Châtiment

Видя, как дико эти нелюди начали расправляться с его боевым товарищем, Ней взрычал как дикий зверь и ринулся в сторону Мюрата, но его тут же перехватила пара русских казаков, которые, ухмыляясь, принялись беспардонно ощупывать его тело через разорванный мундир. Вся кровь кипела от злости, вязкого отвращения к этим дикарям, от жгучего чувства несправедливости и покушения на честь, которую Ней ни за что в жизни не разменял бы ни на что на свете. Несколько казаков, абсолютно не церемонясь, не давая себе отчета, что сейчас они волокут по земле маршала франции, далеко не последнюю фигуру не то, что в своей стране, а в истории, тащили рыжеволосого строптивца по мокрой земле, и давалась им это с трудом, так как Мишель яростно сопротивлялся, вырывался и кидал в их сторону едкие ругательства — Salauds sans vergogne! Fils de putes, j'ai baisé ta mère!!! — Сквозь стиснутые зубы рычал маршал, разрыхляя землю каблуками, пытаясь остановить их неумолимое движение вперед. — Ха, смотрите, Птичка то на французском защебетала! — сказал один из казаков, тащивших маршала — ну щебечи, щебечи, все равно тебе никто не поможет! — Пощебечешь нам на ушко? Как будет хорошо! Как тебе нравится? —сказал, другой казак, злорадственно скалясь, на что Ней от бессилия рыкнул, сделав очередное резкое движение подтянутым, статным телом. Решив, что они ушли на достаточно удобное для них расстояние, казаки грубым, отточенным синхронным движением поставили Мишеля на ноги, заломив, руки за спиной, заставили насколько было возможно стоять смирно, пока с десяток похотливых рук, бесстыдно загуляли по его телу, то груба сжимая грудь, то срывая с него мундир и рубаху, обнажая фарфоровую, нежную, возможно слишком тонкую для мужчины кожу, до которой дотрагивались только аккуратные руки аристократок и самый дорогой шелк. — Барин, а барин, не сопротивляйся! Сейчас мы покажем тебе, что такое настоящий мужик! — сказал казак, облизав горячим шершавым языком, тонкую шею француза «Варвары! Челядь! Как смеют они касаться меня своими грязными, порочными руками! У этих нелюдей только одно на уме, но. Не позволю им сделать это со мной, я скорее откушу себе язык, чем буду выполнять то, что они от меня хотят!» Чья-то рука, точно подлая змея, забралась под разорванную в клочья белоснежную рубашку, минуя ряд пуговиц на ней, грубо сжала коралловую жемчужину соска, заставляя рыжего невольно вздрогнуть, от чего Ней резко нахмурился, и приосаниваясь встал как вкопанный, не делая никаких резких движений, заметив, реакцию, его трепетного тела, казак глухо посмеялся и пристроившись сзади схватил маршала за лицо, разворачивая к себе в профиль, попытался протолкнуть свои грязные пальцы сквозь его карминовые уста. — Ну-ка, упрямец, открой-ка свой ротик, покажи, что еще кроме ругани умеет этот язычок! — прошипел казак, прикусывая его за ушко. Без промедления и колебания, Ней приоткрыл рот и резко, со всей силы сжал зубы на его пальцах, слыша хруст и вдруг чувствуя, как рот наполняет жидкость с металлическим привкусом. Казак взревел, словно раненный медведь, тут же ударил маршала, и схватился за окровавленную руку. — Ах ты, мерзкая, поганая потаскуха! Мы тебя научим нас уважать, будешь знать, как огрызаться, с члена у нас не слезешь! — кричал солдат, плюясь и горбясь, пока остальные остервенело накинулись на свою жертву, с новой волной яростной похоти прижали его к земле, марая всего маршала в грязи, бесцеремонно они стащили с него штаны, из-под которых показались упругие ягодицы. «Какой кошмар! Я не хочу стать марионеткой в их руках, не хочу быть пешкой, которая повинуется любому, даже самому унизительному и отвратительному приказанию! Я — маршал Франции, я не позволю им обесчестить меня после того, как мы по праву захватили Россию!» — Раздвигай ножки, тварь, слушай, что говорят! — рычал один солдат — Сволочи, я не позволю вам надругаться надо