low stage

            Нингуан смахивает влажную челку, прилипшую ко лбу, в сотый раз проклиная невероятную жару, настигшую Сиэтл. Кажется, это первый раз, когда находиться на улице для нее действительно сложно. Воздух горячий и сухой, солнце нещадно палит головы несчастливцам, осмелившимся выбраться из своих домов.       Нингуан еще раз заглядывает в список продуктов, которые Бэйдоу попросила купить. Сегодня она захотела приготовить мексиканскую пасту по рецептам своей матери, хотя Нингуан подозревает, что здесь что-то большее, чем просто вкусный ужин. Может быть, он будет немного… романтическим?       Признаться, она немного разочарована, что в тот вечер дальше невинных поцелуев и объятий не зашло. Возможно, Бэйдоу собирается исправить это сегодня?       Нингуан фыркает, саркастически закатывая глаза. Ей уже мало просто присутствия Бэйдоу рядом с собой. Контакт для нее намного более значим. Хотя она не отрицает, что маленькие улыбки и безостановочный флирт действуют на нее безотказно, намного больше ей нравится держать Бэйдоу за руку, целовать ее, обнимать и валяться с ней в постели.       Пока Нингуан ходит между рядов в супермаркете, попутно складывая в корзину ингредиенты для пасты, Бэйдоу пишет ей маленькие шалости. Нингуан просит не отвлекать, но глупая влюбленная улыбка все-таки растягивается на ее лице.       Нингуан, наверное, никогда не была так счастлива. Бэйдоу теперь рядом, Бэйдоу обнимает ее и целует. От этого факта у нее кружится голова, а щеки начинают болеть от неконтролируемой улыбки.       Бэйдоу, Бэйдоу, Бэй…       — Как думаешь, длиннозерный рис подойдет для роллов?       Нингуан резко оборачивается, пребывая в состоянии откровенного шока. Чайлд усмехается, потряхивая упаковкой риса перед ее лицом.       — Нет? Тогда круглозерный, — он пожимает плечами, а Нингуан чувствует, что сердце вот-вот выскочит из груди — бьется слишком часто и чрезмерно громко.       Видел ли он их переписку? Переписку, наполненную слащавым флиртом и фотками Бэйдоу, ждущей своей очереди в парикмахерской?       — Что ты здесь делаешь? — Нингуан нервным движением руки поправляет болтающуюся на плече сумку.       — Ты мне не рада?       — Нет.       — Ты разбиваешь мне сердце, сестра. У меня, между прочим, для тебя подарок, — Чайлд безобидно хмыкает, растягивая губы в нелепой улыбке.       — Какой? — Нингуан осторожно подходит ближе. Аромат его одеколона тут же ударяет в нос, заставляя ее неприязненно поморщиться. Если запах Бэйдоу — точно такого же мужского одеколона — она просто обожает, то с Чайлдом совсем другая история.       — Бесплатная фотосессия для тебя, — видя, как приподнимается бровь Нингуан, Чайлд лезет в карман брюк, вынимает телефон и заходит в галерею. — Или для вас.       Глаза Нингуан непроизвольно расширяются. Чайлд листает фотографии одну за другой, наблюдая за ее реакцией.       Вот они с Бэйдоу держатся за руки у торгового центра, вот Нингуан улыбается ей в ответ, смущенно покраснев. Последний снимок в большой коллекции Чайлда заставляет Нингуан шокировано раскрыть рот.       Нингуан целуется с Бэйдоу у здания колледжа.       — Откуда это у тебя? — взволнованно спрашивает она, нахмурив брови. Она была настолько увлечена Бэйдоу, что даже не заметила пристального внимания со стороны.       — Красивый кадр, да? Тебе скинуть? — Чайлд коротко усмехается и возвращает телефон в карман. — Мне тоже нравится. И маме, наверное.       Нингуан замирает, покусывая щеку изнутри. Ее руки подрагивают, а живот сводит неприятным спазмом. Чайлд выглядит слишком серьезным, чтобы его слова в итоге оказались дурацкой шуткой, и это пугает ее больше всего.       Нельзя, чтобы мама узнала об этом. И что Нингуан, вообще-то, лесбиянка, сохнущая по мускулистой сильной Бэйдоу, ей тоже знать нежелательно.       — Что ты хочешь?       — А?       — Что ты хочешь от меня? — она оборонительно складывает руки на груди, готовая защищать себя и Бэйдоу, если потребуется. Даже если мама захочет — а она непременно захочет — разрушить их хрупкие отношения, Нингуан костьми ляжет, но не отступит.       — Да ничего мне от тебя не надо, — Чайлд неловко ведет плечом, встречаясь с гневным взглядом старшей сестры.       — Врешь. Если тебе ничего не нужно, зачем показываешь мне эти фотографии? Что ты хочешь? — Нингуан злостно тыкает его сведенными пальцами под ребром, отчего он вздрагивает, обиженно прижимая ладонь к ужаленному боку.       — Нам нужно поговорить, — Чайлд неожиданно серьезно хмурит светлые брови. — Не здесь.       Хочет поговорить? Возможно, это будет их последний разговор перед неизбежным концом и напрочь разрушенными отношениями с матерью. Нингуан думает, что это уже никак не повредит.       — Хорошо. Где?       Так не присущая ему серьезность сменяется на гадскую ухмылку.       — В моей новенькой тачке, конечно же.       Нингуан тяжело выдыхает, сдерживая острое желание хлопнуть себя по лбу. ———       На улице их терпеливо ждет блестящая скоростная «крошка», как выразился Чайлд. В черном сверкающем кузове, с ассиметричными дисками и не менее крутым спойлером она вызывает в Нингуан жгучую зависть и обиду. Родители решили раскошелиться для своего любимого ребенка, плюнув на Нингуан.       — Моя детка, — Чайлд любовно поглаживает боковое зеркало, а после вынимает из кармана тряпочку, протирая металл от невидимых следов пальцев. — Ее зовут Челси, но я могу называть ее Нингуан, если ты хочешь.       — Нет, спасибо… — Нингуан закатывает глаза, распахивает дверь и садится на переднее сиденье, уныло разглядывая богатый салон автомобиля. — О чем ты хотел поговорить?       — Покатаемся? — она коротко кивает, и машина тут же глухо рычит, трогаясь с места. Некоторое время они едут в полной тишине, и прежде чем Нингуан решается разрушить ее, Чайлд откашливается, останавливаясь на светофоре. — Итак, тебе нравится Бэйдоу?       Нингуан хочется непременно ответить, что «нравится» это не самое подходящее слово. «По уши втрескалась» звучит куда более подходяще, но она об этом ни за что не расскажет.       — Зачем ты спрашиваешь? — Нингуан усердно делает вид, что этот нелепый разговор ее вовсе не интересует, когда на самом деле внутри нее бушует пожар.       — Твой ответ может в корне изменить ситуацию.       — Я надеялась, что ты не такой тупой, — встречаясь с непонимающим взглядом брата, Нингуан вновь закатывает глаза, удивляясь его неумению мыслить логически. — Фотографии.       — И?       — Мы целовались, тупица. Я не целуюсь со всеми подряд.       — И каково это?       Нингуан непонимающе поднимает брови, разворачиваясь в кресле. На лице Чайлда появляется слабое смущение, и он тут же открывает окно, аргументируя свой румянец ужасной жарой.       — Ты не знаешь каково целоваться? — ее светлые брови ползут на затылок, когда он делает неопределенный жест рукой.       — Не то чтобы… Каково это с девчонкой?       — Э-э… Вкусно? Сладко? Ее губы мягкие и очень нежные… — Нингуан неуверенно косится в его сторону, прежде чем мечтательно прикрыть глаза. В мыслях тут же услужливо всплывает Бэйдоу, развалившаяся на кровати, потягивающая энергетик и с удовольствием мычащая что-то невнятное. — Бэйдоу очень красивая… Она напоминает мне греческую…       Нингуан резко замолкает, когда в ее голове начинает выстраиваться логическая цепочка. С чего бы это бабнику Чайлду спрашивать, каково целоваться с девчонкой? Она переводит взгляд на задумчивый профиль брата, и внезапное понимание настигает ее раньше, чем он успевает что-либо сказать.       — Из всех людей об этом спрашиваешь именно ты? Ты не знаешь?       — Знаю, конечно, просто спросил…       Нингуан недоверчиво качает головой, решая перевести тему разговора. Она все равно не добьется от него ответа сейчас.       — Так о чем ты на самом деле хотел поговорить?       — Бэйдоу симпатичная, — вдруг говорит Чайлд, и Нингуан хмурит брови. Это не то, что она ожидала от него услышать, и это вызывает в ней жгучее чувство собственника.       — Да, и она моя.       — Я не претендую, — он вскидывает руки в знак капитуляции и неловко усмехается. — Тусуйся с Бэйдоу. Только если ты хочешь, чтобы я молчал…       Нингуан понимает, что возвращается тот самый Чайлд, которого она не переносит всеми фибрами души. Она ожидает всего, смотря в его хитрые прищуренные глаза, но только не этого:       — Познакомь меня с Чжунли.       — Зачем?       — Очевидно, — Чайлд взмахивает рукой, проезжая светофор. — Он мне нравится.       Челюсть Нингуан, кажется, мгновенно оказывается на полу.       Определенно, это станет началом конца. ———       Возвращается в колледж Нингуан с необычно приподнятым настроением. Она ни за что бы не подумала, что любимый братец окажется игроком ее же команды. Никаких флажков, никаких знаков, даже самых неочевидных подсказок на самом деле не было.       Открывая дверь комнаты Бэйдоу, она чувствует, как на душе становится внезапно легко, словно груз на плечах, отягощающий ее существование, наконец упал. Если бы она только раньше узнала, что Чайлд — примерный младший сын — просто безрассудный мальчишка…       — Нингуан? — Бэйдоу появляется из-за двери, широко улыбаясь и раскрывая руки в ожидании объятий. Нингуан распахивает глаза, наступая на заднюю часть кроссовки ногой, чего она бы точно себе не позволила в английском доме.       — Бэйдоу, ты… — она подходит ближе и кладет ладонь на ее румяную щеку. — Тебе очень идет.       — Я знаю, — Бэйдоу довольно улыбается, ластясь к ее прикосновением, как котенок ластится к матери. Ее блестящие каштановые волосы стали существенно короче, — едва достигают ключиц — челка аккуратно подстрижена и больше не лезет в глаза. На брови теперь красуется выбритая светлая полосочка. — Смотри, — Бэйдоу собирает руками высокий хвост, и Нингуан охает — ее виски сбриты и вместо густых прядей — короткая щетина.       — О Боже…       — Не нравится?       Нингуан качает головой, вызывая у Бэйдоу вздох облегчения, и прижимается губами к ее подбородку — это все, до чего она может достать, не поднимаясь на носочки и не подпрыгивая.       — Тебе очень идет.       — Спасибо, я бы нарастила их обратно, — она указывает на свои виски указательным пальцем, наморщив нос. — Если бы тебе не понравилось.       — Мне нравится. Ты очень красивая, — Нингуан улыбается, поглаживая бархатную кожу ее оголенного плеча пальцами. — Я купила все, что ты просила.       Бэйдоу кивает и забирает из рук Нингуан пакеты с ингредиентами.       — Итак, сегодня мы готовим мексиканскую пасту по рецептам моей мамы.       Нингуан сидит на диване, играясь с подушкой, покрытой стразами. Бэйдоу собрала волосы в пучок, и Нингуан никак не может отвести от нее взгляда. Она такая очаровательная, что у нее невольно щемит в груди.       Даже если бы Бэйдоу вернулась из парикмахерской совсем без волос, она думала бы то же самое. Хотя, наверное, перед этим выцарапала бы парикмахеру, осмелившемуся состричь ее прекрасные волосы, глаза.       — Сначала нужно сделать томатную пасту. Помидоры, чили…       — Я встретила одного человека.       — Какого человека? — спрашивает Бэйдоу, не отрываясь от нарезки овощей.       — Чайлд. Мой брат, если ты его помнишь, — Нингуан старается не смотреть на перекатывающиеся рельефные мышцы предплечий. Получается, откровенно, не очень.       — Тот, от которого мы сбежали в кафе?       — Да. Какие ассоциации он у тебя вызвал?       — Вообще-то, не знаю. Хитрый жук, — она виновато улыбается. — Ты ведь не обижаешься?       Нингуан саркастично качает головой. Ей на самом деле все равно. Если кто-то думает, что брат и сестра всегда одно целое, он глубоко ошибается.       — Он похож на гомофоба. Ну, мне так показалось, хотя я с ним даже не общалась.       — В этом все дело…       Бэйдоу заинтересованно приподнимает бровь.       — Всю жизнь я считала его таким же, как моя мать, приверженцем традиционных, — Нингуан показывает кавычки пальцами. — Отношений.       — Разве не так?       — А сегодня я узнала, что все это время он сох по Чжунли.       На секунду в комнате воцаряется молчание, прежде чем Бэйдоу разражается громким смехом. Она смеется, и Нингуан вдруг самой становится смешно. Просто невообразимо, как странно все получается. Цзэнь Ши, настойчиво оберегавшую Чайлда от гомосексуальных наклонностей сестры, наверное, просто порвет.       — Что скажет твоя мама? — Бэйдоу утирает слезу, скользнувшую по щеке то ли от смеха, то ли от лука. — Она же против всего этого.       — Покричит, побросается тарелками… — Нингуан весело пожимает плечами, помахивая блестящей подушкой. — Но в любом случае ей придется нас принять. Или она может попытаться родить себе нового ребенка, у которого не будет возникать желания поцеловать человека своего пола.       — Хочешь поцеловаться?       Нингуан кивает и поднимается с плюшевого дивана. Она никогда не устанет целовать губы Бэйдоу, сладкие и вкусные, как самый сочный персик. Бэйдоу аккуратно отстраняет ее от себя, и Нингуан возмущенно хмурится.       — Паста сгорит. Не обижайся, детка, — Бэйдоу напоследок чмокает ее в губы и продолжает шинковать помидоры. — Так что там с Чайлдом?       Нингуан возвращается на диван и хватает излюбленную подушку.       — Попросил меня познакомить его с Чжунли взамен на молчание.       — А сам он не может к нему подойти?       — Ты что, Бэйдоу… — Нингуан закатывает глаза, как будто это что-то само собой разумеющееся. — Он стесня-я-ется.       Бэйдоу снова заливисто хохочет. ———       — Вкусно?       Нингуан одобрительно мычит, накручивая лапшу вилкой. Паста действительно получилась очень вкусная: нежная, в меру острая. Хотя то, как Бэйдоу обильно перчит свою порцию, заставляет глаз Нингуан задергаться.       — Ты говорила, что предел твоих способностей — жареные яйца.       Бэйдоу самодовольно усмехается, опуская перечницу на стол.       — Ну, может быть, еще мамина паста.       Нингуан переводит внимательный взгляд на Бэйдоу, сосредоточенно выбирающую из тарелки оливки. Язык кусает немой вопрос: почему всякий раз, когда Бэйдоу упоминает свою маму, она становится такой тихой и задумчивой?       — Бэйдоу, — Нингуан откладывает вилку в сторону, прочищая горло. Раз уж она теперь рядом с ней, разве будет лишним узнать об этом? — Расскажи о своей семье? Если, конечно…       — Все в порядке, — Бэйдоу одобряюще улыбается и складывает руки под подбородком, склонив голову. — Мне жаль, что я, наверное, порчу тебе настроение.       — Нет, все хорошо. Ты можешь рассказать мне, что тебя беспокоит.       — Не думай, что там какая-то трагическая история, — Бэйдоу морщится, качая головой. — Я просто слишком давно их не видела, вот и все.       — Где живет твоя семья?       — В Мехико.       — Но Мексика совсем недалеко, — Нингуан указывает на свой телефон, подразумевая навигатор. — Ты можешь съездить к ним.       — На это нужно время, которое всецело поглощает учеба.       — Ты знаешь, что можешь взять учебный отпуск, — Нингуан завязывает волосы в тугой хвост и продолжает: — Как минимум на неделю, если подпишешь заявление.       — Мне бы не хотелось пропускать занятия у Брауна, — Бэйдоу отпивает молочный коктейль из кружки. — И это значит, что тебя не будет рядом. Что я буду делать?       — О, Бэйдоу, — Нингуан поднимается со стула и подходит к ней вплотную, кладя ладони на ее твердые плечи. Бэйдоу тянет ее на себя и усаживает на свои колени, обхватывая за талию. — Я буду тебе писать. Каждый день. Присылать фотоотчет, — улыбка сползает с лица Нингуан, когда Бэйдоу раздосадованно поджимает губы.       — Кто мы, Нингуан?       Слова ударяются о барабанные перепонки Нингуан, отражаясь эхом в опустевшей черепной коробке. Этим вопросом Бэйдоу ставит ее в тупик. Все, о чем она так много думала, вылетает из головы, оставляя место для звенящей тишины и гулкого биения сердца.       