Я дышу, чтобы вымолвить имя твоё

Джейсону, наверное, следовало бы считать эту ночь паршивой. Он уснул в уличной одежде поверх покрывала, позволив себе прилечь «только на пару минут» и лишь каким-то чудом догадавшись перед этим снять обувь. Голова с утра была тяжёлой, лицо — отёкшим, а мысли — путанными. Колчек чувствовал себя несобранным, грязным и чертовски голодным. Но всё это сглаживали две вещи. Во-первых, со дня судьбоносной вылазки это была первая его ночь без кошмаров. Под тяжестью навалившегося сна Джейсон видел лишь расслабляющую тьму, наконец позволившую ему хоть немного отдохнуть, не вскакивая в заполошной панике каждые пятнадцать минут. Во-вторых, первым, что он почувствовал, едва приоткрыв глаза, стал сладковато-сливочный запах, наполнивший выбранную им спальню через распахнутую настежь дверь. Закрывать её минувшим вечером Колчек не стал, из расчёта забежать в душ хотя бы на пять минут. Салим не закрыл её тоже, но, судя по погашенной потолочной лампе, заглянул к Джейсону, чтобы выключить свет. Со стороны гостиной комнаты, смежной со студийной кухней, едва различимо доносились шорохи шагов и клацанье посуды. С трудом поднявшись — ноги после минувшей длительной поездки и долгожданного отдыха казались ватными, — Колчек потянулся, хрустнув плечами, и неустойчиво двинулся на выход из спальни. Он уже знал, что увидит там, но всё равно собственным глазам верилось слабо: стол был засервирован посудой и приборами на двоих. Салим, стоя у плиты, готовил завтрак со столь напряжённым видом, словно сам по себе местный кухонный гарнитур оскорблял всё, что когда-либо было дорого его сердцу. Выражение это, впрочем, испарилось, стоило только Осману бросить взгляд в сторону коридора, ведущего к спальням. Мимолётно Колчек приметил, что даже в доме тот оставался закрыто одет и наглухо застёгнут — предплечья закрывали глухие рукава хлопковой рубашки, а горло пряталось за плотной каймой воротника. — Доброе утро, Джейсон, — мягко улыбнулся Салим. Колчеку оставалось только гадать, как его присутствие раскрылось столь просто и быстро, когда о нём не возвестил ни голос, ни даже звук шагов. — Это что, панкейки? — сощурившись, чтобы сдержать зевок, пробормотал Джейсон. — Американская еда… Когда ты научился их готовить? — Сейчас, — Осман невозмутимо пожал плечами, а затем, сняв левую руку с рукояти сковороды, указал на лежащий рядом на столешнице журнал, явно один из тех, которые порядочные домохозяева расстилали на полу в дождливые дни, чтобы их собакам было, где справлять нужду, не высовываясь на улицу. — Я ходил покупать продукты, пока ты спал, и добрая девушка на кассе дала мне это. Я подумал, тебе будет приятно, если я приготовлю что-нибудь, что ты привык есть по утрам. — Без обид, брат, американцы завтракают панкейками только в слащавом кино и проклятом Нью-Йорке. Там, откуда я, завтракать принято минералкой, алка-зельтцером и ненавистью к себе. — Тем не менее, Джейсон без лишнего промедления подошёл к кухонному островку и, склонившись над столешницей, впился взглядом в тарелку с уже готовыми блинчиками, горячими, плюшево пухлыми и обжаренными до равномерного золотисто-коричневого цвета. Словно в одной из излишне приукрашенных воскресных реклам. Колчек вздохнул в смеси восхищения и непередаваемой тоски. — Я нечасто говорю такие вещи, но, чувак, я бы отправился на край Света ради тебя. — О, мой герой, — Салим фыркнул и демонстративно сморщил нос. — Такими словами опасно разбрасываться. Не сочти за труд вместо «края Света» отправиться в душ. Ты пахнешь машиной. — Как пахнут машины? — опешил Колчек. — Очень плохо, — Осман покачал головой. — Как ты сейчас. — Ну да, блядь, конечно, раз ты готовишь блины, тактичным тебе быть ни к чему, — пробубнил Джейсон и, экспрессивно вскинув руки, попятился прочь с кухни, не спуская с Салима испытующего взгляда аж до самого коридора. Только там он удосужился развернуться и войти в ванную лицом вперёд. Проводив Колчека ответным взором, вызывающе игривым, Салим дождался, когда тот скроется за закрытой дверью, прежде чем обратить всё своё внимание к плите. Он ожидал, что вновь окаменеет, без стороннего наблюдения не имея причин для того, чтобы притворяться, будто всё нормально. Вот только вместо гробового молчания с его приоткрывшихся губ сорвался тихий, абсолютно самовольный смешок. Затем — ещё один. Поражённый, Салим второпях зажал собственный рот дрожащей рукой, боясь безвозвратно упустить крошечное, живое чувство, впервые за долгое время возникшее в нём. Без толку. Промелькнувшая в сердце весёлость, отчаянная и бледная, похоже, была то ли случайностью, то обычным эхом некогда полноводных эмоций. Осман поник. Ему было бы впору заплакать, но он не мог выдавить из себя ни единой слезы, не чувствовал покалывания в уголках глаз или даже жара разочарования на собственных щеках. Он лишился главного, что делало всех остальных людей людьми, но не был в состоянии даже скорбеть по этой утрате. Оглушительно пустой, Салим сосредоточил бесцветные мысли на готовке. По крайней мере, это могло принести хоть немного радости Джейсону, судя по тому, как сильно он расчувствовался прежде от обычного печенья. Не имея ни малейшего понятия о том, как помочь себе, Осман, во всяком случае, стремился помочь ему. Он лишь смутно представлял, какой беспорядок творился в голове и сердце Колчека. В противовес самому Салиму, Джейсон был полон эмоций, распирающих его изнутри, ярких, болезненных и иногда даже противоречивых. После всего, что он сделал, чтобы позволить Осману не брать оружие в руки