Благословение отчаяния

Сначала это было похоже на смутный сон, от которого Морготт никак не мог проснуться. Он снова был в Подземельях Отчуждения, и снова был маленьким и тощим знамением, вынужденным прятаться от существ побольше в щелях, куда те не могли пролезть. Только рядом больше не было Мога – и он не мог даже найти следов его присутствия. И отец больше не приходил, сколько Морготт не ждал в обычном месте встречи. А ещё что-то произошло с его глазами: свет, падавший через немногочисленные расселины в своде подземелья, был уже не золотым, а какого-то ржавого оттенка. Потом пришло воспоминания о других снах, ярких и долгих. В них их с Могом оковы треснули и они смогли выбраться на поверхность. Ему снилось Древо Эрд: как он стоит у подножья, положив руки на тёплую кору, и золотые листья падают ему на плечи. Ему снилось предательство брата, предательство всех, кого он мог назвать братьями и сёстрами… Опустевшие троны и безмолвный свет, заливающий круглый зал… Война. Яростная схватка с генералом Раданом под стенами Лейнделла. Кровопролитие, затянувшееся на десятилетия. Пришествие погасших – стервятников, которые терзали то, что не добил Раскол. Его одинокая стража рядом с Древом. Непроходимые тернии, закрывающие путь внутрь. Потом… Схватка не на жизнь а на смерть, среди золотых листьев и пустых тронов… И его смерть. Но он был жив. Жив и по-прежнему скован, что показала первая же попытка выбраться. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем кусочки мозаики у него в голове собрались в картину. Но окончательное осознание пришло в тот момент, когда он посмотрел на своё отражение в луже грязной воды – и не узнал лицо. Это тоже было лицо знамения с тёмно-серой кожей и белыми волосами, но черты были совсем другие, как и роговые наросты. Оба глаза были в целости, и они изменились: вместо золотой радужка стала медной (возможно, из-за этого он видел всё как в рыжей дымке). Его хвост стол тоньше и гибче, и заканчивался не гроздью острых роговых отростков, а бесполезной кисточкой. С каким-то холодным недоумением Морготт осознал, что он находится не в своём теле. Что все сны о тронном зале у корней Древа Эрд не были снами. Не было сном и воспоминание о смерти. Он был просто духом, захватившим чужое тело. В своё время Морготт прочитал всю библиотеку Лейнделла – было там и несколько упоминаний о призраках, занимавших тела живых или недавно умерших. Но ни разу не говорилось о знамении, способном на такое. Впрочем, о знамениях там вообще предпочитали не писать. А связь проклятых с такими же проклятыми, не нашедшими покоя духами не была секретом для всех обитателей Подземелий Отчуждения – даже если они были мало чем лучше зверей; грязно-желтое пламя, исторгавшееся из изуродованных тел проклятых, спалило не одного убийцу, который слишком сильно надеялся на свои клинки и парфюмерию. Морготт всегда подавлял в себе это пламя. Мог… Мог пошёл свои путём, связавшись с кое-чем похуже неуспокоенных духов. Но в итоге он, Морготт, как-то сделал то, на что были способны лишь самые омерзительные сущности в Междуземье. Осознание этого повисло на нём, тяжелее, чем любые оковы, а ещё тяжелее его делали воспоминания о собственном проигрыше и смерти. Он как был, так и остался пятном скверны на золоте Династии, тем, с кем Марика должна была покончить ещё во младенчестве… Он думал о том, чтобы убить себя, или хотя бы прыгнуть в когти одной из здешних тварей. Но кто сказал, что это убьёт его? Возможно, он захватит тело другого несчастного проклятого, и всё повториться сначала. Поэтому Морготт просто забрался в глубины Подземелий Отчуждения, подальше от света, которого был недостоин. Иногда он задумывался, что Погасшая душа сделала после его смерти. Расступились ли перед ней тернии? Или, побившись о непроницаемую стену, эта стервятница просто ушла, оставив Лейнделл и Междуземье скорбной судьбе? А