Кружево, ленты, булавки, тесьма...

У короля Франции, да хранят его Господь и Пресвятая Дева для великих дел, есть своя рота телохранителей – королевские мушкетёры в лазоревых плащах, отважные воины, искусные в стрельбе и во владении шпагой. У его высокопреосвященства кардинала Ришелье, первого министра Франции, чтобы его черти поскорее забрали в ад, тоже есть своя рота телохранителей, они предпочитают алые плащи. Конечно, можно вспомнить, что сам король разрешил своему первому министру иметь личную охрану, чтобы жизнь его была в безопасности, но всё же нехорошо получается: больше ни у кого из вельмож нет такого, считай, настоящего войска на случай опасности. Король – понятно, ему полагается, а кардинал? Мало ли во Франции кардиналов! Ришелье многие недолюбливали, и эта нелюбовь, если не сказать прямо – ненависть преследовала и тех, кто служил его высокопреосвященству. Сами по себе гвардейцы кардинала никакого вреда никому не приносили, как раз наоборот: неоднократно пресекали разные ссоры, поддерживали порядок у резиденции своего патрона, пристойно вели себя в трактирах и «домах чести», чаще всего честно расплачивались за съеденное и выпитое. Имевшие семьи старались подкопить средства и снять дом, чтобы перевезти из провинции в столицу жену и детей. А королевские мушкетёры, среди которых было много уроженцев Гаскони, слыли сорви-головами, дебоширами, задирами, хвастунами и изрядными нахалами. Младшие отпрыски славных, но бедных дворянских фамилий могли надеяться только на самого себя, да ещё на удачу, острый язык и не менее острая шпага восполняли для них все недостатки воспитания и отсутствия хорошего образования. Все они, за редчайшим исключением, жили исключительно в долг, но многие при этом умудрялись создавать иллюзию роскошной жизни. Словом, если бы кто-то из юношества озаботился найти себе достойный образец для подражания, то его следовало искать явно не в среде королевских мушкетёров. Но вот парадокс: парижане и особенно парижанки отдавали предпочтение нахалам в лазоревых плащах! Их любили за то самое непревзойдённое нахальство, за неиссякаемое жизнелюбие, за дух рыцарства и боевого братства, за сплочённость. К тому же они служили королю, и что может быть более достойным для настоящего мужчины? К победам на поле боя следовало бы присоединить и победы над женскими сердцами. О, женская часть Парижа с радостью капитулировала перед такими неотразимыми кавалерами, и господин Дюлорье не напрасно с тревогой поглядывал на хлопочущую в зале Пулетт, которая с восторгом смотрела на мушкетёров Тревиля. Он бы предпочёл, чтобы в его трактиры захаживали почаще обладатели красных плащей. Все же по отдельности и те, и другие особых проблем не доставляли: ну, шум в трактире в неположенный час, битая посуда и поломанные после бурной пирушки столы и лавки, соблазнённые дурёхи-служанки, а то и их молодые хозяйки…это дело понятное, солдаты же, горячая кровь. Но стоило красным и лазоревым мундирам сойтись, как начинались неприятности. Хотя это ещё с какой стороны посмотреть… Если не только со стороны, но и с высоты второго или третьего этажа, из окон собственного дома, вход в который надежно защищён крепкой дверью, запертой на внутренний засов внушительных размеров – то может получиться любопытно. Мадам Пулетт принимала у себя в гостиной подругу – супругу виноторговца Бонфиса, та вернулась из Пикардии, где вела судебную тяжбу за наследство. - Не женское это дело, - вздыхала Жанна, опустив глаза и теребя пальцами вышитый платочек. – Но сама знаешь, муж никуда не может отлучиться, всё приходится делать самой. Хорошо ещё, что моя тётка посоветовала толкового стряпчего, он парижанин, и я надеюсь не позже, чем к Рождеству Пресвятой Богородицы покончить со всей этой