снова, покой и забота были элементарным способом выразить положенную благодарность. Поэтому Салим не злился на Колчека за небрежную речь и грубоватые шутки. Всё равно сейчас ни слова, ни действия уже не могли задеть его окаменевшую душу. Раннее утро миновало бесшумно и быстро. Джейсон вышел из душа, босыми ногами оставив вереницу мокрых следов от ванной до своей спальни, и к завтраку заявился с невысушенной головой. Салим только тихонько посмеивался, наблюдая за тем, как фырчал и возмущался Колчек, отчаянно пытающийся одной рукой есть панкейки, а другой раз за разом зачёсывать назад выбивающиеся на лоб волосы. Со слипшихся от влаги прядей ему в тарелку падали редкие прозрачные капли. За фронтальными панорамными окнами, выходящими на открытый песчаный берег, догорали последние минуты рассвета, предвещавшие дневной зенит. Салим, сидящий лицом в сторону окна, то и дело поднимал глаза, чтобы заглянуть Джейсону за плечо на открывающийся за пределами дома вид. Его завораживал безбрежный простор и окрашенный густыми оттенками воздух. Всё это было чуждо ему, и в то же время Осман не мог найти в себе сопротивления для пленительных прикрас побережья. Неизбежно заметив его полное нежной тоски внимание к виду за окном, Колчек, кажется, несколько неверно истолковал происходящее и, самодовольно хмыкнув, предложил: — Пойдём купаться? Тарелки уже давно были пусты, в чашках почти иссяк успевший остыть утренний кофе. Салим, только поднявшийся из-за стола и собравший их с Джейсоном посуду, замер, как вкопанный, впившись в пол у себя под ногами лишённым эмоций взглядом. Благо, это продлилось всего один краткий миг. Колчек, кажется, не успел заметить его смятения, и Осман спешно вернулся к начатому, вместе с тарелками направившись к раковине. Слишком поздно он подумал о том, что этого вопроса, пожалуй, следовало ожидать. Если Салиму и было известно хоть что-то о местных социальных тенденциях, так это то, что Флорида была самым популярным местом в США именно для купаний в море. Усыпанная чистыми белёсыми пляжами, жаркая и давным-давно облагороженная, она ежедневно заманивала в воду сотни местных жителей и тысячи туристов. Для того, чтобы ощутить энтузиазм, вызванный в Джейсоне его же собственной идеей, Осману даже не пришлось оборачиваться. Он опустил посуду в мойку, отряхнул руки и отступил в сторону, развернувшись лицом в сторону стола. Уже собираясь сказать хоть что-нибудь, найти подходящий и своевременный предлог для осторожного отказа, Салим увидел то, чего не видел ещё ни разу до этих пор. Глаза Колчека сияли. Улыбался он, разумеется, и прежде, но впервые на его молодом лице не было видно даже тени мученической усталости. Её сменил лучезарный задор и совершенно мальчишеское предвкушение. Осман не смог выдавить из себя ни звука, чувствуя, как сердце его зашлось от внезапного проблеска уже почти позабытой радости, а тело, напротив, сковал холод постыдного страха. Это было слишком много. Чувства, противоречивые и яркие, нахлынули на него волной из неоткуда, чтобы затем почти сразу оставить, оглушённого и неподвижного, практически беспомощного. — Разве мы не должны встретить сержанта Кея и капитана Кинг? — через силу выдавил Салим. В подавленной безнадёжности его взгляд безостановочно метался по пространству кухни. — Не мы, но Эрик обязательно подорвался бы встретить их, если бы он только мог, — отмахнулся Колчек. — Вот только они не сказали, откуда и в какое точно время приедут. Всё, что мне удалось получить от них, это дату и «утром». Но у каждого из них есть адрес, так что, думаю, с таким гонором эти двое не пропадут, и мы можем просто маяться дурью до их появления. — Я хотел помыть посуду, — в последний раз попытался возразить Салим. То, как исказилось выражение лица Джейсона, настороженно и пытливо, отозвалось в его груди обжигающей вспышкой волнения. Колчек, лейтенант, самый близкий из офицеров к рядовой команде, умел читать людей. Он делал это по-своему, конечно, и всё же необычайно настойчивые для Салима возражения без внимания не оставил. Поэтому Осман, не желая нарываться на череду личных вопросов, за которыми, несомненно, стояли бы невразумительные для стороннего слуха ответы, поспешил отвести от себя подозрения: — Потом помою, да? — Купаться не любишь? — изогнул бровь Колчек. — Не люблю, — признался Салим без лишних уточнений. Под пристальным вниманием Джейсона он ещё несколько мгновений ждал очередного уточнения или даже прямых вопросов, но их не последовало. Вместо этого Колчек только хмыкнул и поднялся из-за стола, направившись прямиком в свою спальню, должно быть для того, чтобы переодеться. Вместе с облегчением, мгновенно окутавшим сжавшуюся в тревоге душу, Осман ощутил, что чужая небрежная отстранённость его… Задела. По возвращении из армии выбрав жизнь на побережье, Эрик, определённо, не промахнулся. Салим видел море и раньше, но только несколько раз, когда путешествовал с семьёй по Турции и Египту. Ирак был прославлен священными реками, купаться в которых, разумеется, строго запрещалось. Но даже на Средиземное море Мексиканский залив был совершенно не похож. Вода здесь была тёмно-синей, а не насыщенно-бирюзовой, и спокойной, практически без волн. Пушистые белые гребни начинали собираться в пределах дюжины ярдов от берега, а водная гладь, за линией рифа образовывающая тёмную полосу, не дрожала и не проседала шквальными ухабами, в мягких вибрациях перетекая шёлковым полотном. Берег, отведённый для территории базы отдыха, был безлюден и умиротворяюще тих. Колчек вытащил его из дома едва ли не