может быть, села на трон, не озаботившись восстановлением кольца – она или та тварь в уродливой броне, которая сражалась на её стороне… По крайней мере, Древо Эрд уцелело; он видел корни, казавшиеся странно тёмными его изменившимся глазам, но по крайней мере они были на месте. Он не посмел дотронуться до них. Он был этого недостоин. Он не знал, сколько прошло времени, но потом появилась эта девочка. Точнее, она сначала показалась ему девочкой – но, приглядевшись, он понял, что ей минимум два десятка лет, и она старше бывшего хозяина его тела. Дева была парфюмером, и явно плохо понимала, куда попала, а потому он протянул ей руку помощи. После разговора с ней выяснилось, что состояние её разума оставляло желать лучшего. По крайней мере, так он подумал, когда узнал о её самоубийственном плане искать брошенного в Подземелья Отчуждения брата. Но потом она сказала о Древе. – Что значит – оно больше не источает свет? – спросил Морготт, ощущая, как похолодело сердце. – Мне было где-то десять лет, когда это случилось. Погасший убил короля Морготта Благословляющего, положив конец Золотой Династии, поджог Древо каким-то проклятым пламенем, а сам сел на трон, – сказала дева. Ирма. – Пол-города сгорело, а Древо так и осталось почерневшим с тех пор. То ли обожжённым, то ли гниющим, и источающим не свет, но туман цвета… – она поглядела под ноги. Пол трубы покрывал толстый слой нечистот. – …Вот примерно такого же. – Что? Что?! – он вдруг понял, что не зрение этого знамения играло с ним шутки. – Король, или королева, не знаю кто, ни разу не показывалась нам, а пророки утверждают, что Древо Эрд разгневалось на нас за грехи. Теперь никто не знает ни долгой жизни, ни перерождения. Все умершие становятся неуспокоенными духами. А все дети рождаются проклятыми, – голос девы звучал ровно. – Вот почему я хотела освободить тебя… Кира. Кир пострадал лишь из-за того, что родители хотели, чтобы история рода Вайс осталась чистой, незапятнанной проклятьем. И ещё смели винить меня, что это из-за того что я стала парфюмером и запятнала свои руки нечистой кровью, – рот Ирмы изогнулся в злой гримасе. – Поэтому я хочу взять тебя с собой. Клянусь, я смогу обрезать все эти рога. Я в этом плане лучшая в Лейнделле – за последние два года ни одно знамение не умерло после моих операций! – Я не Кир, – Морготт встал. – Идём. Я доведу тебя до выхода. Потом мы расстанемся. – Нет, – Ирма тоже встала. Она была лишь чуть ниже своего брата. – Я пришла снять с тебя оковы. И я не уйду без этого. Это величайшее чудо, что мы встретились, и я не собираюсь просто дать ему пропасть. – Я заслужил эти оковы, дева. – А я заслужила какой-то награды за то, что полдня ползала по уши в дерьме, – Ирма смотрела ему в глаза дерзко и твёрдо. Морготт не помнил, кто на него так смотрел в первый раз, да ещё без страха, вражды или отвращения. Хотя – она смотрела не на него, а на тощего подростка Кира, который не обладал и сотой частью силы короля Морготта, обладателя великой руны; встреться они в прошлой жизни, дева не была бы так смела… – Ты не боишься, что я начну в отместку убивать людей? – проворчал он, признавая поражение. – Ты спас мою шкуру. Не похоже, чтобы ты хотел кого-то убивать, – усмехнулась Ирма. Из ножен на поясе она достала зловещего вида нож. – Крушитель печатей. Семейная реликвия Вайсов. Он должен разбить чары оков. Морготт издал неопределённое ворчание. Он всё ещё пытался осознать то, что сказала Ирма. Это было трудно. Труднее, чем собственную смерть. Вонючая тьма Подземелья Отчуждения сейчас была спасением, убежищем от жестокой реальности – но он должен был взглянуть правде в глаза. Увидеть, что стало с Древом из-за его слабости. А это можно было только благодаря щедрому предложению упрямой девочки. – Сядь. Сними с меня перчатки, – командовала Ирма. Бывший король повиновался, раздумывая над тем, как унизительно слушаться