историей. - Наследство стоит того, чтобы тратить на его приобретение такую кучу денег? – с сочувствием осведомилась Анна-Мария, придвигая ближе к подруге передвижной столик на колёсиках, на котором стояли стаканы с вином, тарелка с кусками холодной грудинки, свежая зелень, сыр и хлеб. - Конечно, - мадам Бонфис тонко улыбнулась. Её улыбка не предвещала ничего хорошего тем, кто осмелился преградить ей путь к ещё большему благосостоянию. – Я же сначала посмотрела на всё сама, а потом посоветовалась с мужем. - Ты воплощённое благоразумие, моя дорогая. А я, представь, сделала кое-что такое, что вряд ли одобрил бы мой супруг… Жанна быстрым движением приложила обе ладони к корсету. - Ты ему… изменила? – быстрым шёпотом, чуть запнувшись от нахлынувших чувств, спросила она, цепенея от ужаса и восторга одновременно. Заполучить хорошего любовника! Испытать те восторги, которые совершенно исключены в браке! Впасть в грех, который страшно открыть духовнику! Какое захватывающее приключение, если подойти к нему с умом и осторожностью! Мадам Пулетт засмеялась. - Разве что в мыслях…и то нечасто. Нет, я всего лишь вторую неделю покупаю у надёжных людей дичь, которая добыта браконьерами. Произнесла она это с самым независимым видом, улыбаясь, но Жанна укоризненно покачала головой: - Ты играешь с огнём. Я понимаю, что никто не спросит, откуда у вас на вертеле кабан вместо поросёнка, но если кто-то озаботится этим вопросом… и браконьеры… их же поймают и отдадут под суд! И вас с мужем заодно – как пособников! - Это мои знакомые браконьеры. И они вовсе не браконьеры, они от нужды так поступают! Мадам Бонфис растерянно моргала. - Подожди. Я ничего не понимаю. Ясно, что в трактир ходит разный народ, но браконьеры, даже знакомые – не слишком подходящая компания для приличной женщины, ты не находишь? - Эти браконьеры – подходящая компания для любой порядочной женщины. Кроме того, я полагаю, что на следующей неделе они бросят своё ремесло и вернутся к честной жизни. - Откуда у тебя такая уверенность? - Потому что господам мушкетёрам выплатят жалованье. Подруга смотрела на неё круглыми от удивления глазами. - Ни за что не поверю, что солдаты господина де Тревиля на такое способны, - решительно отрезала она и энергично тряхнула локонами, как бы отметая и тень сомнения. – Ты меня разыгрываешь, и это нехорошо. Нечего завидовать и рассказывать мне о том, чего не было. Я не виновата, что уезжала из Парижа так надолго и немного развеялась. К тому же не забывай, что меня сопровождали две старые мегеры – родственницы мужа. Пулетт обиженно надула губки. - И вовсе я тебе не завидую. Лгать тебе и в мыслях не было, зачем? Просто если можешь, то поддержи кое-кого… о ком ты говорила, помнишь? Похоже, господа мушкетёры вовсе сидят без денег, если их слуги ставят силки в королевских лесах и в рощах, принадлежащих иным знатным особам. Мадам Бонфис вдруг поняла, что ей только что сказали, опустила глаза и не сумела подавить тяжёлый вздох. - Как же, возьмёт он что-то от особы вроде меня! Он смотрит на меня как на пустое место, словно я бесплотная! - Пусть небо поможет тебе в благом деле… Ах, ты слышишь! Мадам Бонфис мигом отвлеклась от своих дум и подняла голову с живостью, которая доказывала, что она не просто слышит, но уже и смекнула, что происходит. - Похоже, драка! И, похоже, что дворяне! Что же ты! Посмотрим? Подруги, подобрав юбки, подбежали к окнам. Разом лязгнули открываемые засовы – оба окна распахнулись, открывая обзор на происходящее внизу. - Ах, господин де Беврон! – вырвалось у мадам Бонфис. Она увидела свою тайную симпатию сущим львом, оборонявшимся против кардиналиста, который явно превосходил его силой и ростом. Прижавшись к ограде садика у соседнего дома, мушкетёр ловко отражал удары двумя вооружёнными