искусственный рай

У Хонджуна были плохие дни чаще, чем он хотел признаваться — себе, другим и, главным образом, Сану. Это были дни, когда ему казалось, что тропинка, по которой он шел, была сделана из битого стекла и ржавых гвоздей, которые царапали его кожу и делали каждый шаг мучительнее предыдущего. Однако дорожка рядом с ним была выстлана гладкой, теплой травой, которая казалась бы раем под его ногами. Ходить там было бы так же легко, как дышать — он делал это раньше, делал это в течение многих лет, и его так и подмывало сделать это снова. Сделать этот шаг. Идти по легкому пути, всего на мгновение, просто чтобы облегчить боль. В те дни оставаться на трудном пути только ради него самого было недостаточно. Ему приходилось напоминать себе об обещании, которое он однажды дал Сану, на той крыше, много лет назад, еще до того, как он по-настоящему узнал его. После того, как Хонджун узнал, почему Чхве Сан был здесь, мальчик никогда не выходил у него из головы. Казалось, он постоянно ловил себя на том, что наблюдает за ним во время еды и в свободное время, его взгляд всегда устремлялся к фигуре, которая чаще всего сидела на корточках в углу комнаты, уткнувшись лицом в книгу. И с течением недель он обнаружил, что замечает все больше и больше. У Сана, похоже, не было здесь друзей, несмотря на все то время, что он провел в заведении, и, по-видимому, у него не было желания заводить их. Говорит только тогда, когда к нему обращаются, всегда нерешительный, отстраненный. А в те дни, когда он выглядел особенно расстроенным, когда было ясно, что он испытывает трудности, его нигде не было видно до конца дня, как будто он исчез с лица земли. Хонджун задумался, сколько укромных местечек он нашел за все свои годы здесь, о которых остальные пребывали в блаженном неведении. У Хонджуна часто возникало желание сесть и поговорить с Чхве Саном, узнать его версию событий — правда ли то, что люди говорили о нем. Но, похоже, у него никогда не будет возможности сделать это. Каждый раз, когда он думал про себя, что сегодня тот самый день, Сана нигде не было видно, как будто он предвидел попытки Хонджуна. Так было до тех пор, пока однажды, в субботу, медсестрам не стало немного не хватать персонала, и они оставили их группу без присмотра в гостиной во время пересменки. Чхве Сана там не было. Его не было весь день. Хонджун уже обратил внимание на пустое место за завтраком. — Фу, я не могу дождаться, когда меня выпустят на следующей неделе, — сказал один из собравшихся в комнате людей. Когда Хонджун поднял глаза, он увидел, что это был тот самый парень, с которым он мыл посуду. С того самого дня у него появилась сильная неприязнь к этому человеку, которая засела глубоко в его душе. — Сначала остановлюсь, куплю немного наркоты, — вздохнул парень. Хонджун вздрогнул, когда услышал эти слова, — Ничего сильного, не планирую на самом деле возвращаться к этому. Просто что-нибудь, чтобы успокоить эти гребаные нервы. — Чувак, мы не можем говорить об этом здесь, ты же знаешь правила, — отругал его кто-то другой. Это был один из самых строгих законов, которые они должны были соблюдать: никаких упоминаний о наркотиках вне сеансов контролируемой терапии. Это могло легко спровоцировать кого-то, и было невозможно предугадать, как отреагируют люди — приведет ли это кого-то к срыву. Парень просто пожал плечами. — Ты видишь тут персонал? Я знаю, ты тоже думаешь об этом. Все молчали, оглядываясь по сторонам, как будто не знали, что делать. — По какой части этого ты скучаешь больше всего? — продолжил парень. — Для меня это определенно первые пару минут. Знаешь, такое чувство, что я мог бы править этим гребаным миром. Казалось, это прорвало невидимую плотину. Некоторые присоединялись к разговору нерешительно, некоторые с энтузиазмом, как будто ждали подобной возможности, некоторые просто слушали. Хонджун хотел заткнуть уши и отключить все это, заклеить их скотчем, чтобы ни один звук не мог проникнуть внутрь. Ему удалось продержаться на своем месте не более пяти минут. Потом он просто больше не мог этого выносить. У него кружилась голова, в животе было неспокойно, как будто что-то выворачивало его изнутри, вскрывая старые раны. Не сказав ни единого слова, он резко встал и вышел из комнаты, даже не дожидаясь, пока его кто-нибудь позовет. Он даже не смотрел, куда идет. В голове у него стучало, а взгляд то сосредотачивался, то расплывался, пока он концентрировался на том, чтобы сдержать воспоминания, которые угрожали затопить его сознание. Идя по дезориентирующим, всегда серым коридорам. Влево, вправо, просто подальше от голосов в гостиной и в его голове, которые шептали ему одни и те же истории, которые обычно посещали