парфюмера, который разговаривает с ним как с ребёнком. Впрочем, он заслужил такую участь своими ошибками, свой слабостью, своим проклятьем…. Надев чистые перчатки, девушка крепко схватила его одной рукой за роговые выросты на голове – а ножом во второй нанесла удар. Ошейник вспыхнул огнём, и Морготт зарычал. – Не дёргайся, ради Благодати, или я нечаянно перережу тебе горло, – сказала Ирма, бледная и сосредоточенная. Она ударила второй раз. – Почти получилось, – сказала она. – Почти. Потерпи ещё немного… Третий удар. Тусклая вспышка озарила трубу. Морготт взвыл от боли – блеснувший нож скользнул вверх и срезал пару роговых выростов. – Лучший парфюмер? От твоих операций никто не умирал? – хрипло спросил он. Из рассечённой щеки текла кровь. – Что-то не верится…. – Прости. Я не слишком хорошо управляюсь с артефактами, – вздохнула Ирма. – Но горло цело. А щека… Сейчас обработаю. Сжав зубы, Морготт дал ей хлопотать над рассечённой щекой. Про себя решил, что это последний раз, когда этой девочке до себя дотрагиваться; парфюмер или нет, она не должна быть такой бесцеремонной. – Ну вот. Даже шрама не останется, – сказала Ирма, довольно улыбнувшись. Он посмотрел на осколки оков, валяющихся в грязи, и принялся собирать их. – На память? – Оковы можно восстановить и вновь связать меня ими, – он оскалился. – Предпочту, чтобы это не случилось. – Быстро ты передумал, – сказала Ирма. – Ты должна радоваться этому, дева. Я лишь хочу увидеть собственными глазами, что стало с Древом Эрд, – проворчал Морготт. – Идём. Или ты хочешь попробовать освободить ещё пару знамений? – Может быть, через недельку, когда заскучаю, – Ирма невозмутимо пожала плечами. Морготт нахмурился, не зная, как отвечать на подколки в свою сторону. Такую наглость позволял себе только Мог, но воспоминания о нём терялись в темноте прошлого, и были слишком хорошими, чтобы бывший король заслуживал их сейчас. Поэтому он просто издал неопределённое ворчание и повел её к выходу из Подземелий. Путь занял вдвое больше времени, чем у одного Морготта – девушка совершенно не умела лазать и один раз чуть не свалилась вниз. Чем ближе они были к выходу, тем сильнее билось его сердце, и волнение сжимало горло. Он слишком хорошо помнил, как проделывал этот же путь в прошлый раз, вместе с Могом; как дрожали ноги – страх перед болью, которую причиняли оковы при попытке покинуть Подземелья Отчуждения, въелся в кости, даже несмотря на то что от самих оков остались только обломки. Страж и робкая надежда, что Древо Эрд, раз даровало им силу и свободу, дарует прощение, исцелит от проклятья… Наверное, он имел жалкий вид, потому что Ирма поглядывала на него взволнованно. Но ей в кои-то веки хватило такта ничего не задавать лишних вопросов. А потом они вышли наружу. Он бы сказал – «под свет Древа», но никакого света не было. Только болезненное, грязное свечение – лучи солнца с трудом пронизывали рыже-коричневый туман, клубившийся вокруг Древа Эрд. Сквозь него проглядывали почерневшие ветви. Морготт пошатнулся и рухнул в темноту. Он был бы рад умереть – полностью, так, чтобы даже от души ничего не осталось – но эта участь снова миновала его. Вместо этого его вернул к жизни обрушившийся на него поток воды. – Прости, нюхательную соль я оставила в подземельях, – сообщила Ирма с ведром в руках. – Пришлось использовать то, что есть. Хорошо, тут рядом есть колодец. Она протянула руку, чтобы помочь ему подняться. Морготт её проигнорировал. Он перевернулся на бок и свернулся в клубок. – Оставь меня. – Почему это? Ты свободен… – Ты слушаешь, что тебе говорят, девочка? – огрызнулся Морготт. – Меня можно освободить от оков, но не от проклятья. А сейчас… Прокляты все. И всё. И это моя вина. Я должен был защитить Древо… Я… – его голос надломился. – Я не справился. И теперь… Если у тебя есть сердце, парфюмер, ты дашь не свою руку, а яд. Чтобы я этого не видел… Ведро с