мной! Дикари! — сказал Ней, извиваясь на земле так, что казаки еле удерживали его Послышался громкий хлопок, на жемчужной коже ягодицы, проступил ярко красный след от чужой гигантской пятерни, маршал выразительно охнул и выгнулся, вдруг поняв, что удар отозвался в груди странным трепетом. — Вай, что за кобылка строптивая?! — послышался звонкий голос с кавказским акцентом и к Нею кто-то подошел, и подняв взгляд он увидел коренастую фигуру, циклопического размера широкоплечего армянина с черными как смоль усами, который уверенной хваткой сдавил его щеки, поворачивая то в право, то в лево, осматривая, будто француз был лошадью на ярмарке. — Вах, харашо! — сказал армянин, хитро улыбнувшись — сейчас я эту кобылку объезжу, будет галопом хадить как миленькая! Маршал постарался извернуться и повторить тот же трюк с укусом, но прыткий казак успел отдернуть руку, предупредительно шлепнув его по щеке Переступив одной ногой через распластанное на земле тело, армянин сел тому на спину, и француз, неожиданно для себя, почувствовал, как до его губ дотронулось что-то холодное и металлическое. «Что эти развратники удумали? Какая кобыла? Совсем из ума выжили, солдатики никчемные, только о своих лошадях и думают!» думал маршал, ощущая, что если он не откроет рот, железная узда раскрошит его зубы, поэтому он разомкнул губы, и тут же их уголки растянула холодная сталь, а поводья обернув его шею, натянулись, перекрывая доступ к воздуху, от чего у француза безвольно обмякли конечности, давая возможность развести ноги в нужное положение. — ХА, стоило только слегка придушить, как от твоей гордости не осталось и слэда, тебе нравится, когда с тобой обращаются грубо? Можэшь нэ отвечать, и так понятно, что ты подстелишься под меня по первому моему приказу! — говорил армянин, ставя его на четвереньки, одной рукой натягивая поводья, а второй грубо сжимая его ягодицу. «О нет… это странное чувство, будто… будто мне… нравится это? Нет, не может быть! Никогда!» Казак, пристроившись сзади, достал свой пульсирующий, орган, с наливающейся кровью головкой. — А ну-ка — Но! — сказал казак, и с этими словами, грубо, резко и до самого конца, вставив свой жезл в тугую дырочку маршала. Тот, ощутив жгучую боль, впервые застонал в голос, и распахнул глаза, резко упав на локти. «О нет, его член внутри меня… я чувствую какой он… большой и горячий… как унизительно… мне кажется я не смогу принять его полностью, еще чуть-чуть и он… порвет меня» — Вах, какая узенькая и горяченькая кобылка, нравится, тебе настоящий казацкий член? — Смеялся армянин, ускоряясь и совсем не жалея «жеребца», мощно вколачивался до звонких шлепков. — Да, преподай ему урок! Будет знать, как брыкаться да кусаться! — И нам оставь! — кричали казаки, подначивая и улюлюкая. Испарина проступила на лбу маршала, каждый новый толчок давался с неописуемым трудом, он закусывал уздечку так, что казалось на холодном металле, скоро отпечатаются его зубы, а его руки сжимались в кулаки, оставляя полукруглые красные следы от ногтей на мягкой ладони. Локти будто утопали в грязи, француз извивался, стараясь хоть как-то облегчить свои страдания, но узда и крепкие руки армянина не давали передышки и держали словно железные оковы. — Такой кобылки на всех хватит, смотрите, братцы, как извивается! Нравится, нравится, знаем мы! — приговаривал казак, снова натягивая удушающую узду и в очередной раз резко входя в трепещущее тело, будто стараясь достать до самого нутра. Рыжая голова моментально запрокинулась назад, все лицо зардело, его голубые глаза закатились в блаженстве, а язык, капая слюной на траву, выкатился изо рта, сладострастное чувство фейерверком взорвалось где-то в солнечном сплетении и растеклось по всему телу волной жара и желания «Его член… Чле… Он такой к-к-крепкий и мощный, кажется еще чуть-чуть, и он достанет мне до самого сердца! Ах, как я этого желаю, пожалуйста, еще глубже! Нет, как