Женщина плачет:
муж ушел к другой.
Ее утешают,
а шарик летит.
Булат Окуджава
Горячие капли ударялись о плечи Ирины, с шумным плеском разбиваясь на мелкие частички и разбрызгиваясь по сторонам. Она высоко держала над собой лейку душа, ожидая, пока наберётся ванна. В комнату вернулся Гена, держащий в руках полотенца. Он хотел дать ей время на поход в туалет, чтобы не смущать, и поэтому вызвался заняться их поиском. – Ир, я там на полке в шкафу взял пару полотенец, хорошо? – Да, конечно, – ответила Ирина скорее машинально, все ещё будучи погруженной в себя. Повесив полотенца на крючок, Геннадий Ильич приблизился к ванне, занёс над ней ногу, планируя поскорее залезть в воду. Как только его стопа коснулась водной глади, Кривицкий сказал: – Ого, горяченькая водичка! Так не сваримся? Ира, словно только спохватившись, опустила шланг в ванну и открыла краник, пустив струю холодной воды. Через некоторое время температура стала более приятной, и Гена наконец опустился в ванну позади Павловой. Огладив ее спину, он позволил женщине облокотиться о его грудь. – Добавим пенки, м-м? – ласково спросил он, уткнувшись носом Ирине в шею. Та лишь кивнула. Сил практически не оставалось, очень тянуло в сон, а тёплая вода и тихое дыхание Гены над ухом только усугубляли положение. Добавив немного мыльной жидкости, Кривицкий взбил воду, создав пышную пену. Видя, что Ирина Алексеевна клюет носом, он дотянулся до мочалки, смочил ее, налил первый попавшийся гель и стал аккуратно растирать руки Павловой. Затем, слегка приподнимая ее ноги над поверхностью воды, он, невольно обнимая Иру, намыливал ее бедра. – Егорова, дальше я не дотянусь… – Потри пока спинку, – сонно ответила Павлова. Командовала, но так это по-домашнему, непосредственно показалось... Гена послушно сдвинулся к самому краю ванны и принялся усердно тереть мочалкой красивую женскую спину. Он ласково обвел каждый выступающий позвонок легкими круговыми движениями ткани, сдерживаясь, чтобы не повторить движение по телу Ирины губами, выцеловывая каждый сантиметр тёплой розоватой кожи. Проходясь по бокам и спускаясь к ягодицам, он услышал первый, еле слышный всхлип. – Ир… Ты чего? Ирина Алексеевна не ответила, продолжая глотать тихие слезы. Ее плечи немного подрагивали. – Егорова, ты… жалеешь все-таки, что ли? Ира резко, насколько смогла, корпусом развернулась к Гене, глядя в его обеспокоенные глаза. – Что ты, нет! – пробормотала она, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Ген, я просто чувствую, что у меня словно камень с души упал… А твоя забота… Для меня сейчас все слишком… Слишком хорошо, Гена, понимаешь? Когда ждала, что все будет крайне плохо, все очень и очень хорошо… Кривицкий смотрел на Иру, а у самого в глазах стояли непролитые слезы. Кто сказал, что мужчины не плачут? Тот человек сморозил самую большую глупость в мире. Павлова, стараясь сменить позу, развернуться, качнулась в ванной. Вода пришла в состояние лёгкого шторма, норовя выплеснуться за бортики. Ирина Алексеевна встала на колени, оперевшись руками о плечи Геннадия Ильича. Кожу неприятно засаднило от твердости дна ванны, но это было неважно. Сейчас Ирина хотела одного – поцеловать своего мужчину. Кривицкий прикрыл глаза, позволив единственной слезе скатиться по щеке. Ира стерла ее большим пальцем, нежно прикоснувшись губами ко рту Геннадия. Оторвавшись от него, она вновь села на попу, оказавшись теперь лицом к лицу с Геной. Тот не мог не залюбоваться аккуратной, ещё не носящей следы увядания грудью. У его Егоровой была потрясающая фигура… Подняв мочалку, Кривицкий мягко обвел ею по шее и ключицам Иры, спустился ниже, пройдясь лёгким движением по груди, огладил живот и лобок. Дождавшись, когда