глухим стуком упало на землю. – Яд, – бесцветным голосом произнесла Ирма. – Ну конечно. Морготт прикрыл глаза. Он лежал так какое-то время – а когда открыл, то увидел, что Ирма сидит, привалившись к стене заброшенного дома. Она сняла головной убор парфюмера, и ветер ерошил её короткие каштановые волосы. Морготт наконец-то нормально разглядел её лицо: вздёрнутый нос, мягкие, детские черты лица плохо сочетались с морщинами, которые залегли между бровями и в углах рта. А ещё она была бледна, а под карими глазами чернели круги, как будто она не спала несколько ночей. Пальцы сжимали священную печать Древа Эрд, висевшую у неё на груди. – Я не дам тебе яд. Хочешь умереть – покончи с собой сам, на моей совести достаточно смертей, – сказала она безо всякого выражения. – Что ж, как я сказала, ты свободен. Я хотела предложить тебе пойти со мной, но ты не хочешь этого, верно? – она поднялась. – Тогда прощай… Кир. – Я не Кир. – Я поняла, – парфюмер поднялась. Она пошла прочь, сгорбившая и как будто сломанная. Морготт смотрел на удаляющуюся спину, не понимая, почему язвительная и дерзкая девушка за какие-то мгновения превратилась в опустошённую оболочку. Волнение взяло верх или его слова про яд так подействовали? В любом случае, он ощутил что-то, похожее на укол совести – девочка проявила к нему доброту, которую знало мало какое знамение. Он уже был готов остановить её… Но вдруг Ирма сама попятилась, отступая перед кем-то. – Стой! – гаркнула она. – Что за дело у тебя в этих переулках?! – Кто дал тебе право приказывать мне, парфюмер, куда идти и что делать? – возмутился тот, чьего лица Морготт не видел. Судя по голосу, это был взрослый мужчина. – Меня нанял дом Райз, чтобы я присматривал за этими переулками. Сила оков сильно ослабела, и твари выбираются из своей тюрьмы…. – Я тебе сказала – стой! Я наследница дома Вайс, леди Ирма, и я приказываю тебе немедленно повернуть назад. Ослушаешься меня – навлечёшь на себя гнев моего рода, не каких-то жалких Райзов, – её голос звенел от гнева, но мужчина рассмеялся. – Девчонка Вайсов? Все знают, что тебя изгнали, и ты поселилась в трущобах со своей подружкой. Пошла с дороги! – он толкнул её; Ирма упала на землю, не удержавшись на ногах. И поднявшийся Моготт встретился взглядом с маской убийцы знамений. Он был уверен – губы охотника под маской повторили глумливую усмешку маски. – Так-так, понятно, – сказал убийца, освобождая клинки. – Какую смерть выберешь, отродье – быструю или хочешь побегать напоследок? – Оставь его! – рявкнула Ирма. – Уходи, глупая девочка, его цель – я, – сказал Морготт. В конце концов, он хотел умереть, не так ли? Он бы наврал, если б сказал, что ему не страшно. Ужас перед убийцами знамений жил в душе каждого проклятого, кто сохранил хоть немного разума. А сейчас он был маленьким, тощим слабаком, у которого не было шансов против вооружённого воина. – Заткнись, – Ирма встала между Морготтом и убийцей, выхватив кинжал. Оружие казалось крошечным по сравнению с тесаком убийца знамений. – Просто заткнись. Последний раз предупреждаю, охотник: поверни назад. Это знамение мне нужно… Для исследований. – А знаешь что ещё говорят про тебя? Что ты ушла из семьи, когда Вайсы бросили твоего младшего брата… Туда, куда должны были бросить. Ай-ай-ай, Вайсы так гордились своей благопристойностью – а их дочь опустилась до того, чтобы марать руки в крови знамений и простолюдинов, сын же родился с проклятьем… – И что с того? – огрызнулась Ирма. – Сейчас мы все прокляты. Хочешь тронуть это знамение – тебе сначала придётся покончить со мной. Это звучало отважно, глупо и безумно. Морготт подумал бы, что она перебрала каких-то парфюмерских снадобий и решила поиграть в рыцаря – но глаза девушки, блестящие от слёз, были такими безжизненными, что он понял: не он один тут ищет смерти. Только видеть её смерть ему не очень-то хотелось. Поэтому он оскалился и