Семья - больше, чем кровь

Тея с трудом высидела трехчасовой разговор, все время ощущая на себе грозный, недовольный взгляд Цу’тэя. Кажется, только он понял всю подоплеку предложенного ею плана, и именно поэтому воздержался от любых комментариев, и на все вопросы Эйтукана ссылался на свое доверие вождю и его опыту. Не сказать, что другие не заметили напряженность и некоторую скованность преемника оло’эйктана, но все единолично решили делать вид, что все нормально. Но Тея знала, что ничего не нормально. Она видела ярость охотника также четко, как и жаркое пламя кострища. Словом, чувства Цу’тэя тоже напоминали собой огонь, скорее даже лесной пожар, от которого нет спасения. И Блэк оставалось только догадываться, когда именно она сгорит в чужих чувствах, как тот мотылек, слепо летящий к горящей свече. Когда вождь отпустил всех повелительным взмахом руки, сказав, что завтрашний день будет одномоментно праздником и расширенным военным советом, где он и Мо’ат расскажут старейшинам и доверенным на’ви все то, что они тут наговорили и нарешали, Цу’тэй первым вышел из шатра. Напряженный и молчаливый, хмурый и словно вернувшийся в тот первый день, когда они только познакомились и еще не доверяли друг другу. Тее было больно видеть воина таким отстраненным, но сил на то, чтобы догонять и выяснять отношения у нее не было. После радости и почти детского восторга от полета, после неожиданного воссоединения со старым другом и тяжелого разговора, обсуждения планов на войну с людьми она словно сдулась. Казалось, некто выкачал из ведьмы не только жажду действия, но и вообще все жизненные силы, оставив тот минимум, который годился только для того, чтобы добраться до кровати и провалится в сон. Отказавшись от предложения полетать втроем, чтобы укрепить новообразованную связь с Торуком, Блэк отправилась к своему гамаку, надеясь пораньше лечь спать, но не вышло. Казалось, каждый встреченный на пути на’ви хочет прикоснуться, перекинуться парой слов, восхищенно повздыхать и просто побыть рядом с ней. Не сказать, что Тею такое поведение раздражало — все же за время жизни среди клана она не только узнала местные легенды, но и прониклась общим духом…дома. Место, где ее принимали такой, какой она была, и не пытались перекроить под свои стандарты, невозможно было ненавидеть, оно не могло вызывать раздражения, как и те, кто здесь жил. Так что на все проявления чувств и эмоций ведьма лишь вымученно улыбалась, благодарила за поздравления и лишь в мыслях кричала о собственном желании уйти подальше, чтобы поспать. Когда перед ней появился очередной на’ви, чье лицо вновь показалось ей странно знакомым, Тея наконец поняла, кого видит перед собой. Он определенно был похож на старшего брата, причем не столько внешностью, сколько гордой осанкой и прямым, волевым взглядом. Немногим ниже самой Блэк, все еще по подростковому угловатый и немного нескладный, еще только готовящийся стать мужчиной. Тея постаралась улыбнуться и ему, но к тому моменту сил не осталось даже на то, чтобы дернуть губами. — Моя мать говорит, что ты не достойна быть членом клана, — без обидняков и прямо в лоб заявил, как уже стопроцентно уверилась в своей догадке ведьма, младший брат Цу’тэя и сложил на груди руки, — но она никогда не объясняла, почему так считает. — А у тебя есть собственные догадки? — повторив позу подростка, вопросительно дернула бровью девушка. — Есть, — Арвок кивнул своим словам с уверенностью существа, убежденного в собственной правоте на все сто процентов и даже не помышляющего о том, что может ошибаться, — и я не считаю, что ты плохая. — Вот как? — Тее даже стало отчего-то весело, ушла на второй план усталость и захотелось узнать, что же там