Кружево, ленты, булавки, тесьма...

Жители из различных исторических местностей прекрасной Франции, которые перебрались в Париж и обосновались там, очень быстро перестают считать себя провинциалами. Только попробуй сказать какому-нибудь овернцу или пикардийцу, прожившему года три-четыре в столице, что у него в речи проскальзывает акцент родной провинции – наживёшь себе если не смертельного врага, то активного недоброжелателя, а исключение составят, пожалуй, лишь гасконцы, которые гордятся своим происхождением и своеобразным выговором! Но мадам Бонфис не была уроженкой Гаскони. Она перебралась в Париж в пятнадцатилетнем возрасте из окрестностей Сен-Кантена, и, ничуть не забыв родное пикардское наречие, довольно быстро и складно научилась разговаривать на парижский манер. Ей не пришлось пробиваться самой: родители нипочём не отпустили бы младшую, самую любимую дочь в неизвестность, потому она сразу приехала к родне, попав под заботливое крылышко тётки и её мужа, людей состоятельных и уважаемых, поскольку они держали бакалейную лавку, приносившую отличный доход. Сметливая, улыбчивая девушка быстро освоилась в новых условиях, стала помогать в лавке, и именно там её заметил виноторговец Бонфис. Сначала Жанна воротила нос от пожилого обожателя, но как вода камень точит, так и мнение не чужих людей оказывает нужное влияние на практичный, ясный ум. Пусть мэтр Бонфис был не молод, зато сколотил изрядный капитал, не страдал старческими болезнями, а ещё охотно одаривал невесту маленькими приятными пустячками. Жанне минуло девятнадцать, когда она полноправной хозяйкой вошла в дом мужа после венчания, и с тех пор отлично освоила все обязанности примерной супруги. Конечно, хлопот прибавилось, но по сравнению с другими замужними женщинами её сословия и круга общения мадам Бонфис жила просто по-королевски: общалась с подругами и товарками сколько хотела, как минимум дважды в год обновляла гардероб, щеголяя новыми платьями и туфельками, холила и лелеяла своё хорошенькое личико, благочестиво подавала нищим щедрую милостыню. Господь пока не давал супругам детей, и это очень печалило господина Бонфиса, но тут Жанна была с ним не согласна: она-то знала, почему их дом всё ещё не оглашают звонкие голоса и не слышится топот быстрых маленьких ножек. Впрочем, слишком долго пить отвары, мешающие чадородию, она не собиралась: вот исполнится двадцать пять, тогда и подумать можно о продолжении рода. Муж, слава Богу и всем святым, ещё крепок телом… да умной, осторожной женщине для такого пустяка, как зачатие, иногда вовсе не требуется законный супруг. Совету подруги она последовала, и господин де Беврон получил прехорошенький, расшитый золотыми нитями кошелёк из синего бархата. Дело было в церкви, в толпе, потому молодой человек даже не заметил, как ему вручили неожиданный, такой своевременный подарок. Посмотрев на качество вышивки и оценив количество монет, мушкетёр решил, что у него завелась тайная поклонница как минимум среди жён судейских, если не выше. Обрадованная и взволнованная дарительница стояла от него в пяти шагах, пунцовея от волнения и страха – вдруг разоблачит и обратится со словами благодарности? Обошлось, и теперь мадам Бонфис готовилась приступить ко второй части своего плана: нужно было незаметно передать записку, в которой назначалось свидание. Конечно, самое простое решение деликатной проблемы напрашивалось само собой – послать слугу и уверить его, что тот несёт обычную расписку или счёт, но все, кто служил в доме, знали: такими делами занимается только сам хозяин. Иногда он поручал подобные вещи Бодену, да только Боден непременно заглянул бы в документы и выяснил, что господин де Беврон не входит в число постоянных покупателей. Подчас в делах сердечных можно действовать через лакея возлюбленного, но мадам Бонфис не знала, кто находится в услужении у красавца-мушкетёра. Мадам Дюлорье? А вдруг она сама неравнодушна к этому молодому человеку? Или, допустим, он предпочитает другие трактиры, коих в Париже наберётся не одна сотня? Но ведь именно мадам Дюлорье подала ей дельный совет, и теперь… ах, счастье знать, что ты помогла такому прекрасному дворянину в сложный момент! Сердечные страдания и неуравновешенное состояние духа сделали жену виноторговца рассеянной и чувствительной до крайности: она с особой мягкостью и ласковостью обращалась ко всем домочадцам, не пропускала ни одной мессы, а нищие у церкви Сен-Сюльпис стали считать её королевой щедрости. Могла ли мадам Бонфис, возвращаясь с поздней мессы в соборе Богоматери, не увидеть женскую фигурку в простом платье, с корзинкой в руках? Бедняжка явно приехала из провинции, наверняка заблудилась в лабиринте парижских улиц и нуждалась в совете приличной женщины, настоящей парижанки! - Милая, вам помочь? – спросила мадам Бонфис. Она могла быть милосердной, поскольку щедрость мужа позволяла ей передвигаться в нанятом портшезе и в сопровождении двух вооруженных слуг, словно настоящая знатная дама. Незнакомка вздрогнула от неожиданности, слабо ахнула и уронила корзинку. - Пьер, останови! Портшез замер. Мадам Бонфис отодвинула занавеску. - Вам помочь, милая? Куда вы идёте одна в