его по ночам. Вверх по лестнице. Боль в ногах, когда он поднимался по ступеням, была отрезвляющей, привязывающей его к реальности, поэтому он продолжал идти. Вверх по еще одной лестнице, и еще. Он никогда раньше не был в этой части учреждения, не был уверен, что ему вообще разрешили сюда входить. Еще одна лестница. Через тяжелую дверь. Свежий воздух ударил ему в лицо, как сжатый кулак. Мгновенно вышиб из него тот транс, в котором он находился. Он был на крыше. Бетон простирался перед ним бесконечно. До самого края крыши, огороженного металлическими перилами с решетками, как в тюремной камере. И там, на самом краю, сидел Чхве Сан. На ужасную секунду Хонджуну показалось, что он здесь для того, чтобы прыгнуть. Но на второй взгляд он казался спокойным, откинувшись на локти, его ноги свисали через прутья, голова запрокинута к небу. Очередной выдох облака голубовато-серого дыма в послеполуденный летний воздух. Хонджуну, вероятно, следовало уйти, найти свое собственное укрытие и оставить это Сану. Но его ноги действовали сами по себе, пересекая бетонную крышу по направлению к мальчику. Рядом с ним лежали две пустые пачки из-под сигарет, а третья лежала у него на коленях. Когда он вдохнул, кончик сигареты, засветился темно-оранжевым огоньком. Хонджун встал рядом с ним. — Тебе действительно не следует этого делать. — Он не знал, что еще сказать. Сан выдохнул. Дым растворялся в воздухе и резал Хонджуну нос. — Я знаю. — Когда он затянулся в следующий раз, не было похоже, что ему нравилось. Скорее, он заталкивал никотин себе в горло, заставляя себя чуть не давиться им. Сан с вызовом посмотрел на Хонджуна краем глаза. — Ты собираешься что-нибудь с этим делать? Хонджун неловко остался стоять. — Я мог бы рассказать медсестрам. Дым снова был в воздухе. — Им было бы все равно. — Им не было бы все равно. Я видел, как много ты для них значишь. Сан прикурил кончик своей сигареты. Пепел на бетоне увядал. Оранжевый цвет превращался в серый. — Вот почему они ничего не стали бы делать. За исключением, может быть, попыток усадить меня и завести разговор, чтобы убедить меня что-то изменить. Но это, — он поднял сигарету, — пока я здесь, лучше, чем то, что я окажусь там, заполучив в свои руки все, что найду, — Он направил ее через край крыши в сторону города. — И это определенно лучше, чем если бы я оказался там, — Его палец указывал на соседнее кладбище, которое было видно с крыши. — Значит, они позволят мне спокойно курить, пока мои легкие не превратятся в смолу. Хонджун не знал, что ответить, поэтому промолчал. Он также не спросил, откуда у него сигареты и как он пронес их сюда — он был уверен, что люди приносили вещи и похуже. Он просто сел, не спрашивая разрешения. Просто просунул ноги через металлические прутья, чтобы между ним и ребенком было пространство. Сан не жаловался. Но он также не заговаривал с ним. Они просто какое-то время сосуществовали, глядя на город. Хонджун изо всех сил старался не смотреть на кладбище, в то время как Сан, казалось, ни на чем другом и не был сосредоточен. Вновь затянулся сигаретой. Никотин в легких Сана. Дым в воздухе. Пепел на бетоне. — Почему ты здесь? — в конце концов спросил Сан. — Я никогда ни с кем не сталкивался, когда прятался здесь. Хонджун пошарил в своих руках. — Мне пришлось ненадолго выйти из гостиной. Это было… грубо. Никакого ответа, просто кивок. Дым в воздухе. Пепел на бетоне. — Итак, чем ты любишь заниматься? — в конце концов спросил Хонджун, чтобы нарушить воцарившееся между ними молчание. Попытка завязать светскую беседу сорвалась с его губ неуклюже. Странный. Не было никакого смысла вести светскую беседу. — Наркотики, — просто сказал Сан и снова вдохнул. — Я думал, это очевидно. — Кроме них, я имею в виду. Было ли что-нибудь, чем тебе нравилось заниматься до этого? «До». Почти такая же отчужденная концепция, как и «После». Человеком «До» был кто-то, кого Хонджун и представить себе не мог, что он когда-либо существовал. Человек «До» существовал когда-то — окутанный щемящей ностальгией, существующий только в жизни, которую он разорвал голыми руками на мелкие кусочки. Сан пожал плечами. — На самом деле не знаю. Я начал слишком рано — еще до того, как стал подростком, так что, наверное, у меня никогда не было шанса стать настоящим человеком, понимаешь? Хонджун кивнул. Иногда он чувствовал то же самое. — Чем же тогда Ребенок-Сан любит заниматься? Еще одна затяжка сигареты. Никотин в его легких. Дым в воздухе. Пепел на бетоне. — Читать, — ответил он. — В основном комиксы, но сейчас я читаю «Унесенных ветром». Думал, попробую что-нибудь менее детское, но это сложно. Моему мозгу больше не нравится концентрироваться на чем-либо. Раньше я