Châtiment

Мюрата схватили поперек его стройного сочного тела, как бешеные псы, дорвавшиеся до лакомого куска мяса, гусары, накинулись стаей, не церемонясь с одеждой они зверски растерзали его мундир, и золотые пуговицы, прощально блеснув на осеннем солнце, которое святило, но не грело, посыпались в пожухлою траву. Чтобы повалить его на колени, потребовалось несколько коренастых кавалеристов, которые не без усилия поставили его на колени и рванули на нем рубаху, оголяя округлую упругую грудь. — Дойки как у бабёнки! — сказал один захмелевший гусар, с лихо подкрученным усами — Никогда еще такой здоровой не было! На весь полк хватит! —сказал второй не менее хмельной гусар, отвешивая смачный шлепок по одной из розовых горошин его сосков. Мюрат ахнул, но нашел в себе силы, чтобы дерзко ухмыльнуться. — Такая красота на всю Европу только одна, вы небось дальше Польши то и не бывали никогда, настоящих женщин не видали. — сказал маршал, гордо тряхнув кудрями и с вызовом дернув бровью. — А ты на язычок остёр, покажешь нам, на что еще способен этот ротик? — сказал гусар, откупоривая бутылку с шампанским, пробка от которого издала хлопок и устремилась ввысь к голубому, чуть подёрнутому пеленой сизых туч небу. Все кавалеристы по очереди, отпили из бутылки — Было бы совсем неприлично с нашей стороны не предложить даме выпить! — воскликнул один из мужчин занося над кудрявой головой маршала темно зеленую бутылку, и вот уже эти кудри тянет назад рука, заставляя непроизвольно запрокинуть голову и приоткрыть рот, в который в ту же секунду полилось хмельное зелье, полившееся из уголков губ пенистыми струями стекая по крепкой шее, четко обозначенным ключицам вниз к пышной груди. Пьяные гусары, торжествующе заулюлюкали и один припал к его розовым горошинам, жадно слизывая шампанское. Иоахим почти что блаженно замычал от удовольствия, «Ах, эти варвары, их грязные языки касаются моего тела, это так отвратительно, так омерзительно, но в то же время… приятно?.. Нет, этого не может быть, я ведь ни какая-нибудь площадная девка и я не поддамся этому плотскому греху» Думал маршал, чувствуя на своей нежной коже уже не один, а два горячих языка, облизывавших, ласкавших и кусавших его красные блестящие вишенки сосков, которые, как бы он ни старался себя успокоить и отвести мысли, неумолимо твердели. Чьи-то зубы впились в загривок, доставляя острое порочное удовольствие, тонко граничащее с болью, Мюрат уже сам, без чьей-либо помощи запрокинул голову назад, изо всех сил стараясь молчать, во что бы от ни стало не издавать ни звука. Но распутные гусары, не давая передохнуть ни минуты, трогали каждый сантиметр кожи, то мягко поглаживая, практически щекоча, вызывая мурашки, то беспощадно выкручивая во все стороны белую, мягкую кожу. — Господа! Дадим даме закусить! Мы же не варвары какие, чтобы без закуски даму спаивать! — Засмеялся гусар, поднося к лицу маршала сочную гроздь винограда. Ответно смеясь, будто издеваясь над ними, не желая показать своего страха, Мюрат, смотря гусару прямо в глаза сделал рывок в сторону ягод, но кавалерист резко отдернул их, сам срывая одну виноградину губами, приблизился к лицу брюнета и языком протолкнул сочащийся соком плод. Маршал с наигранной благодарностью принял «подарок», и с показным удовольствием прожевал ее, смакуя нежную мякоть. — Ваш виноград, слаще ваших поцелуев — сказал брюнет. «Нельзя показывать им свои слабости, я не дам им насладиться моим унижением, как бы не были томительны их прикосновения» — Если тебе виноград кажется сладок, то значит ты еще не пробовал другие наши угощения — захохотал солдат, расстегивая свои штаны — Я не думаю, что вы чем-то сможете меня удивить! Рослый гусар с залихватски закрученными усами высвободил свою возбужденную, стоящую колом плоть, и Мюрат широко распахнув глаза растерял всю свою уверенность. «Он такой большой… я… я не выдержу!» — Дай мне насладиться твоими нежными сисечками, будь паинькой, придержи их для меня — сказал солдат, и не дав ему опомниться, протолкнул свой горячий, пульсирующий ствол между мокрых от шампанского мягких грудей маршала. Двое других снова схватили темные кудри и наклонили голову вниз так, что соблазнительные пухлые губы едва касались пунцовой горячей головки. С каждым новым, быстрым и уверенным движением, брюнет неумолимо ощущал, как его жезл наливался кровью, становился все больше, уже упираясь в облегающую ткань лосин просил и умолял. — Смотрите, она уже насквозь мокрая! — сказал кавалерист, указывая на растущий меж ног Мюрата бугор. Гусар с еще большим остервенением