Сонхва:
Все ли в порядке? Я думаю, что у меня был пропущенный звонок от тебя.
Хорджун сделал еще один глубокий вдох. Он не мог сказать ему правду. Не мог втянуть его в это. Он сам во всем разберется. Хонджун: Да, все хорошо. Мне просто было скучно, но я вспомнил, что ты, наверное, занят на работе.Сонхва:
Это большое облегчение. Мне жаль, что я так занят на этой неделе.
Хонджун: На самом деле в этом нет ничего страшного!Сонхва:
Ты уверен, что с тобой все в порядке, Хонджун?
Хонджун: Да, а что такое?Сонхва:
Ты никогда не отправляешь сообщения с правильной пунктуацией или орфографией.
О черт. Он даже не заметил, как странно звучали его сообщения, пока он их печатал. Хонджун: о, упс. поймал меня, я думаю. наверное, это просто стресс из-за университета, ха-ха. Сонхва не обязательно было знать, что на самом деле он сегодня не ходил в университет. Что было ужасной идеей, учитывая, что экзамены были не за горами. Но университет был сейчас наименьшей из его забот. Не тогда, когда все было в руинах.Сонхва:
Напиши мне, когда я тебе понадоблюсь. Я серьезно. Даже когда я буду занят, я всегда найду время для тебя.
Хонджун не ответил. Он попытался, но его пальцы слишком сильно дрожали, чтобы напечатать связное сообщение. Поэтому он просто убрал свой телефон и постарался не заплакать. По какой-то причине было больно читать эти слова. Теперь, когда он знал, что любит Сонхва, все изменилось. Эти слова причиняли боль, зная, что Сонхва никогда не имел бы их в виду так, как имел их в виду Хонджун. Это была главная причина, по которой Хонджун не связывался с ним в течение недели. Как бы тяжело это ни было. Он будет ждать, пока Сонхва попросит его о встрече. Он не был бы тем, кто оторвал бы его от работы, не поддался бы его бурлящим мыслям. Сан в тот день не вернулся. Он также не вернулся на следующий. Или последующий. И так прошла неделя. Всякий раз, когда Хонджун пытался дозвониться до него, никто не брал трубку. И после двух дней постоянных звонков Сан в конце концов заблокировал его. На экране телефона Хонджуна теперь была трещина от того, что он швырнул его в стену, когда заметил. Потому что теперь он действительно был вне его досягаемости. Единственное, что он мог бы сделать, это появиться на пороге его матери — но Хонджун даже не был уверен, что она все еще живет по тому же адресу, который он помнил все эти годы, и он знал, что даже если бы он нашел это место, его наверняка встретили бы только с еще одной дверью, что захлопнулась у него перед носом. Но беспокойство за Сана съедало его заживо. Хонджуну становилось хуже с каждым днем, когда он не возвращался. Он нервничал весь день напролет, постоянно находясь на грани приступа тревоги. Он сослался на болезнь на работе и был в полном беспорядке в университете, едва мог сосредоточиться на своих лекциях. Ночью он часами лежал без сна, не в силах заснуть из-за кружащихся мыслей, не дававших ему уснуть.И хуже всего то, что всякий раз, когда они не были заняты его беспокойством, они могли сосредоточиться только на чем-то одном. Решение, которое не давало ему покоя. Но он не мог позвонить Сонхва. Неважно, как это было тяжело, как сильно его тело жаждало укуса, чтобы его шрамы снова открылись и наполнились знакомым ощущением клыков и ожога от яда. Чтобы это вошло в его кровь и избавило его от всех этих ужасающих мыслей. Это сделало бы все намного проще. И Сонхва сделал бы это для него. Он знал это. Ему просто нужно было нажать кнопку вызова, сказать слово. Но если бы он это сделал, это сделало бы то, что сказал Сан, правдой. Но это было неправдой. Он может жить без яда. Он не был зависимым. Он оставил эти привычки позади. Потребовалась неделя, чтобы сломить дух Хонджуна. Потому что именно тогда началась паранойя. Тревога, вихрящиеся мысли, дрожь — этого было достаточно. Но в какой-то степени Хонджун к ним привык. Но паранойя сделала его совершенно неспособным что-либо предпринять, даже после всех этих лет борьбы с ней. Потому что это повлияло на его восприятие окружающего мира. Это началось, когда он был в университете. Внезапно показалось, что все в лекционном зале уставились на него. Казалось, видят его шрамы, те, что на руках и на шее, независимо от того, сколько слоев ткани их прикрывало. И все эти бормочущие голоса, которые он слышал вокруг себя, он был уверен, что они говорили о нем. Вы видели наркомана? Он в еще худшем состоянии, чем обычно. Он лжец. Солгал своему лучшему другу. Наркоману нельзя доверять, это всем известно. Он попытался потрясти головой, чтобы избавиться от голосов, но это не сработало. После первой лекции это стало