силком, ведь сколь бы сильно Салима ни тянуло к прохладной воде и пряно-солёному воздуху, он опасался поддаться тревогам, некогда отступившим вместе с окончанием его юности. Он не стал переодеваться сам, оставшись в хлопковых штанах и камисе, рукава которого нехотя закатал всего лишь до середины предплечий, и не решался смотреть на Джейсона, покинувшего дом сразу в плавательных шортах. Отчего-то его вид вызывал в Салиме глубокое чувство смущения, хотя и на тех пляжах, где он бывал прежде, ему доводилось наблюдать множество людей в плавках и открытых купальных костюмах. Это было совершенно не его дело, как одевались или выглядели другие люди. Нет, суть его смятения, похоже, крылась в самом Джейсоне. Первой странностью, замеченной за присутствием Колчека, были пробуждавшиеся в сердце Салима искренние отклики, пропадающие из его жизни в обществе кого-либо другого или же без общества вовсе. Осман, впрочем, прилежно сохранял лицо, не желая втягивать Джейсона в собственные тревоги. Колчек и так сделал для него слишком много, фактически выдрав из капкана непрерывной войны, чтобы позволить Салиму сохранить связь с сыном и больше не брать в руки оружие. Без лишних промедлений Колчек кинулся в воду, оставив позади себя вереницу следов на заветревшемся за ночь песке. Ровный шелест волн, накатывающих на берег, разорвало бултыхание и плеск разлетающихся в стороны брызг. Порядком отставший от Джейсона Салим невольно приподнял руку, закрывая лицо, хотя от прибрежной линии до него не могло долететь ни единой капли. Это были не речные портовые пляжи Ирака, здесь вместо гальки, травы в заводях и глиняной пыли просёлочных дорог под босыми ногами Осман чувствовал мягкую и тёплую крошку белого песка. Он остановился на месте, поелозил стопами, зарывшись в прогретую утренним солнцем насыпь, и прикрыл глаза. Вдох за вдохом, полной грудью запечатлевал он этот момент, стараясь сохранить в сознании не только лишь краски пейзажа и блеск морской ряби, но и запах воздуха, и шёпот волн, гармония которых непрерывным тоном вливалась в плеск от хаотичных, полных воодушевлённого восторга движений Джейсона. — Ты так и будешь тут стоять? — голос Колчека раздался вдруг неожиданно близко, и Салим раскрыл глаза, тут же получив в лицо пригоршню солёной воды. — Ах! Джейсон, — закрыв лицо ладонями, Осман склонил голову и зашипел сквозь сжатые зубы, но он не успел даже толком выбраниться, прежде чем почувствовал плавный, и вместе с тем тяжёлый толчок под пояс. В следующий миг песчаный пляж ушёл у него из-под ног. Одним резким рывком Салима перевернули. — Джейсон! — Ты в Америке, — усмехнулся Колчек, звучно выдохнув в попытке не переусердствовать. Он выпрямился, и Салим ощутил размеренное давление под собственной грудной клеткой. Джейсон поднял его. Взял и поднял, закинув себе на плечи, одной рукой ухватив за локоть, а другой обвив правую ногу Османа под коленом. — Здесь мы зовём это «пожарный подъём». Учись прикладной мудрости или намокни. С трепетным ужасом Салим услышал, как внизу, под ним, зашумели волны, рассекаемые неспешно вальяжными шагами Джейсона. Колчек нёс его в воду, одетого и едва способного разлепить затянутые плёнкой солёной воды глаза. Желание вырваться и упасть, чтобы затем подняться на собственные ноги, Осман разумно подавил, понимая, что от этого лишь ускорит наступление собственной незавидной участи. Колчек баловался с ним, это было ничем иным, как невинной игрой, и устраивать из-за этого скандал или драку было худшей из возможных идей. Воспитавший сына Салим сталкивался с ситуациями похожего тона, но куда более инфернального содержания. Он не мог прямо сейчас объяснить Джейсону собственный страх, он даже себе не смог бы его объяснить… От грудной клетки и вдоль живота в льняной камис впиталась влага с чужих обнажённых плеч. Колчек смеялся, и Салим, взваленный ему на шею, чувствовал каждый его вздох, каждое мелкое подрагивание, пока они вдруг не стали бледным отголоском за холодом, коснувшимся голых стоп. Осман невольно дёрнулся, тут же ощутив, как хватка Джейсона сжалась крепче, а уровень воды достиг его щиколоток. — Джейсон… Джейсон, не надо, — взмолился Салим. Он только сумел толково проморгаться, убрав с глаз пелену лишней влаги, и уже замотал головой, увидев перед собой покачивающуюся водную рябь, как вдруг Колчек, пригнувшись, вскинулся рывком и скинул его прямиком в воду. Был оглушительный всплеск, за ним — темнота и охвативший содрогнувшееся тело холод. Не успев набрать в лёгкие достаточно воздуха, Осман развернулся в воде так быстро, как мог и, оттолкнувшись ногами ото дна, вынырнул, ошеломлённый. За резким, шумным вдохом последовал заполошный кашель. Сжавшись, зажмурившись и дрожа, Салим снова тёр обожжённые солью глаза под заливистый смех стоящего рядом Джейсона. Белоснежный камис намок и облепил тело. Пропитавшиеся влагой волосы, завихрившись, выбились на лоб. Едва сумев сфокусировать зрение, Осман вздыбил плечи и сложил руки на груди, словно стараясь казаться меньше и бесформеннее. Джейсон при виде этого вдруг притих, озадаченно склонив голову набок. Только сейчас он заметил, что что-то было не так, но не решался заговорить. Губы Салима, отчётливо побледневшие, дёрнулись в фальшивой улыбке. — Ну и шутки у тебя, — пожурил Осман. Развернувшись, он направился к берегу, но практически сразу услышал позади себя плеск. Джейсон шёл за ним в сторону отмели. — Ты не будешь купаться? — Нет, думаю, мне уже достаточно. — Да брось! — Колчек раздосадовано вскинул руки. — В чём дело? Плавать не умеешь? — Умею. — Боишься