***
Вечер. На мне легкомысленное платье, красное в горошек, а не огромная футболка Самуэля, только мысли мои совсем нелегки. Я осознала, что подписала себе приговор. Самуэль заселился в комнату и уже хозяйничал за баром. Ловкий он, ничего не скажешь, но мне непривычно. С Кайлом сложнее. У него какие-то там вещи, учеба, подработка и пятое-десятое. Пустой треп. Я пока не вникала. Мне хочется на кого-нибудь наорать. В голове слишком много вопросов без ответа и мук совести. Внезапно стало стыдно. Без понятия отчего, но сухой факт. Как-то странновато начинать бурное взаимодействие после случайного секса. Обычно потом нет надобности контактировать, а тут получайте и распишитесь… Случайные перепихоны не для укрепления связей — они одноразовые, а тут извольте, продлите контракт на контакт. Смешно, блин! Обхохочешься… Что за жопа в моей голове творится? Я нервно хихикаю и закуриваю. — Кати, ты чего? — Тед кладет руку мне на плечо, я вздрагиваю — не заметила его. В призраки заделался, что ли? — Да так… Охреневаю от происходящего. Ничего нового. Хотя… — я выпускаю дым изо рта. — Чем ты думал, дядя, когда сватал мне в соседи этих двоих? — спрашиваю строго, словно разъяренная мамочка. — В чем проблема, Кати? Обалденные ребята! Да и тебе полезно скрасить свое одиночество. — Ага, с твоей ловкой подачи — скрасила так скрасила. До сих пор клитор зудит. Тед ржет, точно мерин у стога сена, а я недовольно фыркаю. Раздосадованная лиса и взбудораженный конь — не меньше. — Дорогая моя, клитор на то и клитор, чтобы его использовать! Конечно, от излишне интенсивных манипуляций могут быть последствия... — Тед продолжает угорать. — Да и член без дела не должен валяться, — я поддаюсь его игривому настроению. — Мой член всегда в деле, — из ниоткуда появляется Самуэль. — Извините, я случайно вас подслушал, мимо проходил. Все ухожу. Сегодня что, все в ниндзя заделались, кроме меня в этом дурацком платье? — Придурок! — цежу я ему в спину, тушу сигарету и закатываю глаза. — Вот о чем я, дядя, вот о чем… — Смотрю, вы время зря не теряли, — присвистывает Тед. — Знаешь, напоминает какую-то проституцию. Не ожидала от тебя такого… Родная кровь, как никак, — я качаю головой, изображая полнейшее разочарование. — Дорогая, это не проституция — это налаживание личной жизни, — Тед заговорщически улыбается . — Тебя не смущает количество? Их двое. Белый, блядь, и черный! Психованный и воспитанный. — Ни капли. — Дядь, ты совсем того! — Вдруг любовь, — еще лучезарней лыбится Тед. — Хуевь! Не неси пургу! Чтобы с кем-то потрахаться, не обязательна никакая мифическая любовь. Я достаю очередную сигарету из покоцанной пачки. Щелчок зажигалки и крепкая затяжка. — Всякое бывает… Понравились мне они, а ты уж сама решай. — Бред какой-то! Я теперь не знаю, как себя с ними вести… — надуваю губы ботоксом недовольства, барабаню пальцами по колену. — Как бы тебе объяснить, Кати… — Тед задумчиво теребит рукав рубашки, затем проводит ладонью по щетине. На щеке остаются светлые следы. — Понимаешь, бывают люди, которые считают, что во Франции нет места человеческим соплям и всякому такому. Мусору, дерьму и так далее. Ты не из таких. Ты, если надо, по локоть руку отцапаешь. С острыми зубками выросла. Я знаю, тебя тупо не цепляет все простое и обычное. Ты прекрасно знаешь, что и во Франции полно говна, так что, — он разводит руками, — каждому свое. У самурая есть только путь. Да