мог часами сосредотачиваться, но теперь я в основном смотрю на страницы, на самом деле ничего не читая. Хонджун вздохнул, отчасти радуясь, что смог вытянуть ответ из Сана, отчасти грустя от того, насколько печально-реальным оказался ответ. Как, несмотря на очевидные усилия Сана скрыть это, боль сквозила в его словах. — Еще я люблю животных, — добавил Сан. — У нас был кот, когда я был маленьким. Хонджун улыбнулся ему. — Я видел, как ты иногда кормишь бездомных кошек, которые ошиваются в задней части центра, — сказал он. Был ли это намек на улыбку на лице Сана? Хонджун не смог сказать, дым скрыл это мгновение спустя. — Они мне нравятся больше, чем домашние кошки. Они такие же, как я. Они также тусуются здесь, в центре, только потому, что им больше некуда пойти. И здесь у них, по крайней мере, есть что-то, что пока поддерживает в них жизнь. Хонджун усмехнулся. — Везет им. Девять жизней. Кто бы этого не хотел? — Сан только усмехнулся, гася сигарету о бетон и быстро доставая другую. Теперь пачка была пуста. — Я не знаю. Эту я уже испортил безвозвратно. Мне не следует доверять еще одну. — Улыбка Хонджуна погасла. — Почему у тебя такой голос, словно ты потерял надежду? — По какой-то причине это его разозлило. Это было странное чувство. Сан опустил голову, прислонившись к прутьям перил.В таком состоянии он выглядел таким молодым и совершенно измученным. — Ты думаешь, я не пытаюсь надеяться? — В его голосе звучала боль, и этот звук словно кинжал вонзился в сердце Хонджуна. — Но правда в том, что это мой последний шанс. И я чувствую, как он ускользает. — Хонджун нахмурил брови. — Что ты хочешь этим сказать? — Раньше я мог приходить и уходить практически когда мне заблагорассудится. Когда дома было тяжело, я всегда знал, что мне здесь будут рады. И когда я больше не мог выносить это заведение, я просто уходил. Они всегда принимали меня обратно, всегда. Я был ребенком, что еще им оставалось делать? — Он вздохнул, протирая глаза. — Но теперь мне восемнадцать. Медсестры сказали мне, что если я еще раз напортачу, они больше ничего не смогут для меня сделать. Он выглядел маленьким, когда сидел там. Хрупким. Если бы они были другими людьми, двумя мальчиками, которые были бы менее сломлены, которые все еще могли бы доверять, он, возможно, обнял бы его. Но они были не такими, поэтому Хонджун держался на расстоянии и просто слушал. — Хуже всего то, что я стараюсь. Я действительно так стараюсь. Каждый божий день. И за все эти годы я не только не стал лучше. Я также ни разу не видел человека, который упал бы так же низко, как я, и выбрался бы оттуда живым. — При этих словах его голос чуть не сорвался. — Ни одного. Все они там или с таким же успехом могли бы быть. — Он снова указал в сторону кладбища. Когда он повернулся, чтобы посмотреть на Хонджуна, его лицо было омрачено печалью. — Так скажи мне, на что я должен надеяться? — Он с силой выдохнул дым своей сигареты прямо в лицо Хонджуну. Но он не сдвинулся с места. Почувствовал, как его руки сжались в кулаки. — Не может быть, чтобы никому не удалось выбраться, — сказал Хонджун, качая головой. Его голос был жестким, чтобы скрыть отчаяние. — Я в это не верю. Должен же кто-то быть. — Покажи мне хоть одного человека. Сделай это, и я начну верить, что у меня есть шанс. Когда Хонджун не смог ответить, Сан рассмеялся, но в смехе не было ни капли юмора, и в горле у него пересохло. — Такие люди, как мы с тобой, людьми не становятся, Хонджун. Возможно, нам удастся продержаться еще немного, но лучше мы не станем. И мы точно не выберемся отсюда. Хонджун молчал. Даже не спросил, откуда мальчик знает его имя. Этого не могло быть. Он отказывался верить, что это конец для Сана — восемнадцатилетнего Сана, у которого появлялись ямочки на щеках, когда он улыбался, и чьи волосы при правильном освещении выглядели как нимб, и который заботился о бездомных кошках, потому что они были похожи на него, и у которого никогда не было шанса стать человеком. Прежде чем он осознал это, Хонджун поднялся на ноги, глядя сверху вниз на Сана. — Я сделаю это, — заявил он и скрестил руки на груди. Его встретили приподнятой бровью. — Я докажу, что ты ошибаешься. Я выберусь отсюда. Брошу, приведу свою жизнь в порядок и никогда не оглянусь назад на все это. Потому что мне сказали то же самое, что и тебе, что это мой последний шанс. И у тебя, Чхве Сан, не будет другого выбора, кроме как снова обрести надежду, когда я пойду и воспользуюсь этим шансом. Сан недоверчиво покачал головой, как будто насмехался над ним, но что-то было — в его глазах мелькнул крошечный огонек, похожий на горящую сигарету. — Давай заключим сделку, — сказал Хонджун и протянул руку. — Ты сошел с ума, — рассмеялся он, но его голос дрогнул. — Ты не бросишь. В этом нет смысла. — Так что же нам терять? Сан некоторое время смотрел на это. Его насмешливая улыбка исчезла. Когда он, в конце концов, поднялся с земли, Хонджун на секунду подумал, что он просто уйдет и оставит его. Но потом он действительно протянул руку. — Хорошо, — сказал Сан. — Докажи мне. Если ты сможешь сделать, то и я смогу, Хонджун пожал ему руку.