Нингуан слишком много размышляла над этим, не спала ночами, воссоздавая образ Бэйдоу — красивой до ужаса, сильной, мягкой — в своих беспокойных снах. Она хочет целовать ее вечно, обнимать, прижиматься к груди, слушая размеренный стук ее нежного, как бы Бэйдоу не сопротивлялась, сердца.       — Я не знаю, Бэйдоу, — Нингуан чувствует, как хватка на ее талии становится слабее, а в выразительных глазах напротив появляется гнетущее разочарование. Тогда Нингуан сама прижимается ближе, цепляясь за твердые мышцы. — Но ты мне очень, очень нравишься. И я хотела бы быть с тобой. Твоей девушкой.       Нингуан наконец говорит эти слова, и на душе мгновенно становится легче. Тиски, до этого плотно сжимавшие сердце, ослабляются, прежде чем со стуком разбиться о землю.       — Нингуан… — Бэйдоу утыкается в ее грудь, шумно втягивая воздух. Нингуан целует ее в выстриженный висок, называя Бэйдоу «своей девочкой». Нежной, как весеннее цветение сакуры. — Поехали со мной? — Бэйдоу робко приподнимает голову. — Я познакомлю тебя со своими родителями.       Нингуан перебирает выпавшие из хвоста пряди волос, проводит кончиками пальцев по тыльной стороне шеи, касается часто бьющейся синеватой жилки, прижимаясь губами к поддельному шраму на брови.       — Они не будут против?       — Нет, — Бэйдоу прикрывает глаза, вдыхая запах тела Нингуан. — Они принимают меня такой, какая я есть. И ты понравишься моей маме.       — Почему? — Нингуан тихо хихикает, наблюдая за краснеющими щеками Бэйдоу.       — Потому что ты нравишься мне. ———       Нингуан смотрит на Бэйдоу снизу вверх, лежа на ее бедрах. Она увлечена просмотром какого-то баскетбольного матча — периодически выкрикивает незнакомые Нингуан фамилии, хмурит брови и победно хлопает в ладоши, когда кто-то из команды, за которую она болеет, в очередной раз забивает трехочковый.       После душа Бэйдоу выглядит еще более очаровательно: растрепанные влажные волосы, растянутая футболка, пахнущая стиральным порошком, короткие домашние шорты и простые однотонные носки. Нингуан поднимается и садится на колени Бэйдоу к ней лицом, просунув голову под ее подбородком. Бэйдоу тихо хихикает, поглаживая ее по узкой спине, запутываясь пальцами в светлых прядях и целуя в макушку.       — Ты всегда такая любвеобильная? — улыбаясь, протягивает она. Нингуан крепче прижимается к ее груди, ластясь к нежным прикосновением горячих ладоней.       — Только с тобой. Я буду скучать по твоим зеленым кончикам.       — Хочешь, я покрашу их снова?       Нингуан с усмешкой качает головой. Вместо ответа она целует ее, не в силах насытиться вкусом ее бархатистых губ — грушевая гигиеническая помада и сладкий чай.       — Там важный матч, Нингуан, — выдыхает Бэйдоу в поцелуй, позволяя своим рукам путешествовать по ее телу.       Нингуан недовольно стонет, закатывая глаза. Она бы обязательно добавила что-нибудь колкое, но единственное, чего ей сейчас действительно хочется — быть так близко к раздражающе очаровательной Бэйдоу, насколько это вообще возможно. Нингуан ныряет под ее футболку, игнорируя возмущенный возглас сверху, и с разочарованием понимает, что на Бэйдоу спортивная майка.       — Ты носишь майки после душа? — непонимающе спрашивает она, играясь с краем темного белья. Тепло сильного тела согревает не хуже, чем домашний камин, а запах, присущий только Бэйдоу, успокаивает и едва не усыпляет, как маленького ребенка.       — Никакого разврата, Нингуан, — усмехается Бэйдоу, поддерживая ее под поясницей.       Они снова целуются — горячо, но чересчур нежно и трепетно. Нингуан зажмуривается от удовольствия — целовать Бэйдоу ей никогда не надоест.       С исцелованных губ срывается стон, Бэйдоу шепчет какую-то ерунду, мягко надавливая на ее затылок и углубляя поцелуй.       Нингуан кажется, что она вот-вот…       — НИНГУАН!       