себе надумал будущий воин клана. — Ты хорошая, хотя некоторые говорят, что тебе нельзя верить. Но если бы ты была плохой, то не стала бы помогать Коте с ее болезнью, не стала бы так старательно учится быть одной из нас, ты бы не пыталась защитить деревню и клан от людей и… — Я поняла, — видя, что подросток немного подрастерял свою уверенность ввиду ее молчания, покивала ведьма, — и благодарна тебе за то, что ты не видишь во мне врага. Это… радует. — Мой отец говорит, что такие как ты не могут перестать быть людьми даже в этих телах, так похожих на нас, — продолжил свой спич с непонятным смыслом Арвок. — Да? — Тея бросила взгляд за плечо паренька, туда, где Джейк в окружении других на’ви травил смешные байки и от слов которого члены клана смеялись совершенно открыто, без грамма фальши. Такую искренность сложно сыграть даже опытному актеру, а уж прямым как палки в отношении чувств на’ви и подавно. Арвок тоже обернулся и пару минут они оба молча наблюдали за тем, как морпех смешит все увеличивающуюся компанию местных, активно жестикулируя. Рядом с ним стояла Нейтири, и ее взгляд, наполненный нежностью, был виден даже отсюда. Удивительно, как еще до вождя не донесли слухи о том, что его дочь «крутит шашни» с человеком? — Но он тоже ошибается, — Арвок повернулся к Блэк и нахмурился, — многие в клане ошибаются. Ты уже стала одной из нас, и этого никто не сможет изменить. После этих слов Арвок, кивнув на прощание, ушел, даже не обернувшись на окрик и слишком стремительно скрывшись за мощными стволами деревьев. Беспомощно нахмурившись, откровенно не понимая смысла столь странного диалога, девушка потерла переносицу пальцами и развернулась было в сторону входа под своды Дерева-Дома, когда на плечо легла горячая четырехпалая ладонь. Цу’тэй все еще выглядел раздраженно и даже зло, но в его позе уже появились первые признаки скорого спокойствия. Ведьма позволила себе робкую надежду, что тяжелого разговора удастся избежать, но увидев стальной отблеск в любимых золотых глазах поняла, что просто определенно не будет и ей только предстоит по-настоящему вывернуть себе душу наизнанку перед своим собственным судьей. Воин молча потянул ее прочь от чужих взглядов, удерживая за запястье. Его пальцы казались Тее наручниками, а петляющая под ступнями тропинка — дорогой на плаху. Стало вдруг боязно, до дрожи страшно, что после откровений наедине Цу’тэй не захочет ее не просто видеть, а воспылает желанием добить, чтобы не мучилась угрызениями совести. Однако, даже ощущая столь дикий коктейль чувств внутри, она не остановилась, не попыталась отвертеться от разговора. Знала ведь, что зачастую недоверчивое молчание хуже горькой правды. Сама не раз обжигалась в прошлом, чтобы стать достаточно честной с самой собой и признаться, что лучше самолично вскроет этот гнойный нарыв недомолвок, чем потом будет пожинать плоды глупого молчания. Очередной крутой поворот тропинки привел их к небольшому гнезду, сплетенному из мощных корней деревьев. Очень удобное место, чтобы спрятаться от других и посидеть в одиночестве. Тее на секунду даже стало жаль, что это место скоро пропитается ее виной, болью и разочарованием в самой себе. Блэк давно перестала быть наивной и растеряла среди людских серых масс всю свою жертвенность и желание убиваться ради других, но, когда Цу’тэй остановился и повернулся к ней, нахмурившись и сморщив кошачий нос от негативных эмоций, обуявших его еще в шатре вождя, ей очень захотелось вернуть себе свою наивную веру в лучший исход. Война с Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти заставила ее повзрослеть, отбросить прочь всю детскую веру в чудо и стать солдатом, который лишь выполняет приказы. Затем