сказал: – Заходи со спины. Может, вместе у них и есть шанс. Выражение лица убийцы знамений было не видно из-под маски, но он явно был обескуражен тем, что ему нужно драться с двумя противниками, пусть и слабыми. По крайней мере, он оцепенел на мгновение, почти дав Ирме зайти ему за спину. А потом бросился на неё – зазубренные клинки с отвратительным звуком разрезали воздух. Парфюмер взмахнула рукой, рассыпая по широкой дуге искры из зажатого в пальцах флакона – и убийца взревел от боли. На мгновение Морготту показалось, что Ирме удалось заставить его отступить, но нет. Зазубренный клинок нашёл свою цель, и уже крик парфюмера разнёсся по пустым улицам. Морготт прыгнул. Он сейчас был маленьким и слабым, к тому же безоружным – потому убийца и избрал своей целью девочку. И сейчас знамение собирался заставить его заплатить за ошибку. Он прыгнул прямо на спину охотнику; одна рука легла вокруг шеи убийцы, другая – обхватила голову. У него не хватило бы сил его задушить. Поэтому он просто свернул ему шею одним резким, яростным движением. И спрыгнул со спины прежде чем безжизненное тело упало на землю. – Ирма?! Парфюмер, лежавшая на земле, издала рычащий стон. Насколько Морготт мог оценить её состояние, кишки у неё не вывались, голова и все конечности были на месте. Тем не менее, юбка одеяния парфюмера быстро темнела от крови. Безо всякого стеснения Ирма задрала её, обнажив рваную рану, тянувшуюся через всё бедро. – О, великанья задница, – прошептала она, бледнея. – Плохо. Очень плохо! Дрожащими руками она достала из мешочка на поясе какие-то пилюли, и, бросив одну в рот, другую попробовала втереть в рану. – Плохо, очень плохо, перерезал несколько больших жил, – бормотала она. – Кровь… Не останавливается… Надо наложить шов… Сначала жгут… «Но ты истечёшь кровью, прежде чем успеешь сделать хоть пару стежков», – подумал Морготт. Времени для сомнений не было: он сорвал с шеи Ирмы священную печать. Он не смел обратиться к Древу Эрд с молитвой. Он не был уверен, что сейчас оно вообще послушает его. И тем более он никогда бы не коснулся другого своими проклятыми пальцами. Но сейчас ничего другого не оставалось; надеясь, что парфюмер простит его, он положил руки на рану и воззвал к силе Древа. «Древо, прошу тебя, она не заслужила….» С облегчением, перемешанным с восторгом, он понял, что его руки теплеют. Молитва сработала! На глаза выступили слёзы – вот чего он от себя не ожидал. А потом он окаменел. Вдоль раны, огромной рваной раны на бесстыдно оголённой ноге парфюмера, начали расти крошечные рога. Рана словно превратилась в зубастую пасть – и «зубы» сжались с тихим «клац». Священная печать выпала из ослабевших пальцем. Он… Передал ей своё проклятье? – …Прости, – сказал он почти без голоса. – О чём ты? – спросила Ирма. В её глазах не было ни капли осуждения. – Во имя Древа, ты владеешь магией!! Ты… Кажется, ты спас меня. Древо Эрд, кем бы ты ни был, дух, ты настоящее чудо… – Ты что, слепа?! Я проклял тебя! – сорвавшимся голосом сказал он. – А… Ты тут не причём, – сказала Ирма. – Я же говорила, что сейчас мы все прокляты. И молитвы Древу действуют вот так. Главное, ты остановил кровь. А эти рога я потом срежу, – она улыбнулась слабо, но ободряюще. Морготт ошеломлённо молчал. За несколько часов его мир умудрился разбиться на куски, собраться заново, и разбиться вновь. Ему приказывали как ребёнку, ему велели заткнуться, его назвали «чудом»… С ним говорили как с обычном человеком, и он понятия не имел, как на это реагировать. Подождав, пока парфюмер забинтует рану, он помог ей подняться. Быстро стало понятно, что идти она не может, поэтому он взял её на руки. Это хлипкое тело было слабым – но сил, чтобы нести девушку, ему хватало. Обнимая его за шею, слабым голосом она указывала, куда идти. Они шли тёмными переулками, и пару раз им пришлось отбиваться от бродячих собак – точнее, отбивалась