настолько невыносимым, шум стоял у него в ушах, что он решил пойти домой, пока у него не случился настоящий срыв. Поездка на автобусе была ужасной, Хонджун всегда оглядывался через плечо, чтобы посмотреть, кто стоит позади него, хотя автобус был практически пуст. И когда он шел по своему району, он поклялся, что видел, как кто-то прятался за зданием и подглядывал за ним. Подождите, это был один из людей Чана? Хонджун был уверен, что где-то видел это лицо. Был ли он в тот день в ресторане? Переулок был типичным местом. Рядом с оживленной улицей, но достаточно скрыто от нежеланных глаз. Идеальное место для размещения дилера. Или идеальное для того, чтобы за кем-то подсматривать. Хонджун замер как вкопанный. Он должен был посмотреть. Лучше встретиться с ними лицом к лицу сейчас и сказать, чтобы они оставили его в покое, что он покончил с такой жизнью, прежде чем они начнут терроризировать его еще больше. Но когда он завернул за угол здания, переулок был совершенно пуст. «Возьми себя в руки, Хонджун.» Он развернулся и пошел к своему дому, дрожащими руками достал ключи из кармана, но ему едва удалось удержать их между пальцами. Как раз в тот момент, когда он попытался отпереть дверь, внезапное движение замеченное краем глаза заставило его подпрыгнуть. Хонджун выронил ключи и отпрянул назад, оглядываясь вокруг. Мяуканье заставило его посмотреть на пол у себя под ногами, где лежали его ключи. И там был источник движения — кошка. Та, которую он уже видел пару раз. Сиамский кот, который иногда слонялся по дому в ожидании, когда его покормят. — Уходи, Бие, — сказал Хонджун, как будто кошка была единственной причиной этого беспорядка. Она не пошевелилась, только снова мяукнула. Вероятно, была голодна и расстроена тем, что рядом никого не было, чтобы накормить ее. Хонджун почувствовал, как у него загорелись глаза. Он сжал руки в кулаки. — Убирайся, глупый кот! — крикнул он. — Сан ушел. Он не вернется. Когда Хонджун вошел в свою квартиру, у него полились слезы. И он знал, что больше не может этого терпеть. Он просто не мог. Он позвонил Сонхва. В тот же день Хонджун снова оказался перед «Утопией». Когда он посмотрел на красную неоновую вывеску, она показалась ему слишком яркой для темного переулка, в котором клуб находился. Он был одет для прогулки, но едва ли для этого. Определенно точно не вложил столько энергии, сколько вкладывал, в каждый вечер, когда ходил с Уеном, просто надев первую черную одежду, которую нашел гардеробе. Хонджун не хотел веселиться. Не тогда, когда его паранойя достигла небывало высокого уровня. Просто хотел — нуждался — увидеть Сонхва. Сонхва казался обеспокоенным по телефону, когда Хонджун позвонил ему. Он старался скрыть дрожь в голосе и говорить как можно более невозмутимо. Но Сонхва уже слишком хорошо его знал. Он предложил прийти к Хонджуну или чтобы Хонджун пришел к нему. Но Хонджун отказался. Потому что атмосфера близости, царившая в этих местах, пугала его. Раньше его это никогда не пугало. Но теперь это произошло. Потому что он боялся того, что сказал бы, если бы они были только вдвоем, в безопасности своего дома. Боялся этих слов, которые вертелись у него на кончике языка уже неделю, боялся, что они сорвутся и разрушат все, что у них было. Он не мог сказать Сонхва, что влюблен в него. Это перешло бы черту. Возможно, это была самая важная граница, которая была между ними. Линия, которая заставила бы все рушиться вокруг них, если бы он хотя бы наступил на нее. И он не мог потерять Сонхва. Поэтому выбрал клуб как безопасную середину. Сонхва уже пил у него здесь раньше. Он ассоциировал «Утопию» с острыми клыками, оставляющими синяки прикосновениями и потоком яда, в то время как слабый шум музыки и людей удерживал их в реальности. И это было именно то, что ему было нужно сегодня. Нужно было, чтобы Сонхва выпил из него, забрал всю его боль, и ничего больше. Он знал, что это место было правильным решением, но это не меняло того, насколько сильно оно подпитывало его паранойю. Когда он проходил мимо Чонхо, то на секунду испугался, что тот его не впустит. Охранник наблюдал за ним, за его дрожащими руками и одышкой, за тем, как он оборачивался каждые пару секунд, потому что вокруг было так много людей, и Хонджун чувствовал, что не может доверять никому из них. Глаза Чонхо слегка расширились, когда увидели многочисленные следы укусов, которые были полностью видны на рубашке с глубоким вырезом Хонджуна, но в конце концов он позволил ему войти без каких-либо комментариев. А Хонджун даже не потрудился сходить в бар или на танцпол. Избегал людей, насколько это было