонул в своих чувствах.
– Я рад, – улыбнулся Гена. –
Ты такая красивая, Егорова… Можно я тебя поцелую?
Засмеявшись, Ира сама потянулась, припадая к губам Кривицкого легким поцелуем. Мужчина, спустя некоторое время слегка отстранившись, произнёс:
– Так мне хорошо с тобой…
Его рука продолжала поглаживать бедро Ирины Алексеевны, а губы вновь потянулись за поцелуем. Дождавшись, когда Ира приоткроет рот, Геннадий углубил поцелуй, его язык вступил в сладостную борьбу с языком его Егоровой. Рука Гены заскользила с бедра выше, несильно сжала попу Иры, вызвав этим слабый женский стон. Затем Кривицкий перешёл на грудь, потирая пальцем сосок Ирины сквозь тонкую ткань ночной одежды. Ира сильнее застонала и толкнулась языком, пытаясь поменяться ролями, повести в этой жаркой игре. Зазвенел будильник в телефоне Иры, но Гена лишь протянул руку к тумбе, ненадолго прервав поцелуй, и отключил мелодию.
– Сегодня начальство застряло в пробке, – промурлыкал он, а затем горячие губы опустились на шею Павловой.
– Начальство ненасытное, – пробормотала Ира, сдерживая стоны и лишь шумно хватая ртом воздух. – Засосы не оставляй, пожалуйста. Мне в…
Она на пару мгновений прервалась, все же сорвавшись на протяжный стон, но через время смогла закончить:
– В Министерство нужно завтра, это же не закрасишь…
– Тобой нельзя насытиться, – Кривицкий двигался ниже, уже оттягивая рукой ткань сорочки и опускаясь языком на гордо вздернутый твердый сосок.
Гена слишком долго ждал, чтобы теперь не наслаждаться каждой секундой наедине.
Рука Павловой заскользила по плечу Гены, притягивая вихрастую голову ближе к телу женщины, приобнимая. Ирина уже ерзала под ним, истекая соками и готовясь к чему-то большему, как услышала из коридора:
– Ма-ать! Принимай гостя!
В пылу страсти они не расслышали ни скрежета дверного замка, ни хлопка двери. Кривицкий, словно ошпаренный, отпрянул от Ирины Алексеевны, последняя же подскочила на постели, поправляя на груди одежду.
– Тёмка?..
Ее сиплый голос был полон удивления и лёгкого испуга. Ира боялась, что Николай мог что-то неприятное наговорить их сыну, очернить ее перед ним, что тот в какой-то момент позвонит, чтобы высказаться по поводу развода и сожительства с коллегой, однако приезда Артема она не ожидала.
– Нет, Манька! Ну кто ещё?
Она слышала, как сын возится в прихожей, раздеваясь. Подскочив с постели, Ирина Алексеевна схватила со спинки стула халат и, надев, запахнула его на себе. Быстро достав из шкафа трусики, она натянула и их, бешено зыркнула на Кривицкого: одевайся, мол. Попыталась хоть как-то пригладить волосы, отметила, что глаза как-то по-особенному сверкают, а щеки и шея раскраснелись, но все-таки выпорхнула из спальни.
– Сыночек! – услышал Гена из коридора, пока натягивал домашние брюки. – Ты как тут? Боже мой, Тёмочка, радость-то какая!
Голос ненадолго стих. Наверняка сейчас Ирина целовала и обнимала своего единственного ребёнка, которого видела очень редко.
– Да тут… Мам, понимаешь ли, папа звонил, говорил какой-то бред.
Поняв, что мать молчит, не собираясь перебивать его и объясняться, Артём мягко продолжил:
– Вы что, разводитесь? Почему?
– Все сложно, Тёмочка, ох как сложно, – умоляюще сказала Ирина. – Ты пойми, так бывает. Мы с твоим папой действительно разводимся. Это не потому что я плохая или он плохой, просто так вышло, что… мы несчастливы были, понимаешь?
– Не понимаю, – Кривицкий не мог этого видеть, но был уверен, что Павлов-младший поджал губы, как любил делать с детства. – Хорошо же было все!
– Да не было хорошо, Тём…
Голос Ирины выражал усталость и давнюю боль.
