Кружево, ленты, булавки, тесьма...

Колокола приходских церквей громко призывали к вечерней мессе в пятницу, предшествующую началу Страстной недели, и многие горожане внимали этому гулкому требовательному гласу, оставляли все насущные мирские дела, спешили в храмы, проявляли достойное всяческих похвал религиозное рвение хотя бы для не в меру зорких глаз соседей, вот только некоторым особо избранным обитателям улиц прихода Сен-Сюльпис не требовалось ничего изображать: все, кому надо, и так знали, что трое самых состоятельных прихожанина пожертвовали приходу настолько солидную сумму, что наверняка добыли не только отпущение текущих грехов, но и право не переступать порог храма до Рождества. Сосед мэтра Бонасье, трактирщик Дюлорье, пожертвовал больше всех. Он мог себе позволить такую щедрость, поскольку содержал пять заведений в разных уголках города и ещё три за заставами, был мудр и предприимчив, и даже сейчас, в строгий пост, в его трактирах не переставали готовить скоромные блюда. У трактирщиков имеется своя философия, имеющая мало общего с религиозными догмами, и она подчас выглядит куда более привлекательно, чем церковные проповеди, хоть читай их сам Его Святейшество. Стоит ли удивляться тому, что три примерных прихожанина церкви Сен-Сюльпис, трое благочестивых представителей достойного купеческого сословия сошлись за столом, который благодаря щедрости господ Дюлорье, владельца многих трактиров, и Бонфиса, владельца отличной винной лавки на улице Феру, был заставлен по-королевски, а вклад господина Бонасье придавал застолью опрятный вид. - Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей... - мэтр Бонфис поднял свой стакан, обвёл многозначительным взглядом двух сотрапезников... и фыркнул, чтобы не рассмеяться открыто. По случаю грядущей Страстной недели у всех троих мужчин, сидевших за столом, в руках были дешёвые оловянные стаканы из числа тех, что используют в придорожных трактирах, серебро к столу выставлять не разрешалось даже для гостей из числа особо доверенных; что поделать, общие правила приличия приходилось соблюдать! Однако же правила приличия не распространялись на пулярок - нежных, вкусных пулярок, запечённых с черносливом в соусе из красного вина, их собрата-каплуна в красновинном соусе с сухарями, шампиньонами и лимонным соком, на печенье и пышные бисквиты, таявшие во рту; наконец, на само красное вино, выбродившее положенный срок в подвалах знакомых мэтра Бонфиса в окрестностях Бордо, в Лангедоке или Руссильоне. Луарские вина в ассортименте застолья так же присутствовали, если не зримо, то уж точно в большой корзине, которую только что внёс в комнату запыхавшийся слуга. - Но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь! - возвысил голос мэтр Бонасье после того, как отхлебнул добрый глоток, поддавшись соблазну и опрометчиво нарушая давно заведённый ритуал, с которого всегда начинались общие застолья. Мэтр Бонфис шутливо погрозил ему пальцем и тут же наполнил стакан приятеля снова. - И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое и лист которого не вянет... - продолжил назидательный тост мэтр Дюлорье. Каждое слово он произносил точь-в-точь как местный священник, медленно и слегка нараспев, как бы стараясь, чтобы оно, подобно семени, не только упало в приготовленную почву, но и сумело прорасти в умах слушателей. Так бы оно и случилось, даже сомневаться не приходится, но процессу сильно мешали чудные ароматы. Сотрапезники, несмотря на свой солидный возраст и сдержанность, демонстрировали явные признаки нетерпения - насладиться всем приготовленным без помех можно было только вечером, после завершения насущных дел, потому днём все трое прилежно постились, подавая пример клиентуре и домочадцам. Наконец, можно было отдать должное искусству самого опытного из поваров мэтра Дюлорье и приступить к пиршеству. Собрались в этот раз у Бонфиса: его супруга вместе с двумя родственницами отбыла в Пикардию решать наследственные дела, и некому было распекать мужчин за неуместность званого ужина в Великий Пост. Все трое сказали то, что полагалось, оставалось завершить заведённую церемонию и хором дочитать строфу из