возможно в переполненном клубе, и направился прямо к лестнице, ведущей в их комнату. Когда Хонджун попробовал открыть дверь, она уже была не заперта. И когда он открыл ее, когда шагнул внутрь и его взгляд упал на знакомую фигуру, стоящую перед открытой балконной дверью, повернувшись к нему спиной, силуэт, освещенный лунным светом, — на мгновение показалось, что все снова стало хорошо. Все его беспокойство, вся его боль почти исчезли. — Сонхва, — выдохнул Хонджун. Вампир обернулся, и, Боже, он был так прекрасен. В том, как его глаза встретились с глазами Хонджуна, снова было что-то такое, чему Хонджун не мог дать названия. И это делало его еще более неземным, чем он уже был. — Хонджун, — ответил Сонхва, и улыбка озарила его губы, когда он бросился к нему. Когда он притянул его в объятия, позволив лицу Хонджуна прижаться к его груди, это почти заставило Хонджуна вскрикнуть от облегчения прямо здесь и сейчас. — Я скучал по тебе, — прошептал Сонхва ему в волосы. — Я тоже скучал по тебе, — сказал Хонджун, зная, что эти слова никогда не смогут передать того, что он на самом деле чувствовал. Сонхва приподнял лицо Хонджуна, а затем соединил их губы. Они были сладкими на вкус, именно такими, какими они понравились бы Хонджуну, будь это в любой другой день. Сегодня сладость напугала его. Он тосковал по знакомой меди. Четкая прочерченная граница. Когда они отстранились и посмотрели друг на друга, Хонджун ахнул. Его руки взлетели к лицу Сонхва, чтобы проследить за тенями под его глазами, фиолетовыми на бледной коже. — Прошла всего неделя, — сказал он. — Как… В последний раз Хонджун видел его с подобными тенями несколько месяцев назад, когда вампир уже довольно долго морил себя голодом. Он выглядел опустошенным, его глаза были слишком тусклыми. Сонхва покачал головой, выдавив улыбку. — Я в порядке. Просто… боюсь, это обратная сторона чрезмерного баловства. Я и забыл, насколько быстрее возвращается моя жажда, как только я привыкаю пить прямо из источника, а не из пакетов с кровью. Этот комментарий заставил Хонджуна почувствовать себя немного виноватым, зная, что он был частью причины, по которой Сонхва так выглядел. Он тут же снова опустил руку и склонил голову набок, слегка обнажив шею. — Тогда выпей из меня. Прошла неделя, у меня более чем достаточно крови, тебе сейчас не нужно испытывать жажду. Вздрогнув, он заметил, с каким отчаянием это прозвучало в его голосе. Как будто он умолял его. И Сонхва, казалось, тоже это заметил, взяв его за руку и неуверенно улыбнувшись ему. — Не спеши. Я в полном порядке. У нас впереди вся ночь. Сонхва потянул его за собой на диван, и они сели вместе, Хонджун пытался спрятать руки, чтобы Сонхва не мог видеть дрожь. Она стала еще хуже, когда он понял, что вампир не укусит его немедленно. — Как у тебя дела? — спросил Сонхва, все равно беря одну из рук Хонджуна и потирая ее обеими руками. — Ты казался расстроенным, когда звонил. Хонджун на секунду задумался, не солгать ли ему. Но потом он вспомнил, что произошло, когда он в последний раз солгал кому-то, кого любил, и чувство вины снова начало терзать его. — Я… поссорился с Саном. Сонхва нахмурил брови. — Мне жаль это слышать. Я знаю, что вы двое очень близки. Все серьезно? Хонджун кивнул. — Очень. Он злится на меня и это полностью моя вина. — Но вы через многое прошли вместе, не так ли? Я уверен, он простит тебя, что бы это ни было. Может быть, просто нужно дать ему время. Как он мог объяснить Сонхва, что это был не один из таких случаев? Что это было не так просто? Что он действительно все испортил навсегда? — Он этого не сделает. Он никогда не простит меня, — прошептал он. Сонхва заправил прядь волос ему за ухо, лаская щеку. — Ты не хочешь рассказать мне, что произошло? Хонджун думал об этом. Но потом он покачал головой. Он хотел этого. Но он знал, что не сможет. — Хорошо, — сказал Сонхва. — Все в порядке. Я всегда здесь, чтобы выслушать, если ты передумаешь. Что ты хочешь сделать вместо этого? Хонджун поерзал на своем месте. Он точно знал, чего хочет — в чем он нуждался. Но он только что попросил Сонхва об этом, он не мог сделать это снова без того, чтобы тот действительно не заподозрил неладное. — Ты можешь… ты можешь поцеловать меня? — спросил он вместо этого, неуверенно глядя на него снизу вверх. Сонхва, казалось, на мгновение забеспокоился. Но потом он мягко улыбнулся ему. — Конечно. Иди сюда. А потом он притянул его к себе и нежно поцеловал, положив руку на поясницу. Хонджун растаял. Они позволяли своим рукам и губам скользить по телу, исследуя друг друга без спешки. В безопасности, в их пространстве, в