***
Самуэль рывком снимает кепку и швыряет в угол. — Ненавижу долбаные кепки! — он взъерошивает смоляные волосы, откидывается на спинку дивана. Проводит ладонью по прожженному подлокотнику, задевает потемневшие дыры — раны от сигарет. — Дядь, ну как так? Ты и диван запустил, — наигранное разочарование, адресованное Теду. — Знаешь ли, если много будешь трепаться, я и выставить тебя отсюда смогу без сожалений! — парирует тот, наполняя бокалы. — Не-а, — самодовольно скалится Самуэль, — я уже в вашем сердечке! — Вот говнюк! — Тед усмехается и закатывает глаза. — А зачем ты тогда ее надел? Кепку, — осторожно интересуюсь я. Видимо, градус в крови прибавил храбрости — до этого я сидел истуканом. Вот чего мне не занимать, так это стеснительности. Я с детства был мямлей. Самуэль переводит взгляд на меня — череп сверлят два бесконечно синих детектора. Сначала статичное лицо, потом заливистый хохот. Самуэль ржет, а я вжимаюсь в диван. — Ого! Подал голосок. Я уже и забыл, что ты здесь, — он откашливается, потирает веки. — Кайл же? Кайл, я сегодня уже жаловался дяденьке бармену на жизнь. Кепочка была для того, чтобы скрыть кислую мину. Я же пришел сюда просто надраться, а тут такие развлечения. Понимаешь, непруха у меня: работа кончилась, бабло кончилось, съемная хата кончилась. Я искал утешение в бухле — нашел в музыке. — Все-таки ты ебанутый, — на выдохе произносит Кати. — Кати! — цокает Тед. — Где твои манеры? — Что не так, дядя? Я разве не права? Он поехавший! Сразу понятно было! — Кати отбивается от нравоучений. — Он талантливый. — И ебанутый! — не унимается Кати. — Талантливый и ебанутый… Великолепная смесь! — Звучит как комплимент. Особенно от тебя, — Самуэль подпирает подбородок ладонью, довольно щурится. — Вот об этом я и говорю, — Кати качает головой, демонстрирует моральное потрясение. Выглядит неубедительно. — Если бы я тебе так не нравился, ты бы не стала петь со мной. Кати молчит. — Да ты проницательный малый, — Тед подмигивает Самуэлю. — Привыкайте, ребята, с моей Кати не расслабишься — кусается. Кати строит возмущенную гримасу. — И хватит называть моего дядю — дядей! Для тебя он вообще-то Теодор! — Сдаюсь, сдаюсь, — Самуэль поднимает руки. Кати наконец улыбается. Криво, но улыбается. — Вы двое! Не думаете, что Кайл ничего не говорит, потому что вы не даете ему и слова вставить, — Тед строго глядит на Кати и Самуэля. — Ну-у, он спросил про кепку, — Самуэль коротко пожимает плечами. — Кстати, а вам, кроме музыканта, помощничек какой не нужен? Я опять остаюсь в тени. Блистал я только за роялем в театре, и это время давно прошло. Сейчас я сижу за столиком в сумраке задымленного бара и слушаю треп посторонних людей. Никто из них не знает, что сегодня я совершил свой личный подвиг — наступил на горло давнему страху. Собственная мечта похоронила меня заживо, но сегодня я воскрес. Пусть мой новообретенный блеск затмил восхитительный рев, пусть я еще недостаточно раскован — но в данный момент по-настоящему счастлив. Я ожил в голове мертвеца. Тонкие крылья щекочут внутренности. — С баром справишься? — спрашивает Тед. — Легко! Еще и принеси-подай в зале могу, — уверенно отвечает Самуэль. — Славно! Кати одна зашивается, я уже не молод и не поспеваю везде, — он чешет затылок. — Случайности не случайны, Кати! Теперь все легче будет! С таким-то проворным помощником. — Да, пиздец! — буркает Кати. — Кати! Ну просил же! — в который раз упрекает Тед. — Чего он, по-твоему, безработным оказался? По-любому погнали пинками! А ты, Тед, слишком добрый и подбираешь всех и вся! — Да не гнали меня ниоткуда! Сам ушел! Офис — не для меня! — протестует Самуэль. Кати удивленно косится на него, говорит: — Ты в офисе работал? — Ага! Бабки же нужны. Протянул почти полгода, но психанул. Не осталось сил находиться в этом многоэтажном гробу в окружении снобов и идиотов. — Кто тебя с такой рожей к клеркам пустил… — Что не так с моей рожей? — Дохрена наглая. — Зато симпатичная, — Самуэль подпирает подбородок другой рукой, невинно надувает губы. — Ладно, спорить не буду, — соглашается Кати и закуривает. — Глупо опровергать очевидное. Правда, ты отшибленный придурок и псих. Сухой факт. — И ты не подарочек. Все не без греха, — встревает Тед. — Дядя, может, хватит меня топить? — раздражается Кати. — Просто будь немножечко погостеприимней. На пацифистское предложение