я мог допустить такие отвратительные, мерзкие мысли! Это не простительно! Я — шлюха!» — Нравится тебе, кобылка моя прыткая, нравится? — говорил армянин, дергая за узду, но не получив никакого ответа, затянул посильнее поводья и замер в нем, перестав двигаться — Гхг… мхм… да, да — сказал Ней сквозь стон — Что ты там мямлишь, паскудница? Громче, громче я тебе гаварю, чтобы все тебя слышали, чтобы все знали какая ты, говори немедля, нравится тебе?! — Д… Да, нравится… Гхк… хозяин! — Сказал Ней увереннее «Нет, сир, прошу вас, не смотрите на то, как низко пал ваш верный маршал, закройте глаза и не слушайте мои отчаянные стоны» — То-то же, потаскушка, вона как заговорила то! — смеялись другие казаки, дергая плечами — правильно, правильно, заберу тебя с собой в горы, ты же хочешь этого? — Хочу, хозяин, хочу! — задыхался маршал, стараясь выговаривать слова хоть сколько-то связно — А повиноваться каждому слову будешь? Выполнять любые мои приказания станешь? — стану, хозяин, беспрекословно стану — сказал француз, удивившийся своим собственным словам, но понимая, что ничего другого он сейчас и не хочет говорить. Вдруг армянин резко вышел из него и ложась на спину, не отпуская поводья, потянул его на себя, заставляя сесть верхом. Голубоглазый с небольшой опаской стал садиться на колом стоящий орган, но остальные солдаты протянули ему руку помощи, резко, надавив на плечи и опустив его до конца. — Скачи! — приказал казак, одновременно кладя руку на живот «кобылки», которая поначалу неохотно начала двигаться то вверх, то вниз, но с каждым движением все больше входя во вкус ускорялась. — Братцы, не одному же мне наслаждаться, айда со мной, шашки на голо! Повинуясь приказаниям, солдаты вынули свои давно просившиеся на волю «шашки», а рыжеволосый уже без всякой команды, по собственной воле взял в каждую руку по крепкому инструменту, и плавно начал водить мягкой ладонью по плоти, пока те, на кого не хватало рук, сами ублажали себя. На его лицо брызнули первые капли жемчужного сока, медленно стекая по щекам, они оставляли влажные дорожки, от чего француз издал сладкий, такой же вязкий стон. — Ну что, мало тебе? Еще хочется? А ну … — Но не успел армянин закончить, как Мишель перебил его — Прошу вас всех. агхк… умоляю, УМОЛЯЮ… трахните меня еще сильнее, кончите на меня, прошу! Я все делаю правильно? Вам же хорошо? — Сказал Ней с вопросительной интонацией, заглядывая с надеждой в десяток смотревших на него глаз, в каждом из которых горел огонь страсти и желания. Армянин, властным движением оторвал одну руку рыжеволосого от очередного члена, положив ее на его собственный живот. — Что ты чувствуешь? — Ваш член во мне, хозяин, он… он… агх… такой большой, что я чувствую… чувствую его под своей ладонью… мхг… как сильно вы входите в меня! Я хочу, чтобы вы кончили в меня, прошу, не жалейте свою кобылку…! — сказал Ней, практически плача от желания, которые, казалось разрывало его изнутри, он чувствовал, как его собственный член, о котором он, казалось, забыл, от таких новых, непередаваемых чувств, дал о себе знать предупреждающе подрагивая. — Ах, ну раз ты этого хочешь, будь по-твоему! — сказал армянин, начав двигать бедрами навстречу движениям голубоглазого, который через секунду ощутил, как внутри его тела растеклась горячая, настолько желанная, липкая амброзия, заполняя его до отказа. Не имея сил терпеть ни минутой больше, маршал сам извергся тугой перламутровой струей прямо на живот казака, ощущая дурманящее чувство, которое затуманило его разум, заставляя задрожать в судороге его руки и ноги, непроизвольно сдавившие торс «хозяина». Через секунду на его блаженное лицо вылилось еще больше солоноватого сока, который покрыл и его грудь. — Вах, а теперь будь паинькой, и приберись! — скомандовал казак, после чего рыжий сам, с раболепием, наклонился к чужому животу, и начал слизывать все, до самой последней капли.