и как говорил Бродский: «на улице, чай, не Франция». — Ты сам-то понял, что за ахинею на меня вывалил? — я таращусь на Теда, словно на пациента лечебницы для душевнобольных. Особо буйного пациента. Где, мать ее, смирительная рубашка? — Главное, ты уловила суть, — он хлопает меня по плечу. — Так, хватит разводить французские сопли! Соберись, сегодня твой вечер, и ты должна блистать, а не витать в облаках. Через час на сцену! Вон уже ценители прекрасного собираются. — Ага, блистать, как Эйфелева башня под луной. Мерси боку, блин!***
Я у микрофона в своем дурацком красном платье, покачиваюсь в такт музыке. Я выплескиваю свое беспокойство, мурлыча то блюз, то джаз. Аплодисменты сменяют восторженные вопли — ритм сменяется новым ритмом. Публика меня любит, а я… Мне просто нравится петь. Все элементарно как дважды два. Чувствую пронзительный взгляд со стороны бара — щиколотки покрываются мурашками. Меня чертовски возбуждает то, как смотрит Самуэль. Онемение в теле идет снизу вверх, разрастается, будто шерсть на загривке кошки, которую застали врасплох. Надеюсь, свет прожекторов не выдаст мое напряжение — мне такое не по нраву. Все должно оставаться под контролем. Кому я вру? Все еще вчера пошло по моему зудящему клитору. Когда я оборачиваюсь к бару, виновник назойливого зуда прикладывает два пальца к губам и достает язык. Самуэль, долбаный придурок! Это так ты выражаешь восхищение? Я возвращаю свой оптический фокус к зрителям, но бесполезно — между ног теперь лишь сильнее зудит. Безумно отвлекает, кстати. Самуэль — конченый изврат! Да и я не лучше… Видимо, секс у нас повторится… да не раз. Моя слабость к засранцам непреодолима. Дядя, и как ты меня воспитывал? Почему из невинной девочки выросла озабоченная фурия, падкая на всяких психов с членом наперевес. Молодец, Кати, так держать! К слову о клиторах, членах и вчера. Где шляется Кайл? Он вроде дотошно божился, что к вечеру привезет свои манатки. Пора бы. Прости, блондинчик, ничего личного — стремно оставаться с психованным оральным умельцем один на один, сожрет же… Черт! Опять я об этом думаю. Какая же я все-таки дура! К концу моего выступления появляется запыхавшийся Кайл. Глазенки бегают, грудная клетка учащенно вздымается под нелепым желтым дождевиком. Он без очков. Я кланяюсь под бодрые хлопки, Кайл вторит довольным зрителям. Всем спасибо, на сегодня достаточно! На бис выходить не собираюсь. Шлю воздушный поцелуй и удаляюсь со сцены. Эйфелевой башне нужно отдохнуть и выпить. Парижская луна надо мной перемещается к бару, туда же топаю и я. — Я опоздал, извиняюсь, — Кайл семенит за мной. — Я тебе надзиратель, что ли? Чего отчитываешься? — я небрежно отмахиваюсь от оправданий. — Ну, просто если бы успел, мог бы тебе подыграть. — Не страшно. Тед же тебе говорил, необязательно начинать прямо сегодня. Я и c фанерой замечательно справилась. Раньше же как-то обходились без искусных пальчиков. Не кипишуй! — Ладно, просто мне хотелось… — Кайл запинается. — Да не переживай! Отработаешь еще. Пианино в твоем распоряжении, — ободрять у меня всегда получалось дерьмово. Ничего не изменилось. Я хмыкаю и плюхаюсь за высокий стул. — Эй, ненормальный, налей мне чего-нибудь! — подол платья задирается, и я невольно раздражаюсь. — Дурацкое платье! — А мне очень даже нравится, — говорит Самуэль, наливая мне первый подвернувшийся виски. В стакан опускается шарик льда, — так и хочется залезть