воды? — Не боюсь. — А что тогда? — нагнав Салима, Джейсон схватил его за плечо, желая остановить, но его ладонь тут же была сброшена одним резким движением. Осман застыл, пусто глядя на Колчека через собственное плечо. — Салим… Салиму хотелось отвернуться, выйти из воды и переодеться во что-нибудь сухое и более плотное. Промокшая одежда, облепившая тело, словно сдавливала грудь раскалённым железным обручем. И Осман уже открыл рот, чтобы объяснить Джейсону собственное недовольство, как вдруг понял, что не может выдавить ни единого упрёка. Колчек смотрел на него растерянно и беспокойно. Брови его были вздёрнуты, фигурный разрез губ — сжат в тонкую нить напряжения. Ведь он пошутил, всего лишь забылся в мимолётном, совершенно бесценном под болезненным грузом жизни моменте озорства. Испортить этот маленький шаг, сделанный прочь от всего страшного, трагичного и мучительного, что Джейсону когда-либо довелось пережить, значило бы своими руками толкнуть его в болезненный омут снова. При мысли об этом Салиму стало не по себе троекратно сильнее. То, что ему уже вряд ли можно было помочь, ещё не значило, что он не должен был быть добр с другими, тем более с теми, кто звал его другом. Черты Османа смягчились. Развернувшись к открытому горизонту Мексиканского залива, он уже сам приблизился к Джейсону, нарочно растянув момент, прежде чем вскинуть руки, до сих пор уязвимо закрывающие грудь, и со всей силы толкнуть Колчека спиной в воду. Глубина здесь была уже не такой большой. Завалившись назад, Джейсон успел подогнуть колени и сумел не упасть на спину, а просто с размаху плюхнуться в прибой сидя. Разомкнув губы и пропустив сквозь них полный возмущения вздох, Колчек сложил правую кисть лодочкой и со всей силы брызнул водой в сторону Салима. — Это война, лейтенант! — объявил Осман и самоотверженно кинулся на Джейсона, всё-таки повалив его в воду. Мир вокруг завертелся, сияя беспорядочными всполохами света в разлетающихся каплях солёной воды. Скорые вдохи чередовались с задержками дыхания, когда Салим и Колчек поочерёдно опрокидывали друг друга ничком или силой окунали под воду. Джейсон пихался без особой стратегии, Осман, в свою очередь, приноровился нырять и утягивать его вниз за ноги. К плеску прибоя и шуму заполошных вздохов прерывистыми трелями прибавился хохот. Едва успевая то сплёвывать, то проглатывать набивающуюся в рот воду, Салим пытался вывернуться из хватки Колчека, когда тот ухитрился схватить его не за руку или плечо, а за одежду, дёрнув на себя и крепко обвив руками, прижав спиной к собственной груди. Благо, Осман, не растерявшись, оторвал ноги от песчаного дна и взбрыкнул, вместе с Колчеком завалившись назад. Очередное падение в воду было столь же оглушительным, как и самое первое, но выныривать Салим не спешил. Он только развернулся, расправив руки, и завис над Джейсоном, с прищуром раскрыв глаза прямо под водой. Чужой силуэт показался размытым, но цвета его создавали общую форму практически безошибочно. Колчек замер тоже, зависнув у самого дна и так же, сквозь ресницы глядя на Салима снизу вверх. Гребешки ряби на воде — витражные стёкла морского свода — рассеивали золотистые солнечные лучи туманной вязью. Блики окрасили лицо Джейсона причудливым узором, пляшущим на коже, и Осман едва сумел вспомнить о том, что нуждался в воздухе. Вместе с Колчеком он вынырнул, смеясь, кашляя и чувствуя жгучее пощипывание морской воды в носу. Салим развернулся и хотел уже кинуться к отмели, зная, что Джейсон погонится следом, продолжая их ребяческую игру, но не смог сделать ни шагу дальше. Резко вздохнув, он притих и торопливо осел, оставив над водой только голову. Джейсон тоже заметил автомобиль, стоящий поодаль, у дома, который снимал для себя Эрик, и три фигуры рядом с ним. Вот только несуразной реакции Османа он понять не сумел. — Капитан Кинг с Ники что… Вместе приехали? — Колчек приосанился и, расправив плечи, скрестил руки на груди. Сейчас его кожа, покрытая бледной россыпью веснушек, сверкала стекающими по ней каплями влаги. Джейсон прыснул. — Ну всё, пиздец теперь. У полковника непременно плотину прорвёт. Спорим, у него там уже глаза на мокром месте? — Вероятно, Джейсон хотел добавить ещё что-то предположительно остроумное, но, взглянув на Салима и убедившись, что тот спрятался под водой намеренно, быстро переключился. — Салим? Ты чего это? — Там миссис Кинг, — шепнул Осман так, словно с такого расстояния их с Джейсоном разговор действительно могли услышать. — Ты что, её стесняешься? — Джейсон подумал пару секунд, а затем вскинул брови и непритязательно фыркнул. — Только не говори мне, что ты тоже в неё влюбился, а то… Ну, брат, сам понимаешь, — вскинув руку в сторону обступивших Рейчел Ника и Эрика, Колчек сконфуженно осклабился. — Это уже будет откровенный перебор. — Что ты такое городишь? — шикнул Салим. — Она — чужая мне женщина. Я не могу появляться перед ней… В таком виде. — В каком «виде»? — Джейсон пытливо насупился. — Я босой, я в хлопке и до нитки мокрый. Выйду из воды — одежда прилипнет к телу. — Расслабься, брат, ты отлично выглядишь. Чего бояться-то? — Это неприлично, — жалостливо пробормотал Салим, но, не увидев на лице Колчека ни следа понимания, добавил: — Это аурат. У мусульман запрещено выставлять перед посторонними женщинами что-либо, кроме головы и шеи. А я, вроде как… — Осман поднял из воды правую руку, и тонкий рукав камиса тут же облепил его предплечье. — С тем же успехом мог бы выйти к ней обнажённым. — Тогда бы Эрика уж точно нагнал его неизбежный нервный срыв, — задумчиво