Рассвет, уходящий в ночь

      — Сиди смирно.       — А что, по-твоему, я делаю последние десять минут?       — Ты постоянно вертишь головой.       — Лед, ты мне плечо зашиваешь или голову?       — Я вообще не знаю, как это зашивать! — психанул Лед, но сразу взял себя в руки.       — Здесь нет ничего сложного. Нервы не задеты, повреждены только мягкие ткани. Аккуратно сшиваешь мышечные волокна, и всё.       Лед глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сказал:       — Здесь нет мышечных волокон. Здесь сплошное месиво.       — Ребят, может, Тариса позвать? — робко спросил Бересклет, который держался в стороне и старался не смотреть на все эти ужасы.       Пришла очередь вздыхать Ворону.       — Не надо Тариса, с Лертом куда больше возни, чем со мной. Лед, протри обеззараживающей настойкой мою руку. Нет, Лед, кисть правой. Так… А теперь дай иглу. Тебе придётся мне помочь.       Когда до учеников дошёл угрюмый Тарис, Лед уже заканчивал бинтовать плечо брата, а Бересклета больше не тошнило. При виде начальника отряда Лед напрягся, Бересклет перепугался почти до потери соображения и застыл на месте, сжавшись в комок. Тариса не интересовали эти воспитанные, в общем-то (да, он уже был готов признать даже Бересклета воспитанным), мальчишки-Драконы. Ему нужен был вот этот наглый оборотень-Хранитель с эльфийским личиком.       Тарис не любил возиться с учениками, но деваться было некуда. По достижении одиннадцати лет воспитанников училища надлежало приучать к тяготам и ужасам военной жизни. Их на два месяца прикрепляли к дозорным отрядам (учеников-Крылатых тоже, так как их крылья были ещё слабы для длительных полётов), и требовалось от них немного: наблюдать за деятельностью отряда, выполнять поручения воинов и слушаться беспрекословно. В беспрекословности послушания заключалась главная возможность вернуть их в училище живыми и здоровыми.       Так вот, больше всего Тарис не любил возиться с учениками Цертиса. Цертис, по мнению сурового воеводы, чрезмерно опекал своих воспитанников. Как курица-наседка, ей-богу. Когда Тарис являлся за очередной порцией «балласта», ему приходилось не меньше часа проводить в кабинете мнительного наставника и выслушивать излишне подробные характеристики подопечных. Правда, в данном случае развёрнутая характеристика была как нельзя кстати. С оборотнями Тарису сталкиваться ещё не приходилось.       Разглагольствования Цертиса о том, какой это необычайно одарённый, умный, развитой мальчик, Тарис прервал на середине, поинтересовавшись не самым любезным тоном:       — Как этот ребёнок попал к людям?       Оказалось, что «ребёнок» набрёл на избу целителя-отшельника и тот — добрая душа! — взял сиротку на воспитание. Вот только сиротка набрела на избу отшельника, будучи в трёхлетнем возрасте, и была вовсе не измучена тяготами одинокой жизни в лесу. Настроение у Тариса испортилось окончательно.       Из всей тройки по душе ему пришёлся только Юдхиштхира. Сдержанный, послушный, молчаливый — как и полагается достойному ученику. Бересклет ярко демонстрировал гуманный подход Цертиса к обучению: будь мальчишка из другого отряда, его давно бы отучили болтать почём зря. Хорошо в известном смысле, что он оказался трусом: стоило на него рявкнуть, и больше Тарис его голоса не слышал. Бересклет стал говорить мало и только шёпотом. От Тариса он шарахался.       Ворон поначалу проблем не доставлял, но, едва только Тарис его увидел, понял, что покоя ему не видать до тех пор, пока он не вернёт примечательную тройку наставнику. Мальчик-оборотень был едва ли не сдержаннее Юдхиштхиры и более, чем то было нужно, безэмоционален. И взгляд его был совершенно не детский.       Во время первой охоты на эльфов Тарис, упоённо снося врагам головы и единым взмахом меча потроша их тела, не забывал поглядывать в сторону учеников. Бересклета, как он и ожидал, выворачивало наизнанку — эта оленья порода к настоящему бою непригодна, — Юдхиштхира мужественно не отводил взгляда от резни, хотя видно было, что ему сильно не по себе. Ворон же наблюдал за происходящим совершенно равнодушно и даже со скукой. Правда, этот «чрезвычайно одарённый мальчик» был уже младшим целителем и помогал на операциях, видеть внутренности ему было не впервой… но всё же Тарису отстранённость мальчишки не понравилась.       