Кати фыркает. — Давайте выпьем! — Самуэль встает с места и протягивает наполненный бокал. — Я пришел сюда горевать, а в итоге нашел работу. Даже две. — Прекрасная идея! Пора прекращать пререкаться, — подхватывает Тед. — Спасибо, что приняли на работу, — улыбаюсь я, поднимаясь с дивана. — Кайл из вас, ребятки, самый воспитанный! Берите пример. Кати и Самуэль недовольно насупливаются, будто обиженные детишки. Хотя для Теда они и есть парочка бунтующих желторотиков. Я с трудом сдерживаю внезапный смешок. — Отлично! Осталось еще найти приют, — размышляет Самуэль, плюхаясь обратно на диван. — Мне тоже… — негромко мычу и вздрагиваю от своего же голоса. Снова я облажался. Выдал себя с потрохами. — Еще один бездомный! — хихикает Самуэль. — А-а, — я поднимаю чуть поплывший взгляд. И чему он радуется? — Природа с тобой решила соригинальничать, — Самуэль сканирует меня взглядом. — Сам блондинистый, а глазенки карие. — Ну, я таким род… — Тс-с! Это комплимент, — прерывает Самуэль. — И очки тебе идут. — Я и не заметила, — Кати придирчиво изучает цвет моей радужки. Я суетливо поправляю пластиковую оправу, отвожу свои карие глаза, заслужившие столь пристальное внимание. Жар предательски приливает к щекам. — Не смущайте парня, засранцы! — Тед треплет смоляные волосы Самуэля, грозится пальцем Кати. — Товарищи-бездомные, у меня для вас есть наводка, но тут нужно угодить привереде. Там, — он показывает наверх, — на втором этаже владения Кати. Места предостаточно и для ночлега, и для приюта. Глядишь, она и пустит вас перекантоваться, если сумеете растопить ее сердечко, — Тед снова подмигивает. — Дядя, блин! — Будет тебе! — он подходит к Кати и целует в лоб. — Вам нужно найти общий язык, вас объединяет музыка. Мне пора идти, уже все разошлись. Я закрою бар. Оставляю их на тебя, — он кивает на нас и улыбается. — Сама решишь, что с ними делать, — Тед еще раз целует Кати на прощание, затем поворачивается на меня с Самуэлем. — Но смотрите! Обидите ее! Собственноручно отстрелю яйца! Кати звонко смеется, я непроизвольно ежусь, а Самуэль отрешенно бубнит: — Ага, ее обидишь…***
Мы еще несколько часов просидели в безлюдном баре. Сигарета за сигаретой, слово за словом — разговоры превратились в откровение. Стремительное сближение нарастало бок о бок с опьянением. Пустив все на самотек, пьяные и беззаботные, мы на спринтерской скорости находили общий язык. Тед вновь не соврал — на втором этаже места предостаточно. Помимо комнаты Кати имелась еще парочка незанятых и большая столовая. Тихое и уединенное пространство под крышей словно стремилось к небесам, или туда тянуло меня… В пристанище Кати — светло-серая штукатурка оттенка ее глаз, коврик из овечьей шерсти у кровати и вселенское одиночество. В целом ее комната вовсе не выглядела заброшенной. Сиротливость читалась в мелочах: на страницах книг, беспорядочно расставленных на полке, в засушенных розах, что висели на бечевке под люстрой, в скомканных простынях. Кати нравится Сартр, Ремарк, Стокер, увядшие цветы и бардак, а может, и не нравятся — просто когда-то случайно поселились в заштукатуренных стенах, и так до сих пор и живут. В четырех серых стенах, куда она нас любезно пустила. Может, и не она, а виски в ней, но в эти секунды мне не важно. Я тоже хочу найти здесь свое место. Или не я, а дурман в моей голове. Не знаю. Я ни черта не знаю! Внутренности что-то назойливо щекочет… Маленький столик у маленького окна, почти наполовину полная или пустая бутылка и трое пьяных людей. Мы по очереди обжигаем горло сорокаградусным эликсиром и несем откровенную ересь. Мой привычный мир плывет. Под шальными веками — шальное зрение. Впрочем, я еще никогда не был так счастлив. Кати и Самуэль умыкнули из бара виски, что мы благородно делим на троих. Они больше не грызлись. Лев и кошка заключили перемирие. Прекрасно. Сейчас все до одури прекрасно. Знакомые песни из проигрывателя, пьяные голоса с двух сторон и дождливая ночь. Я точно пришел по адресу. — Где ты научился так петь? — Кати мягко дотрагивается до волос Самуэля, убирает спутанные пряди с глаз. И когда успела появиться эта нежность? Я начинаю упускать важные детали. Возможно, стоит прекратить пить, но мне чертовски хорошо. — В церковном хоре. — В церковном хоре не учат так петь. — Как так? — Не знаю. Реветь, рычать… Громко и пронзительно… Охренительно, короче. — Я