Сонхва:
Да. Что такое?
Я скучаю по тебе Он напечатал и удалил текст, посчитав его слишком глупым. Он не хотел показаться нуждающимся, хотя именно так он себя и чувствовал. Хонджун: я бы просто хотел наверстать упущенное еще раз, если ты свободен просто, если ты хочешь, без давления ничего страшного, если нет
Сонхва:
Конечно, я был бы рад увидеть тебя снова
У меня уже есть кое-что на примете, куда я давно хотел тебя сводить, если ты не против?
Вот так Хонджун снова оказался в машине Сонхва, когда тот забирал его из своей квартиры в субботу днем. Сонхва, как всегда, выглядел сногсшибательно, одетый во все черное, в длинном пальто и солнцезащитных очках, защищавших его лицо от редких лучей, пробивавшихся сквозь густые облака на осеннем небе. Его пальцы, обхватившие руль, снова были украшены серебряными кольцами, и Хонджуну потребовалось все его самообладание, чтобы не пялиться на них. Хонджун не мог отрицать, что художественный музей действительно показался ему очень подходящим местом для свиданий. Особенно субботним днем, когда заведение по какой-то причине было переполнено парочками. Пары и они. Двое… друзей? Термин «собутыльники» пришел на ум Хонджуну, и он подавил смешок. Он отчасти подошел достаточно хорошо. Сам Хонджун предпочел более непринужденный, повседневный образ, чтобы соответствовать месту. На нем были поношенные брюки и рубашка Дэвида Боуи, которую он свободно заправил в них. Он сочетал этот образ с джинсовой курткой большого размера и парой массивных ботинок, чтобы приблизиться к росту Сонхва, хотя тот все еще был на пару дюймов выше него. Когда они проходили мимо отражающей витрины по пути в музей, он вынужден был признаться себе, что они хорошо смотрелись вместе. Действительно хорошо. Он быстро тряхнул головой, чтобы избавиться от этой мысли. Они были здесь вместе. Но они не были вместе. — Я не был здесь с тех пор, как был ребенком, — улыбнулся Хонджун, когда они вошли в музей, оглядываясь, чтобы посмотреть на фреску, нарисованную на потолке вестибюля. Музей представлял собой большое помещение, расположенное внутри красивого старого здания с высокими потолками и дорогими полами из светлого полированного камня какой-то разновидности. Некоторые стены были украшены лепниной по краям, а на потолках все еще были видны остатки того, что когда-то, вероятно, было люстрами. План этажа, который взял Хонджун, показывал расположение множества залов и то, как они были связаны между собой, с надписями, изображающими, где расположены работы какого художника. — Ты приходил сюда со своими одноклассниками? — спросил Сонхва, провожая его в первый зал. — Нет, вообще-то, с моими родителями. Они никогда не любили искусство, но мне почему-то всегда нравилось бывать в музеях, даже когда я ничего не знал о художниках и истории искусств, — он пожал плечами. — Наверное, мне просто всегда нравилось искусство. Воспоминания нахлынули на него, когда он посмотрел на первые картины, висевшие на стенах. Иногда он не мог не задаваться этим вопросом. Если бы он не лишил себя всех возможностей, пройдя по пути, на котором оказался, что бы он сделал вместо этого? Полюбил бы он искусство, проводил бы здесь каждые выходные, рассматривая картины? Может быть, он все еще приезжал бы сюда со своими родителями, которые никогда бы не отказались от него? Он вдруг подумал о Сане, у которого никогда не было шанса стать полноценным человеком, и это чувство нашло отклик в нем больше, чем когда-либо прежде. Скорбь по тому, что могло бы быть, но у него никогда не было шанса. Тряхнув головой, он прогнал эти мысли. Это были чувства для другого раза, не тогда, когда он был здесь с Сонхва. — Пойдем посмотрим на какое-нибудь произведение, — сказал он, поворачиваясь к нему с улыбкой. Вскоре стало ясно, что знания по истории искусств, которых не хватало Хонджуну, Сонхва определенно мог восполнить. Ему даже не нужно было смотреть на план здания, пока он водил его по разным выставочным залам на нескольких этажах. Все это время указывал на его любимые работы, рассказывал Хонджуну предыстории картин, которые больше походили на анекдоты, чем на заученные факты. И он редко удосуживался даже взглянуть на маленькие золотые сводки, на которых было указано имя художника и информация о картине. Просто рассказал о произведениях приглушенным голосом, с улыбкой на лице, как будто они были старыми друзьями, которых он был рад представить Хонджуну. Это было мило. — Почему ты так много знаешь об искусстве? — спросил Хонджун через некоторое время, следуя за Сонхва через большой зал со скульптурами. — Это еще одна докторская степень, о которой я не знаю? — Нет, вовсе нет, — засмеялся Сонхва. — Мои знания об этих произведениях довольно нелепые — я ничего не мог бы рассказать о композиции или о чем-либо, имеющем отношение к ремеслу. Хонджун остановился перед скульптурой. Бюст молодого человека, который жил и умер, вероятно, сотни лет назад, но выглядел настолько реальным, что Хонджун был уверен, что коснулся бы кожи, а не камня, если бы протянул руку и позволил своим пальцам коснуться его. — Тогда откуда берутся эти истории? Сонхва встал рядом с ним, так близко, что их плечи почти соприкасались. — Потому что я знал многих людей, которые создали эти произведения, — сказал он, как будто в этом не было ничего необычного. — В моей жизни был период, когда я окружал себя множеством творцов. Кстати, все они люди — мы, бессмертные, редко создаем произведения искусства, достойные потребления. Это всегда несколько поверхностно по своей природе. Хонджун ни на мгновение не мог в