котором не было ничего, кроме них самих. Это было идеально. Пока шум, крик не вырвал Хонджуна из этого момента и не заставил его отпрянуть. Откуда донесся этот крик? Его глаза были широко раскрыты, когда он лихорадочно оглядывал комнату в поисках источника шума, его руки снова начали дрожать, а дыхание участилось. — Ш-ш-ш, все в порядке, — сказал Сонхва, поглаживая его по волосам и выглядя расстроенным. — Это был просто кто-то снаружи. Я могу закрыть дверь? Хонджун кивнул, слезы внезапно выступили у него на глазах, когда он задрожал. — Да, пожалуйста. Сонхва встал и закрыл балконную дверь, отгородившись ею от звуков внешнего мира. Когда он вернулся к нему, Хонджун плакал. И он даже не знал почему, почему этот простой звук так сильно напугал его. — Хонджун, что случилось? — Прости. Я просто… я расстроен в последнее время, Сонхва. Я все время так волнуюсь, и я не думаю, что когда-либо был таким параноиком, и я не могу заснуть, и… Сонхва прижал его к груди, пытаясь успокоить. — С тобой все в порядке, ты в безопасности. Это из-за твоей ссоры с Саном? Хонджун кивнул, уткнувшись лицом в его грудь. Это была половина правды. — Сан ушел, и я не мог дозвониться до него целую неделю. Я так волнуюсь за него, что даже не могу ясно мыслить. Я так боюсь, что он что-нибудь сделает, что он сделает больно самому себе. Его слезы намочили кофту Сонхва, но он не мог остановиться. — Все в полном беспорядке. Все меня ненавидят. Я больше не могу без… Мне просто нужно… Хонджун так не закончил фразу, его мысли и эмоции были спутаны. Вместо этого он просто оседлал Сонхва, прижался к нему всем телом и лихорадочно соединил их губы. Сонхва застыл под ним, ошеломленный, прежде чем ответить на поцелуй. Он делал это всего секунду, прежде чем мягко оттолкнуть его. Но Хонджун не сдвинулся с места так легко. — Пожалуйста, выпей из меня, — умолял он. — Я вижу, что ты хочешь этого. Это снова все исправит. Мы можем поговорить после, просто… Но Сонхва только покачал головой и посмотрел на него. — Ты сбиваешь меня с толку, Хонджун, — сказал он, сдвинув брови. — Ты, очевидно, в ужасном состоянии. Я не могу пить из тебя, когда ты в таком состоянии. Что с тобой случилось? Хонджун ерзал у себя на коленях, расстроенный тем, что Сонхва не дал ему ту единственную вещь, в которой он сейчас нуждался больше всего на свете. — Это не имеет значения. Я не могу думать об этом прямо сейчас. Когда он снова попытался наклониться, рука на груди остановила его. Он столкнул его со своих колен, вместо этого усадив рядом с собой на диван. — Скажи мне, пожалуйста, что с тобой происходит. Где Сан? Почему он ушел? Хонджун покачал головой. — Я не могу тебе сказать. — Ты должен рассказать мне, что произошло, чтобы я мог придумать, как тебе помочь, Хонджун. Он снова покачал головой. — Нет, — сказал он. — Я должен разобраться в этом сам. Сонхва снова заправил прядь волос за ухо, но это только заставило Хонджуна еще больше вздрогнуть. Он становился все более и более нетерпеливым. — Хонджун, пожалуйста. Мы можем сделать это вместе. Давай обсудим это, мы найдем решение. Я могу тебе помочь. Я могу… — Мне не нужна твоя помощь! — воскликнул Хонджун громче, чем намеревался. — Единственное, чего я хочу от тебя, — это яд, разве ты не понимаешь? А потом стало тихо. Слишком тихо. И когда он посмотрел на Сонхва и увидел, как изменилось выражение его лица, как он убрал руки, которые всего секунду назад были такими нежными на его коже — тяжесть того, что только что сказал Хонджун, обрушилась на него со всей силой. — Подожди, Сонхва, — сказал он, протягивая к нему руку. — Я не хотел этого говорить. Выражение лица вампира было таким печальным, что на него было трудно смотреть. Он выглядел почти так, как будто Хонджун ударил его по лицу, предательство и шок кружили, казалось даже в воздухе вокруг. — Но ты это сделал, — тихо сказал он. — И ты это именно то, что ты имел в виду. Хонджун схватил его, стараясь быть как можно ближе к Сонхва, так как его глаза начали гореть, даже когда Сонхва отклонился от прикосновения, как будто оно обжигало его. — Нет, пожалуйста, послушай, мне жаль, что я это сказал. Я не знаю, почему я это сделал. Сонхва просто продолжал смотреть на него, не двигаясь, несмотря на попытки Хонджуна притянуть его ближе. Как будто между ними внезапно пролегла новая граница. — Почему Сан ушел? — спросил он. — В чем была причина? Он покачал головой. — Пожалуйста, я не могу тебе сказать, — взмолился Хонджун. — Он видел, что ты зависим, не так ли? Хонджун отпрянул назад. — Это не… я не… — его голос дрогнул, когда слезы затуманили зрение. И