Ирина поднимет ногу, он прошёлся по голени, щиколотке и намылил каждый пальчик стопы. Ирина прикрыла глаза и вцепилась в края ванны. Она утопала в нежности… Смывая пену под легким напором воды, Гена старался не смотреть на то, как Павлова скользит ладонями по своему телу, ее проворные пальчики спускаются ниже, омывая розовые складки. Наскоро ополоснувшись тоже, Кривицкий потянул Иру за руку, предлагая встать: – Вода остывает, идём? Женщина кивнула, улыбнувшись. Кривицкий выбрался из ванны первым и протянул ей руку. Стоило Ирине Алексеевне ступить на коврик, как ее завернули в большое полотенце и прижали к себе. – Егорова, – выдохнул куда-то ей в висок Гена, но больше так ничего и не сказал. Это было и не нужно. Ирина все поняла без слов… Быстро вытеревшись, Гена обмотал второе полотенце вокруг бёдер и, взяв Иру за руку, вывел ее из ванной. Так, держась за руки, они добрались до спальни. Сев на кровать, Кривицкий наблюдал, как Ирина Алексеевна без капли стеснения сбрасывает на пол полотенце, вновь оставаясь перед ним нагой. Да и чего ей было бы стесняться? Он уже увидел все и прикоснулся ко всему. И, главное, кого стесняться? Это же Гена, ее Гена… Тот, с кем она была счастлива тридцать лет назад. Тот, с кем она хочет быть счастлива последующие тридцать лет. Натянув хлопковые трусики и просторную белую сорочку, Ира задумчиво осмотрела вещи в шкафу. Спустя минуту рядом с Геной на кровати оказалась небольшая стопка. – Пижама Павлова, – кивнула в сторону вещей Ирина. – Тебе должна подойти. Надеюсь, футболка не будет тесновата. В груди Кривицкий был шире ее мужа. Действительно, одежда подошла, хотя в иной ситуации футболку Гена предпочел бы посвободнее. Брюки он натянул прямо на голое тело. Пока он переодевался, Павлова быстро стянула с постели простыню и одну из наволочек, заменив их свежими. – Меняла позавчера, но сам понимаешь… Мужчина молча кивнул. Забравшись под одеяло, Гена похлопал раскрытой ладонью по месту рядом с собой. Ирина с готовностью присоединилась к нему, прежде взяв из ящика в тумбе баночку с кремом. Пока Кривицкий приобнимал ее за талию, поглаживая большим пальцем участки тела, до которых мог дотянуться, Ирина методично втирала в лицо, шею и локти легкий крем, пахнущий розой и белым шоколадом. Закончив, она протянула баночку Гене: – Поставь на тумбочку, пожалуйста, тебе ближе… Пока рука Кривицкого тянулась к тумбе, Ирина Алексеевна уже нырнула к нему под мышку, уткнувшись носом в шею Гены. Было так приятно ощущать аромат чистого постельного белья, смешавшийся с теплым мужским запахом… само тело, кожа Кривицкого пахли невероятно приятно, как-то надёжно. Ирине хотелось замурлыкать от переполняющего ее чувства правильности произошедшего. Она и он вдвоём в ее постели после ночи любви, уставшие и утонувшие в искренности… Так и должно было быть. Рука Гены медленно поползла под одеяло и устроилась у Иры на животе. Безумно приятно было ощущать мягкость ее слегка округлого животика, прижимать ее к себе поближе. Вдыхая жасминовый аромат ее пышных волос, Геннадий Ильич вспомнил, как наблюдал за Ирой в первые месяцы ее беременности. Его зоркий глаз отмечал, как постепенно растет живот Павловой, как она все чаще тянется к нему рукой, поглаживая и улыбаясь. Она очень ждала своего ребёнка. Мечтала стать матерью. И тогда, жадно впитывая ее образ, увековечивая в памяти ее нежные черты, и сейчас, гладя ее тело, пробегаясь пальцами по ребрам, спускаясь через живот к лобку и бедрам, Кривицкий думал: как бы все сложилось, если бы это он был отцом Артёма? Если бы годы назад именно он, а не Николай, лежал с Ириной в кровати, так же, как сейчас, держал руку на ее животе, чувствовал, как пихается внутри их малыш? Думать