это поверить. Конечно, по крайней мере, некоторые вампиры должны же были использовать свою вечную жизнь для создания искусства, литературы или поэзии? Но когда он перебирал в уме имена, которым его учили в школе, не всплыло ни одного, о котором он помнил, что это был вампир. — Как ты думаешь, почему так? — удивился он, все еще не сводя глаз со статуи. Они были единственной деталью, которая выдавала, что это была именно она — статуя. Ненастоящая. Он пожал плечами. — Никто на самом деле не знает. Может быть, потому, что нам не хватает какой-то срочности. Потребность творить, оторвать частичку своей души и оставить ее в своем искусстве, чтобы часть того, кем ты был, могла возобладать после того, как тебя не станет. Уникальный человеческий опыт осознания того, что смерть может прийти в любой момент и стереть с лица земли все, что вы еще не высекли на камне. Хонджун попытался представить себе Сонхва помоложе, не моложе физически, но моложе по своему опыту. Сонхва, который изучал философию, который был так предан тому, чтобы узнать правду о своей душе. Такой его версии подошло бы только находиться в окружении творцов. — Я не знал, что ты раньше дружил с людьми, — Хонджун сказал, искренне удивленный, узнав этот факт. — В какой-то момент да. Я думаю, что меня просто всегда тянуло к определенным типам людей. Не только художники и творцы. Подсознательно или нет, я всегда окружал себя теми, кто ярко горел страстью, преданностью делу на всю жизнь. Хонджун тихо рассмеялся про себя, но это был грустный смех. — Тогда эти люди слишком сильно отличаются от меня. Сонхва посмотрел на него. — Почему ты так думаешь? — Я никогда не был творческим человеком. Я всегда слишком много боролся и у меня было слишком много забот, чтобы развить в себе страсть к чему-либо. А жизнь — ну, я несколько раз чуть не выбросил свою, так насколько я могу быть предан ей? Сонхва на мгновение замолчал, разглядывая Хонджуна, как будто пытался заглянуть в него, посмотреть сквозь него. — Но разве не в этом суть? Одно дело — стоять посреди платформы, которая и есть жизнь, и ценить свое положение. Совсем другое дело, когда тебя подталкивают к самому краю, так, что держаться только кончики пальцев, а затем решают потянуть снова наверх. Это преданность жизни. И я редко встречал человека, столь же преданного жизни, как ты. Хонджун не знал, что сказать, поэтому промолчал, глядя на скульптуру. Он с болью осознавал, что глаза Сонхва были полностью сосредоточены на нем, когда он это делал. Как будто он пытался в чем-то разобраться. Через некоторое время он покачал головой и что-то пробормотал себе под нос. — Но даже в этом случае ты прав. Ты не такой, как они. Из-за того, как тихо он это сказал, Хонджун даже не был уверен, предназначалось ли это для его ушей. Они продолжили свой обход залов, Сонхва указывал на определенные картины или художников, а Хонджун внимательно слушал. Учитывая то, что он только что узнал о нем, его истории действительно звучали именно, как шутки. Когда он остановил его перед картиной, изображающей таверну, битком набитую людьми, он почти мог видеть Сонхва, сидящего среди них. И когда он объяснил отношения между людьми, изображенными на другой картине, сказал Хонджуну, кто в кого был влюблен и кто втайне ненавидел друг друга, это прозвучало почти как последние сплетни. Через некоторое время они зашли в красивое, вычурное кафе, расположенное в центре музея, где несколько залов сливались в один. Хонджун не мог выбрать между тремя пирожными, которые выглядели одинаково аппетитно на большой витрине, и Сонхва в итоге заказал для него кусочки всех трех вместе с чашкой кофе. Перерыв оставил Хонджуна сытым и полным энергии от смеси сахара и кофеина, а на губах появилась улыбка. — Есть одна конкретная картина, которую я действительно хотел тебе показать, — сказал Сонхва после перерыва, когда они шли по коридорам, выглядя немного неуверенно. — Теперь мне стало любопытно, — подбодрил его Хонджун. Медленно, как будто он спрашивал разрешения, рука Сонхва скользнула в его ладонь. Его пальцы были прохладными там, где они обхватывали маленькие пальцы Хонджуна, но не такими ледяными, как раньше. Сонхва улыбнулся ему и потянул за руку, чтобы потащить за собой, через холл, по коридору, мимо пары открытых дверей, в угол музея, в котором они еще не были. Это был выставочный зал поменьше, места хватало только для нескольких экспонатов, которые украшали стены. На противоположной стене висела довольно большая картина, а перед ней стояло красное кожаное сиденье, потертое от времени и использования. Сонхва снова потянул его за руку и подвел к сиденью, усаживаясь вместе на кожу, которая заскрипела под ними. Они были здесь одни, в комнате царило ощущение покоя. Сонхва не отпускал руку Хонджуна. — Это она, — сказал Сонхва, кивая на картину в золотой раме, которая стояла перед ними. На нем была изображена комната, возможно, ателье или даже небольшое выставочное пространство, полное людей, одетых в дорогую одежду. В основном мужчины, но среди них было и несколько женщин, и посреди них фигура, которую Хонджун сразу узнал. — Подожди, это ты! — воскликнул он, увидев его. Он не взглянул на надпись на картине. Не хотел видеть год, в котором она была написана, потому что это только снова напомнило бы ему о безвременье Сонхва. — Честно говоря, я нечасто смотрю на эту картину, — сказал он с некоторой горечью в голосе. — Это… странно для меня. — Почему? — По изображению невозможно сказать, но я помню, что в тот день был единственным вампиром в комнате. Хонджун думал, что