при этих словах выражение предательства на лице Сонхва сменилось грустью. Из жалости — и почти из чувства вины. Он медленно протянул руку и погладил Хонджуна по щеке, который сам застыл на месте. — Боже, Хонджун. Мне так жаль. — Что… что ты имеешь в виду? Я не зависим. Я не могу, это не наркотик, я не могу подсесть на него. — Как я мог не заметить этого даже сейчас? Как я мог быть настолько слеп? Его большой палец смахнул слезу, которая скатилась по лицу Хонджуна. — Мне следовало бы знать лучше. Я должен был догадаться в тот самый момент, когда увидел, как ты входишь в банк крови, в тот момент, когда узнал твое лицо. — Что… что ты имеешь в виду, узнав мое лицо? — Я знал, что у тебя аддиктивный характер, и все же я игнорировал все, что подсказывал мне мой разум. Каждый раз, когда он говорил мне держаться от тебя подальше, что это ужасная идея, я был просто слишком эгоистичен, чтобы слушать. Мой эгоизм говорил мне, что хотеть тебя — это нормально, и из-за этого я не понимал, что это с тобой делает. О чем он говорил? Что он имел в виду? — Яд не обязательно должен вызывать физическую зависимость. Твоих наклонностей достаточно, чтобы ты мысленно цеплялся за все, что могло бы доставить кайф, — и я должен был это знать. Надо было заметить это, пока не стало слишком поздно. Он в последний раз погладил его по щеке, а затем отпустил, как будто это было прощание. Как будто он потерял его. — Что значит, ты узнал мое лицо? — повторил Хонджун, не в силах сформулировать никаких других слов. И Сонхва не ответил ему первым. Просто снова посмотрела на него с такой глубокой печалью, когда взял Хонджуна за руку. Он повернул ее так, чтобы запястье было обращено вверх, взял большой палец и провел им по едва заметному шраму, который лежал там. Этот старый шрам, который стал с возрастом почти невидимым, пока Сонхва не открыл его снова. — Ты выглядел таким потерянным на огромной больничной койке, — сказал он. — Такой худой, такой бледный. Я никогда не видел, чтобы кто-то выглядел настолько подавленно. И все это время, даже когда ты умирал, ты все еще был таким красивым. Хонджун замер, когда до него дошли эти слова. Потому что в них не было никакого смысла. Все это не имело смысла. — Когда врачи вызвали меня, я испугался, что не смогу тебя спасти. На тот момент я выполнял эту работу в течение многих лет. Потому что никто другой этого не сделал бы. Ни один другой вампир не был готов терпеть такую боль, просто чтобы спасти человека, особенно наркомана. Я думал, что буду делать это вечно. —он снова провел рукой по шраму. — Но потом появился ты. Я никогда не видел человека с таким количеством яда в крови, человека, который выглядел таким хрупким, как будто он так сильно страдал — и я никогда так не боялся, что не смогу кого-то спасти. Увидев тебя, я сломался. И уволился уже на следующий день. Ушел из больницы после того, как услышал, что ты очнулся, и больше не возвращался. Я просто больше не мог этого делать. У Хонджуна гудело в ушах. — О чем ты говоришь, Сонхва? Он вздохнул и, в последний раз коснувшись своего шрама, отпустил запястье. А потом Сонхва посмотрел на него. — Это был я, все эти годы назад. Я был тем, кто спас тебя. Хонджун отчаянно заморгал, смахивая слезы, которые размывали лицо Сонхва перед ним. — Ты, что? — Я должен был догадаться. Я видел, как далеко ты зайдешь ради яда. Насколько сильно ты позволил бы этому уничтожить тебя. Я просто никогда не думал, что буду тем, кто даст тебе этот яд, который снова приведет тебя туда. Хонджун не знал, что сказать. Слишком потрясен его откровением. Знать, что тот, кто стоит перед ним, кого он любил, был тем, кому он был обязан своей жизнью. Как он вообще мог выразить свою благодарность? Как он мог передать свои чувства к Сонхва, который дал ему второй шанс в жизни, а затем ушел и наполнил ее любовью и нежностью, после стольких лет тьмы? — Изначально меня тянуло к тебе просто потому, что я помнил тебя, — продолжил Сонхва. — И потом, потому что твоя кровь пахла для меня так соблазнительно. Это именно тот момент, когда я должен был остановиться. Когда все было просто. Прежде чем я пошел и… — он рассмеялся, и это прозвучало болезненно, сквозь слои непролитых слез. — И все это время я действительно думал, что на этот раз все было по-другому. Я подумал, что ты, возможно, тоже… — он замолчал и покачал головой. А потом он отпустил руку Хонджуна и встал с дивана. — Но ты просто использовал меня, чтобы получить кайф. Ты просто держал меня рядом, потому что я давал тебе наркотик, в котором ты нуждался. Использовал меня, как и все остальные. Эти слова были