руками. Лязгал металл, слышались проклятья и тяжёлое дыхание сражавшихся, чавкала грязь – похоже, кто-то находился у самого дома и угодил в сточную канаву. Окна всех домов, выходящих на эту часть улицы, открывались одно за другим. Послышались крики одобрения: - Так, так ему! Поддай! - Бей проклятых кардиналистов! - За короля! Мушкетёры, вперёд! - Красавчик, что же ты! Боишься, что тебе подпортят личико? Какой-то ребёнок прорвался к окну вместе со взрослыми и теперь лупил что есть мочи деревянной ложкой о сковороду и кричал в восторге: - Эй, бей! Кардиналистов было больше, а на стороне короля (стало быть, и парижан) сражались трое мушкетёров и два гвардейца. Мушкетёрами оказались господа де Беврон, Портос и Атос, гвардейцами – господа д’Артаньян и де Сюрвиль. Пятеро против девятерых! Симпатию мадам Бонфис можно было понять: господин де Беврон был ладно сложенным молодым человеком лет двадцати пяти, с густыми пышными кудрями тёмно-каштанового цвета, выразительными тёмными глазами, которые за счёт своей миндалевидной формы придавали лицу некую женственную мягкость, и благородным прямым римским профилем. Он слыл отличным фехтовальщиком, и сейчас жена виноторговца, замирая от страха и восторга, следила за тем, как чётко и хладнокровно тот обороняется от своего противника. Мадам Дюлорье ахала и охала, наблюдая за тем, как дорогой господин Портос, проведя обманный финт, ловко отскочил в сторону, а затем попросту подхватил своего соперника крепкой рукой, приподнял над землёй и как следует дал в скулу. Гвардеец дёрнулся и повис в руках противника тряпичной куклой. Мушкетёр опустил его на землю и ринулся на помощь господину Атосу, который один сдерживал натиск двух насевших на него противников. Юный гасконец, юркий, гибкий и ловкий, от обороны перешёл в наступление, и его противник шаг за шагом отступал к ближайшему переулку. В целом поле боя явно оставалось за роялистами, но кардиналисты не собирались сдаваться, а вдалеке послышалось бряцание оружия и тяжёлая поступь первого за вечер патруля городской гвардии, делавшей обход своего участка. Попадаться им в руки было невыгодно никому из сражавшихся, но азарт боя лишил всех его участников инстинкта самосохранения, все спешили завершить стычку явным успехом либо преломить её ход в свою пользу. Тогда мадам Фламель, жена владельца суконной лавки, издала яростный клич и первая метнула горшок с цветком вниз, стараясь попасть в голову одного из кардиналистов. Конечно, она промахнулась, но зато оказался точен господин Атос – он уложил своего раненного противника на мостовую. Гвардеец дёрнулся и потерял сознание от боли. Это коренным образом изменяло отношение наблюдателей: теперь за беднягой точно спустятся и окажут необходимую помощь, а то ещё и возьмут в дом выхаживать, окружив нежной заботой и вниманием. Горшки и всякая попавшаяся под руку кухонная утварь полетели вниз градом, наиболее рьяные и азартные применили воду и обмылки, щедро выплескиваемые из тазиков под одобрительные крики прочих зрителей и вопли дерушихся. Разом распахнулись несколько калиток, пропуская мушкетёров и королевских гвардейцев во внутренние дворики, в дома, бескорыстно предоставляя укрытие. Кардиналисты остались посреди улицы в полной растерянности: противников точно ветром смело. Тогда, чертыхаясь, подхватив двух раненных товарищей, они тоже предпочли укрыться в одном из переулков. Из-за угла вывернул патруль городской стражи во главе с сержантом, но улица Могильщиков была тиха и пустынна, ставни домов плотно закрыты, и лишь бездомная собака яростно грызла баранью кость и тихо ворчала над ней, отгоняя крыс. Честные парижане в такой поздний час крепко спали, и, конечно же, никто ничего не видел и не мог сообщить, что здесь только что произошло.