Благословение отчаяния

– Когда мир родился, он мог бы стать совершенным. Пламя. Потрескивающий костёр в спокойном, тихом мраке. Есть в этом что-то уютное. Успокаивающее. – Но Величайшая Воля допустила ошибку. Из-за этой ошибки в мире появилась боль. Страдания. Несправедливость. Пламя шипит, распространяясь, пляшет в темноте. Больно, больно, больно. Как же больно! Альва молится до хрипоты, умоляя Древо Эрд послать ей хоть часок сна. Альва, добрейшая душа, утешительница, лежит в луже собственной рвоты с пустыми глазами. Под ногами хрустят кости, откатывается в сторону череп. Они лежат в человеческом дерьме, лишённые даже нормальных похорон. Останки детей, что были виноваты лишь в том что родились знамениями. Мёртвый ребёнок на руках Лючии. Её муж с распоротым животом. Бастарды смеются, глядя, как Ирма копает могилу. Она накрывает тела родителей гобеленами. Их лица, искажённые страхом и яростью, скрываются за богатой вышивкой, изображающей сражения величайших героев и полубогов. Глаза этих героев пусто смотрят в темноту. Кир. Нет, Маргит. Нет, Кир. Падает, заливая брусчатку проклятой кровью. Убит простым стражником. Всю жизнь он защищал город, и в новой жизни пытался защитить её… Но все видят в нём просто чудовище. Почерневшее Древо Эрд нависает над полуразрушенным, мёртвым городом, роняя гниющие листья. Отчаяние – бог нового мира. – Дева, разве ты не устала? Не устала спорить с новым богом? Просто прими, что этот мир не спасти. Только избавить его от страданий… Да, она устала. О Благодать, как же она устала. Спорить со смертью и собственным отчаянием. Она всегда спорила с тем, что ей не нравилось и казалось несправедливым… Но даже если ей иногда удавалось одержать победу, она оборачивалась поражением. …Она так устала. – Разве это справедливо? Ты стараешься, ты так стараешься. Но никакой награды за твои старания. Только новая боль. Ты пытаешься прятаться за улыбкой, но в глубине души ты разве не ощущаешь это… Ненависть? Ненависть. Верно. Она ненавидела их. Их всех. Отца и мать, бросивших её брата в канализацию, только чтобы скрыть проклятье. Весь высший свет Лейнделла, играющий в Золотой Порядок под ветвями гниющего Древа. Само Древо, сам Золотой Порядок, который превозносил одних, а других оставлял умирать в нечистотах, который сделал из них чудовищ, уверенных в собственной праведности, а потом умер, оставив наедине со совершёнными грехами. И, наконец, Королеву, Благословлённую Отчаянием, которая даже не захотела подарить им милосердную смерть. Она закричала. Боль ведёт к отчаянию. Отчаяние ведёт к ненависти. Ненависть ведёт к боли. Кольцо, без начала и конца, золотое кольцо, опоясавшее весь мир. – Прекрати это. Брось его в огонь. Пусть гнилое золото расплавится, сгорит. Вместе с нашими страданиями. С нашей болью. Кир, Альва, твои родители – вы все будете вместе… Едины. В пламени. – АААААААААААААААААА!! *** Нож погрузился в живот того, кого она когда-то знала как старика Раву. Один раз. Второй. Он смотрел на неё удивлённо, а может, она это придумала, потому что перед глазами была подёрнутая слезами муть, а глазные яблоки были такими горячими, что, казалось, вот-вот лопнут и вытекут. Она шарахнулась назад и упала, выронив нож; она стояла на коленях, сжав голове обеими руками, и кричала, кричала. – Нет! Нет! НЕЕЕТ! – Ты же понимаешь, что это бесполезно? – прошелестел голос Равы. Его ветхая одежда на животе потемнела от крови, но не похоже чтобы это его как-то волновало. – Ты можешь убить меня. Но ты не убьёшь истину. И не убьёшь свою боль. – Нет! НЕТ! – Ирма отползала назад, по окровавленному ковру. – Нет… – рука нащупала рукоять меча. Мать схватила фамильный меч, пытаясь защититься. Ирма знала, что мать не надеялась победить; но она хотела уйти достойно. Что ж, она была всегда похожа на неё больше, чем на отца. И разделит её судьбу. Уперевшись клинком в пол, Ирма встала. В другой руке у неё был щит с гербом дома Вайсов. Они казались ей такими тяжёлыми. – Нет, – прохрипела она. Маргит умер, пытаясь предупредить её о Раве. Если она поддастся безумию сейчас, то выкинет его жертву в выгребную яму. В Подземелья Отчуждения. Нет. Лучше она умрёт, умрёт, как её мать, но не как несчастная Лючия. – Да, – сказал Рава. Его глаза вспыхнули. Ирма закрыла лицо щитом, пытаясь спастись от несущего безумие взгляда. – Аа! Что это было – струя пламени, вырвавшаяся из глазниц Равы? Ирма не поняла, но щит чуть не вышибло из руки. Она пошатнулась. – Да! – выкрикнул Рава. И Ирма бросилась вперёд, навстречу своей смерти. Нет. Она бросилась вперёд, чтобы убить врага. Она не хотела умирать. Она… Всё равно на что-то надеялась. – Глупая девочка, – сказал Рава. Меч пробил его грудь, но он всё ещё стоял. – Ты споришь с неотвратимым… Их взгляды снова встретились, и Ирма поняла, что это конец. Вспышка ослепила её. *** Голова старого Равы упала на пол, и, прыгая, покатилась прочь. Ирма смотрела на обрубок шеи перед собой. Всё было как в каком-то мареве – и она видела высокий силуэт в проёме кухонной двери, откуда лился мерцающий свет лампы. Она выдернула меч из груди Равы; его тело упало на пол, но и она сама не удержалась на ногах. Опираясь на меч, она смогла кое-как встать. Щит с фамильным гербом валялся у её ног, птицу, изображённую на нём, пересекала чёрная горелая полоса. Ирма снова подняла голову. – Маргит? – прошептала она. Меч, звучно брякнув, упал на пол. Она сделала к фигуре несколько шагов, подслеповато щурясь. Это он? Или его призрак? Или просто безумное видение?! Она протянула к нему руки. Маргит отдёрнулся. Значит, это точно он! – Пожалуйста, дай дотронуться до тебя, – сказала она севшим от рыданий голосом. – Что ты… Не призрак… Она провела по щеке, покрытой ороговевшими чешуйками, рукой, коснулась белых волос. Опустила взгляд вниз; на груди, на тёмно-серой коже белел шрам. – Как ты… Ты же умер. Ты не дышал, сердце не билось. Как ты выжил? – прошептала она. – Это тебя нужно спрашивать, дева-парфюмер, – наконец подал голос Маргит. – Я не мог выжить. Что ты сделала? Что ты влила мне в глотку? Ирма измученно улыбнулась. – Настоящее чудо. Глоток неосквернённой благодати Древа Эрд, – прошептала она.