заключил Колчек, но, под водой получив прицельный пинок в бедро, быстро опомнился. — Ладно, ладно, сиди смирно. Я со всем разберусь, хорошо? — Спасибо, — неуютно съёжившись, шепнул Салим. Он проводил Колчека напряжённым взглядом, когда тот вышел из воды и, на отмели отряхнувшись, направился в сторону их дома. Стоящие у автомобиля Рейчел, Ник и Эрик, заметив появление бывшего товарища, сперва притихли, на некоторое время перестав двигаться, а затем принялись доставать вещи из багажника, явно в попытке создать впечатление бурной деятельности. Салим запоздало подумал о том, что их с Колчеком могли попросту упустить из виду, не ожидая обнаружить в воде. Должно быть, Эрик ненароком создал у Рейчел и сержанта Кея ложное впечатление о том, что Джейсон и Осман оставались дома. Следом за обнаружением Колчека выходящим на пляж, за береговой чертой им удалось приметить и макушку Салима. Благо, они либо были слишком заняты собственным разговором, либо Рейчел, единственная из команды, кто хоть немного разбирался в арабской культуре, поняла, что Осман не был настроен искать её общества. Из воды он наблюдал за тем, как Ник и Рейчел копошились в багажнике, пока Эрик вытаскивал их тактические рюкзаки с заднего сидения авто. Прошла всего пара минут, прежде чем Джейсон появился на пляже вновь. Направляясь к воде широким шагом, он с предельно гордым видом нёс в руках широкое полотенце, и Салим отчего-то сам не заметил, как его губы растянулись в несколько мученической, но в то же время неподдельно тёплой улыбке. Колчек снова зашёл по колено в воду, взяв полотенце за кончики и растянув его в руках, а затем безмолвным кивком поманил Салима к себе, стараясь не поднимать лишнего шума и несвоевременной помпы. В конце концов, это именно он втянул Османа в весь случившийся беспорядок. А Джейсон, безусловно, бывал шалопаем и не гнушался пропускать иные уговоры мимо ушей, но подлецом он, всё же, не был. Поэтому, подождав, пока Салим приблизится к нему и высунется из воды, накинул полотенце на его плечи так быстро и осторожно, как мог. На выходе из воды сухая махровая ткань казалась хрусткой и тёплой. Завернувшись в полотенце по самую шею, Осман вышел на берег следом за Колчеком. На босые стопы тут же стал налипать прогревшийся с момента рассвета песок. Окутанный солнцем и заласканный безветренным воздухом, Джейсон выглядел непривычно легко и умиротворённо. Он улыбался, но без обыкновенной насмешки, и, когда Эрик вместе с Рейчел и Ником, попутно оставив вещи на помостах, через пляж прочерчивающих тропки к домам, направились в их сторону, Колчек остановился и приветливо вскинул руку. Машинально застыв позади него, Салим отступил на шаг прочь и склонил голову, вновь ощутив охватившее сердце окаменение. Ник был ему приятен, а вот Рейчел Осман опасался не без разумных на то причин. И всё же они оба были единственными из группы «Ястреб», кто до сих пор продолжал осаждать его Родину, словно это было обычной профессией, как бухгалтер или инженер. — Ники! — радостно воскликнул Колчек, стоило только им встретиться взглядами. Джейсон тут же сорвался с места, Николас — ускорил шаг. То, что произошло дальше, как предположил Салим, было каким-то из особых вариантов американских дружеских приветствий. Колчек и Ник подали друг другу руки, но, вместо того чтобы пожать их, сцепились в чём-то, смутно похожем на объятия. — Брат, как же сильно я рад тебя видеть! — А кто обещал уйти в запой сразу, как окажется в США? — прыснул Кей. — Приятно знать, что ты соврал… О, и что твой уход из армии пошёл на пользу не только мне. Угадай, кто теперь лейтенант? — Гонишь! — восторженно вскинулся Джейсон и, хлопнув Ника по плечу, отступил в сторону, чтобы протянуть Рейчел раскрытую ладонь. — Капитан Кинг. — Майор Кинг, — поправила Рейчел, и Колчек надулся с притворным возмущением. — Я что, свалил из морской пехоты аккурат перед тем, как они устроили аттракцион невиданной щедрости? Ну как обычно, бля… К-хм! Поздравляю, мэм, — Джейсон улыбнулся, как только Рейчел скрепила их рукопожатие. Застыв в стороне, Салим старался не думать о глубинном смысле завязавшегося разговора. Он больше не мог оставаться в Ираке потому, что не желал снова браться за оружие. Убийства, бездушные и массовые, были для него мучительным ремеслом даже до вылазки к Загросу, до встречи с Джейсоном. А теперь всё поменялось совершенно. Осман не видел в других людях врагов, все минувшие годы, что он провёл в армии, годы, за которые дослужился до лейтенанта, сливались для него в один сплошной кровавый кошмар, оправданный одной только заступничеством за Родину и защитой сына. Но после того, как американец, пришедший на его землю с оружием, использовал это оружие, чтобы неоднократно выручить Салима и даже, вероятно, несколько раз спасти ему жизнь, Осман окончательно уверился в собственном отвращении к войне. Если бы в его дом снова пришли люди в форме, чтобы велеть ему отправиться на фронт, Салим, вероятно, достал бы свою девяносто вторую беретту в последний раз для того, чтобы поскорее застрелиться. Словно уловив тонкую нить его размышлений, взгляд Рейчел впился в Османа с беспощадной меткостью. На её лице был лишь едва различим хорошо скрытый отголосок недоверия. Впрочем, Рейчел, оставаясь верной привычным ей ходам смекалки и силы, без труда нашла способ сказать Салиму всё, что сочла необходимым, всего одним словом: — Муъаллем Осман, — она кивнула, будто бы поздоровавшись, и Джейсон, и Эрик с Ником, как и следовало ожидать, не придали этому никакого значения. Салим, однако, тут же почувствовал