он хочет сказать. Он мог видеть, что Сонхва был другим, другого рода красивым, почти как на старых религиозных картинах, на которых был изображен ангел среди пастухов. — И хотя вы этого не видите, — продолжил Сонхва, — правда в том, что в то время мне становилось все труднее находиться среди людей в целом. Хонджун кивнул. — Я могу себе представить. В конце концов, мы временны. Сначала здесь, а потом исчезаем. Те, кто не бессмертен, вероятно, никогда по-настоящему не поймут, на что это похоже. Хонджун ожидал, что Сонхва скажет ему именно это. Расскажет ему о борьбе, о том, как люди, которые тебе дороги, стареют у тебя на глазах. Зная, что они никогда не будут сопровождать тебя долго. Напоминающие о вашем собственном бессмертии, а вместе с ним и о том, насколько тщетными были эти отношения. Но, к его удивлению, он этого не сделал. — Нет, причина не в этом, — сказал Сонхва. — Да, это сыграло в этом свою роль. Но причина была не в этом. Хонджун оторвал взгляд от Сонхва на картине к тому, кто здесь и сейчас. Он вздохнул. — Ты помнишь, что я сказал тебе, когда ты спросил меня, почему я больше не пью из людей? Хонджун вспомнил, как ему было больно тогда, его решимость иссякла. — Ты сказал, что боишься кого-то использовать. — Боюсь, я сказал тебе только часть правды, — сказал он, и выражение его лица снова стало печальным — не совсем таким, как тогда, но тенью этого. — Да, я боялся кого-то использовать. Но я также боялся, что меня используют. Хонджун нахмурился, не понимая, что он пытается сказать. Поэтому Сонхва просто снова указал на картину рукой, которая не была переплетена с рукой Хонджуна. — Тот Сонхва, которого ты там видишь. Раньше он пил из людей, тех самых людей, которых ты видишь вокруг на картине. Раньше он злоупотреблял. Художники, скульпторы и творцы. Потому что это было то, чего, как он думал, он хотел, и потому что это было то, что они попросили его сделать. Хонджун попытался представить, кем они были, какими они были раньше, и что они, должно быть, чувствовали, когда Сонхва пил из них все эти годы назад. Но в голове у него было пусто. — Вскоре мне стало ясно, что те, кто в спешке искал убежища, вскоре становились неспособными жить без него, — продолжил Сонхва. — Я уверен, тебе знаком образ художника-наркомана, который черпает вдохновение в кайфе. Музыканты, которые могут сочинять только с кокаином в организме, превращая яд в искусство, способное заставить плакать миллионы. — Сонхва сжал губы. — Они назвали меня своей музой и позволили мне жить с иллюзией того, что я часть чего-то грандиозного. Но, по правде говоря, я был немногим больше, чем наркоторговец для наркомана с кисточкой. Снабжал их ядом, который им был нужен, чтобы иметь возможность создавать. Он пристально смотрел на картину, как будто это был последний раз, когда он ее видел. А затем он снова повернулся к Хонджуну, на его губах играла горестная улыбка. — Так вот почему я так долго не пил у людей. И вот почему мне так странно смотреть на эту картину. Хонджун сжал руку Сонхва, пытаясь передать свои чувства прикосновением. — Мне жаль, что это случилось с тобой. Он покачал головой. — Не стоит. Я просто рад, что смог отпустить это спустя столь долгое время. — Я рад, что ты показал мне, что все могло быть по-другому. Когда они снова вышли из комнаты с картиной, их руки все еще были переплетены. Хонджун был рад, что Сонхва не отпустил его. Сонхва заметно почувствовал себя более комфортно, находясь на улице, как только село солнце. Ночной воздух ранней осени был еще достаточно теплым, чтобы он снял пальто, его кожа казалась мраморной в свете уличных фонарей теперь, когда на нем была только хорошо сидящая черная рубашка. Они пробыли в музее до его закрытия, рассматривая картины и скульптуры, и Хонджун понял, насколько было поздно, только когда они были последними, кто остался в огромных залах. Музей был расположен в красивой части города, все широкие улицы были созданы для прогулок пешком или на велосипеде, обсажены деревьями и небольшими парками, где люди ходили на свидания или выгуливали своих собак, когда еще не встало солнце. Их небольшая прогулка до машины Сонхва была мирной, и хотя они не разговаривали, неловкости совсем не было. Это было удобно. Легко, как дышать. Костяшки пальцев Хонджуна коснулись пальцев Сонхва в какой-то момент, когда их руки оказались между телами. Он быстро отдернул руку, покраснев, хотя держал ее все то время, пока они были внутри. И все же здесь казалось, что он переступил черту. Кто его нарисовал, он был не совсем уверен. Слишком скоро они добрались до машины, и когда Сонхва придержал для него дверь, Хонджун заметил, как ему не хочется возвращаться домой. Он все равно сел, опустившись на удобное сиденье. Машина двинулась, и вскоре они с Сонхва снова оказались на улице. — Это был один из лучших дней, которые у меня были за долгое время, — сказал Хонджун, откидывая голову на подголовник и глядя на Сонхва снизу вверх. — Спасибо, что взял меня с собой. — Я рад. Я очень рад, что ты позволил мне показать это. — Сонхва нежно улыбнулся ему. — Ты знаешь, — сказал Хонджун. — Иногда я завидую тебе. — Почему? —Потому что ты не спишь. Так что хороший день для тебя никогда не должен заканчиваться. Он может просто продолжаться вечно, пока ты не решишь, что все кончено. Сонхва усмехнулся. — Я не думаю, что это так работает. — Это потому, что тебе не хватает перспективы. — О, правда? — он удивленно приподнял бровь. — Оставь мне мою логику. — Если мы будем играть по твоей логике, разве это не означает, что плохой день никогда