такими болезненными. Потому что Сонхва выглядел так, словно он действительно глубоко верил в них. — Сонхва, это неправда, — сказал Хонджун, тоже вставая. — Я так сильно забочусь о тебе. Я… — Не говори этого, — сказал он. — Пожалуйста, не лги мне в лицо только потому, что тебе жаль меня. Я не вынесу это. — Клянусь тебе, я не лгу, — взмолился он, делая шаг к Сонхва. Но вампир только покачал головой, и при этом его глаза были полны слез. Хонджун даже не знал, что вампиры могут плакать. И все же он был здесь, выглядя таким совершенно разбитым. — Как получилось, что мы уничтожили друг друга? — спросил Сонхва. По его щеке скатилась слеза. — Почему я должен был влюбиться в тебя? И Хонджун остановился как вкопанный. Отшатнулся, услышав эти слова. — Ты что? Сонхва вытер слезы, которые продолжали катиться по его лицу. — Я влюблен в тебя, Ким Хонджун. На секунду эти слова потеряли для него всякий смысл. Это не могло быть правдой. Хонджун держал свои чувства при себе, потому что было невозможно, чтобы Сонхва ответил на них взаимностью. Как он мог когда-нибудь полюбить Хонджуна в ответ? И все же он был здесь, утверждая, что именно это было правдой. — О чем ты говоришь? — сказал Хонджун после того, как молчание между ними стало слишком плотным. Сонхва уставился на него так пристально, что у Хонджуна теперь появилось название этому. Это была любовь. Но теперь, теперь, когда у него наконец появилось название для этого, оно уже было очернено. Запятнано предательством. — Я был наивным и безрассудным и влюбился в человека. Влюбился в тебя. И на мгновение я подумал… позволил себе надеяться… — он сделал глубокий, прерывистый вдох. — Что ты тоже любил меня. Что ты хотел меня не только из-за того, что я мог тебе дать. Хонджун потянулся к нему, но Сонхва отпрянул. Он почувствовал, как слезы наполнили его глаза. — Но я не лгу, Сонхва. Я люблю тебя. Я слишком боялся сказать тебе, потому что думал, что разрушу все, что у нас было, если сделаю это. — Нет, это не так, — выплюнул он в него, внезапно разозлившись. — Ты не любишь меня. Тебе просто нравится яд. Тебе нравится тот кайф, который я могу тебе дать. Остальное — ложь, которую мы оба говорим себе. Искусственный рай, который мы построили вместе, потому что он был менее болезненный, чем реальность. Сонхва пятился назад, как будто ему нужно было увеличить дистанцию между собой и Хонджуном, пока его спина не уперлась в дверь. — Я позволил себе подумать, что это может быть правдой. Но оказывается, что ты, в конце концов, просто наркоман. И, не сказав больше ни слова, не оглянувшись, Сонхва ушел. Однажды, еще до того, как Хонджун попал в клинику, еще до того, как он начал работать на Чана, его старый дилер без предупреждения уехал из города и оставил его без каких-либо поставок. Тогда у Хонджуна не было никаких связей, он все еще был довольно свежим наркоманом, не зная, как достать дозу, которая ему необходима, когда его привычный источник исчез. Это был первый раз, когда он пережил ломку. Первый из многих, некоторые вынужденные, некоторые добровольные, но каждый более болезненный, чем предыдущий. Но это было много лет назад. Хонджун запер эти воспоминания далеко-далеко. И за эти годы он забыл, на что похожи симптомы отмены. Думал, что такого больше никогда не будет. И все же он был здесь. После своей стычки с Сонхва Хонджун не выходил из дома. Однажды он попытался сходить в продуктовый магазин, но в тот момент, когда он вышел из своей квартиры, паранойя овладела им сильнее, чем когда-либо прежде. И это вернуло его обратно в привычные четыре стены, он задыхался и был на грани слез. И вот теперь он провел большую часть дня, свернувшись калачиком в постели, с задернутыми шторами, чтобы не пропускать свет. Потому что это только навредило его глазам. Он так надеялся больше никогда не испытывать эти чувства. И в каком-то смысле это было так. Потому что физическая сторона его симптомов почти полностью отсутствовала. Уен был прав — в конце концов, яд не вызывал физической зависимости. Все ужасные вещи, которые Хонджун помнил из своих предыдущих отказов — судороги, лихорадка, тошнота. Все они отсутствовали.