Они испуганно вздрагивают, входная дверь распахивается и с грохотом врезается в стену. Нингуан шипит проклятия, выпутываясь из плена футболки Бэйдоу, однако Бэйдоу тоже слишком ошарашена и перепугана, чтобы перестать двигаться и дать Нингуан выбраться.       — Убери руки, руки! — дыхание учащается, когда шаги за дверью комнаты становятся громче. — Да не дергайся!       — Joder si!       Когда Нингуан наконец выпутывается из футболки и судорожно вскакивает с кровати… впрочем, становится уже поздно. Мама смотрит на нее испепеляющим взглядом, полным презрения, невысказанной обиды и всепоглощающей злости.       — Ты… — от Нингуан не укрывается то, как потряхивает ее руки, когда Цзэнь Ши указывает на нее когтистым пальцем. — И ты!       Бэйдоу медленно поднимается с дивана, совершенно не понимая, что вообще, черт возьми, происходит.       Господи, думает Нингуан, почему это должно было произойти именно сейчас?       — Что ты здесь делаешь, мама?       — Нет, это что ты здесь делаешь?! — Цзэнь Ши гневно взмахивает рукой, едва не топая от переполняющей злости. — Лживая наглая девчонка! Я доверяла тебе, разрешила учиться в этом жалком колледже! И ты отплатила мне… ЭТИМ?       Нингуан хочется загородить собой Бэйдоу, спрятать ее от матери — пусть это даже будет смешно, ведь Бэйдоу едва не на две головы выше нее.       Нингуан просто не хочет, чтобы Бэйдоу называли обидными словами.       Бэйдоу ведь самое лучшее, что с ней когда-либо случалось.       — Ты никогда не знала меня по-настоящему, — Нингуан косится на застывшую Бэйдоу. Конечно, она в шоке — в ее квартиру, в ее дом неожиданно ворвалась безумная кричащая женщина, которую она даже не знает. — Все не так, как ты думаешь.       — Хочешь сказать, что ты не лесбиянка? Тогда что ты забыла у нее на коленях? Да я только что наблюдала, как вы целовались!       — Мама, прошу, успокойся, — от волнения и насыщающего кипящую кровь адреналина подрагивают руки. Внутри разжигается пожар, тлеет горящими угольками и больно царапает стенки грудной клетки.       — Как мне быть спокойной, когда моя дочь занимается смрадом? Это пошлость! Грех! — Цзэнь Ши активно жестикулирует, светлая челка от усердия спадает на лоб. — Я столько сил в тебя вложила!       — Мама, давай выйдем и спокойно все обсудим… — Нингуан невесомо касается напряженной ладони Бэйдоу, безмолвно умоляя ее молчать, чтобы не злить и без того разъяренную женщину. — Только не кричи.       — Нам нечего обсуждать, Нингуан, — она качает головой, с упреком поджимая губы. Между ее тонкими аристократическими бровями залегает глубокая складка, а в уголках глаз образуются морщинки. — Я поняла тебя. Я все поняла.       Нингуан хочется истерично рассмеяться, потому что эта женщина — ее кровный родитель, который по определению должен хоть немного разбираться в чувствах своего ребенка, пусть даже Нингуан давно прошла этап беззаботного детства — на самом деле никогда ничего не знала о ней.       Цзэнь Ши выходит из квартиры Бэйдоу, демонстративно хлопнув дверью. Нингуан тяжело дышит, разочарованно проводит холодными ладонями по щекам и зажмуривается, больно закусив губу.       Все это возвращает ее в детство, где она была зеленым отроком и постоянно спрашивала у себя: почему мама такая? Почему Тарталью она любит больше? Думать, что ей единственной на свете так сильно не повезло с матерью — колючей, злой и чрезмерно придирчивой — простительно, когда ей двенадцать лет.       Нингуан двадцать три.       Всю свою сознательную жизнь она копила в себе негативные эмоции, которым внутри хрупкой девчонки изо дня в день становилось тесно. Ком из горючей смеси стягивал в груди, не давал полноценно дышать, свербил в подкорке.       Самообладание Нингуан трещит по швам.       Бэйдоу в недоумении остается позади — Нингуан бросает ей короткое «останься» и вылетает из квартиры, после неожиданного визита матери пропитавшейся темной энергетикой.       — Ты никогда не знала меня.       