Поначалу к нему, как и к Юдхиштхире, нельзя было придраться, скорее, наоборот. Ученикам традиционно поручались малоприятные для настоящих воинов хозяйственные хлопоты, такие, как приготовление пищи, мытьё посуды и уход за вьючными лошадьми. Ни Юдхиштхире, ни Бересклету этого делать раньше не приходилось, зато зверёныш справлялся с готовкой и чисткой лошадей превосходно и научил своих товарищей. Ни Тариса, ни остальных воинов он не беспокоил, но относился к ним без должного уважения.       Тарис понимал, что долго этот маленький наглец молчать не будет. Так и получилось. На одном из привалов Ворон бесстрашно подошёл к воеводе, кивнул ему (Тарис настолько опешил от такой наглости, что не сразу сообразил, что этот небрежный кивок у зверёныша означает поклон. Цертис его даже кланяться как следует не обучил!) и сообщил, что берега речки Шилохвости, по которым им завтра предстоит ехать, до сих пор заболочены из-за небывалой силы разлива в этом году и лучше выбрать обходной путь, чтобы не вязнуть в грязи. Узнало об этом юное дарование из болтовни каких-то пичуг. Тарис, естественно, не мог оставить безнаказанной подобную бесцеремонность и орал на маленького наглеца во всю силу своей глотки. Добился он только того, что Ворон, ничуть не испугавшись, посмотрел на него, как на идиота, и удалился своей специфической мягкой походкой, мало что плечами не пожав. На следующий день, когда окараны тонули в чёрной грязи почти по запястья, благодарностью к Ворону, который ни слова не сказал, Тарис не проникся.       В том, что произошло десятью днями позже, вина Тариса, несомненно, была. Отряд наткнулся на обезображенные трупы Небесных Стражников — у всех воинов были отрезаны крылья и головы. Несомненно, убийцами были Охотники за шкурами. Дозорные пришли в ярость и стремились немедленно броситься в погоню, даже крылатые ученики поддались общему настроению. Зверёныш не поддался. Он тщательно осматривал трупы и недоверчиво косился на Тариса до тех пор, пока тот, разозлившись, не велел ему прыгать в седло и следовать за остальными. Бешеная скачка продолжалась остаток дня, ночь и весь следующий день. К вечеру они нагнали убийц.       Потом Тарис понял, в чём именно ошибся и что сразу уловил невероятно чувствительный к проявлениям магии зверёныш. При эльфах были заряженные небывалой силой скрывающие магические амулеты. В результате вместо пяти Охотников с десятью собаками его отряд из пяти, считая самого Тариса, воинов наткнулся на пятнадцать эльфов и двадцать псов. Битва завязалась жаркая, за учениками, которым был дан строжайший приказ не вмешиваться, никто не смотрел. И никто не заметил, как псы отрезали от воинов Лерта, самого молодого из воинов. Охотники предоставили псам сделать всю работу, сосредоточившись на остальных. Они тоже не заметили, как вцепившуюся в шею окарана собаку снесла чёрная молния.       Когда эльфы поняли, что творится что-то странное, и на помощь собакам бросилось трое Охотников, помогать, собственно, было уже некому: чёрный зверь, показавшийся вначале Тарису размером с махайрода, но всё же немного меньше и легче, уничтожил последнего пса. Рядом с ним откуда ни возьмись возник Шобхин, зверь обернулся маленьким худощавым мальчиком, вскочил в седло и не раздумывая напал на несколько обалдевших от такого поворота эльфов.       Естественно, Тарис пытался командой остановить зверёныша. Но тот не слушал и, откровенно говоря, рубился неплохо. В нём не было никакого страха перед убийством, ему не надо было постигать известную истину «не убьёшь ты — убьют тебя», он знал её давно. Как и то, что милосердие в бою — роскошь, которую может позволить себе далеко не каждый.       Этот ребёнок перестал быть ребёнком лет десять назад.       И Тарис махнул, в конце концов, на него рукой. Даже если оборотня прикончат, с воеводы вряд ли спросят — ведь, по сути, Ворон никому не нужен, опекуна у него нет, а начальство училища, скорее всего, лишь обрадуется избавлению от обузы. Но за Вороном потянулся, помедлив, сначала Юдхиштхира, а за ним, как привязанный, Бересклет! Если у первого был здравомыслящий отец, который понимал, что в бою может случиться всякое, то папаша Бересклета был вроде Цертиса и за своего драгоценного сынишку трепал бы военачальника долго, упорно и целеустремлённо и, добившись разжалования Тариса, на этом бы не остановился. Тарис надсаживал глотку, приказывая этим двоим отойти в сторону, но Юдхиштхира и ухом не повёл, а Бересклет, бросив испуганный взгляд на воеводу, сжался в комок, но лишь на пару секунд.       