удушье и лёгкую тошноту. Его будто бы ухватили за горло, слегка сжав, чтобы показать — одно неверное движение, и он лишится всего. Рейчел определённо не была рада его присутствию. — Майор Кинг, — ответным кивком поприветствовал Салим. В душе он метался между желанием сдаться или, по выработанной за годы службы привычке, отстоять своё. Но верный выбор был лишь один, и Осман прекрасно знал это. — Я благодарен судьбе за возможность видеть Вас не через прицел, — со всей возможной дипломатичностью и вкрадчивостью признался Салим. Судя по ответной ухмылке Рейчел, этот ход она оценила, удостоверившись, что её намёк был мгновенно замечен, правильно истолкован и смиренно принят. И в разговоре Осман нашёл способ вместо оружия взяться за оливковую ветвь. — Ас-саляму алейкум. — Уа-алейкум ас-салям, — без промедлений ответила Рейчел, зримо смягчившись, но всё же не спуская с Салима пристального взгляда. — Если вы собираетесь говорить тут по-арабски, я за пивом. Потому что на трезвую голову я эту хрень не приму, — предупредил Колчек, и Ник тут же пихнул его в плечо со смесью шутливости и укоризны. Они разошлись без лишней болтовни, прекрасно зная, что позже времени на разговоры будет более, чем достаточно. Ник и Рейчел отправились в дом Эрика, где, судя по всему, и собирались остановиться на время с трудом выбитого у начальства отдыха. Им нужно было хоть немного разобрать привезённые с собой вещи и устроиться на новом месте на ближайшие дни. Джейсон с Салимом, в свою очередь, разошлись по собственным комнатам, чтобы переодеться. Спешить было совершенно некуда, и Осман не думал, что Джейсон не найдёт, чем себя занять, если он задержится. Кропотливо высушившись полотенцем и накинув на себя первую попавшуюся одежду, Салим достал из своего рюкзака полупустую пачку сигарет, а затем отодвинул створку панорамного окна в собственной спальне и прямо через неё вышел во двор. Вид из его комнаты был в противоположную от берега сторону. Салим предполагал, что именно это стало причиной, по которой Джейсон не выбрал себе эту спальню — его окна выходили прямиком к морю. Но Осман, верящий в провидение, сейчас как никогда твёрдо убедился в том, что судьба не гнушалась ему подыгрывать. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Колчек не покидал дома, он подошёл к забору, разделявшему два близлежащих участка, и, поставив левый мысок на скрепляющую его доски перекладину, подтянулся вверх. Как и следовало ожидать, зазора между соседними дворами не было. Свесившись вперёд, Салим опустил предплечья так, чтобы кромка забора упёрлась ему в подмышки, и робко помахал сжимающей сигареты рукой. В паре ярдов от забора, скрестив руки на груди и прожигая Салима испытующим взглядом, стояла Рейчел. Она была в своей прежней одежде, очевидно, выйдя во двор сразу, как ей удалось остаться в одиночестве. При её уме и расчётливости было вовсе не удивительно предвидеть, что Осман будет искать личного разговора при первой же возможности. Салим мог только возблагодарить судьбу за то, что верно понял происходящее. Оступаться сейчас было как никогда опасно. Помимо того, что Осман был чужим в этой стране, а остатки его мирной жизни держались на честном слове, Рейчел была не просто американкой, она была майором морской пехоты, работала напрямую с ЦКВС, помогала им. Одно её слово, один единственный звонок мог стереть Салима с лица Земли. И тем не менее, пляж ещё не окружили вооружённые люди в форме, что Осман не без налёта надежды принимал за добрый знак. — Исмахи ли, у Вас не найдётся огня, майор Кинг? В ручной клади нельзя было проносить ничего горючего, так что при мне нет ни зажигалки, ни спичек. А попросить у Джейсона я не решусь — кажется, он не жалует курильщиков, — покрепче прижавшись плечами к забору, Салим засуетился, достав из пачки сигарету и демонстративно протянув её немного вперёд. Пытливо прищурившись и шумно выпустив воздух через нос, Рейчел, всё же, подошла ближе и, оказавшись под самым забором, достала из кармана зажигалку. Пара щелчков запальной кнопки разорвала тишину. Сигарета затлела, и Осман, благодарно кивнув, обхватил её похолодевшими губами. — «Муъаллем» — очень лестное обращение. Так называют образованных людей. — Ты учился в Сулеймании, — небрежно пожала плечами Рейчел. — Саид Садик, гуманитарные науки. Поступил туда, когда тебе было семнадцать. Но назвала я тебя так не из-за твоего образования. Ты же его так и не получил, — Осман достал сигарету изо рта и ровным потоком выдохнул в сторону, так, чтобы струя дыма не попала Рейчел в лицо. — Сбежал домой меньше, чем через год, и сразу напросился преподавать у младших классов в вашей местной школе. «Муъаллем» — так ведь ещё зовут учителей, я права? На этом и иссякли бы твои амбиции, если бы война не началась, — Рейчел горько усмехнулась. — Твой сын натворил глупостей в двухтысячном году, и тогда ты познакомился с капитаном Басри. Ты ведь не просто лейтенант. Назвать тебя обычным солдатом всё равно, что назвать нас — обычными пехотинцами. Нет, мы морпехи, лучшие из лучших. И ты тоже не промах, лейтенант Осман. Арас аль-Ира — элитная гвардия. Можешь считать меня стервой, я привыкла, но я ни за что не поверю, что ты, убийца среди убийц — тот милый и спокойный парень, которым пытаешься казаться. Я уничтожила сотни людей, прежде чем стать майором. Ты должен был уничтожить не меньше, раз стал лейтенантом. Губы Салима задрожали, и он, вновь взяв сигарету в рот, сделал глубокую, горькую затяжку. Эта пачка была при нём уже год. Осман курил лишь тогда, когда терял стойкость