Цзэнь Ши оборачивается, уголки ее губ растягиваются в усмешке.       Нингуан — бомба замедленного действия, разгорающийся пожар, ураган, уничтожающий все на своем пути.       — Ты никогда не слушала меня и не желала слушать, — она спускается по лестницам, подходит ближе, но держится на расстоянии — не ближе десяти футов. — «Нингуан все равно, ей безразлично, ей без разницы» — вот что ты всегда имела в виду.       Кончики пальцев пронзает электричеством, внутри вибрирует что-то темное, поглощающее здравый смысл — оставляет лишь спутанное сознание, заволоченное туманной дымкой.       — И я молчала, потому что не хотела разочаровать тебя еще больше, — слова царапают горло. Нингуан дрожащей ладонью утирает капельку пота, скользнувшую по виску. — Чайлд всегда был твоим любимчиком. Ты выделяла его, ставила в пример, хотя примером должна была быть я.       Нингуан понимает, что звучит как обиженная школьница, и тут же осекается, мысленно давая себе звонкую пощечину. Ей нужно сохранить жалкие крупицы растоптанной матерью гордости.       — Ваше существенное различие в том, что Чайлд слушает мать, — Цзэнь Ши сужает глаза, и от ее ледяного тона Нингуан внезапно теряет всю свою уверенность, чувствует себя вновь маленькой и беззащитной. — И не водится с такими, как эта твоя…       — Ее зовут Бэйдоу, — твердо чеканит Нингуан. Наверное, у нее какое-то расстройство, потому что она снова готова на подвиги. Кулаки сжимаются с новой силой, ногти впиваются в мягкую кожу ладоней, оставляя красные следы. — Не смей говорить про нее гадости.       — Осторожнее со словами, Нингуан, — опасно говорит мама, и Нингуан, несмотря на огнедышащую жару, обдает холодом. — Посмотри на свою Бэйдоу. Она же типичная уличная оборван…       — Замолчи!       Нингуан тяжело дышит, из последних сил стараясь восстановить самообладание.       — Не смей так говорить про нее!       Руки подрагивают то ли от злости, то ли от адреналина, кипящего в крови.       — Не смей даже называть ее имени!       Пульс учащается, а бешено стучащее сердце вот-вот проломит грудь. У Нингуан от всего этого голова идет кругом, перед глазами скачут цветные звезды, мир вокруг замолкает.       Контрольный.       Бомба взрывается.       — Мне надоели твои правила, твои чокнутые заскоки, дурацкие английские традиции, я ужасно ненавижу себя за то, что терпела тебя все это время, потому что ты просто…       И прежде чем Нингуан успевает сказать то, о чем потом пожалеет, и что нельзя будет исправить так просто, Цзэнь Ши улыбается.       Не ядовито, не хищно, не опасно. Улыбается по-доброму, как улыбаются, наблюдая за маленькими детьми.       — Тише, тише, — мягко говорит мама, и Нингуан в полной растерянности застывает. — Ты молодец.       Она пытается выдать что-то вразумительное, но получается лишь открывать и закрывать рот, нахмурив брови. Цзэнь Ши подходит ближе — Нингуан даже не думает отступить назад — и обхватывает ее пылающие от злости щеки, нежно поглаживая кожу большими пальцами.       — Правильно, за свое счастье нужно бороться. Я поняла, что тебе важна твоя Бэйдоу. Ты доказала это, — мама с гордостью щиплет ее за щеку, отчего Нингуан недовольно морщится, но не уворачивается. Ей все еще не верится, что это происходит наяву, а не в ее мечтательном сне. — А ты правда безумно влюблена в эту девчонку, как и говорил Тарталья.       — Но… — Нингуан болезненно морщится. Ее голова, кажется, вот-вот взорвется.       — Он все мне докладывал. И я видела ваши фотографии, — Цзэнь Ши смахивает челку с ее лица, нежно похлопывая ее по щеке. — Я лишь хочу, чтобы ты не считала меня своим врагом и была счастлива, дочь. — тонкая бровь капризно ползет выше. — Однако «дурацких английских традиций» все-таки придется попридержаться. Жду вас на семейном ужине.       Уходя, Цзэнь Ши в последний раз оборачивается:       — Я даю добро. И на этом ужине хочу видеть свою племянницу.       Чека.       Запал.       Взрыв.