Но психологическая сторона никогда не была такой тяжелой. Он был напуган, страдал паранойей, ему мерещились люди, поджидающие его за каждым углом, даже когда он был совсем один в своей квартире. Безликие силуэты, которым его разум дал когти, которые тянулись к нему, пытаясь схватить и втянуть обратно в жизнь, от которой он так старательно убегал. Хонджун бежал, и бежал, и бежал, и он так устал. Тени, которые его прошлое отбрасывало на его настоящее, становились все длиннее и длиннее, и он просто больше не мог бежать от них. Тогда тоже было темно. Все время. Даже когда он выходил на улицу под ярчайшим летним солнцем — тени его пагубной привычки делали все темным. С Сонхва все было так ярко. Даже когда Сонхва не мог выйти с ним на дневной свет, не мог лежать под летним солнцем. По какой-то причине ему всегда казалось, что так оно и есть, даже когда они находились в искусственном красном свете клуба или в полумраке библиотеки. Эти части были худшими моментами его ухода. Когда он думал о Сонхва. Потому что на мгновение показалось, что все снова хорошо, что они будут счастливы вместе, проводя вечные дни под солнечным светом. Хонджун почти чувствовал его нежные прикосновения на своей коже. Кончиками пальцев он рисует круги на тазовых костях. Его мягкие дорожки поцелуев, губы вдоль подбородка, прежде чем они соприкоснулись с его собственными. На вкус такие сладкие, в них нет и следа меди, только любовь. Шептал нежные слова, которые мог услышать только Хонджун. Я влюблен в тебя, Ким Хонджун. Но потом, как удар под дых, он вспомнил. И внезапно при мысли о том, что Сонхва пострадал, у него загорелись глаза, а желудок сжался, когда он попытался сдержать рыдание, застрявшее в горле. Он потерял его навсегда, не так ли? Потерял всех, кто был ему дорог, всего за долю мгновения. Всех, кого он любил. Всех, кто любил его. Уен не связывался с ним с тех пор, как захлопнул дверь перед носом. Сан ушел, заблокировал его номер и сказал, что больше не хочет его видеть. И Сонхва — Сонхва сказал ему, что любит его. Хонджун скорчился от боли, вспомнив выражение своего лица, когда он произносил эти слова. Он сказал ему, что любит его. А потом все это забрал. Потому что Хонджун не был способен на то, чтобы его любили. Он был способен только разрушать вещи, уничтожать все хорошее в своей жизни и в жизни окружающих его людей. Но оказывается, что ты, в конце концов, просто наркоман. Он был просто наркоманом, и не более того, и он всегда будет им. Внезапно его охватило рыдание. Разрушая все его тело. Тени, от которых Хонджун убегал, наконец-то настигли его, и их когти крепко обхватили его, впившись в его кожу настолько, что потекла густая кровь, пахнувшая медью. И пока он лежал там, не зная, прошли ли дни или недели, он понял, что больше не может этого выносить. Он даже не знал, когда спал в последний раз, ночи проходили так, что он не мог сомкнуть глаза, потому что кошмары, которые следовали за этим, были единственным, что было хуже, чем его бодрствующий разум. Боже, ему было что-то нужно. Что-нибудь, чтобы снять напряжение. Ему нужен был яд. Но он снова почувствовал то же, что чувствовал все эти годы назад, когда его дилер оставил его без поставок. Оторванный от того, в чем он больше всего нуждался. Сонхва никогда бы ему этого не дал. Хонджун был в таком отчаянии, что чуть не позвонил Есану, но он знал, что Сонхва уже все ему рассказал. А пойти в клуб, подцепить случайного вампира, чтобы дать ему то, что ему было нужно, было невозможно. Он даже не мог выйти из дома из-за своей паранойи, не говоря уже о том, чтобы пойти в клуб. И одна мысль о том, что незнакомец прикасается к нему так, как прикасался Сонхва, вызывала у него тошноту в животе. Так что о яде не могло быть и речи. Но ему что-то было нужно. Его мысли вернулись к алкоголю, который был у него дома. Немного пива и бутылка водки. Но это бы ничего не изменило. Это было слишком медленно, слишком скучно. Сначала от этого было бы еще больнее, прежде чем это, в конечном счете, оно могло бы помочь. Нет, ему нужно было что-нибудь покрепче. Старый, хорошо знакомый или друг. Его рука взметнулась, чтобы прикрыть внутреннюю сторону предплечья, где лежали старые шрамы, просто кричащие о том, чтобы их снова открыли. Боже, как это было бы здорово. Насколько бы это все упростило. Только блаженство. Рай. Но Хонджун так долго был вне этого мира, что даже не знал, с чего начать, у кого спросить. У него больше не было связей, не к кому было обратиться, чтобы получить необходимые ему материалы. Он вонзил ногти в шрамы, пока не порвал кожу, и ожог сменился очередным всхлипом. И тут его осенило. Почти машинально он встал с кровати, как будто кто-то другой управлял его телом, все еще держа руку на своих шрамах. Он подошел к своему столу и выдвинул ящик, куда, как он помнил, положил маленькую бумажку. Хонджун не знал, почему не выбросил ее в тот день, как только вышел из ресторана. Как будто тоненький голосок в его голове велел ему сохранить ее. На всякий случай. В конце концов, это был всего лишь безобидный клочок