Это мой предел

      Снова эта белая светлая комната, относящая тебя куда-то на небо, может даже в рай. Николай в таких ситуациях точно знал, что это не рай, так как считал себя достойным лишь горящего ада. Припоминая все мысли, посетившие его несколько месяцев назад, хотелось выскрести себе все органы, и откусить губы… Он опять хотел причинить вред своему отчиму. Из самобичевания его вытянул какой-то зачаровывающий, но немного надменный мужской голос:        — «Ты уже проснулся? Если ты нормально себя чувствуешь, тебе следует пойти на линейку, хотя бы на ее часть». — Молодой человек хмыкнул.        Гоголь приподнялся на локтях и сощурился, в попытке разглядеть человека, что так с ним разговаривает. В секунду его просто пробило, в него будто выстрелили из дробовика вплотную. Будто толкнули в ледяную прорубь после недели в Сахаре. Он, не в силах сдерживать удивления открыл рот, издавая странные скрипуче-стонущие звуки. Он резко отодвинулся, ударившись головой об изголовье постели. Николай медленно вернул трясущийся взгляд на мужчину, он уже начал всхлипывать, глаза стали видеть хуже, из-за наполняющих их слез. Взгляд стал очень размытым. Все тело тряслось и перед глазами танцевали адский вальс в сногсшибательном темпе черные пятна. Голова куда-то наклонялась и все тело тянуло за ней. Тело пекло и ледяной пот скатывался по лицу и спине.        Гоголь не мог не заметить, как молодой врач изменился в лице. Он тоже приоткрыл рот и широко раскрыл необычного цвета глаза. Его черные волосы, казалось, немного приподнялись, как шерсть какого-нибудь кота и он слегка отпрянул он своего пациента.        — «К-какого с тобой происходи… То есть, все в порядке? К-ак ты себя чувствуешь?» — быстро, заикаясь выпалил доктор.        Растирая слезы, сопли и слюни по лицу, Николай сделал попытку рвануть и сбежать из этого белоснежного ада, но в последний момент он зацепился ногой за одеяло и рухнул на пол на противоположную сторону от мужчины, прихватив за собой часть одеяла. Не дав себе опомниться от падения, он снова, споткнувшись, рванул с места, пронесшись пулей рядом с идущей куда-то уборщицей, которая вскрикнула и разлила воду из ведра. В догонку он слышал крики, умоляющего его остановится молодого специалиста. Коля не отдавал отчета о происходящем, совершенно, он несся куда глаза глядят, по лужам, траве, мокрой от начинающегося ливня. По тропинкам, натыкаясь на детей и вожатых. В голове гудели сотни, тысячи пугающих голосов, шипящих, орущих на него. Парень как сейчас видел его отца, черноволосого, с необычным цветом глаз… Такими же, как и у…        Эти пробелы в памяти его жутко пугали. Когда он очнулся, Николай еле вспомнил, что случилось тогда. Его лихорадило. Парень явно чувствовал, что температура его тела гораздо выше комнатной. Его руки тряслись и тело было все мокрое то ли от дождя, то ли от холодного пота, но скорее этот жидкосный коктейль смешался на его теле и отдавал прямо в кости ледяным жжением.        — «П-ервый раз вижу та-а-кое, » — тихо, аккуратно, странно горьким, срывающимся голосом проговорил Федор Михайлович Достоевский.        Николай мельком увидел этот злощасный бейджик, нелепо висящий на белом халате доктора. Федор положил свою еще более бледную чем обычно руку на лоб мальчика. Его достаточно костлявая рука заметно тряслась.        — «Извини, я совсем не понимаю что с тобой, скажи хоть что-то?» — юный врач явно не знал, как действовать в такого рода ситуациях, особенно, когда пациент не проронил ни слова. Федор нервно щёлкал ручкой и кусал губы.        Гоголь устало и даже болезненно смотрел на породителя всего его ужасающего кошмара. Он всхлипывал и трясся. Лицо доктора немного расслабилось:       — «Малыш, ты так напугал меня, не представляешь. Вот, возьми воды, пожалуйста, » — с этими словами врач взял с тумбы стакан и приподнес Николаю. Тот, не справляющимися с тремором руками, схватился за стакан, который в дрожащих руках предательски ударил его по зубам. Безвкусная жидкость попала в пустой желудок.        — «Останься, прошу, сегодня здесь, ты, думаю, заболел. Всему виной этот ледяной, какой-то не совершенно летний ливень, » — Достоевский выдохнул и стал щёлкать тонкими пальцами.