И Тарис мог сказать, что мальчишки справились неплохо. Они превосходно справились, Пустота их возьми! Это была прекрасно сработавшаяся боевая тройка, притом, так как Бересклет, к великому удивлению Тариса, бился отлично, но всё же был слабее товарищей, те за ним присматривали.       Но, как ни замечательно справились мальчишки, — они действительно помогли воинам, — их непослушание оставлять безнаказанным было нельзя.       Сейчас Юдхиштхира смотрел на него напряжённо и с ожиданием, Бересклет явно предвкушал трёпку, а Ворон, равнодушно взглянув на воеводу, невозмутимо протирал обеззараживающей настойкой иглу, которой только что зашивал собственную руку.       Тарис видел, как Ворону распороли руку. Когда на него налетели Охотники, он оказался в трудном положении и поступил так, как поступил бы сам Тарис: предпочёл пожертвовать рукой, но сохранить голову. Дальше зверёныш дрался так, словно с рукой его ничего не случилось: выдержка у него была далеко не детская.       — Юдхиштхира, Бересклет. Почему вы не подчинились приказу?       — Ворон мой брат, — сказал Юдхиштхира с обычным своим хладнокровием.       — Ворон и Лед — мои друзья, — пролепетал Бересклет. — Я не мог их оставить сражаться одних. Так друзья не поступают.       — Вы могли погибнуть, вы понимаете это? По вашему, правила придумали просто так, от нечего делать?       — Воин может погибнуть в любую минуту, — ответил Юдхиштхира.       — Вот именно, воин! — рявкнул Тарис. — Вы ещё не воины, а обычные самонадеянные сопляки! Ещё раз повторится подобное, объявлю вам выговор и отправлю обратно!       — Ваша воля, — спокойно ответил Юдхиштхира. — Я поступил так, как велела моя честь и совесть. Я готов понести за это наказание.       — Я тоже, — буркнул Бересклет.       Что с ними делать? Поступили они правильно, Тарис на их месте сделал бы то же самое. Но устав есть устав…       — На первый раз прощаю, — сказал Тарис. — Но только на первый раз.       Юдхиштхира и Бересклет поклонились. Ворон смотрел на воеводу с лёгким прищуром — он понял его хитрость.       — Как я понимаю, вы закончили, — сказал он, поднимаясь. — С вашего позволения, я займусь Лертом. Я не для того его спасал, чтобы ваш недолекарь его угробил.       Лерта мальчишка вытащил, хотя видно было, что чувствует он себя плохо: он был бледен и левую руку старался не напрягать. Когда прибыл целитель, за которым Тарис сразу после сражения отправил воина, делать было, в общем, уже нечего. Целитель проверил самочувствие раненого, осмотрел обработанные Вороном раны, похвалил мальчика и заодно осмотрел его руку. Рука и общее состояние Ворона ему вообще не понравились, и он настаивал на том, чтобы забрать его с собой, подлечить и отправить назад в училище. Ворон, естественно, упёрся.       — С какой стати? Я могу оказать себе помощь не хуже вас! И я нормально себя чувствую!       Тарис мог бы приказать, но посмотрел на Ворона, подумал, что для мальчишки это будет неплохой урок, и оставил его в отряде.       …Последующее путешествие оказалось для ребят кошмаром. Ворон старался не показывать, насколько ему плохо, работал наравне со всеми и наравне со всеми часы проводил в седле. Лед изо всех сил пытался не давать ему хотя бы заниматься хозяйственными обязанностями, но Ворон не желал ничего слушать. Бересклет вторил Леду, но его Ворон тем более не слушал. Лед не понимал Тариса, который пожелал оставить Ворона в отряде. Он сообразил, почему выговор получили только они с Бересклетом, а Ворону слова не сказали: теперь Ворон трижды подумает, прежде чем лезть в драку, потому что друзья непременно последуют за ним и он, сам того не желая, их подставит. Но почему Тарис не отправил Ворона хотя бы к целителю — Лед решительно не постигал.       Из-за постоянных нагрузок Ворону долго не становилось лучше. Сама рана заживала превосходно, но скованность в руке оставалась ещё долгое время. А Лед истрепал все нервы в борьбе с упрямством брата. Впоследствии и он, и Бересклет делали всё, чтобы Ворон в подобные передряги не попадал, но тот и сам больше в потасовки не лез. Правда, отношение Тариса к ученикам улучшилось, и он даже иногда советовался с Вороном по поводу дальнейшего маршрута. Однако Лед предпочёл бы здоровье брата расположению воеводы. Плечо беспокоило Ворона в дурную погоду несколько месяцев.