Теперь у него была причина. Он позаботился бы о том, чтобы Чхве Сан получил свой шанс стать человеком. Хонджун был на взводе. Он не думал, что сегодня будет таким, убедился, что его паранойя под контролем, прежде чем согласился вернуться в клуб с Уеном. И у него все шло хорошо, даже лучше. На самом деле он с нетерпением ждал возможности куда-нибудь сходить, может быть, даже немного потанцевать — и, надеясь, снова увидеть кого-то определенного. Так было до тех пор, пока они не встали в очередь за пределами клуба «Утопия». Очередь двигалась быстро, все, казалось, были полны энергии, чтобы прийти и отпраздновать этот вечер, включая Хонджуна. Но когда они были почти у двери, очередь остановилась. Хонджун вытянулся, чтобы посмотреть, что происходит, что делает Чонхо, но охранника нигде не было видно. Пока несколько мгновений спустя он не вышел из клуба, таща за собой двух очень грозных на вид мужчин. — Давай, чувак! — крикнул один из них. — Не будь занудой! Лицо Чонхо было суровым, когда он вытолкал их на открытую площадку перед клубом. — Пожалуйста, покиньте помещение сейчас же, — просто ответил он, сохраняя спокойствие, несмотря на людей, возвышающихся над ним. — Ты серьезно? — спросил другой. — Мы просто немного поиграли с ней. — Если вы двое не можете держать свои клыки при себе, вам нечего делать в этом заведении. У нас здесь действует своя политика. Они по-прежнему отказывались двигаться. — Так что ты будешь делать, если мы не уйдем? — насмехался один из них. Все произошло слишком быстро, чтобы Хонджун даже успел понять, что происходит. Но следующее, что он помнил, оба вампира были на земле перед охранником, их руки были вывернуты за спину под болезненным углом, а парень удерживал каждого из них одной рукой. Хонджун замер, широко раскрыв глаза. — Вы получили предупреждение. Теперь вы официально занесены в черный список. Уходите. — тихо сказал Чонхо, даже не дыша хрипло, как будто для него это было расплюнуть. Ему не нужно было повторять дважды. Когда они ушли, он снова выпрямился, поправляя пиджак. — Извини за это, — сказал он. — Кто следующий? Хонджун был в порядке после того, как это случилось — Уен неуверенно посмотрел на него, спрашивая, не хочет ли он уйти после того, как стал свидетелем инцидента. И Хонджун не солгал ему, когда сказал, что все хорошо, и повел их двоих к бару. И позже, когда он отослал Уена танцевать с Есаном, он все еще чувствовал спокойствие. Но каким-то образом, когда он сидел в баре, вспоминая двух вампиров, сражавшихся с Чонхо, что-то в его сознании внезапно переключилось. И он почувствовал, как по его шее поползли мурашки. Подобные вещи никогда не заканчивались хорошо. Избегай конфликта, избегай конфликта, избегай конфликта. Мантра, которую он повторял тогда больше раз, чем мог сосчитать. Потому что люди были непредсказуемы, всегда балансируя на тонкой, как шепот, грани между другом и врагом. И одно неуместное слово, фраза, произнесенная слишком резко, могла закончиться ножом в твоей спине. Он почти почувствовал лезвие у себя между плеч. Он должен найти Уена, подумал Хонджун, когда его дыхание участилось. Когда он пересекал танцпол, тела, на которые он натыкался, заставляли его отшатываться. Просто их было слишком много за его спиной, повсюду вокруг него. Что, если кто-то что-то замышляет? Он увидел ванные комнаты в конце коридора. Если бы он заперся в одной из кабинок, никто не смог бы к нему подкрасться, верно? По крайней мере, его спина будет защищена. Почти вслепую он поплелся в указанном направлении, зажмурив глаза и заткнув уши, чтобы заглушить ошеломляющие ощущения. И вдруг он налетел на что-то — не на стену, а на что-то более мягкое. Ткань прижималась к его лицу. Он тут же отпрянул, распахнув глаза, пытаясь отойти назад. Но чьи-то руки держали его за плечи, удерживая на месте, заманивая в ловушку, и только тогда он понял, что дрожит. Все его тело. И на его лице было что-то горячее — может, это слезы текли по его щекам? — Отпусти меня. — прошептал он фигуре, удерживающей его на месте, схватив за плечи, слишком тихо, чтобы кто-то мог когда-нибудь это услышать. — Хонджун, что случилось? Он моргнул. Дважды. — Что-то случилось? — спросили еще раз. Сонхва. Его лицо было расплывчатым из-за слез Хонджуна, но это был он — неземной в