об этом было щемяще больно, обычно Гена отметал подобные мысли, старался выжечь из себя зависть к Павлову, тоску и разочарование от невозможности стать отцом для ребёнка любимой женщины. Но сейчас, впервые за столько лет приблизившись к любимой, позволив себе прикасаться к ней, он не мог не представлять их молодую семью снова. Были бы они счастливы? Пронесли бы через десятилетия свой крепкий, нерушимый брак? Как бы выглядел их общий сын? А может, Егорова подарила бы ему доченьку? Потерявшись в фантазиях, Гена не сразу обратил внимание, что Ирина уже сопит ему в ключицу, погрузившись в крепкий сон. Пальцы ее руки крепко вцепились в футболку мужчины, все тело прижималось к нему так, будто Павлова боялась, проснувшись, не увидеть Геннадия рядом. Нежно улыбнувшись, Кривицкий притянул Иру к себе как можно плотнее и закрыл глаза. Не мог насытиться ею, хотел прикасаться бесконечно. У нее сегодня был очень долгий и сложный день, но и он утомлён. Нужно поспать… Сон его будет не таким уж крепким: Гена был нацелен охранять сновидения Ирины, однако за всю ночь ничто не нарушило ее покоя, и это не могло его не радовать. В какой-то момент Ира закинула ногу поверх бедра Геннадия Ильича; она, отпустив его футболку, просто обняла торс возлюбленного, прижалась к нему будто бы каждой клеточкой тела. Тогда душа Кривицкого окончательно успокоилась, и он провалился в более глубокий сон.***
Прошло две недели. Все это время Гена существовал в какой-то неопределённости: имея собственный дом, он почти там не бывал, но в то же время не мог назвать своим новым домом квартиру Ирины. Выходя с работы вместе с Павловой, он зачастую ловил такси и направлялся сразу к ней, предвкушая приятный вечер и замечательную ночь, плавно перерастающую в полное нежности утро. Когда их смены не совпадали, Кривицкий ехал в свою одинокую квартирку, наскоро собирал в пакет какую-то нужную ему мелочь, протирал пыль, обводил долгим взором родные стены и выходил в подъезд, негромко прикрыв дверь. Пока ехал к Ирине, не думал ни о чем. По пути мог заехать за продуктами, осознавая, что его собственный холодильник все две недели пустует – настолько мало времени хозяин проводит дома. Так произошло и в этот день: захватив сменное белье и другую пижаму (накануне Ирина все постирала, но хотелось сменить скудный домашний гардероб) и оставив у порога тенниски, Кривицкий достал из шкафа тёплые осенние туфли и собрался ехать к Ире. Холодало… – Знаешь, как-то неудобно, что ты постоянно ездишь туда-сюда, – заявила женщина за ужином. – Мы и так уже постоянно вместе. Почему бы тебе не переехать ко мне насовсем, если ты не против? – Ир… Павлова подняла руку, останавливая его: – Я понимаю, что мы вместе совсем недавно, но ведь мы знаем друг друга полжизни, да и ты все равно уже почти со мной живёшь. Если дело в нежелании или каких-то принципах, то… – Ир! – То я готова это обсудить, – не слушала его Ирина Алексеевна. – Но если ты просто сомневаешься, то, пожалуйста, не нужно. С Павловым точно все. Все... Ты дорог мне, я бы хотела попробовать что-то построить с тобой. – Егорова, – в глазах Кривицкого сверкали смешинки. – Я с большим удовольствием с тобой съедусь. Наконец-то он смог договорить. Ирина выдохнула, успокоившись. Ее лицо выражало такое совершенно искреннее удовольствие, что Гена не мог не встать из-за стола, приблизиться к ней и поцеловать в щеку. Руки его по-хозяйски легли на Ирины плечи, отчего женщина полностью расслабилась, обмякнув в крепких объятьях. Следующий лёгкий поцелуй Гена оставил на ее губах и уже хотел отстраниться, как Ира ответила. Не отпустила... Поцелуй распалялся, губы сминали друг друга с каким-то неистовым, отчаянным напором. Ирина позволила