не закончится? Без сна, чтобы провести определенную черту, которая скажет, что плохой день не будет продолжаться вечно? По его голосу не было похоже, что он насмехался над Хонджуном. Скорее, он действительно пытался довести идею до конца. Хонджун вспомнил все ночи, которые он провел без сна. Коктейль из наркотиков и паранойи не давал ему покоя, иногда по нескольку ночей подряд. Иногда они не заканчиваются. Для некоторых людей плохие дни действительно длится вечно. Однако он не сказал этого, не хотел разрушать мирную ауру, окружающую их прямо сейчас. — И все же, что бы это ни было. Я не хочу, чтобы сегодняшний день заканчивался. Какое-то время было тихо. Когда Хонджун разглядывал лицо Сонхва, освещенное уличными фонарями, было ясно, что он о чем-то думает. — Он не должен заканчиваться, — в конце концов сказал он. — Ты еще не ужинал. Я мог бы сводить тебя в ресторан или… Хонджун рассмеялся. — Ты действительно думаешь, что я все еще могу быть голоден после трех кусочков торта, которые ты купил для меня в кафе? Сонхва казался немного взволнованным, пожимая плечами. — Иногда я забываю, как часто людям приходится есть. — Ты буквально работал в области медицины. Сонхва надул губы. — Ты забываешь об этих вещах, когда тебя окружают вампиры всего несколько лет. Сонхва, казалось, должен был набраться храбрости, чтобы заговорить дальше, его глаза были сосредоточены на дороге. — Если ты не голоден, мы могли бы также… — он прочистил горло. — Ты хочешь зайти ко мне домой? Это застало Хонджуна врасплох. Он выпрямился на своем месте. Это не должно было ничего значить, быстро сказал он себе. Может быть, Сонхва просто был одинок. Может быть, ему тоже нужна была компания, чтобы день заканчивался. На его щеках все еще был румянец, теней под глазами практически не было. Он не выглядел измученным жаждой. Это не должно было ничего значить. — Я бы с удовольствием. — сказал Хонджун. Он знал, что у Сонхва было довольно много денег из-за машины, которую он водил, и приталенной одежды, которую он носил, и того факта, что он никогда не переставал работать. Тем не менее, многоквартирный дом, перед которым Сонхва припарковал свою машину, заставил Хонджуна поперхнуться. Они сменили курс на один из самых богатых районов города, где высотные офисные здания и огражденые жилые дома заменили здания, к которым привык Хонджун. Он был почти уверен, что никогда даже не бывал в этой части города, если только, может быть однажды доставлял кокаин какому-нибудь генеральному директору. Многоквартирный дом Сонхва был самым высоким в этом районе, весь из гладкого металла и идеально чистых стеклянных фасадов, когда они вошли внутрь, их поприветствовала консьержка, назвав Сонхва даже по фамилии. — Добрый вечер, доктор Пак, — сказала она, и это заставило Хонджуна почти рассмеяться, зная, как сильно Сонхва ненавидит формальности. Однако он не подал виду, вежливо ответив на приветствие. Войдя в лифт, Сонхва приложил ключ-карту на панель вместо того, чтобы нажать кнопку. Вот тут-то Хонджун действительно заметил, что нервничает. Почему он нервничал? Он засунул руки в карманы джинсов, чтобы они не дрожали, и понадеялся, что Сонхва не заметит его учащенного сердцебиения. Они были близки весь день, но сейчас все было по-другому. Ограниченное пространство лифта создавало иллюзию уединения, защищенности от нежелательных глаз, хотя Хонджун знал, что здесь, вероятно, установлены камеры. Учитывая, насколько близко Сонхва был к нему здесь, Хонджун был рад, что лифт остановился всего через несколько секунд, на самом верхнем этаже. Конечно, он жил в чертовом пентхаусе. Хонджуну действительно не следовало удивляться этому моменту. Когда Сонхва открыл дверь квартиры справа от них своей карточкой и ввел Хонджуна внутрь, он не смог подавить вздоха. — Вау, — тихо сказал он, оглядывая комнату вокруг себя. Это была огромная квартира, все открытое пространство которой защищали две двери. Внутреннее обустройство соответствовало внешнему, черный и хромированный цвета доминировали в декоре комнаты, которая, несмотря на цветовую гамму, каким-то образом умудрялась казаться привлекательной и почти уютной. Перед ними была просторная гостиная, диван и несколько кресел стояли перед огромным телевизором с плоским экраном, который почти занимал половину стены, отделявшей комнату от того, что казалось кабинетом, обставленным книжными полками. Слева от них находились кухня и столовая, в высшей степени современные, со всем, чего только может пожелать сердце шеф-повара, но они выглядели нетронутыми и отполированными, как будто к ним никогда раньше не прикасались. Но больше всего внимание Хонджуна привлек тот факт, что противоположной стены не существовало. Или, лучше сказать, она была сделана из стекла, без какого-либо отчетливого начала или конца. Огромное окно, выходившее на балкон, который тянулся вдоль всей квартиры.