под юбку, — он нахально скалится. Стакан скользит ко мне. — Класс! Ты не поумнел! — опрокидываю в себя виски. — Все такой же конченый придурок. — Как у тебя дела? — Самуэль с интересом глядит на Кайла и совершенно не обращает внимания на оскорбления. Невозмутимый псих меня мастерски игнорирует! — Ты поумнел или нет? Очки, смотрю, где-то потерял. Жаль. Я бы снова их с удовольствием снял, чтобы поприветствовать тебя как следует, — ухмыляется он и облизывает губу. Кайл явно смущается, отводит два карих омута в сторону, переминается с ноги на ногу. — Я не постоянно их ношу, — робко отвечает он. Вот же демонюга! Засмущал невинного очкастого ангелочка! Глаза бы мои его не видели, но если честно, он все еще меня возбуждает. Какая же я дура! Полная дура! Меня привлекает эта сраная самоуверенность, заводит идиотская пошлость и то, как он смотрит уже на Кайла, а не на меня. Я тоже извращенка! Дядя, ну почему, блин? — Захлопни свою похотливую варежку! — накрахмаленное полотенце летит в смоляную патлатую башку. — Какая страсть! Давай еще! У меня уже почти встал! — Самуэль, серьезно! Прекращай ее бесить! Сколько можно дурака валять? Ничего себе! У Кайла прорезался голосок. — Пф-ф, вчера, между прочим, вы вдвоем стонали от удовольствия, — он снова наполняет мой бокал, — а сегодня типа святые… — бутылка звучно опускается на стойку. В наглом взгляде Самуэля что-то меняется, и я вновь наслаждаюсь незваными мурашками. Я иронизирую! — Чего вы тут обсуждаете? Тед опять появляется из ниоткуда, точно призрак. Спасибо, дядя, ты как раз вовремя! Тут творилось нечто непонятное… Неужели Самуэль правда обиделся? Да не, чушь! Однако все равно спасибо, дядя. — Письками меряемся, — отшучиваюсь я. — Даже не пытайтесь, Кати победит, — ржет дядя. — Здравствуй, Кайл, — протягивает радушную пятерню. — Здравствуйте, — Кайл вежливо отвечает на рукопожатие. — Будто сыновья появились! Сейчас растрогаюсь, — Тед выгибает вверх брови, растягивается в улыбке — умиляется. — Хорош сантиментов! Плесни мне выпить, Самуэль. — Правильно! Никаких французских соплей! — острю я, и Тед по новой заливается смехом. — Моя девочка, — он гладит меня по волосам. — Если устал, можешь идти домой пораньше, я сама все закрою. — А знаете, нужно отметить прибавление в этих стенах! Закроемся прямо сейчас! Да бахнем по рюмашке все дружно! — Они на тебя плохо влияют, — вздыхаю я. — Ничего подобного, — отнекивается Тед, немного подумав, шепчет мне в ухо. — Не забывай предохраняться. — Дядя! — я возмущенно моргаю. — Сколько мне лет, по-твоему? Черт, я не это хотела сказать. Какой же дурдом! Самуэль давится смехом, с трудом проглатывая щекотливые позывы, чтобы не заорать в голосину. Кайл в целом не догоняет, что происходит и куда попал. В дурдом, блондинчик, але! За ночь должен был уже понять. Я до глубины души поражена выходками дяди. Молодость, что ли, в заднице зашевелилась? Ожила, как крылышки бабочек в животах влюбленных. ЭТИ АЛЕГОРИИ — ПУСТОЙ ТРЕП! Почему я вообще подумала о влюбленных? Бред какой-то. Видимо, патлатый псих всех заразил безумием. Заглушил голос здравого смысла своим фантастическим ревом. Все до сих пор идет по моему зудящему клитору, стремится в тартарары, словно голубянки в момент последнего полета. Трындец!***