первого псалма: - И во всем, что он ни делает, успеет! "Блаженные мужья" с удовольствием выпили, оценили вкус вина, дружно признали его хорошим, и приступили к еде и приятной беседе. Начали с обсуждения будничных дел, довольно долго говорили именно о них, затем господин Бонфис поведал о тяжбе, которую затеяла его супруга, и, если дело удастся, он получит дополнительный доход, потому как речь идёт о трёх виноградниках, небольшой ферме и мельнице. Разговор принял оживлённый характер после того, как была упомянута волчья ненасытность судейских. - Уже никакого наследства не хочешь: оно ещё не твоё и непонятно, как там обернётся, а расходы немалые! - жаловался Бонфис, не забывая про пулярку и соус. На тарелке перед ним уже высилась изрядная горка костей, под стол переместились три бутылки вина, которые собеседники успели опустошить. Теперь, когда голод был утолён, все развалились на стульях в максимально удобных позах, Бонасье даже расстегнул свой пояс, а Дюлорье - несколько крючков на камзоле. - Если совсем туго придётся, скажи мне, - не без доли самодовольства проговорил Дюлорье. - Я, конечно, человек маленький, но всё же не последний, и кое-какие знакомства у меня имеются. Конечно, денег будет стоить... - Так добавим! - подобное признание из уст владельца галантерейной лавки доказывало несомненное дружеское расположение к хозяину дома. Впрочем, Бонасье ничем не рисковал: дела у приятеля шли отлично, разорение ему явно не грозило. В их среде было принято чётко вести свои расчёты, давать в долг под небольшие проценты либо под честное слово, но до определённой даты. - Не нужно, - поморщился виноторговец. - Погреба полны, последние три года урожай хороший, и покупаю я, как вам известно, не у посредников, а напрямую. Оно, конечно, хлопотно выходит, зато надёжно, за каждую бочку и каждую бутылку я лично отвечаю, да и клиентура у меня - сами знаете. Да, дешевых белых вин с севера и тем более ужасной монтрейльской кислятины Бонфис принципиально не держал, потому его постоянными покупателями являлись исключительно состоятельные или уважаемые люди. Уж если на то пошло, то приход Сен-Сюльпис вином для причастия запасался только у Бонфиса, и кюре однажды признался, что после того, как он сменил поставщика, люди стали вдвое чаще причащаться. На столе появилась новая порция бутылок. - Вот такое постоянно берёт молчун, который в услужении у того... помните, рассказывал? - Бонфис посмотрел на Бонасье, который только плечами пожал. Пришлось пояснять. - Ну тот, который квартирует у мадам Фошо, королевский мушкетёр? Я поначалу только под расчёт ему отпускал, а теперь и в долг - человек надёжный, всегда в конце месяца всю сумму вносит. - Может, он не мушкетёр вовсе? - засомневался Дюлорье. - Гвардейцы Ришелье и швейцарцы - те да, берут подешевле, зато много, и расплачиваются исправно, а эти горлопаны хороши только на парадах да в королевском конвое. Не далее как вчера опять дрались что твои петухи: посуду перебили, столешницу расколотили, у шести или семи лавок ножки треснули. Сбежали, ни су не оставили в возмещение убытка! Как же, королевский полк! Голодранцы и нахалы, только и умеют, что из мушкетов палить и протыкать неугодных своими шпагами! Скоро я их прикажу даже на порог не пускать! - Так и у меня под окнами вчера дрались! - с азартом подхватил Бонфис, который, как и многие парижане, любил наблюдать за подобными разборками, находясь в безопасности за крепко закрытой дверью, под охраной слуг и желательно с высоты второго этажа. - Поздно уже было, я уж лёг, а то бы посмотрел! Он сделал глоток, одобрительно крякнул и продолжил: - Нет, точно королевский мушкетёр, как и друзья его. Я счета просматриваю и вижу, кто что заказывает и берёт - так у этого вкус ровно как у вельможи какого, уж поверьте, есть с кем сравнивать: у меня управляющий принца Конде закупается, и парижский архиепископ тоже не брезгует. Да и люди сами знаете кого заходят... Все трое сотрапезников, несмотря на то, что хмель уже вовсю оказывал своё воздействие, не сговариваясь, поёжились как бы от неожиданного сквозняка - имя всесильного кардинала, даже оставаясь непроизнесённым, оказывало