– Семьи давно нет, понимаешь? Все потихоньку рушилось. Между нами встали преграды…
Не желая больше прятаться и подслушивать, Геннадий Ильич постарался сделать уверенный вид и вышел в коридор.
– Здравствуй, Артём, – негромко сказал он, останавливаясь около двери.
– Дядя Гена? – по взгляду молодого человека и Ира, и Геннадий поняли, что Павлов не сказал сыну о том, кого встретил в их квартире в свой последний визит. Видимо, как он всегда любил, решил оставить что-то в качестве сюрприза. Хотел, чтобы Ирина ощутила на себе наиболее яркий спектр эмоций Артёма.
– Тём, – сделала попытку все объяснить Ирина Алексеевна.
– Это такая
преграда между вами встала? – с болью в голосе спросил Артём и потёр переносицу.
– Всё не совсем так, – начал Кривицкий, но Артём поднял руку с раскрытой ладонью, прервав его.
– Подождите, пожалуйста. Мам, мы можем поговорить наедине? Я хочу разобраться во всем, но услышать объяснения я хочу именно от тебя. Не от
него.
Последнее слово он особенно выделил. Геннадий Ильич понимающе кивнул и скрылся за дверью спальни. Осознание того, где спал давний друг его матери, только в этот момент пришло к Артёму. Он нервно сглотнул: будучи уже взрослым мальчиком, он все равно не был готов так сразу принять, что его отец и мать больше не живут вместе, а в одной постели с мамой спит другой мужчина, мужчина, которого он знал с детства, который угощал его яблоками и шоколадом, который мог забрать его из школы, когда этого не могли сделать родители, который брал его на свои операции, когда Артём проходил практику, и учил всему, что знал, будто своего собственного ребёнка. Артём с детства считал Кривицкого своим добрым дядюшкой. Но никак не ожидал, что этот добрый дядюшка когда-то выйдет из родительской спальни в домашнем костюме.
Бесшумно присев на кухонный диванчик, Ирина Алексеевна начала издалека:
– Тём, ты ведь уже взрослый и понимаешь, что не всегда любовь в семье живёт вечно. Мы с твоим отцом давно уже жили как соседи… Мы друг к другу привыкли, прикипели. Мы уважали друг друга, и я искренне считала, что для брака этого достаточно. Но… Твой отец не сказал тебе,
где он живёт?
Артём покачал головой. Поняв, что искренне и обо всем Павлов сыну рассказывать не стал
– на что только надеялся, – Ира продолжила:
– Твой отец, я предполагаю, многие годы изменял мне.
– Что?! – Артём запустил руку в волосы и начал активно ходить из стороны в сторону, Ирина Алексеевна лишь следила за его перемещениями, заламывая пальцы и покусывая губы.
– Некоторое время назад он сказал, что любит другую и уходит к ней. И ушёл. Он все это время жил там, но, видимо, на стороне оказалось не так сладко, как он думал. А я не смогу принять его назад, понимаешь?
Во взгляде Иры кричало отчаяние, в уголках глаз собирались горькие слезы. Обида ещё не утихла, непонятное чувство вины перед сыном уничтожало ее. Да, Артём был взрослым мальчиком. Но в его глазах, ссутуленном положении тела сейчас Ирина Алексеевна видела испуганного подростка, чье видение мира неумолимо рушилось.
– Не простишь?
– Не знаю… Может, прощу, но принять не смогу. Сын, я ведь тоже не совсем честна…
– Ты ему изменяла? – резко поднял голову, сжигая ее расстроенным взглядом, Павлов-младший.
– Боже упаси, нет. Никогда. Физически никогда. Но… Я должна как-то объяснить тебе, почему здесь Гена.
Ирина поднесла руку к переносице, зажав ее дрожащими пальцами. Она хотела, чтобы сын все понял правильно.
– Понимаешь, в действительности я только сейчас, наверное, до конца осознаю, что, строя семью с твоим отцом, стараясь вместе с ним воспитать тебя, я любила другого человека и тянулась к нему. Тёмочка, – она резко выдохнула перед тем, как произнести то, в чем всегда боялась себе признаться. – Геннадий Ильич Кривицкий – моя первая любовь, которую я пронесла через жизнь, подавляя в себе. У нас все было очень сложно, но, кажется, во многом за эти годы усложнила все я сама. Я просто хотела сделать все правильно!