красном свете клуба. И внезапно хватка на его плечах почувствовалась успокаивающей, а не сковывающей. Он судорожно выдохнул. — Я — нет. Я не знаю. Казалось, ему стало хуже, даже Хонджун заметил. — Может, мне пойти поискать Уена? — Нет! — почти выкрикнул он. — Не уходи. — Ш-ш-ш, я не буду. Могу я отвезти тебя домой? Или вызвать тебе такси? Хонджун покачал головой. Он не хотел уходить, не сообщив Уену о том, что произошло. — Позволь мне хотя бы отвести тебя куда-нибудь, где не так многолюдно, — взмолился Сонхва. — Тебя это устраивает? — Хонджун кивнул, напрягаясь, чтобы подавить дрожь в теле. Сонхва немедленно взял его за руку, его длинные изящные пальцы крепко обхватили руку Хонджуна, и потянул его в направлении личных комнат. Однако они не вошли ни в одну из них, Сонхва провел его мимо них и вверх по винтовой лестнице с замысловатыми перилами из черного металла и красным бархатом поперек ступеней. Оказавшись наверху, он остановился перед большой деревянной дверью, достал откуда-то ключ и впустил их. Как только он закрыл за ними дверь, Хонджун почувствовал, что успокаивается. Вокруг него не было ни тел, ни голосов, ритм музыки заглушался стенами. — Давай, давай присядем ненадолго, — успокаивающим тоном сказал Сонхва, усаживая его на большой красный диван. Мгновение спустя в руки Хонджуна попала бутылка воды. Сделав несколько осторожных глотков, он смог достаточно сфокусировать взгляд, чтобы оглядеться по сторонам. Комната, в которой он находился, была уютной, но не слишком тесной — из-за темных досок пола и потолка она, вероятно, казалась меньше, чем была на самом деле. Мебели было немного, только темно-красный диван, на котором он сидел, и стол из темного дерева перед ним. В углу был шкаф, а также небольшой холодильник, из которого Сонхва, вероятно, брал воду, а напротив двери была еще одна, ведущая на балкон. Сонхва стоял у входа, на неудобном расстоянии от Хонджуна, переминаясь с ноги на ногу. Он был таким бледным в тусклом свете, проникавшем через балконную дверь. — Не волнуйся, это всего лишь одна из личных комнат, в которую никто не имеет доступа, — тихо сказал Сонхва, как будто не хотел напугать его. — Минги дал мне ключ некоторое время назад, если вдруг я когда-нибудь захочу побыть один. Вероятно, он видел, как Хонджун растерянно оглядывал комнату. — Ты можешь остаться тут, — сказал он, делая шаг назад. — Оставайся столько, сколько пожелаешь. Хонджун в замешательстве посмотрел на него снизу вверх. — Не мог бы ты остаться, пожалуйста? Посиди со мной немного? — Сонхва замешкался на полпути. Как будто он думал, что это не очень хорошая идея. Но в конце концов он кивнул, медленно приблизился к нему и сел на дальний конец дивана. Неподвижный, как статуя. Когда Хонджун посмотрел на грудь Сонхва, то заметил, что она не поднималась и не опускалась. Как будто он вообще не дышал. —Ты в порядке? Хочешь поговорить о том, что произошло? Хонджун отмахнулся от него, почти смущенный теперь, когда он снова успокоился. — На самом деле это пустяк. Там была просто… ссора снаружи. Некоторые вампиры, которые, очевидно, хотели навязать себя кому-то. Сонхва не выглядел довольным. — Я понимаю, что это расстроило тебя. Я глубоко извиняюсь за то, что мой вид заставил тебя чувствовать себя здесь не в безопасности. Хонджун покачал головой. — Нет, дело не в этом. Я просто… это была скорее драка снаружи. Я чувствую, что у меня очень плохо получается справляться с конфликтами. Раньше это никогда не заканчивалось хорошо, поэтому подобные ситуации до сих пор вызывают у меня беспокойство. Но на самом деле все в порядке. Сонхва не торопился с ответом, поигрывая кольцами на своих пальцах. — Я знаю, что с моей стороны невероятно эгоистично так думать, но для меня это своего рода облегчение слышать. — А что еще, по-твоему, произошло? — Сонхва повернулся, чтобы посмотреть на него, впервые с тех пор, как он сел. — Когда ты столкнулся со мной, и тебя трясло, и в твоих глазах стояли слезы — на мгновение я испугался, что я был причиной твоего страха. Хонджун нахмурился, выглядя так, словно одна эта мысль глубоко ранила его. — С чего бы мне тебя бояться? — недоверчиво спросил Хонджун. — Я показал себя не с лучшей стороны, когда мы встречались в последний раз, — Он отвел глаза. — Я хотел извиниться за то, как я вел себя тогда в библиотеке. У меня нет оправдания тому, почему я поступил так, как поступил. Мысли Хонджуна вернулись к тому, насколько близок был Сонхва. Его глаза были прикованы к его губам, руки прижимали его к книжной полке. Как будто он был в трансе. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но был ли это страх? Хонджун и раньше много раз испытывал страх. Глубокий страх. Это не было не то. — Я тебя не виню. Так что, пожалуйста, не вини себя, — Хонджун мог только шептать. Сонхва покачал головой. — И все же. Я считаю своим долгом сделать так, чтобы нечто подобное больше не повторилось. Или что-то вроде сегодняшнего. Было ли это желание защитить, которое он увидел в его глазах? Или чувство вины? Трудно было сказать. — Хотя на самом деле сегодня ничего особенного не произошло, — заверил его Хонджун. — Чонхо быстро разобрался в ситуации. Сонхва улыбнулся. — Он хорош в своей работе, не так ли? Хонджун с энтузиазмом кивнул. — Он один из тех вампиров, которые обладают суперсилой? Я знаю, что вы все сильнее людей, но разве нет таких, которые настолько сильны? Сонхва, казалось, на секунду растерялся, а затем разразился тихим смехом. — Чонхо? О, он человек. Хонджун закатил глаза. — Да, забавная шутка. — Сонхва не ответил, просто улыбнулся. — Подожди, ты не шутишь? Но… но он сразил сразу двух вампиров! Сонхва пожал плечами. — Я сказал, что он хорош в своей работе. Но, честно говоря, ты не первый, кто предположил, что он один из нашего вида. Большинство так и делают, и он обычно их не исправляет. Хонджун просто покачал головой, широко раскрыв глаза. В следующий раз, когда он увидит его, ему придется перепроверить и убедиться, что его зубы все-таки не клыки. Сонхва вздохнул. — Однако мы все равно должны усилить меры безопасности. Подобные вещи в последнее время происходят все чаще. Глаза Хонджуна метнулись к глазам Сонхва. Его радужные оболочки тусклые даже в лунном свете, тени выглядят так, словно они вырезаны на коже под ними. Его грудь все еще была неподвижна. — Неужели нехватка настолько велика? — спросил Хонджун. Сонхва вздохнул. — Не то, чтобы нехватка. Крови достаточно, чтобы накормить всех, но я бы солгал, если бы отрицал, что мы сократили порции, которые раздаем. Некоторые, очевидно, считают своим правом компенсировать остальное, найдя прямой источник. — Дай угадать, сокращение порций означает, что ты вообще ничего не берешь для себя? Сонхва заколебался, по-видимому, не ожидая ответа Хонджуна. Он прикусил губу. — Как ты узнал? — Я видел, как выглядел Есан сразу после того, как выпил. Он был менее бледен, и тени под его глазами полностью исчезли. Твои становятся только хуже в течение нескольких недель каждый раз, когда я встречаюсь с тобой. Становится все хуже. Сонхва медленно моргнул. — Ты очень проницателен, Ким Хонджун. Что-то вроде того. Если бы не так, я был бы мертв, — Сонхва не ответил, просто посмотрел на Хонджуна с оттенком грусти. — В любом случае, разве это не вредно? — спросил он. — Так долго обходиться без крови? Сонхва улыбнулся, но это была слабая улыбка. Он выглядел уставшим. И Хонджун был уверен, что все еще не дышал. Держался как можно дальше от Хонджуна, насколько позволяло пространство на диване. — Раньше, когда приходилось, я держался и дольше. Не беспокойся обо мне — чем дольше ты живешь, тем лучше у тебя получается сокращать расходы. Младшим больше нужны запасы. — Но тебе тоже нужно, — запротестовал Хонджун. Сонхва не стал с ним спорить. Он казался слишком измученным, чтобы сделать это. Его взгляд метнулся к шее Хонджуна, но лишь на мгновение. — Не выйти ли нам ненадолго на улицу? — спросил он вместо этого. — Мне нужно подышать свежим воздухом. Воздух на улице был на удивление прохладным, учитывая, что осень еще не совсем наступила.Они стояли, прислонившись к ограде из того же замысловатого черного металла, что и лестница, и смотрели на город, освещенный тысячами маленьких огней. Легкий ветерок откинул волосы Сонхва назад, когда он наклонился рядом с Хонджуном. Красивый. Пугающе красивый. Все еще порознь, но ближе, чем на диване. Менее напряженный, как будто он снова мог дышать. — О чем ты думаешь? — спросил Сонхва через некоторое время. — Просто странно видеть эту часть города отсюда, сверху. Я знаю эти улицы как свои пять пальцев, мог бы рассказать тебе обо всем, что там происходит, прямо сейчас, пока мы разговариваем. Но я не думаю, что когда-либо видел их такими. — Слабый звук гудящих машин и моторов, глухие удары ритма внизу. — Что происходит там прямо сейчас? Что ты видишь, когда смотришь вниз? — Хонджун глубоко вдохнул ночной воздух, как будто он мог поведать ему свои секреты. Затем он указал через перила. — Вон тот клуб, с большими огнями? Какие-то очень влиятельные люди заключают там сделку с наркотиками. А вон в том переулке, — он передвинул руку на дюйм, — кто-то покупает эти наркотики. А в баре — выберите любой бар, который попадется вам на глаза, — кто-то заперся в кабинке туалета, втягивая немного алкоголя в иглу. Уже предвкушая удовлетворение, которое доставит им кайф. Таков этот город, каким я его