духа, что происходило в крайне редких случаях. Но Рейчел умело прошлась по каждой ране на его сердце, бездумно и хладнокровно, явно давая понять, что она могла бы сделать всё многим хуже, если бы только Салим дал ей повод. Он был рад, что сразу догадался принести сигареты на этот невыносимый разговор. В противном случае всё прошло бы куда тяжелее. Сейчас же взгляд Рейчел, тяжёлый и стальной, не казался ему значимым, как и предостерегающий укор в её голосе. Со знанием дела разобрав всю доступную биографию Салима по кусочкам, она не видела в нём человека, а потому сделала самую трагическую из мирных ошибок — уцепилась за факты, игнорируя причины. В этом Осман не мог её винить. Он и сам никогда не считал себя хорошим человеком. С момента первой юности он не знал жизни — только выживание. При среднем достатке и умнице-сыне он только и мог, что ждать, когда Мир вокруг, дающий трещину за трещиной, наконец разрушится, погрузившись в небытие. И всё же раз за разом Салим искал новую возможность продержаться ещё немного, и находил, умом ли, силой или ловкостью, но всегда находил. Поразмыслив об этом пару безмолвных секунд, он вновь достал сигарету изо рта и свесил вниз сжимающую её руку. — Вы говорите очень жестокие вещи, майор Кинг, — без единой нотки обвинения заметил Салим. Голос его, впрочем, звучал ровно и приглушённо. Казалось, в нём нельзя было расслышать ничего, кроме усталости. — Я не буду убеждать Вас в чистоте своих помыслов. Вы ясно дали понять, что знаете обо мне достаточно, чтобы судить самостоятельно. — Плохое оправдание, — Рейчел нахмурилась. — Так ведь я и не пытаюсь оправдываться, — отозвался Осман. — В моей жизни есть много того, о чём я жалею. Но есть и то, ради чего я без колебаний пережил бы всё случившееся снова, ничего не меняя. Во мне нет смысла, кроме моего сына, майор Кинг. Он — единственная причина, по которой я согласился бежать в США. Мне ничего не нужно здесь, кроме возможности попасть в Англию. И если вдруг окажется, что Ваши опасения обо мне правдивы… Если всё это будет притворством, частью какого-то долгоиграющего плана — Вы же на это намекаете, — разве Вам не хватит сил справиться со мной? — Хватит. — Я тоже так думаю, — Осман удручённо пожал плечами и, вновь взяв сигарету в рот, спрыгнул с забора. Его порядком утомил этот разговор, но осталась ещё одна вещь, о которой он не мог умолчать. Сделав очередную затяжку, прежде чем лёгким движением стряхнуть пепел себе под ноги, Салим кашлянул и добавил: — Я могу понять, почему Вы жестоки со мной, но не могу понять, почему жестоки с ним. — С кем? — из-за забора донёсся раздражённый смешок. — С Эриком? — Он любит Вас всем сердцем. Если даже это не причина для того, чтобы Вы любили его в ответ, то этого должно хватать хотя бы для сострадания. — Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. — Справедливо, я-то ведь Вашу биографию не изучал, — Осман хмыкнул. — Зато развод мне переживать доводилось. Хотя, зачем я рассказываю? Вы и сами всё знаете. — Сукин ты сын, — резюмировала Рейчел, и Салим тихо рассмеялся, увидев, как над забором появилась её рука, коротким жестом словно поманив его к себе. Недолго думая, Осман достал из пачки ещё одну сигарету и подал майору Кинг. Рука тут же вновь скрылась за забором, а затем раздался ещё один щелчок зажигалки. — Джейсон был прав, когда звал тебя умником. — Вы курите? — Ник курит, а люди склонны перенимать друг у друга привычки. Особенно дурные, — по другую сторону забора поднялся едва заметный столбик сизого дыма. — Послушай меня, хорошо? Эрик замечательный. И Ник — тоже. Эти двое значат для меня больше, чем я сама способна вообразить. Но, если я выберу одного из них, нанесу непоправимый вред другому. Поэтому легче было отвадить сразу обоих. Уж это-то они переживут. Так будет лучше для них. — А для Вас? — пространно поинтересовался Салим, и тут же по другую сторону забора раздался удушливый кашель. — У меня было две старших сестры. Одна из них уехала в Багдад, и с тех пор я никогда её не видел, а вот другая… Другая вышла замуж. За хорошего мужчину. Они очень сильно любили друг друга. Только мне тогда было двенадцать, и я страсть как не хотел отдавать её в чужой дом. Боялся, что супруг будет обращаться с ней недостаточно хорошо. В день, когда он принёс моей сестре махр, я выждал момент, чтобы подойти к нему, и спросил, почему он выбрал именно её. Тогда он рассказал мне историю о поэте, жившем много веков назад. Он славился тем, что умел воспевать человеческую красоту, как не умел делать этого никто другой. И вот как-то раз сам султан пригласил поэта к своему двору, отчего-то пожелав его совета. Султан был ещё совсем молод и собирался жениться, но никак не мог выбрать себе невесту среди десятков самых завидных девушек при дворце. Он попросил поэта оценить каждую из них по достоинству, как умел он делать это в своих великолепных стихах, и сказать, какая из всех девушек лучше прочих. Но вместо этого поэт лишь улыбнулся и ответил: «Увы, я не могу знать этого, мой повелитель. Среди них лучше та, что Вам нравится». — Осман выдержал паузу на очередную затяжку, а затем закончил с тоскливой усмешкой: — А потом мой зять сказал мне, что лучше моей сестры на Свете нет. — Ты… — Рейчел запнулась, будто бы на миг потерявшись в словах, но, не изменяя себе, вернула твёрдость в голос практически мгновенно. — Даже не думай делать вид, будто сочувствуешь мне, ясно? Это уже будет откровенный перебор после всего, что я тебе сказала. Люди так себя не ведут, так что я ни за что не поверю, что ты