всплывшая правда о тех, кого считала друзьями и семьей, превратила ее на некоторое время в бездушную машину для убийств и насквозь пропитала болью от порушенных воздушных мечтаний о будущем. Пандора же помогла ведьме хоть немного, но залатать раны душевные и в каком-то месте даже физические, вроде той же бессонницы или фантомных болей от словленных когда-то в прошлом проклятий. Сильная, дикая магия местной природы смогла заменить ей в некотором смысле родовой источник и неиссякаемый запас дармовой силы. В конце концов, именно на Пандоре, среди тропических лесов Тея встретила того, кого израненное сердце смогло не просто подпустить к себе на расстояние рокового удара, но и полюбить. Блэк давно уже поняла, что в плане чувств и отношений она моногамна, так что, подводя итоги, можно смело сказать: от этого разговора зависело буквально все. Ее будущее как счастливой любящей девушки (и в будущем, возможно, женщины и жены); ее будущее как ведьмы, у которой есть стимул бороться; ее будущее как воина, который готов умереть за свой дом. Если Цу’тэй не сможет принять все то, что сейчас услышит, Тея просто опустит руки и перестанет сражаться с собственной тьмой внутри. — Почему ты не сказала мне? — голос охотника врывается в душу северным ветром, поднимает в воздух целые клубы пепла сожженных когда-то надежд и заставляет жмурится, словно ожидая удара, — Почему скрыла правду, Тея? Я не достоин знать о тебе правду? Цу’тэй отпустил ее запястье, сделал шаг назад и, словно останавливая себя от желания вновь прикоснуться к ней, сжал кулаки. Выглядел воин неважно — словно враз постаревший, принявший на собственные плечи невообразимо тяжелый груз, едва не склонивший голову перед жестокостью реальности. Тее очень хотелось коснуться любимого лица, разгладить морщины на лбу, провести в нежной ласке по скулам и щекам, заставить улыбнуться. Но понимание, что именно сейчас Цу’тэй не захочет ее прикосновений, останавливало. — Я боялась, — выдавить из себя столь простой ответ оказалось очень трудно. Ведьма сжалась под вспыхнувшим взглядом на’ви, опустила голову, — Мне было так страшно, когда я думала о том, что ты оставишь меня. Кому нужная калека? Кому нужна женщина, неспособная иметь ребенка? — Мне нужна, — предельно серьезно ответил воин, сделав первый шаг. Блэк испуганно отшатнулась, врезавшись спиной в полый ствол дерева и подняв на на’ви лихорадочно блестящие зелено-золотые глаза. — Никто другой не сможет стать мне парой, потому что я выбрал тебя. Выбрал давно, и ни разу с тех пор не усомнился в своем выборе. — Цу’тэй… — Нет, — воин взмахом руки заставил девушку замолчать, — дай мне сказать. Ты никогда не видела себя со стороны. Твоя душа всегда была яркой, сильной, она стремилась только вперед и всегда освещала другим путь. — Моя душа мертва, — качает головой ведьма, — очень давно мертва. — Если бы это было так, ты бы не стояла передо мной сейчас, сдерживая слезы, — вновь делая шаг, становясь еще ближе, тихо говорит Цу’тэй, — ты бы не боролась в шатре лекарей за жизнь Коты, ты бы не старалась помочь другим на’ви хоть в чем-то, ты бы не была готова пожертвовать всем ради того, чтобы защитить Дерево-Дом и Ивовую рощу. Тея, если бы твоя душа была мертва, ты бы стала заботится о Теодоре? О мальчике, который, по твоим словам, был тебе чужим? Ведьма тяжело дышала, молча глотая горькие слезы и чувствуя, как глубоко внутри, под толстым слоем пепла, ворочается ее душа. Заживо похороненная, оскверненная, изувеченная и едва не погасшая, но все еще готовая бороться. Восстающая словно феникс, обрастающая броней, покрытая шипами, она выбиралась из-под завалов, упрямо царапая серые камни и сверкая так ярко, что свет ее отражался в