знаю. Некоторое время было тихо, только звуки города раздавались между ними. — Опиши мне это, — выдохнул Сонхва. — Что? — Что они чувствуют? На что это похоже? Хонджун был слегка озадачен этим вопросом. Посмотрел на свои пальцы, вцепившиеся в ограду. Сонхва, казалось, неправильно истолковал его молчание. — Хонджун, мне так жаль, — сказал он, низко опустив голову. — Я не знаю, почему я спросил об этом. Мое любопытство было ужасным. Я уверен, что об этом трудно вспоминать. Однако он не был оскорблен — просто удивлен. — Ты действительно ни разу не пробовал это за все эти годы? — спросил он. — Я, вероятно, так бы и сделал, если бы был человеком. — Ты хочешь сказать, что наркотики на тебя не действуют? Сонхва покачал головой. — Нет, абсолютно никакие. И хотя мне нравится ясный ум, бесконечное время для его изучения без побега от сна или яда, притупляющего его, через некоторое время действительно заставляет чувствовать себя как в тюрьме. Я не могу не задаться вопросом, каково это — затуманить его на некоторое время. Хонджун попытался представить это. Все это время всегда бодрствовать, быть в сознании. Наедине со своими мыслями, с каждым выбором, который вы когда-либо делали, и у вас есть все время в мире, чтобы переосмыслить это. Он тоже мечтал бы о побеге. — Я опишу это. — Он не стал дожидаться реакции Сонхва, слова уже сами слетали с его губ. — Это похоже на… тепло, эйфорию — в одно мгновение. Как по щелчку пальца. Вы парите, будто не в своем теле, но и не исчезли по-настоящему. Это почти ошеломляюще. Эти, первые несколько минут и есть то, что вас цепляет. — Он прерывисто выдохнул, вспомнив ощущение в своих венах, как будто это было вчера, когда он в последний раз делал укол. — Но чувство, которое приходит после, когда первоначальный удар стихает, — это то, что действительно заставляет вас остаться. Потому что это заставляет тебя чувствовать себя в безопасности, как будто ничто в мире не может причинить тебе вреда. За тобой может кто-то охотиться, ты можешь оказаться бездомным, которому некуда идти — черт возьми, ты можешь стоять посреди горящего здания, стены которого рушатся вокруг тебя. И наркотик забрал бы все это, всю эту боль и страх, и нашептал бы тебе на ухо ложь о том, что все было хорошо, что ты был цел и невредим. — Глаза Сонхва были широко раскрыты и пристально смотрели на него, пока он говорил, как будто он впитывал каждое слово. — Ты рационально понимаешь, что это может убить тебя, каждый раз, когда ты берешь в руки эту иглу — что в конце концов она убьет тебя. Но тебе все равно. Не тогда, когда ложь звучит так сладко, а облегчения так легко достичь. Он выглянул на улицы, где так долго жил этой жизнью. Гоняясь за этой ложью. — В некотором смысле это, как кратчайший путь на небеса, — заключил он. Услышав это, Сонхва склонил голову набок. — Я не думал, что ты религиозный человек, ищущий ранней могилы, чтобы скорее попасть на небеса. Хонджун усмехнулся. — Тогда ты прав, я никогда не верил в бога. Я не думаю, что рай существует, но для меня тогда наркотик сделал его реальным. Рай в виде порошка, который я мог бы носить с собой, куда бы я ни шел, блаженство у меня под рукой. — Он покачал головой, выдыхая через нос. — Ты будешь смеяться надо мной, если я скажу, что чувствовал себя в некотором смысле выше всех людей, которые были слишком напуганы, чтобы пойти на то, на что я шел, чтобы быть счастливым? — Его голос понизился. — Вот в чем был секрет счастья, о котором философы спорили столько веков, и который был сразу же открыт — счастье теперь можно было купить за пенни и носить в кармане. Сонхва хмыкнул. — Это цитата? — уточняюще спросил Хонджун. — Удовольствие от опиума. Де Квинси уже писал о нем еще в 20-е годы. То есть 1820-е годы. Я помню, как читал его автобиографию. Его признания, в лондонском журнале, когда они только вышли, и с тех пор много раз перечитывал ее. Он был настоящим гением. Хонджун на секунду опешил. Иногда напоминания о том, как долго Сонхва жил, каким большим жизненным опытом он обладал, какие обширные знания у него были, действительно заставало его врасплох. Каким крошечным, должно быть, казался ему Хонджун, его жизнь была всего лишь дыханием по сравнению с его бесконечностью. — О чем ты думаешь? Хонджун посмотрел ему в глаза. Как много они, должно быть, повидали. Сколько десятилетий, столетий потребуется, чтобы обрести свое собственное блаженство, свой личный рай. Он усмехнулся. — Что мне жаль сообщать тебе об этом, но этот парень Де Квинси был глупым. По крайней мере, он определенно никогда по-настоящему не был наркоманом, иначе не написал бы чего-то столь оптимистичного. — Он мысленно вернулся к концу. Как быстро повернулась судьба. — Потому