принялся толкаться меж его грудей, растерянность маршала, смешанная с удовольствием, приносила ему все больше чувственного наслаждения, и не в силах себя сдерживать он извергся тугой горячей струей на разомлевшее лицо Иоахима, заливая его трепетные уста сладостным нектаром жизни. Тот же, невольно облизнулся. «О боже, его сперма такая горячая, и такая липкая… Это омерзительно, но я хочу еще!..» — Ну что, понравилось тебе мое угощение, красна девица? — И это ты называешь угощением? Хах, это просто жалкая подачка! — Усмехнулся маршал, нарочито показушно слизывая всю сперму с губ — Ах, просто подачка? Господа, давайте же угостим нашу гостью как умеют угощать только русские! После этих слов, Мюрату даже не дали времени перевести дух, как в его влажный рот полностью вошел еще один возбужденный орган, заставляя его чуть захрипеть. Хватаясь пальцами за траву, сжимая кулаки до белых костяшек, он терпел, каждый новый толчок. «Ах, его член так грубо входит в мой рот, кто бы мог подумать, что я могу возбудиться от этого… Я ничтожен перед этим жестоким наслаждением!» Брюнет закатил угольные глаза, почувствовав, как чьи-то грубые руки стянули с него лосины, а первое прикосновение к его напряженному естеству, заставило его затрепетать, чуть ли не теряя сознания, в следующий момент, горячая сперма заполнила его рот, но снова, гусары не дали ему даже проглотить, снова проталкивая другой член будто бы еще глубже чем раньше. Чья-то рука начала медленно водить вниз вверх по его «маршальскому жезлу», доходя от самого лобка до набухшей головки. «Боже! Их руки, что делают со мной их руки! Я практически не могу дышать, их сперма течет по моим губам, но я бы не посмел их остановить… никогда в жизни! Ах, еще чуть-чуть и я сойду с ума! Не выдержу и… и…» Иоахим начал судорожно подталкиваться пышными бедрами навстречу чужим движениям, но к его высочайшему сожалению, рука отстранилась, не давая достичь настолько желанного, что будто сводящего с ума, пика. Он с мольбой и болью застонал, хмуря свои соболиные брови. — Наверное тебе не по нраву наши ласки, раз ты молчишь и совсем не двигаешься. Значит нам стоит оставить тебя! — Сказал гусар, и все остальные резко отстранились, и Мюрат, лишенный поддержки их рук, свалился на четвереньки и вскинул перепачканное семенем лицо — П… П… Пожалуйста, позвольте мне кончить… Вы… Вы можете трахнуть меня — заикался брюнет, ища в беспощадных взглядах русских спасения «О господи, что же я говорю? Что эти варвары сделали со мной? Неужели я пал настолько низко… но одна лишь мысль об их крепких… внутри меня… Она сводит меня с ума, как дурман, она окутала мой разум и не отпускает как бы я не просил. Боже… Они сломали меня…» — Что? Что ты там мямлишь, грязная шлюха?! — Да… Если хотите, я буду вашей шлюхой, только молю вас, как только может молить маршал Франции, войдите в меня, дайте мне кончить! — Иоахим заикался, жадно хватал воздух, в горле все пересохло. Он прогибался в спине как кошка, делая все на что было способно его ослабшее тело. Его просьбы не остались не услышанными, солдаты с новой прытью начали проталкивать свои разбухшие члены все глубже в его рот, но вдруг он почувствовал, что вместо горячей плоти, в его колечко мышц входит что-то холодное, инородное, жесткое, стеклянное. «Не может быть! Неужели это… они осквернили меня, я повержен и унижен, они вольны делать со мной все что пожелают, и я буду только рад этому, даже если они захотят вставить в меня бутыл…». И тут он понял, что именно горлышко бутылки, все увереннее проскальзывает внутрь, растягивая тугие мышцы, и принося боль приправленную порочным, никогда ранее им не испиваемым удовольствием. Брюнет почувствовал, что пик совсем близко, что вот-вот он не сдержится и извергнется своей белой лавой, словно Везувий в его королевстве — Неаполь. — М… кхг… Молю вас… агх… еще! ЕЩЁ! Глубже, не жалейте меня! — Что ты там бормочешь маленькая поблядушка?! — зарычал гусар, сменив бутылку своим членом, и принимаясь мощно вколачиваться в его тело. — Да, заполни… Ахгхх… меня! Молю, Ах! молю!.. Глубже! Последний его выкрик утонул в его собственном утробном стоне, когда он почувствовал неземное наслаждение и настолько долгожданное разрешение, которое мурашками, холодом и одновременно жаром отдалось в его чреслах. Он обмяк в руках солдат и лишь одна мысль была в его голове «Я хочу, чтобы все они изверглись в меня, заполнили до отказа, каждый без исключения использовал меня как последнюю портовую блядь.». Так Иоахим и думал, пока все гусары поочередно, а то и по двое, входили в него.