широко распахнутых глазах. — Я боюсь, — обессиленно шепчут онемевшие губы, — я так боюсь, что не справлюсь. — Ты не одна, — Цу’тэй делает последний шаг, и его горячие ладони ложатся на хрупкие плечи, чтобы бережно сжать и не дать Тее сползти по шершавому стволу вниз, — Ты больше никогда не будешь одна. И мы справимся. — Я боюсь довериться, — ведьма подняла на воина несчастные глаза, — я хочу доверять. Тебе, Нейтири и другим, но не могу. Не получается. Я слишком боюсь новой боли, и это меня медленно убивает. — Они понимают, — качает головой охотник, — и я понимаю. Все мы, те, кто знает о тебе правду, принимаем тебя такой, какая ты есть. Забыть предательство очень непросто, особенно если предали самые близкие. Тея всхлипнула раз, другой, а затем и вовсе разрыдалась, выпуская с почти звериным воем накопившуюся боль. Цу’тэй прижал ее к себе, обнял так крепко, словно стремился сломать кости. Гладил по волосам, по спине и плечам, говорил еще что-то, но Блэк не слышала. Она тонула в собственном отчаянье, куда не было хода никому кроме нее самой. Топкое, вязкое болото старалось утопить ее, утянуть на самое дно, и все бы получилось, если бы сквозь завесу не пробилось хриплое, сказанное шепотом на ухо, ласковое и полное нежности: «я тебя вижу». Слова, имеющие так много смысла, раскрывающие людское «я люблю тебя» с новых сторон, заполняющие собой всю пустоту в душе, заставляющие вспомнить о том, что она и правда больше не одна. — Я не заслуживаю… — прохрипела сипло, на выдохе, чтобы через секунду вновь ударится в истеричные рыдания. — Ложь, — фыркает воин, насильно отстраняя от себя девушку и встряхивая, заставляя смотреть себе в глаза, — ты достойна. Достойна быть той, кого в твоем прежнем мире называли Мастером, достойна быть здесь, быть частью Народа. Ты Торук Макто, Тея, и этого не смогут исправить ни люди, ни на’ви. Ты моя, и этого тоже никто не сможет изменить. Слышишь? — Слышу… — как завороженная, она смотрела на мужчину перед собой, впервые видя в Цу’тэе не просто лучшего из охотников клана, не воина, а мужчину, за которым она готова была идти куда бы тот ни повел. Его взгляд, уверенный и спокойный, окончательно лишенный всякой злости, сейчас заменял ей солнце и луну, звезды, облака. Его глаза заменяли ей целый мир, заставляли забывать о том, что такое гравитация. И будь это возможно, она бы точно воспарила над землей без крыльев. — Тогда забудь о том, что говорили тебе в прошлом. Отпусти боль, злость и ненависть, позволь себе быть счастливой здесь. Со мной. Цу’тэй замолчал, крепко сжимая ее ладони в своих руках. Замерший, похожий на натянутую струну, готовый или сломаться от ее отказа, или расправить плечи от ее согласия, он напомнил ведьме готового к прыжку в пропасть раненого зверя. Словно наяву она услышала далекий лай охотничьи псов, крики людей и почувствовала тонкий аромат пороха. Сейчас ее слова могли стать пулями, что пробьют шкуру и так измотанного погоней хищника, который от новых ран точно погибнет, а могли превратится в белого голубя мира, что подарит усталому зверю покой. Тея глубоко вдохнула, успокаиваясь, и робко сжала в ответ мозолистые пальцы на’ви. — Я постараюсь, Цу’тэй. Обещаю, я буду стараться. Ты только… будь со мной. Не оставляй меня один на один с этой темнотой. — Никогда. Теплые губы охотника оставили на горячем от недавней истерике лбу ласковый поцелуй. Блэк прикрыла глаза, наслаждаясь нехитрой лаской и впервые за многие годы позволяя себе отпустить прошлое. Сизый туман воспоминаний отступил перед ярким солнцем настоящего, позволяя греться озябшей душе в своих золотых лучах. — Я тебя вижу, — тихий шепот коснулся чуткого слуха, заставляя воина улыбнуться. — И я тебя вижу.