Она смотрела на сына, но ему казалось, что на самом деле взгляд Павловой проходит куда-то сквозь него, устремляется в прошлое. Резко вобрав в легкие воздух и шумно выдохнув, Артём развернулся на пятках и подошел к кухонному столу. Щелкнула кнопка чайника, зашумела подогревающаяся вода. Артём вернулся к матери, сел рядом на диван и взял Ирину за руку.
– Расскажи мне все. Попьем чаю, поговорим, хорошо?
Ирина Алексеевна кивнула, с благодарностью улыбнувшись сыну. Она была рада, что Артём готов ее выслушать, что не осудил, не обвинил во всех смертных грехах. Было так страшно, что, несмотря ни на что, он встанет на сторону отца…
– У меня кофе вкусный есть, хочешь?
– Ты же почти никогда кофе не пьёшь, – с сомнением посмотрел на женщину Артём.
– Гена любит, – пожала плечами и мягко улыбнулась Ирина Алексеевна. Молодому человеку подумалось, что связь матери с Кривицким может показаться не такой страшной, раз при упоминании обычного напитка ее взгляд светлеет, а губы растягиваются в улыбке.
Пока на кухне шептались двое, Геннадий Ильич мерил шагами спальню. Взял с тумбочки телефон Ирины, оправил Нине короткую смс-ку о том, что заведующая задержится. Снова убрал телефон. Собравшись с мыслями и подготовив защитную речь в свою пользу, он все-таки решился выйти из комнаты. Поняв, что Артём разговаривает с матерью вполне мирно, Кривицкий направился в ванную, чтобы привести себя в порядок. По его ощущениям прошло очень много времени, на деле же разговор Ирины с сыном длился не дольше получаса.
Вернувшись в спальню, Гена заправил кровать и улегся поверх покрывала. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами, стараясь ни о чем не думать, однако в какой-то момент услышал лёгкий скрип двери. Негромкие шаги Ирины приближались к нему, но Гена не торопился открывать глаза. Только когда около его лица почувствовалось слабое движение воздуха и запах жасмина окутал его, Кривицкий посмотрел прямо перед собой. Первым, что он увидел, были любимые зеленые глаза, поблескивавшие от пережитого волнения и какого-то одной Ире понятного облегчения.
Ирина Алексеевна, не удержавшись, прикоснулась едва заметным поцелуем к губам Кривицкого, чувствуя лёгкий привкус мятного ополаскивателя для рта. Отпрянув и погладив его по седеющим кудрям, она спросила:
– Ты кофе будешь?
– А как там Артём Николаевич расположен?
– Благодушно, хотя и не в восторге от ситуации, – закусила нижнюю губу Павлова. – Он все понял, со временем примет, я уверена.
– Тогда кофе буду. И тосты с сыром, – слегка обнажил в улыбке зубы Геннадий Ильич.
Он поднялся с постели и протянул Ире руку. Она, не задумываясь, вложила тонкие пальцы в широкую ладонь. Очередной груз с плеч, кажется, готовился обрушиться. Сын не отказался от неё из-за того, что не приняла Павлова и так быстро сошлась с Кривицким. Артём смог воспринять это по-взрослому, пусть обычно объективностью во взглядах не отличался. Больше не хотелось истязать себя сомнениями: теперь Ирина думала о том, что сына стоило бы покормить хорошим завтраком, отправить отдыхать с дороги. А ещё из головы не выходило, насколько теплым ощущалось прикосновение Гены, как уверенно он вел ее за собой, как любяще-нежно поглаживал большим пальцем тонкую кожу ее запястья…
Заходя на кухню, Геннадий мурлыкал себе под нос песенку, вызывая очередную улыбку у Иры:
Когда внезапно возникает
Ещё неясный голос труб,
Слова, как ястребы ночные,
Срываются с горячих губ.
Мелодия, как дождь случайный,
Гремит и бродит меж людьми –
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви.
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви...