Кадры бытия повторяются. Мы втроем сидим за маленьким столиком у мизерного окна с раздвижными створками. Я с пяти лет мечтала о таком. Крохотный иллюминатор в суету мира. Только сейчас не о том. Не столь важны детские мечтания, когда ты, взрослая дура, хлещешь бурбон с двумя мужиками, с которыми накануне переспала. Почему мы опять в моей комнате? В конце концов, есть общая столовая. Здесь нам что, медом намазано? Какая звенящая глупость… Чем я вообще думаю? Точно не мозгом — он вскипает и плавится от этанола и жажды тепла. Я постоянно мерзну, а дурацкое платье в горошек нисколько не греет мою бренную тушу. А чем думает Кайл? Он же вроде самый разумный из нас. — …Ты могла быть номером один, И ты могла бы править всем миром, И мы могли бы позабавиться, Но ты послала всё к чертям. Ты до сих пор никто для меня, И это ничто для меня. И ты не знаешь, что натворила, Но я все равно скажу тебе. Самуэль бормочет себе под нос слова песни «MUSE», вращавшейся вчера по кругу заезженной пластинкой. В черной патлатой башке, естественно, творится беспросветная дичь. Тут вопросов нет. Может, это намек или воспоминания… Может, он просто поет на автомате то, что зациклилось на подкорке, но по моим щиколоткам вновь бегут мурашки. Животный импульс устремляется под красный подол. Зуд, зуд, зуд… Ужасно! Я стопроцентно слетела с катушек! Свожу колени вместе, смотрю на свои бедра. Белые кружочки на ткани не успокаивают и не отвлекают, как и бубнеж Самуэля — фантазия распаляется. Заливаю пожар бурбоном. Тщетно. Какая я дура… Тушить пламя огненной водой — идиотская идея. — Как-то все подозрительно притихли. Какофонию в моей дурной голове обрывает Кайл. Огромное спасибо, блондинчик! Самуэль поднимает на него поплывшую синеву — Кайл не отводит карих глаз. Странно. Это какая-то смена ролей? Он окончательно и бесповоротно осмелел или и раньше был таким? Просто никто не заметил очевидного сквозь сумбур и кавардак… Ересь! Я хочу снять долбаное платье. В нем трудно дышать. — М-м… — отрешенно мычит Самуэль. — Если тебе надо говорить — говори, а я тут в сторонке посижу, попою, — он откидывается на стуле и уводит взгляд в пол. — Мы тебя чем-то обидели? — Кайл не сбавляет напор. — Не смеши, — прыскает Самуэль. — А что тогда? Ты ведешь себя по-другому. — Это как? Откуда ты вообще можешь знать, как я себя должен вести? Вы нихрена не знаете обо мне! — интонация Самуэля бросает в зябкую дрожь — четкая и холодная. — Может, я хочу узнать! Не думал о таком? — Кайл ни капли не уступает. Что происходит, мать его? Мы поменялись с ним местами, теперь я ежусь на стуле и ошалело хлопаю ресницами. Давай, блондинчик, жги, я за тебя болею! — Ну охуеть, не встать… какие неожиданные повороты! — Самуэль криво ухмыляется, но я замечаю — нервничает. — Нет желания просто побыть собой? Или ты клоун по жизни? Дурная привычка или натура такая? Между синим и карим статические искры — перестрелка. Электрическое напряжение начинает нервировать и меня — я невольно попадаю под обстрел. Воздух, заряженный и колючий, обжигает глотку похлеще бурбона. — Да что, мать его, на вас нашло? — я срываюсь первой. — Че за херня происходит? Алкашка в черепушку ударила? — вскакиваю со стула, хлопаю по столу. Молчание. Слышу редкие шины по асфальту — звуки за иллюминатором. Слышу глубокое дыхание, стук сердца и тишину. Чей орган качает кровь громче — непонятно. Чья жизнь из трех отчетливей раздается в моих ушах — неясно. От напряжения перед глазами плывет. Или все же от виски… — Самим собой говоришь… Узнать меня… Не боишься разочароваться? Самуэль