бумаги, не более того. Не похоже было, что он когда-нибудь позвонит по номеру, нацарапанному на нем. И все же он стоял здесь с листком в одной руке и своим треснувшим телефоном в другой. Если ты хочешь снова наверстать упущенное. Или когда-нибудь в чем-нибудь будешь нуждаться. Что бы это ни было, без всяких условий. Голос Чана зазвенел у него в голове, когда он посмотрел на бумажку. И Хонджун знал, что бороться с этим дальше бесполезно. Поэтому он сел на свою кровать и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, перестать плакать, чтобы иметь возможность говорить. Его пальцы дрожали, когда он набирал номер, цифра за цифрой. Путался снова и снова, потому что его просто слишком сильно трясло. Но в конце концов он это напечатал. Палец завис над кнопкой вызова. И затем, прямо перед тем, как Хонджун успел нажать кнопку вызова, его телефон завибрировал в руке. Чуть не выронив его в замешательстве, когда на экране загорелся входящий вызов, он увидел имя. — Санни? — спросил он, прижимая телефон к уху. На другом конце линии на мгновение воцарилась тишина, и Хонджун испугался, что звонок был сделан по ошибке. Но затем он услышал шорох в динамике. — Хонджун-хен? Он выдохнул, услышав голос. Тот голос, по которому он так скучал, который ему так отчаянно нужно было услышать. — Боже, Санни, это действительно ты, — сказал Хонджун, и слезы внезапно навернулись ему на глаза, отчего у него перехватило горло. Уже и не хотелось звонить Чану. — Ты в порядке? Где ты? Боже, мне так жаль, что я даже не знаю, что сказать тебе сейчас, но пожалуйста, давай поговорим обо всем. Снова воцарилась тишина, на этот раз более продолжительная. Хонджун поерзал на своем месте. — Сан? — снова шорох, связь не совсем стабильная. — Хен, ты веришь в рай? — в конце концов спросил Сан. Его голос был странно тих. Еле слышен. — О чем ты говоришь? Где ты, Сан? Хонджун нахмурился, прижимая телефон ближе к уху. — Я хочу верить в это, — сказал Сан едва слышным шепотом. — Я действительно хочу. Даже если все это выдумано. Это все еще приятная мысль, не так ли? Что тебя ждет что-то получше? От этих слов у Хонджуна сжался желудок. — Сан, ты действительно пугаешь меня прямо сейчас. Мне нужно знать, все ли с тобой в порядке. Внезапно Хонджун стал сверх сосредоточенным. В его глазах не было слез. Даже его руки перестали дрожать, возможно, впервые за неделю. — Я буду, хен. Не волнуйся. Пожалуйста, пообещай мне, что ты не будешь беспокоиться обо мне, хорошо? В его голосе звучала настойчивость. Это заставило тревожные звоночки зазвенеть в голове Хонджуна. — Ты должен сказать мне, где ты находишься. Я приеду и заберу тебя, хорошо, Санни? Мы пойдем домой. Он снова замолчал. — Я ни в чем тебя не виню, — сказал Сан, и теперь было ясно, что он плачет. — Пожалуйста, никогда не думай, что я это делал. Никогда не думай, что я ненавижу тебя. Я никогда, никогда не смог бы возненавидеть тебя, хен, ты же знаешь это, верно? Хонджун шикнул на него по телефону, пытаясь успокоить, поскольку его предложения становились все более бессвязными, когда он начал плакать. — Конечно, Санни. Конечно, я это знаю. — Еще я хочу сказать это Уени. Скажи ему, как много он для меня значит. Не думаю, что смогу позвонить ему сам прямо сейчас. Я бы не смог это сказать. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить свой голос. — Не мог бы ты, пожалуйста, сказать ему сам, хен? Ты можешь дать ему знать? Хонджун покачал головой, пытаясь осмыслить то, что он услышал. — Я приеду за тобой прямо сейчас, и тогда ты сможешь сказать ему сам, хорошо? Хонджун пытался казаться счастливым, в то время как внутри у него все разрывалось на части. И было еще хуже, когда Сан не ответил. — Мы оба думали, что сможем это сделать, не так ли? Мы продвинулись так далеко. Он тихо рассмеялся. Болезненно. — Сан, пожалуйста… — Мне так жаль, что я накричал на тебя. Я должен был помочь тебе вместо того, чтобы обвинять. Скажи мне, что ты не ненавидишь меня за это, пожалуйста. Хонджун покачал головой, застыв на месте. — Конечно, нет. Санни, я никогда не смог бы возненавидеть тебя. Тихий всхлип на другом конце провода. — Пожалуйста, что бы ни случилось — никогда не вини себя, хен. Было бы слишком больно, если бы ты думал, что во всем этом есть твоя вина. — О чем ты говоришь? Что бы ты ни собирался сделать, не делай этого. Подожди меня, я приеду за тобой. Теперь связь была более нестабильной, шорох становился громче. — Я сейчас повешу трубку, хен. — Санни, нет… — До свидания. На этих словах звонок закончился.И пока Хонджун сидел там, уставившись в свой телефон, мир вокруг него рушился.