Все это было идеально чистым, элегантным и почти немного нереальным. Как музей. — Это немного перебор, я знаю, — вздохнул Сонхва рядом с ним, и только сейчас Хонджун осознал, что смотрел на это с открытым ртом. — Есан настоял, чтобы я вложил деньги в какую-нибудь недвижимость. Он единственный, кто разбирается в этих вещах, в то время как я никогда не испытывал к этому страсти. Хонджун покачал головой. — Нет, это… это мило. Очень похоже на тебя. Сонхва улыбнулся ему, и какое-то мгновение они стояли вот так, у входа в его квартиру, улыбаясь друг другу, как два идиота. Через некоторое время Сонхва, кашляя, вернулся к реальности. — О, ты не хочешь присесть? Устраивайся поудобнее, — он указал на большой черный диван. — Я должен предложить тебе что-нибудь, выпить или съесть, — его взгляд метнулся к кухне. — Я бы приготовил тебе что-нибудь, но у меня ничего нет. Я бы хотел сказать, что единственное, что я могу предложить — это пакеты с кровью, но у меня сейчас даже их нет дома. Хонджун рассмеялся. Было странно видеть Сонхва взволнованным — обычно все было наоборот. Сонхва с его бесконечной аурой спокойствия, окружающей его, и, с другой стороны, Хонджун, который был бесконечно нервозен. — Ты умеешь готовить? — спросил он вместо этого, приподняв бровь. — Мне говорили, что я отличный повар. Что я сам не могу подтвердить, но если позволишь однажды приготовить для тебя, я покажу. Хонджун склонил голову набок. — Если я откажусь от посещения доктора Пак Сонхва в фартуке, можешь поместить меня в лечебницу. Он сделал ударение на докторе, и Сонхва игриво закатил глаза. Сонхва предложил им присесть на диван и посмотреть фильм вместе, но у Хонджуна была другая идея. — Мы можем ненадолго выйти на твой балкон? И они так и сделали. Воздух стал прохладным с тех пор, как они зашли внутрь, и всю дорогу сюда дул легкий ветерок, который овевал их. Но вид более чем того стоил. Здания в этой части города все еще были освещены, а улицы под ними были полны машин. Но все это было очень слабо, так далеко от них, как будто они находились здесь, наверху, в другом мире. Стоять вот так рядом с Сонхва напомнило Хонджуну об одном из первых раз, когда он разговаривал с ним — по-настоящему разговаривал с ним, когда они стояли снаружи на балконе клуба. Казалось, это было целую вечность назад, хотя могло пройти всего пару недель. Как быстро все изменилось. — О чем ты думаешь? — спросил Сонхва. — Что если бы я был на твоем месте, если бы мне никогда не приходилось спать, я бы провел здесь всю свою ночь, просто любуясь городом вот так. Придумывая сценарии в своей голове — о том, что происходило на улицах подо мной. Сонхва улыбнулся ему. — Могу себе представить, как скоро тебе это надоест. Хонджун уверенно покачал головой. — Никогда. Не тогда, когда в запасе столько времени. И вот снова наступила та уютная тишина. Без намека на неловкость или необходимость заполнять ее бессмысленными разговорами. Ощущение спокойствия, когда они просто стояли там. Существовали. — Могу я спросить тебя кое о чем, Хонджун? Это может показаться странным, но… Мне было интересно, — начал Сонхва, и когда Хонджун посмотрел на него, он нервозно возился со своими руками. — Я не собирался спрашивать, но с тех пор, как ты затронул эту тему, я не мог выбросить эту мысль из головы, — Хонджун понятия не имел, на что он намекал. — Одна из других причин, по которой вампиры иногда окружают себя людьми, заключается не только в их крови. Некоторые также делают это, потому что иногда, если повезет, мы действительно способны заснуть рядом с человеком, — он на мгновение заколебался. — Человеком, которому мы доверяем. Хонджун посмотрел на него в замешательстве. — Я никогда раньше об этом не слышал. — Это не очень распространено. И большинство мне подобных не видят в этом никакой пользы и предпочли бы тратить свое время на то, что они считают более стоящим. Но я… я просто подумал, хотя мне и нравится ясный ум, бесконечное время для его изучения без побега от истинного сна или яда, притупляющего его, через некоторое время заставляет чувствовать себя заточенным в тюрьме. Я не могу не задаться вопросом, каково это — затуманить его на некоторое время. Слова, которые Сонхва сказал ему в последний раз, когда они вот так вместе осматривали город. Теперь он почему-то лучше понимал их. — Ты, конечно, не обязан, — быстро поправил себя Сонхва. — Мне не следовало спрашивать. Спать здесь, в квартире Сонхва, в постели Сонхва? Эта мысль заставила Хонджуна занервничать. Это было странно интимно. И было еще кое-что — тот факт, что он знал, что не сможет заснуть, из-за того, что тревога и паранойя не давали ему и шанса. Пришлось бы разочаровать Сонхва, не сумев оправдать его ожиданий. Но какая-то часть его была заинтригована. Говорила ему дать этому шанс. И прежде чем он успел осознать это, он заговорил. — Я сделаю это. Сонхва, казалось, был искренне удивлен этим. — Ты сделаешь это? Он кивнул. — Это стоит попробовать. Позже Сонхва провел его через одну из дверей в свою спальню, которая была оформлена почти так же, как и остальная часть квартиры — большая кровать королевских размеров с темными простынями, которые выглядели так, словно на них никто никогда не спал. Все было чисто и освещено городскими огнями, которые проникали внутрь через еще одну стеклянную стену. — Разве ты не чувствуешь, что за тобой вот так наблюдают? — спросил Хонджун, указывая на окно. Сонхва рассмеялся. — Не волнуйся, стекла затонированы. Я могу выглянуть наружу, но никто не может заглянуть внутрь. Тут также установлен специальный фильтр, чтобы солнечный свет не причинял мне вреда. Он указал Хонджуну на большую ванную комнату в номере и сказал ему, где лежат запасные зубные щетки и полотенца. — Ты… ты хочешь переодеться? — предложил Сонхва, и Хонджун кивнул, несмотря на то, что почувствовал, как кровь прилила к лицу от перспективы надеть что-то, принадлежащее Сонхва. Он положил на тумбу простую черную рубашку и спортивные штаны, которые выглядели примерно как размер Хонджуна, и сказал ему, что у него было столько времени, сколько ему нужно, чтобы собраться. Одежда была ему велика, когда Хонджун надел ее после душа, оставив свою собственную уличную сложенной на той же тумбе как можно аккуратнее, чтобы не