вплотную подходит к Кайлу, тому приходится поднять голову, чтобы не нарушить зрительный контакт. Дурацкая разница в росте… В другой ситуации я могла бы и поржать с этого, но сейчас совсем несмешно — сквозит надрывом. Я сглатываю — электричество оседает на промилле алкоголя внутри. — Ты прошлой ночью уже видел, какой я. Еще раз показать? — Самуэль возвращает себе лидирующую позицию — уверенность в вкрадчивом шепоте оглушает. Кайл самодовольно улыбается и хватает Самуэля за подбородок. Пальцы с силой впиваются в гладковыбритую кожу. Пару секунд карее заглядывает в синее, после глубокий поцелуй. Кайл уделал Самуэля. Поздравляю, блондинчик! Я стою на месте и любуюсь картиной. Моя личная бесплатная эротика. Кайл давит на плечи — Самуэль устремляется вниз. Покорно и без сопротивления. Он замирает напротив ремня, бросает беглый взгляд наверх, хитро скалится. Несколько ловких движений и брюки Кайла сползают до колен. — Иди сюда, — Самуэль подзывает и меня. О да! Его хватит на всех, проверяли! Я медленно приближаюсь. Тянусь к Кайлу, пока крепкая рука скользит по бедру, стягивает нижнее белье. Влажное нижнее белье. Зуд ни на мгновение не прекращался. Я и Кайл сплетаемся языками, я облизываю его шею, расстегиваю рубашку. Я переступаю через свои трусы и опять возвращаюсь к губам рядом, а пальцы, так привыкшие к стальным струнам, проворно исследует мои половые губы под красным подолом в легкомысленный горошек. Я не сдерживаю стона, Кайл откидывается назад и прижимает смоляной затылок к паху. Мой язык выводит узоры на беззащитном ухе под белыми прядями, язык Самуэля рисует другие линии внизу живота Кайла — никто больше не сдерживается ни стонов, ни порывов, ни отчаянного желания любви. Или всего-навсего неконтролируемой похоти. Плевать! Самуэль перемещается под юбку моего платья. Уже абсолютно плевать… Маленький столик у окна с раздвижными створками из детских мечтаний — отправная точка безумия. Луна подглядывает за нами через стекла моего собственного иллюминатора. Мы стартуем с того же места, что и в прошлый раз, но все иначе, по-другому, не как вчера… Остатки одежды летят на пол. Мы, спотыкаясь о ненужные шмотки, бредем к кровати — не отлипая друг от друга. Почему меня так тянет к этим двум погранично разным мужикам? Почему Кайла и Самуэля влечет магнитом? Зачем им нужна еще и я? Да гори оно все огнем! Я просто хочу согреться, и эти двое дают мне желаемое. Безразлично все, кроме черного и белого, ласкающего мое тело, кроме запаха разогревающейся плоти, нежности и страсти, синего и карего — наглого и застенчивого. Я вижу напряженные мышцы, искаженные удовольствием лица и отметины на обнаженной коже, которые не видит никто больше. Мы делим ночь на троих. Рвем боль на куски. Препарируем одиночество. Я закрываю глаза и шепчу нечленораздельный бред. Поцелуй на плече, укус на внутренней стороне бедра — единое клеймо от двоих. Дядя, дядя … какие сыновья? Между нами далеко не родственная связь. Хотя, если только родственность душ. Очередной пустой треп! Еще пара резких толчков выбивают из меня ненужные мысли. Самуэль опускает лоб мне на ключицы, Кайл касается губами виска. Я снова засыпаю не одна. Руки Самуэля безумно горячие, как и он сам. На груди Кайла до восторга уютно и тепло. Каждая клеточка меня наконец согревается. Спокойной ночи! Возможно, завтра у меня будет изжога — чьи-то лапки щекочут кишки. Какая я все-таки дура…