Геннадию ворваться языком в свой рот, и хаотичные поглаживания кончиком языка прошлись по ровному ряду зубов, скользнули на нёбо. Было немного щекотно. Ира толкнулась собственным языком, вовлекая Кривицкого в своеобразный танец. Мужчина застонал, ещё крепче прижимая к себе Павлову. Рука соскользнула с плеча, спускаясь вдоль позвоночника Иры к пояснице, исследуя желанное тело поверх одежды. Кончики пальцев Геннадия уже залезли под блузку Ирины, поглаживая бархатную кожу, когда их прервала резкая трель дверного звонка. Кривицкий оторвался от губ Ирины Алексеевны, выпрямил немного затекшую от неудобного положения спину, на что Павлова недовольно застонала. – Кто-то пришёл. – Мы никого не ждём, – запротестовала женщина и вновь потянулась к губам Гены, привстав со стула. – Вдруг случилось что-то, давай откроем? – сделал последнюю попытку Геннадий Ильич, чувствуя, как кончик шаловливого языка скользит по его щеке, щекочет нежную кожу за ухом. – Ладно, откроем, – хитро улыбнулась Ира, пока ее рука скользила по ширинке Кривицкого, позволяя отметить степень возбуждения Гены. Тот зарычал, подхватив Ирину Алексеевну под ягодицы, и притянул её к себе, заставив потереться животом о свой пах. Ирина, смеясь, обняла Геннадия за шею и негромко продолжила прямо ему в губы: – Но когда-нибудь потом. Мужчина вновь вовлек ее в неспешный поцелуй, руками поглаживая и сжимая попу Павловой, заявляя свои права на ее тело. Ира терлась о него, прижималась грудью к его груди, запускала пальцы в пушистые кудрявые волосы. В одежде становилось слишком жарко, до одури хотелось сбросить ее, и Ира начала было хвататься за ремень Кривицкого, как звонок истерично и долго зазвенел, напоминая, что в подъезде кто-то ждёт, когда его впустят в квартиру. Следом за этим в дверь заколотили, и Павлова услышала крик Николая: – Ира! Я знаю, что ты дома! На работе сказали, что ты уехала. Открой! Закатив глаза, Павлова нехотя выбралась из цепких объятий Геннадия и направилась к двери. – Ты мне весь этаж здесь соберёшь, – грубо, не поприветствовав, высказалась она, выглянув за дверь. Руку держала на замке. – Я могу быть только тут или на работе? Чего тебе? – Ну не хочешь же ты говорить на лестничной клетке? – повел бровью Николай. – Чтобы все слышали. Ещё раз закатив глаза, Ира открыла дверь шире, посторонилась. Павлов по-хозяйски вошел в квартиру. – Ну как ты тут? – Ах, тебе интересно? – саркастически рассмеялась Ирина. – Лучше всех! Николай с прищуром посмотрел на нее, а затем внезапно приблизился и схватил за руки: – Ириша, ну я же вижу, что тебе плохо без меня! Вон лицо какое красное, неужели плакала? Ирочка, прости, прости дурака… Он начал оседать на пол, неприятно потянув запястья Павловой. Оставшись стоять на коленях, он уткнулся лицом в живот Ирины, ухватившись за талию цепкими пальцами, и продолжил бормотать: – Я все осознал, Ира! Я сволочь! Прости меня. Я исправлюсь, мы будем с тобой счастливы, обещаю! В дверях кухни появился Кривицкий, которому не понравился шум в коридоре. Он успел заметить, как Павлова спихивает с себя руки мужа, пытаясь оттолкнуть его. Мешать разговору он не хотел, но был готов прийти на помощь и вышвырнуть Павлова вон, если это понадобится. – Шёл бы ты, Коля, туда, откуда приехал! – с отвращением заявила женщина, пытаясь отойти, но Николай все цеплялся за нее, бормоча слова о любви и желании исправиться. Ни одному слову Ирина не верила, да и осознала уже, насколько ей опротивел и их брак, и сам Павлов. – Глупая, ну что ты говоришь, – Павлов поднялся с колен, бросившись вслед за отходящей от него Ириной. – Я же знаю, я у тебя единственный, тебе без меня плохо! Ну наговорила в тот раз в сердцах, я сам виноват. Я же знаю, как