разрушить первозданную обстановку, которую создавал Сонхва. Ткань была мягкой на его коже, и Хонджун не смог удержаться, чтобы не уткнуться лицом в рубашку на секунду. Она пахла Сонхва. Когда он снова открыл дверь в спальню, он как раз переодевался, на нем была только пара спортивных штанов. Хонджун знал, что ему следовало отвести глаза, когда они встретились с обнаженной кожей его спины, сияющей в свете, падающем через окно и исходящем от лампы на прикроватном столике. Но он не смог. Он был почти как статуи, которые они видели в музее, его кожа была как мрамор. Хонджун прочистил горло, заставив Сонхва обернуться. — Ты все нашел? — спросил он. Хонджун кивнул, все еще неловко стоя в дверях. — Итак, что делать? Сонхва, похоже, тоже не знал, что ответить на это, на мгновение замявшись. — Я подумал, мы могли бы… просто прилечь. И постараться заснуть. Честно говоря, я действительно не помню, как это работает, вся эта история со сном, так что… Хонджун ободряюще улыбнулся ему. — Лечь — это хороший первый шаг. Кровать Сонхва была удобной и мягкой, как объятия, матрас и простыни обнимали его, когда он устраивался между ними. Сонхва тоже лег рядом с ним, выключив свет, оставив между ними достаточно места. — Ты можешь лечь ближе, если хочешь, — сказал Хонджун. — Я не кусаюсь, в отличие от кое-кого. Это вызвало у него тихий смешок. Сонхва действительно придвинулся к нему ближе, пока они почти не соприкоснулись. Они оба повернулись так, что легли на бок, лицом друг к другу. Сонхва протянул руку, чтобы взять одну из рук Хонджуна между своими. — Тебя так устраивает? — спросил он. — Я ставлю тебя в неловкое положение? — Почему ты ставишь меня в неловкое положение? Сонхва провел большим пальцем по тыльной стороне его ладони. — Ты дрожишь. И он был прав, по его рукам пробежала легкая дрожь. — Ах, это. Это просто беспокойство. Я привык к дрожи, не замечаю ее слишком часто. Уголки губ Сонхва опустились вниз. — Жаль, что я не могу помочь тебе с этим. Он посмотрел на него своими огромными, добрыми глазами, в которых отражались городские огни, струящиеся через окно. — Ты можешь. Слова сорвались с губ Хонджуна, хотя он и не собирался произносить их вслух. — Как? — выдохнул Сонхва. Хонджун внезапно замялся. Стеснялся спросить, не был уверен, что сейчас подходящий момент. Но он все равно заговорил. — Просто… я заметил, что когда ты меня кусаешь, это как бы… успокаивает меня. Яд снимает тревогу, понимаешь? Не навсегда, но, по крайней мере, ненадолго. Выражение лица Сонхва было непроницаемым, когда он переваривал эти слова. Как будто он спорил сам с собой. — А ты… хочешь, этого? Это было заманчиво. Предложение прямо здесь. Хонджун всегда гордился своим самообладанием, с тех пор как начал свою новую жизнь. Способность принимать трудные решения, которые были необходимы. Но что, если это не было трудным решением? Что, если это просто неоправданные опасения Сана передались ему, заставив усомниться? Что, если бы хоть раз все было так просто? — Если ты, — он сделал глубокий вдох, — если ты не возражаешь. Сонхва кивнул. — Совсем немного. Я не хочу снова много пить из тебя, по крайней мере, так скоро. Ровно столько, чтобы это избавило от беспокойства, хорошо? — Хорошо, — прошептал Хонджун. Теперь его руки дрожали сильнее, хотя он не был уверен, была ли это его обычная дрожь или тот факт, что Сонхва придвинулся к нему ближе. Он навис над ним так, что Хонджун инстинктивно перекатился на спину и позволил своей голове упасть набок. Рубашка все равно была ему велика, обнажая шею до самых ключиц. То, как Сонхва смотрел на него, было не похоже на первые два раза. Они были навлечены на них желанием, настойчивостью и отчаянием.Теперь не жажда или страх привели их к этому моменту, а просто желание Сонхва помочь Хонджуну. Его зрачки были слегка расширены, но это могло быть просто из-за темноты, в которой они были. Сонхва мягко заправил прядь волос за ухо Хонджуна. Другая рука скользнула в пространство между его поясницей и кроватью, прижимаясь к телу, заставляя его слегка выгнуть спину. Это движение приблизило шею к Сонхва, пока он не почувствовал прикосновение губ к коже Хонджуна, прямо над точкой пульса. Еще одна дрожь пробежала по телу. Сонхва ответил на это поцелуем в шею. — Шшш. Я заберу все это у тебя. Хорошо? — Хорошо, — прошептал он в ответ. На этот раз все было по-другому, когда Сонхва укусил его. Боль была не такой острой, как будто он просто прикусывал его кожу, вместо того чтобы полностью вонзить зубы в шею. Яд был не ударом под дых, который полностью завладел всем, чем мог, а скорее теплым чувством удовлетворения, которое медленно, успокаивающе растекалось по его венам. Вращение в его голове было скорее медленным движением, поворотом, который оставлял его плывущим, но не дезориентированным. И когда он сосредоточился на своем теле, на здесь и сейчас, он почувствовал, как его руки перестали дрожать. Как на него снизошло чувство спокойствия, как будто все его проблемы были решены в ту секунду, когда Сонхва обнажил свою кожу.