пытался доораться до бога, — Самуэль скалит зубы, перехватывает руку Кати и прикусывает пальцы. Совсем перестаю понимать, что происходит. Я в своих ненормальных фантазиях? Кто из нас окончательно съехал с катушек? Виски бодро проваливается в желудок, а я устало вздыхаю. — Ты чего притих, блондинчик? — Самуэль сводит брови, оттопыривает губу. Гримасничает. — А-а, я уже и не знаю, что еще сказать… — Странный ты… Скрываешь чего? — Да нет, — я поправляю очки, непроизвольно улыбаюсь, — сегодня так много всего произошло… Все смешалось. Главное, я снова коснулся клавиш… — Снова? — удивляется Кати. — В смысле? — До сегодняшнего вечера я не играл пять лет, но, пожалуйста, не расспрашивайте, я пока не готов об этом рассказывать, — я нервно выкручиваю пируэты стопой. — Не готов и не надо! — отзывается Самуэль. — Оставайся загадочным, сколько пожелаешь! Тебе это тоже идет. — Спасибо! — Ты реально до жути приличный в сравнении с нами, — Кати хлопает меня по ноге. — Пью за тебя! — опрокидывает в себя нехилую порцию виски. — Говорить не обязательно словами, можно и иначе… Я ошалело гляжу на нее, затем опять натыкаюсь на хитрый оскал Самуэля и от чего-то вздрагиваю. Он встает, подходит ко мне и забирает у Кати бутылку. Я отвлекаюсь на проигрыватель. Песня «Muse — Uno»… По-моему, она звучит третий раз. Самуэль делает глоток под хриплое «За тебя!». — В этом мире, в конце концов, ничто ничего не значит. Ни ты, ни я, ни твои секреты. Мы все сдохнем, как мотыльки под фонарем. Незачем бояться. Некого. Никто не услышит, никто не придет на зов. Я так и не докричался до бога. Мы ничто для него — ты, я, она… — он делает еще глоток, вытирает рот запястьем. — Предлагаю ускорить процесс? Давайте сгорим на зло Всевышнему, сожжем себя сами? Станем первыми. — Да что не так с твоей патлатой башкой… — Рискнешь проверить? — Рискну, — Кати выдыхает дым и тушит сигарету. Проигрыватель продолжает воспроизводить одну и ту же песню — мир оборачивается психоделией алкогольного опьянения под аккомпанемент «Muse». Самуэль снимает с меня очки, Кати опускается на колени — я интенсивно хлопаю ресницами. Нет, происходящее не мираж. Не развеивается от истеричных взмахов. Чувствую крепкую руку сзади шеи, слышу сквозь музыку посторонний звук — Кати расстегивает молнии. Первая. Вторая. Самуэль притягивает меня к себе и целует. Я не успеваю ни запротестовать, ни опомниться — влажные губы настырно поглощают меня. Внизу орудует проворная рука и… О, да! Мы нашли общий язык! Даже больше… Как я буду смотреть в глаза Теду? Как я буду выходить на одну сцену с этими двумя поехавшими? Но я не могу остановиться! Я сам сошел с ума. Тусклый охристый свет заставил очнуться от беспамятства. В висках застучало похмелье, в глотке разрослась Сахара. Я пытаюсь медленно сфокусироваться на ощущениях: сопение и храп, тепло обнаженной кожи рядом. Скомканное одеяло, запах волос и табака. Я нервно сдуваю русую прядь с лица. — Тише, не копошись там, Кати разбудишь, — бормочет мужской голос. Самуэль. — Спи давай, еще рано! — его рука скользит по моему бедру. Краем глаза стараюсь оценить картину хотя бы в общих чертах. Кати между мной и Самуэлем. Она пристроилась на его груди и мирно сопит. Мы втроем в одной кровати — совершенно голые. На меня лавиной обрушиваются воспоминания — кости оставленного во вчерашнем дне приличия неумолимо плавятся под температурой осознания. Неужели я в самом деле на такое способен? Прежде чем вновь опустить веки и провалиться в дрему, тихонько выдыхаю. Я переспал с ними. Я всю жизнь презирал случайный секс. Твою мать! А тут еще и с двумя одновременно… Новая порция флешбэков придавливает к матрасу. Еще и с мужиком… Охренеть! Едва дыша, я переворачиваюсь на бок. Ломота в пояснице и резь в заднице призывают румяный стыд напеть мне колыбельную, чтобы я смог беззаботно уснуть. Да, Самуэль определенно был звездой не только вчерашнего вечера, но и ночи. Ненасытный псих! Похотливый монстр! Если бы к нему выстроилась шеренга из желающих совокупиться — никто бы не обломался. Все разошлись бы по домам удовлетворенными. Этого зверя и на десятерых хватило бы! Похоже, я тоже окончательно обезумел. Пасть мертвой головы пережевала и выплюнула меня из пестрого пьяного сна в свихнувшуюся реальность. Я слышу звук рвущегося кокона. Кончик пытливого крыла калликора показался наружу.