что каждый наркоман однажды достигает точки, когда все это рушится вокруг тебя, — объяснил он. — Когда ты вспоминаешь, что не смотрел неделями в зеркало, а когда наконец это делаешь, на тебя смотрит труп. И ты понимаешь, что ваш рай, в конце концов, был просто искусственным. Лицо Сонхва было непроницаемым. Неужели это была жалость? Интересно, на что это было бы похоже? — Я бы не стал, — в конце концов сказал Сонхва, разрывая зрительный контакт и глядя на город, его голос был таким же непроницаемым, как и его лицо. — О чем ты? — Смеяться над тобой. За то, что ты тогда считал себя выше всех. Это не смешно. Это трагично — тот факт, что мир довел тебя до такой точки. Хонджун нахмурился. — Но я был глуп. Наивен. — Ты не был наивен. Ты просто искал то, чего мы все заслуживаем. Кратчайший путь на небеса. Рай. Хонджун не знал, что сказать, он не ожидал, что разговор вернется к тому, на чем они остановились. — Ты веришь в них? Небеса? — спросил он через некоторое время. — Я изрядно поразмышлял об этом еще тогда, когда слишком усердно изучал философов. На самом деле именно там я получил докторскую степень. — Что, серьезно? — сказал Хонджун. — Доктор философии Пак Сонхва. Боже, это звучит чересчур вычурно. Сонхва усмехнулся. — Да, я знаю. Если бы я знал, как сильно Есан будет беспокоить меня этим, я бы никогда не сдавал диссертацию. — Его улыбка снова быстро увяла, сменившись мрачным выражением лица. — На самом деле я дважды поступал в университет на философский факультет, в два разных столетия, думая, что, возможно, великие умы нашли бы ответы за это время. Это съедало меня изнутри, потребность знать, что будет потом. Но в конце концов небеса были местом или просто чем-то, выдуманным людьми, чтобы притупить страх перед неизвестным. — К какому выводу ты пришел? Сонхва затих, по-видимому, задумавшись. — Я так и не нашел ответа. В конце концов я решил перестать думать о чем-то, что все равно никогда меня не коснется. — Ты думаешь, что никогда не умрешь? — О, я в конце концов умру. — сказал он так небрежно, как будто говорил о завтрашней погоде. — Есть способы убить вампира, и я не думаю, что смогу дожить до бесконечности без того, чтобы этого никогда не произошло. Я не думаю, что хочу этого. Хонджун вопросительно посмотрел на него. — Но если такое место, как рай, и существует, то теологи и философы, похоже, сходятся во мнении, что дверь в него запечатана для таких людей, как я, у которых нет души. Для Хонджуна эта мысль была иррациональной. Небеса, запечатанные для Сонхва? Предполагаемое место, где свершается правосудие, где те, кто прожил хорошую и добросердечную жизнь, в конце концов найдут свою награду, без человека, на которого он только что смотрел? Чья душа для него была только этим — хорошей и добросердечной? Он недоверчиво покачал головой. — Ты действительно думаешь, что у тебя нет души? — Так мне сказали. Может быть, именно по этой причине наркотики не действуют на таких, как я. Некоторые философы и литераторы, которые теоретизировали об измененных состояниях сознания, тесно связывали их с душой. Вот откуда взялось слово «психоделический» — оно буквально означает прозрение души. Что, если у меня не может быть этого прозрения, потому что для его достижения нужна душа? От его слов у Хонджуна кружится голова. В этом был смысл, его слова формировали связный ход мыслей, за которым он мог следить, — но это казалось таким неправильным. Это никогда не могло бы быть правдой, даже если бы все когда-либо жившие философы согласились с этим. — И ты в это веришь? Что, если есть такое место, как рай, — у тебя не будет возможности туда попасть? — спросил он. — Я еще не видел доказательств того, что я смогу. В его голосе звучало смирение. Не грусть — скорее безразличие. Принятие. Хонджун вздохнул и откинулся назад, глядя на небо над ними и позволяя тишине распространиться между. Именно Сонхва в конце концов нарушил его. — О чем ты думаешь? — спросил он еще раз. Казалось, сегодня он много размышлял об этом. Хонджун опустил голову, чтобы посмотреть на него. — Что у вас с этим парнем Де Квинси, похоже, есть что-то общее. — И что бы это могло быть? — Вы оба, очевидно, понятия не имеете, о чем говорите. Сонхва наконец улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз. — В Признаниях Де Квинси на самом деле была вторая часть, ты знаешь? Она была почти в два раза длиннее первой, если я правильно помню, и очень-очень яркая. — Как она называлась? — спросил Хонджун, хотя он уже знал ответ по тому, как Сонхва смотрел на него. — Боли от опиума. Он был наркоманом всю свою жизнь. Но его кратчайший путь на небеса, казалось, никогда не длился долго. В конце концов, его рай был искусственным.