Он мог чувствовать, насколько крепким было тело Сонхва там, где оно прижималось к нему, рука на его пояснице была якорем в штормовом море. Даже когда его клыки покинули шею, боли не было. Просто спокойствие, когда он запечатал укус движением языка. И когда Сонхва откинулся назад и посмотрел на Хонджуна, его глаза были огромными и темными, но это не та засасывающая темнота, которая пугала его. Темнота, которая выглядела доброй, манящей и заботливой. На этот раз на его губах не было крови, как будто он позаботился о том, чтобы ничего не пролить. Сонхва не пошевелился, чтобы слезть с него, просто продолжал смотреть на него своими огромными темными глазами. И снова появился его старый друг — желание. Желание, которое разлилось по его телу, заставило его почувствовать тепло внутри, словно языки пламени ласкали его кожу. Но на этот раз, все было более контролируемо, менее ошеломляюще. Больше похоже на потрескивающий камин и меньше на разрушительный пожар. Непреодолимое желание протянуть руку к Сонхва и прижать его к себе. Быть рядом с ним, чувствовать его кожу на своей. Рука коснулась щеки Хонджуна. Мягко, нежно. — Хонджун, — прошептал Сонхва, и в его голосе звучали те же чувства. — Можно мне поцеловать тебя? Он не мог ничего сказать, поэтому просто кивнул. Рука на его щеке скользнула вверх, чтобы зарыться в волосы. И когда та, что была у него на пояснице, заставила его снова выгнуть спину, Сонхва внезапно снова оказался так близко. Их разделяло всего одно дыхание. И мгновение спустя их губы соприкоснулись. Это было похоже на укус — мягкий, неторопливый и спокойный. Не так, как в первый раз, когда они поцеловались, когда это было похоже на потребность, как капля воды на языке человека, заблудившегося в пустыне. Это, прямо здесь, просто было похоже на дыхание. Губы Сонхва были такими мягкими под губами Хонджуна, когда они двигались вместе. Сначала целомудренно, пока рывок за волосы не заставил Хонджуна ахнуть, и Сонхва воспользовался моментом, чтобы соединить их языки. Привкус меди все еще ощущался, но он не был навязчивым. Это было почти сладко. Не было никакого страха, когда язык Хонджуна коснулся острых клыков Сонхва, настолько он был уверен, что тот никогда не причинит ему вреда. Как долго они так целовались, Хонджун не знал. Яд и жар в его теле оставили его в состоянии, когда время было незначительным — только поцелуи, которыми они делились, дыхание в воздухе между ними имело для него значение. Тем не менее, несмотря на то, насколько более простым все было на этот раз, он не мог игнорировать желание, которое зажгло его. Не хотел это игнорировать. И он чувствовал, что это тоже повлияло на Сонхва. Почувствовал это по тому, как Сонхва вцепился в его волосы, по тому, как он задыхался между поцелуями. — Сонхва.— выдохнул он, когда они на мгновение оторвались друг от друга. — В чем дело? — Я хочу… — начал он, но слишком застеснялся, чтобы закончить предложение. — Чего ты хочешь? — спросил Сонхва. Его голос превратился в задыхающийся шепот. В качестве ответа Хонджун просто позволил одной из своих рук скользнуть вниз между их телами, скользя по рубашке Сонхва спереди, где он мог чувствовать его тело сквозь тонкую ткань. Останавливаясь только перед поясом его брюк, чуть выше того места, где он прижимался к бедру Хонджуна. — Могу я позаботиться о тебе? — спросил Хонджун со всем мужеством, на которое был способен. Глаза Сонхва расширились. — Ты, — начал он. — Тебе не нужно этого делать. Я кусал тебя не для того, чтобы вытянуть из тебя что-то подобное. Хонджун покачал головой. — Я хочу. На мгновение воцарилась тишина, как будто этой мысли требовалось время, чтобы быть понятой. — Позволь мне доставить тебе удовольствие, Сонхва, — прошептал Хонджун, и, казалось, этого было достаточно, чтобы подтолкнуть его к краю пропасти. — Ладно. Если ты… хорошо. Он передвинулся на спину, слегка раздвинув ноги, чтобы Хонджун мог устроиться между ними. Этот Сонхва перед ним, прислонившийся к изголовью кровати, готовый к тому, что Хонджун доставит ему удовольствие — это должно было поколебать его уверенность. Ему и раньше доводилось делать минет, и он знал, что у него это хорошо получается. Но у Сонхва, несомненно, было гораздо больше опыта, чем у него, больше, чем он когда-либо мог иметь. Но яд все еще был свеж в его венах, не давая беспокойству и нервозности расползаться по телу, оставляя его умиротворенным и полностью уверенным в себе. Он действовал чисто инстинктивно и по мышечной памяти, когда скользнул руками вверх по бедрам вампира. Нерешительно Хонджун позволил своей руке скользнуть в его штаны. Передвинулся на коленях, придвигаясь к нему ближе, и когда он лизнул, Сонхва ахнул. Прошло много времени с тех пор, как он делал это в последний раз, и он помнил, что на самом деле не заботился о последнем человеке, с которым у него была такая близость. Это был чисто обмен удовольствиями. Теперь ему было не все равно. — Боже, у тебя так хорошо получается, — прошептал Сонхва, слегка задыхаясь и заправляя прядь волос за ухо. — Ты такой красивый. Красивый. Хонджун услышал это громко и ясно. Казалось впервые ему говорили это в таком тоне и значении. Без созависмости, без принуждения, без всего того, что он оставил в прошлом. Теперь была только забота, нежно растекающаяся между их телами, проникающая внутрь и оставляя медное послевкусие на языке. А потом Сонхва отплатил тем же. В тот момент, Хонджун был уверен, что увидел рай. Если раньше у него, может, и не кружилась голова, то теперь он определенно плыл. Окончательно и бесповоротно. Руки Сонхва танцевали по его коже, как будто он был инструментом, на котором нужно играть, дергая за струны, чтобы извлечь из него прекрасные звуки. Никогда раньше это не выглядело так безупречно. Возможно рядом с Сонхва все могло стать музейным экспонатом. Возможно поэтому к нему тянуло художников, скульпторов и творцов. Возможно поэтому к нему тянуло Хонджуна. Сонхва был безупречен, как та дорога с которой Хонджун сошел однажды, боялся вернуться, но иногда страшно желал. Вампир дарил ему ощущение небывалой, давно забытой