Ирма, снова выпуская искры из склянок. Когда они пришли к обшарпанному дому, у Морготта позорно кружилась голова и ныла спина. Ирма, с трудом державшаяся на ногах, повернула ключ в замке, дверь со скрипом открылась. – На задний двор, – слабым голосом сказала она. На заднем дворе квохтали куры. А ещё там был небольшой колодец. – Набери воды, – приказала парфюмер. Когда Морготт обернулся к неё с ведром воды в руках, то увидел, что она практически полностью разделась. Фартук парфюмера, белое одеяние, испачканное грязью и кровью, валялось на земле. Она пыталась снять подштанники, но они цеплялись за выросшие вокруг раны рога. – Ты… Не из стеснительных, – проворчал Морготт. – Я искупалась в дерьме, – резко ответила Ирма. – Уверена, это дерьмо попало в рану, и теперь остаётся только молить Древо, чтобы ногу не пришлось отрезать. И мне совершенно плевать, что ты увидишь моё старушечье тело, – она схватила нож и распорола штаны. Затем размотала окровавленные бинты. – Облей меня водой. Прошу. Не думаю, что смогу удержать ведро в руках. Морготт повиновался. Часть его бесилась, что он позволяет собой командовать, но он видел – парфюмер едва держится на ногах и сил у неё хватает только на короткие приказы. Он вылил на неё, бессильно оперевшуюся на стену, два ведра воды, после чего она велела ему: – А теперь сам. – Зачем?... – Потому что ты тоже в дерьме, – сквозь зубы сказала Ирма. – Я хочу, чтобы ты помог мне добраться до постели, но не хочу испачкаться снова. Понятно? В других обстоятельствах он бы бросил ведро и просто убрался из её дома. Избавил бы её от общества вонючей канализационной крысы. Как будто он ей навязывался! Но это в других обстоятельствах, а сейчас его злости хватило только на то, чтобы скинуть свою единственную одежду – сшитый из кусков рванья плащ – и демонстративно облиться водой. До кровати её пришлось нести. К счастью, кровать и лаборатория у неё были в одной комнате – и полулёжа в постели, она залила рану какими-то снадобьями, перебинтовала плотно, как могла, после чего рухнула на подушку. – Кир… – пробормотала она из последних сил. – Дом твой. Поищи в сундуках, найдёшь одежду… Только не дотрагивайся до моих ядов…. Глаза Ирмы закрылись. Морготт осторожно прикрыл её одеялом, пристально глядя на её бледное, обескровленное лицо. *** Дом был большой, но заброшенный. Было обжито только три комнаты и кухня – в остальных же царила темнота и пауки по углам, а через дыры в крыше было видно небо. Одна из задних комнат была превращена в курятник: под прекрасной, но потрескавшейся лепниной сновали квохчущие курицы. Второго этажа у дома не было, однако был чердак, треть которого даже была цела. На оставшихся двух третях почти отсутствовали пол, а в крыше зияло несколько дыр. Одна комната служила спальней и кабинетом для Ирмы. В другой, которая некогда была богатым залом для приёма гостей, она, видимо, принимала посетителей и делала операции. Третья же производила какое-то гнетущее впечатление: тщательно заправленная кровать, вещи на тумбочке и столике, и даже свежие цветы Древа Эрд в вазе. Но всё, кроме цветов, было покрыто слоем пыли. Морготт тщательно закрыл дверь, понимая, что сюда ему заглядывать не следовало. Потом он занялся одеждой. Одну из заброшенных комнат Ирма, кажется, использовала в качестве кладовки – здесь были свалены ненужные вещи и старое тряпьё. Отыскав иголку с ниткой, Морготт сел в комнате Ирмы и занялся шитьём. Можно, конечно, было просто надеть то, в чём он ходил в Подземелье Отчуждения – но ему не хотелось раздражать хозяйку дома провонявшими лохмотьями. Видит Древо, ей пришлось пережить достаточно. Он шил, ощущая в голове и в душе какую-то звенящую пустоту. Он снова ощутил себя как во сне. Или как будто его подхватил бурный поток воды и куда-то несёт. Закончив с шитьём, он притащил ещё тряпья и, соорудив на полу гнездо, заснул прямо рядом с кроватью Ирмы.