какое-то магическое влияние. - Да ну? - не поверил Бонасье. - Да вот! - многозначительно протянул Бонфис. - Благодарю за предложение помочь, но постараюсь сам справиться. Давайте-ка выпьем лучше за продолжение нашего дела - за наследников, которым мы смогли бы передать наших клиентов и связи, всему научить и успеть, если на то будет Божья воля, порадоваться их успехам. Может, и внуков на руках подержать доведётся! Тост поддержали: все трое были женаты на женщинах много младше себя, ещё не считали себя дряхлыми руинами и надеялись на появление наследников. Потом стали разговаривать про придворные сплетни, немного позлословили про своего кюре, обсудили экспедицию Жака Моке, в которую Бонасье вложил некую сумму, со знанием дела поговорили про трудности морских длительных путешествий (заметим для того, чтобы не быть уличёнными во лжи - все трое если и передвигались по воде, то только по речной, и к тому же не более нескольких часов), опустошили дюжину бутылок, после чего Бонфис любезно предложил приятелям остаться у него на ночь. Оба энергично запротестовали: час был не самый поздний, они ещё крепко стоят на ногах, да и путь до дома недолог. Бонасье вернулся к себе около девяти вечера, и обнаружил, что его преемник, мэтр Куртманш, ещё не ложился, а терпеливо дожидался наставника. - Что случилось? - Бонасье чуть отвернулся, чтобы нынешний владелец его дела не сразу учуял весь сложный букет запахов, которые неизбежно сопровождают человека, славно пообедавшего скоромным и запившего трапезу изрядным количеством вина. - Ты что не спишь, Франсуа? - Не ругайтесь, но я без вашего ведома сдал комнату наверху, пока на месяц. Мальчишка внёс залог. Ой, сударь, пожалел я его: не ночевать же дворянину на улице! Отправил бы в трактир, так ограбят дурака. Он, признаться, еле дышал от усталости и сказал, что пол-дня по улицам бродил, нигде ничего снять не мог. Завтра пойдёт в какой-нибудь полк наниматься. Задаток - вот он, смотрите. Бонасье был слишком доволен жизнью, слишком сыт и слишком пьян, чтобы адекватно отреагировать. - Мальчишка? - Сущий! Да вы пойдите, посмотрите сами, он ещё не спит, только что спускался попросить ещё свечу. Отставной галантерейщик хмыкнул, пригладил пятернёй волосы и толкнул дверь, ведущую в коридор. Он поднялся по лестнице, очередной раз дав себе слово сразу после Пасхи заменить обветшавшие ступени и поправить перила, на верхней площадке постучался к постояльцу и услышав разрешение войти, оказался в комнатушке, которая хоть и находилась на втором этаже, но мало чем отличалась от вовсе ни на что не годной каморки в мансарде. Постоялец занимался делом: он обшивал свой потёртый камзол новым галуном, явно стараясь сделать это как можно более аккуратно. На крюке, вбитом в стену рядом с кроватью, висел тощий узелок, за ним виднелись ножны для шпаги. Самой шпаги Бонасье не увидел, зато хорошо разглядел в блике света совсем юное лицо. Обладатель тёмных,как спелые маслины, глаз, лохматой шевелюры и пусть тонко очерченного, но крючковатого носа явно был гасконцем, это стало понятно ещё до того, как он открыл рот и несколько испуганно поприветствовал вновь вошедшего. Он напоминал щенка-подростка - тощий, нескладный, весь какой-то угловатый, со слишком длинными для человека невысокого роста руками. Они обменялись парой вежливых фраз. Пусть гасконцы и пользовались репутацией людей отчаянных, но этот птенец, едва выпорхнувший из родительского гнезда, был так робок, так смирен, так откровенно беден, так нуждался в опеке и покровительстве старшего, более сильного и мудрого, что в душе Бонасье что-то дрогнуло. Они с приятелями пили за появление наследников, и нереализованное пока отцовское чувство взяло верх над извечной практичностью и осторожностью парижского торговца. Мальчишка, который сам обшивает галуном камзол и ловко орудует иголкой, вызывал невольную симпатию. - С прибытием в Париж, сударь. Вам сейчас принесут что-нибудь перекусить, но не обессудьте, приветственный ужин будет скромным по причине поста. Зато вино обещаю отменное. Надеюсь, мы поладим. И уже переступив порог, Бонасье добавил: - Расчёт за комнату жду в начале каждого месяца.