легкости. И Хонджуну было плевать поддался ли он соблазну в этот раз. После того, как они привели себя в порядок и снова улеглись на простыни, они почти не разговаривали. В этом не было необходимости. Пусть ночная тишина говорит за них, распространяясь между и заполняя все пространство комнаты. Сонхва притянул его к себе в последнем поцелуе, целомудренном, с сомкнутыми губами и искрами на коже. И когда Хонджун заснул, он был по-настоящему и полностью спокоен. Солнечные лучи, проникшие в окно, разбудили Хонджуна. Судя по их положению, было все еще раннее утро — обычно это время, когда он либо вскакивал с постели, чтобы подготовиться к поступлению в университет, либо в выходные, сонно переворачиваясь на другой бок со вздохом и пытаясь поспать как можно больше, пока мог. Однако сегодня все было по-другому. Поскольку он на самом деле не привык просыпаться от солнечных лучей на лице, так как его кровать была повернута в другую сторону. И она определенно не была такой мягкой. И он наверняка не привык просыпаться, уткнувшись лицом в широкую грудь, которая медленно поднималась и опускалась под ним. Его глаза снова распахнулись, когда он понял, где находится. Он был посередине огромной кровати Сонхва, заправленный под простыни, которые сдвинулись во время сна и теперь едва прикрывали его. Его голова покоилась на груди Сонхва, ноги были сплетены вместе, рука перекинута через его талию. Хонджун моргнул, пытаясь разобраться в своем состоянии. Когда он успел заснуть? И как? Если и было что-то, что он знал, и был полностью убежден, так это то, что он не мог спать с другим человеком в комнате. Годы, когда ему приходилось прикрывать спину, спать с одним открытым глазом, вздрагивать и просыпаться от малейшего шума или движения, привели к тому, что это стало проклятием, от которого он не смог избавиться. Но он на самом деле спал, положив голову на грудь Сонхва. И единственное, что было еще более поразительным, чем это — Сонхва тоже спал там, где лежал под ним. Хонджун сел, недоверчиво моргая, пытаясь осознать сцену, представшую перед его глазами. Он был настроен скептически, когда Сонхва обратился к нему с этой идеей, никогда не слышал о том, чтобы вампиры выбирали сон или даже были способны на это. Но он был там, его лицо было расслабленным и умиротворенным, когда мирно сопел. Впервые Хонджун набрался смелости посмотреть на него — как следует посмотреть на него, как он всегда хотел. Кожа Сонхва была безупречна под солнечными лучами, проникающими через окно. Бледный, но с живым румянцем на щеках, который, как знал Хонджун, был его собственной кровью. Его губы были пухлыми и красными, с красивой дугой, и там, где они были слегка приоткрыты, между ними выглядывали совершенно белые клыки. Но даже они не могли заставить его казаться угрожающим прямо сейчас. Его волосы были взъерошены, что совсем не походило на их обычную тщательную укладку. Темные на фоне его кожи, точно такие же длинные ресницы, веером обрамлявшие глаза. Но глаза Сонхва на мгновение зажмурились, прежде чем медленно распахнуться. Сначала слегка моргая, привыкая к свету. Первое, на что он посмотрел, был Хонджун. Он казался сбитым с толку, как будто не был уверен в том, что произошло. А затем с его губ сорвался вздох глубокого удовлетворения. — Доброе утро, — прошептал Хонджун как можно тише, чтобы не нарушать покой момента. — Хорошо спалось? Сонхва потянулся, почти как кошка, выгибая спину над кроватью, а затем положил руку на бедро Хонджуна, когда тот сел рядом с ним. — Самый лучший сон, который у меня был за последние столетия. Он улыбнулся ему, и Хонджуну потребовалось все, что в нем было, чтобы не наклониться и не запечатлеть поцелуй на этих прекрасных губах, а потом лечь обратно. — Не преувеличивай, — вместо этого уклонился он. — Нет, я серьезно. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне удавалось проспать целую ночь. Это очень… необычная вещь для вампиров. И снова он посмотрел на Хонджуна — по-настоящему посмотрел на него, как будто пытался разгадать загадку. — Спасибо, — прошептал он, и это прозвучало так искренне, что Хонджун смог ответить только кивком и застенчивой улыбкой. Он не стал спрашивать, что это значит. Что значило то, что он смог заснуть рядом с Сонхва. Что это значило, что Сонхва смог заснуть рядом с ним. Потому что в его голове было легко создать сценарий того, что бы он хотел, чтобы это значило. Что он был каким-то особенным. Что то, что было у него с Сонхва, было тем, чего у него никогда не было ни с кем из других людей, со всеми художниками, скульпторами и творцами. Но он боялся, что правда была бы обескураживающей, если бы он спросил. Что он просто оказался в нужном месте в нужное время. Что это было совпадение. Что это было связано только с тем фактом, что его кровь привлекательно пахла для Сонхва или что он только что выпил из него. — Как тебе? — спросил он вместо этого. Сонхва закрыл глаза. — Невероятно. На этот раз мой разум был безмолвен. Я забыл, на что это может быть похоже. — Значит, никаких снов? Он покачал головой. — Я думаю, что это все еще нечто, предназначенное исключительно для людей. Отсутствие снов также означает отсутствие кошмаров, подумал Хонджун, но эта мысль была горькой, поэтому он покачал головой, чтобы избавиться от нее. Очень похоже на Сонхва, который предположил, что если идеальный день может быть вечным, то и ужасный тоже может быть вечным. Ни снов, ни кошмаров. Хонджун подумал, что это был справедливый обмен. Особенно когда «здесь и сейчас» было лучше, чем все, о чем он когда-либо мог мечтать.