столь поздний час? Провинциалка после некоторой паузы ответила приятным, пусть и подрагивающим от испуга голосом: - Сударыня, храни вас Пресвятая Дева и святой, который вам покровительствует! Я почти не знаю Парижа, была здесь всего один раз, а мне нужно добраться до улицы Вожирар. У заставы мне сказали, что нужно пойти прямо, но я, верно, пошла не туда… Голос у неё был совсем юный, свежий, и мадам Бонфис тотчас ответила покровительственным тоном, как старшая (и как парижанка, конечно!): - Дитя, вы совсем рядом! Но Вожирар такая длинная… Вас ждут? - Нет, - ответила незнакомка. – Я не успела предупредить своего кузена о приезде… Боюсь, что его может не быть дома. - Как опрометчиво вы поступили, но что же теперь поделать! Знаете, что? Садитесь-ка ко мне. Ничего не бойтесь, я мадам Бонфис, мой супруг – почтенный виноторговец, который держит лавку на улице Феру. Нехорошо приличной девушке находиться совсем одной на парижских улицах в такой час. Незнакомка, казалось, колебалась, но затем подхватила свою корзинку и с неожиданной ловкостью забралась в портшез. Блик света от фонаря упал на её лицо – бледное, уставшее, но такое очаровательное! Право, она была прелестна и даже напоминала знатную даму безупречной белизной кожи, огромными светлыми глазами, точёным носиком и линией тонко очерченного нежного рта. А ещё у незнакомки из-под капюшона выбивались белокурые пряди. - Мадам Бонфис? – переспросила незнакомка. – А я Мишон, Мари Мишон из Тура. Я белошвейка, и ищу место в Париже. У меня здесь никого из родных, кроме моего кузена… но я запамятовала его адрес, он написан у меня на бумажке, только я неграмотна. - Ничего страшного, - живо откликнулась мадам Бонфис. – Вы переночуете под крышей моего дома, а завтра отправитесь искать вашего кузена с улицы Вожирар! Я смогу прочитать записку! Она вздохнула мечтательно. - Тур! Какой прекрасный город! И, говорят, у вас там столько святынь! - Да, святынь хватает, - подтвердила белошвейка. – Паломников тоже. Вы бывали у нас, сударыня? Мадам Бонфис ответила не сразу, поскольку разглядывала виднеющиеся в неверном лунном свете ручки неожиданной знакомой. Ах, что за ручки это были: маленькие, нежные, с изящными, сужающимися к верхним фалангам пальцами, с перламутровыми ноготками! - Не доводилось, но возможно… Говорят, у вас есть источник, исцеляющий от бесплодия? - Да, как и ещё несколько источников. Но я, - нежный голосок был полон смущения, - девица, и мне пока незачем думать про детей. - Господь пошлёт вам хорошего мужа, дорогая, - ободрила провинциалку мадам Бонфис. – Молитесь святой Екатерине и святой Женевьеве. Париж – большой город, и здесь хватает приличных женихов. - Я пока не думаю о замужестве, мне нужно найти место, - улыбнулась Мари Мишон. Мадам Бонфис задумалась. - А ведь я, пожалуй, могу вам помочь, милочка. У меня есть подруга, которая служит у самой королевы кастеляншей. - У самой королевы! – ахнула девушка, молитвенно складывая руки. - Да, - мадам Бонфис осталась крайне довольна произведённым впечатлением: именно такую протекцию могла составить дама, передвигающаяся в портшезе. – Завтра же я обращусь к Констанс Бонасье… - Констанс Бонасье? – голос мадемуазель Мишон заметно дрогнул. – О, Констанс - достойное имя, которое сулит постоянство и преданность августейшей госпоже! Как счастлива наша молодая королева, имея таких слуг! - У вас есть с собой работы? То, что может показать ваше мастерство? - Есть, разумеется. - Тогда я завтра же утром познакомлю вас. Констанс должна вернуться к мужу из Лувра. - О, сударыня! Как вы добры и милосердны! Слуги тем временем продолжали нести носилки вперёд по лабиринту улиц, выбирая наиболее освещённые и чистые места. Портшез мерно покачивался, но обе дамы вовсе не хотели дремать – они вели оживлённый разговор, обсуждая перспективы устройства мадемуазель Мишон. - О, - воскликнула мадемуазель Мишон, когда они приблизились к небольшому дому с флигелем, у порога которого рос раскидистый клён, а стены увивали заросли дикого винограда. – Постойте! Я вспомнила! Это дом похож на тот, где я… должна отдать заказ. Всего один. Вы подождёте? Конечно, мадам Бонфис изъявила согласие, и юная белошвейка, оказавшись внизу, решительно постучала в дверь молотком. Увы, дверь не открылась: видимо, хозяев не было дома. - Что ж, приду с утра! – сказала мадемуазель Мишон, снова занимая своё место. Мадам Бонфис не могла бы поручиться, что утром, при дневном свете найдёт этот домик. - Не печальтесь, у меня вы найдёте надёжный приют на эту ночь. - Но ваш муж… - Мой муж никогда не против дел милосердия и сострадания. Сейчас мы поужинаем вместе, вы расскажете мне про Тур и про герцогиню де Шеврез, которая, бедняжка, оказалась в ссылке в вашем городе. - Бедняжка? - А как же ещё? Жертва интриг, подруга нашей королевы… Но вот и мой дом. Знала бы мадам Бонфис, что уже через полчаса после их прибытия её собственная горничная тайком выскользнет за дверь, и что есть духу побежит в Лувр – к той самой Констанс Бонасье, чьё покровительство и поддержку добродетельная жена виноторговца обещала своей неожиданной знакомой! Но не будем предвосхищать события, пусть идут своим чередом.