искренен, — Рейчел глубоко вдохнула, пытаясь убрать остаточное першение в горле. — Я бы всё равно не смогла выбрать между ними. — Вы добрая, — невозмутимо заявил Салим. Он ожидал, что из-за забора донесётся возмущённый вздох или усмешка, но вместо этого ответом ему послужило безмолвие, скрашенное только неслышным звуком шагов по лужайке искусственно озеленённого двора. Рейчел ушла. Оставшись в тишине и одиночестве, Салим сделал последнюю затяжку и вытянул вперёд руку, сжимающую сигарету, отчего-то желая рассмотреть её издалека. Бумага на кончике постепенно истлевала, серея. Осман задумался о том дне, когда начал курить, попавшись в старую, но неизменно надёжную ловушку сознания. Ведь это Рейчел напомнила ему об учёбе в университете, хотя и не упомянула причины, по которой эту самую учёбу пришлось прекратить. Салим вздохнул, собираясь с духом, открыл рот, высунул язык и, развернув сигарету фильтром от себя, потянул её к лицу. Затем замер. Дым, плавно поднимавшийся в воздух, едва задевал кончик его носа. Убрав сигарету подальше от лица, Салим зажмурился и вздохнул, понурив голову. Он ещё чувствовал влагу морской воды на своих непросохших волосах, и надеялся, что запах соли перебьёт дым, когда в арке открытого окна его спальни появился Джейсон. Осман не приметил его, погружённый в мысли, но, услышав стук по стеклу, поднял голову, тут же застыв. — Ты куришь? — изогнул бровь Колчек, с некоторой неуверенностью вышагнув во двор. — Ты вошёл в мою спальню без разрешения? — едва успев найтись, парировал Салим, и Джейсон смятенно хмыкнул. — Ладно, твоя взяла. Мы оба не особо образцовые люди, да? — с губ Джейсона сорвался бледный смешок. — Я звал тебя, но ты не отвечал, так что я решил, что что-то могло случиться. Ты выглядел… Растерянным, когда мы разошлись, чтобы переодеться. Я не знал, что ты просто не услышишь меня со двора. Из чего сделаны стены в этом доме, интересно? — Ты чего-то хотел? — подбодрил Салим, явно заметив в поведении Колчека лёгкую тень беспокойства. — Ничего, — Джейсон ответил слишком быстро, чтобы это оказалось правдой. Они оба заметили это, и Осману даже не пришлось особенно стараться, чтобы его следующий скептический взгляд достиг необходимой цели. Колчек замялся, спрятав руки в карманы светлых бриджей. — То слово, которым тебя майор Кинг назвала… Оно обидное, или, типа…? Мне показалось, ты был немного не в себе, когда услышал его. Но не «не в себе» как «о, нет, я не могу появляться перед женщинами в мокрой одежде», а как «ёбаный Мир рухнул мне на голову», понимаешь? Такое «не в себе». — «Муъаллем», — напомнил Осман и, потушив сигарету о планку на заборе, одним движением стряхнул с неё пятно пепла, убирая следы. — По-арабски так обращаются к учителям, но не только к тем, которые тебя учат. Просто к тем, кто кого-то учит, понимаешь? — Как по чину? — Как по чину, — Салим кивнул. — Не знал, что ты — учитель. Откуда это знает майор Кинг? — Люди случайно разбалтывают друг другу совершенно разные вещи, когда не чувствуют, что твёрдо стоят на ногах. Быть может, я ненароком упомянул об этом при ней раньше, — это был самый безобидный и далёкий ото лжи ответ, который только мог дать Салим. Он не желал обманывать Джейсона, но сказать ему правду значило бы добавить лишних поводов для волнения и, вероятно, недовольства. Ещё несколько мгновений Колчек мялся на месте, явно желая заговорить о чём-то ещё. Салим не торопил его, зная, что это могло только сбить доверительный настрой, и в итоге от лишних слов не было бы никакого толку. Поэтому он только стоял на месте, продолжая задумчиво разглядывать кончик уже потухшей сигареты. Однажды он уже бросал курить, и не курил долгие годы, пока жизнь вокруг него вновь не начала рушиться. В очередной раз отказываться от этой привычки сейчас не было совершенно никакого смысла. В будущем Салиму едва ли могло стать хуже, а значит, и для него самого становиться лучше уже не было особенно разумной идеей. — Нам с тобой каюк, да, брат? — спросил вдруг Джейсон удручённо. Осман не сразу понял, что он имел в виду, но затем проследил за чужим взглядом, направленным к смежной части забора между двумя дворами. — Майор Кинг с Эриком наверняка устроят какую-нибудь сцену в духе эмоционального садомазохизма, Ники тоже слетит с катушек… Всегда слетает, когда дело касается Рейчел, хотя, видит Бог, он один из самых терпеливых ребят, с которыми я знаком. Знаешь, что в этом самое херовое? Она думает, что всё решено, раз оставила обоих с носом, но это делает всё только хуже. — Хуже? — опешил Салим. — Почему? — Ты сам слышал, что говорил Эрик вчера: «Она ещё не просила развестись». Эрик ждёт, что они сойдутся, и есть ли момент, который покажется ему более удобным, чем этот? Они буквально будут жить в одном грёбаном доме. Но ведь и Ник будет там. — Ник мог бы жить с нами. — Ты что? — шикнул Джейсон. — Он же тоже, чёрт бы его побрал, считает, что общий отпуск — наилучшая возможность вернуть отношения, которые он где-то в Ираке обронил. Для него съехать к нам — это всё равно, что сжечь выигрышный лотерейный билет. Значит, нам с тобой, похоже, придётся все ближайшие дни наблюдать за тем, как эти двое казанов соперничают в умении себя унизить. И, честно говоря, пофиг на Эрика, но вот Ники… Ники мой друг, я люблю Ники, — Колчек насупился. — Надо попросить майора Кинг положить этому конец. Пусть, не знаю… Прямым текстом на хер их обоих пошлёт, или что-то вроде того. — Боюсь, если предложишь ей такое, «пошлёт» она только тебя, — предупредил Осман. — Майор Кинг… Она кого-то из них точно любит.