все на самом деле. Ну давай все вернём? Он обхватил ее руками со спины, сжимая в объятьях. Поразительно, насколько существенную разницу сейчас ощущала Ира: десять минут назад она таяла в руках Кривицкого, сейчас же ее кожа словно покрывалась льдом в местах, к которым прикасались ладони Павлова. Она пыталась вывернуться, заодно стремилась задеть мужа словцом покрепче, но Коля был настойчив в своём решении вернуться в семью, он всеми силами пытался убедить Ирину в правильности своего решения и в необходимости возобновления их отношений. Его руки скользили по телу жены, пока он бормотал о том, что все осознал, что ему с другой плохо, а с Ирой было, как оказалось, хорошо. Везде и во всем хорошо. Когда широкая ладонь легла на низ живота Ирины, а влажные губы прижались к открытому участку кожи на ее шее, Павлова вскрикнула и с двойной силой стала вырываться из крепкого хвата Николая. В тот же момент Геннадий Ильич вышел из своего укрытия, сжимая кулаки. Сейчас он считал свое вмешательство необходимым. Несмотря на то, что он сейчас находился в квартире законного супруга Ирины. Несмотря на то, что их конфликт и измена Павлова должен был быть между ними двоими. Но Ирина теперь была его женщиной. Он всю жизнь любил ее. Он считал, что в данной ситуации «не его дело» было очень даже «его делом». Когда стальная хватка руки Гены отцепила Николая от Ирины, а грозный взгляд карих глаз встретился со взглядом Павлова, мужчина, не ожидавший появления хирурга, попятился к двери сам. – Т-ты?.. Взгляд обежал недвусмысленную картину: Кривицкий, уже вставший рядом с Ирой и приобнявший ее за талию, выглядел взъерошенным. След недавнего возбуждения ещё не сошёл, оставаясь небольшой выпуклостью в зоне паха, натягивая ткань легких брюк. Лицо, как и у Ирины Алексеевны, подернуто румянцем. В голове Павлова пазл сложился. Ирина вовсе не рыдала тут в одиночестве… – А я смотрю, ты тут времени даром не теряла, – презрительно протянул Николай. – Вот только не смей меня осуждать! – Ира резко подняла голову, посмотрев на мужа сверху-вниз. Взгляд колкий, раздраженный. Павлов покачал головой: – Ещё скажи, что с этим, – он кивнул на Кривицкого, – вы совершенно случайно на днях обрели друг друга. Что бы сказал наш сынок, увидев вас сейчас? Мужчина зацокал языком. – Да, Ирина, что ты всегда умела – так это меня удивить. – Вот только Артема не надо впутывать. Ирина Алексеевна поджала губы. Упоминание сына всегда с тоской отзывалось в душе женщины. Он жил в Германии, звонил и приезжал редко. Кажется, с отцом он говорил даже чаще, чем с ней самой. «Конечно, ведь ты же па-апочка», – всегда раньше говорила Ирина мужу. Она всегда думала, что Колю Артём любит сильнее. Больше тянется к нему, хочет быть похожим. Это вызывало лёгкие уколы ревности, Ира всегда мечтала, чтобы с такой же безусловной любовью Тёмка относился и к ней самой. Нет, он, конечно, ее любил тоже. Но отец, который частенько был занят (теперь уж Ира не понимала, работой ли или любовью на стороне) и лишь иногда одаривал Артема теплом и вниманием, для него был божеством. А мать, постоянно носящуюся с ним, как с маленьким, юноша воспринимал как само собой разумеющееся. – Я хочу развод. Она произнесла эту фразу твёрдо и уверенно. Устало закрыла глаза. Неестественно выпрямленная спина, вздернутый подбородок, сжатые в тонкую ниточку губы – вот весь портрет вымотанной отношениями с мужем Ирины Алексеевны. До ее слуха донеслось, как с хлопком закрылась входная дверь. Кривицкий крепче прижал Иру к себе, уткнувшись носом в ее затылок. Он молчал, желая дать ей время. Укачивая ее на руках, он тонул в аромате жасмина и слышал, как тихонько всхлипывает, позволяя себе поплакать, его любимая девочка…