Семья - больше, чем кровь

Сезон дождей на Пандоре — время зыбкое, топкое как болото, похожее на темную, лесную топь. Дни сливаются в один сплошной, сине-зеленый калейдоскоп вспышек молний, грохота грома и запаха сырой земли. В период дождей планета словно замирает, превращается в хищника в засаде, выжидает удобного момента для рывка — рождения новой жизни, ведь именно при непрекращающихся ливнях большинство животных становятся родителями. Тея наблюдает за буйством стихии, сидя у окна в мобильном блоке. Тонкие пальцы задумчиво перебирают влажные после душа волосы Тедди, чья голова лежит на ее коленях, пока мальчик увлеченно читает книгу — очередной учебник по чарам, умело замаскированный под простую книгу о приключениях смелого путешественника. Грейс и Джейк заняты тем, что проводят две трети суток в синх-камерах, Норман строчит отчеты для Паркера, Труди лежит на жесткой койке, предаваясь безделью. Сама Блэк только закончила все расчеты, должные помочь в создании волшебной палочки для сына. Тедди рассказал ей о том, что с волком внутри удалось не только договорится, но и наладить нечто вроде робкой дружбы. Зверь не рвался на свободу, но и не согласен был сидеть взаперти, так что рано или поздно, но Люпин должен был обратится. Тее хотелось, чтобы сын смог полностью прочувствовать свободу и возможность резвится без оглядки на других, но в нынешних реалиях это было почти невозможно осуществить. Запрет Грейс на ее подключение к аватару все еще действовал, хотя женщина уже не была рада своему решению — многие в клане начали спрашивать, когда девушка вернется. Огустин было странно-неловко от осознания, скольким Блэк запала в душу. На’ви ведь были открытыми, и не скрывали своих эмоций и чувств, а потому не считали нужным скрывать свою привязанность к Тее и желание ее увидеть. Что показательно — к Джейку клан относился куда прохладнее, хотя морпех старался ничуть не меньше Блэк. — Мам, — ребенок закрыл книгу и тихо позвал ее, легко касаясь предплечья пальцами. — М? — Тея опустила голову, заглядывая в светло-карие, с янтарным отливом глаза. Тедди уже начал меняться. — Расскажешь мне о Хогвартсе? Девушка бросила взгляд на книгу, легко видя сквозь иллюзию ее название: «История Хогвартса» (и когда успел поменять книги? Читал же про чары...). Вздохнув, ведьма кивнула и, увидев улыбку сына, не смогла сдержать грустной ответной улыбки. Она не знала, восстановили маги магическую школу после побоища в ее стенах или нет. Ей и не хотелось знать, на самом-то деле. — Что ты хочешь узнать? — Расскажи про факультеты. Тихий, вкрадчивый голос ведьмы нежно касался чуткого слуха маленького волчонка, погружая в подобие транса. Тедди прикрыл глаза, живо представляя себе то, о чем рассказывала ему мать. Длинные путанные коридоры, гостиные факультетов, их гербы, спальни и их обстановку, символы и яркие цвета, а еще — думал о вражде, холодной войне меж учениками, подстрекательством учителей и бездействии директора. Тея не рассказывала ему об этом, но рассказывала бабушка Андромеда. Бывшая Блэк была удивительно разговорчивой в те моменты, когда речь шла о Хогвартсе. В основном, конечно, женщина поносила Дамблдора и педагогический состав, но Люпину хватило и этого, чтобы составить свое собственное мнение. Сама Тея, рассказывая о школе чародейства и волшебства, вспоминала свое детство — не обремененное предательством и мыслями о том, как несправедлива к ней жизнь; думала о тех, кого считала друзьями, о людях-магах в целом; размышляла о том, каким стал прогнивший мир без нее. В общем и целом — предавалась бесполезному самокопанию и поискам неизвестного в пепле прошлого. На своей койке закопошилась Труди, Норман встал из-за стола, крышки синх-камер практически синхронно поднялись с мистическим, каким-то даже киношным шипением. «Не хватает дыма и напряженной музыки», — думается Тедди, который наблюдает за тем, как из блоков связи по очереди выползают уставшие после трудного дня ученые. Небольшое помещение мобильного блока наполняется голосами, атмосфера перестает быть уютно-теплой, домашней. Начинается местечковый хаос, все куда-то торопятся, что-то делают, и в этой кутерьме безучастная Тея выглядит неестественно, дико даже, словно кактус среди полевых цветов. Сравнение может и смешное, но оно отлично передает те чувства, что испытывала Блэк, сидя за столом и рефлекторно поглаживая сына по голове — чужая, инородная, неправильная. Не «одна из». — Мам? — Люпин вопросительно смотрит на девушку, когда ее пальцы останавливаются, путаясь в его волосах. Тея смотрит словно сквозь него, взгляд ее туманный и рассеянный, совершенно потерянный. Тедди даже страшно представить, о чем думает Блэк, но он догадывается. Как бы ему не хотелось, он прекрасно понимал ее чувства, даже будучи ребенком. Они с Теей были людям чужими. Маги никогда не относились к классу простых смертных, как бы кто ни уговаривал поверить в обратное. Совершенно другие, непохожие, отличные — они были чужаками в не-магической среде, и смотрелись также нелепо, как рыба в небе. Знаете, с первого взгляда вроде бы и не особо странно смотрится, особенно если ваше небо похоже на воды реки или озера, но все-таки странно и неправильно, ведь рыбам нужна вода, а не воздух. Здесь было примерно также. С первого взгляда — все нормально, что Тедди, что Тея — оба вписывались в рамки человечества, а присмотришься внимательнее — и сразу заметны отличия. Маги смотрят на мир иначе, для них природа и ее благополучие важны также сильно, как воздух для дыхания и жизни в целом. Если обычный человек, за редким исключением, не задумывается над тем, чтобы срубить дерево и сотворить костер, дабы просто посидеть возле огня и погреться, хотя у него есть теплый дом и отопление, то маг трижды подумает, прежде чем убивать невинное растение. Может это, конечно, звучит слишком утрированно и сюрреалистично, но Тея и Тедди именно такие. Для них жизнь дерева будет важнее жизни человека. И с этим всем придется попросту смирится, ведь для людей в сердце ведьмы и оборотня места очень мало, его почти нет. — Мам, ты как? — Тедди тянется рукой к ее лицу, гладит по щеке. Тея моргает, возвращается осмысленность взгляда, и девушка улыбается сыну. — Прости, солнышко. Задумалась. Ты что-то спрашивал? — Нет, все нормально, — Люпин робко улыбается в ответ, вдруг почувствовав, что матери не так-то легко дается это спокойствие, — что случилось? — Все нормально, — быстро и слишком уверенно, чтобы быть правдой. Тедди хмурит темные брови, недовольно надув губы. В его возрасте такие кривляния еще выглядят умилительно, так что Тея быстро сдается и, прикрыв глаза, качает головой, — не бери в голову, малыш. — Мам, — мальчик складывает на груди руки и смотрит снизу вверх так пронзительно, что сердце екает в груди, — я не маленький ребенок, которого нужно так оберегать. — Я знаю, — Тея склоняется ниже, оставляя на лбу сына поцелуй, — но порой мне очень хочется, чтобы ты подольше оставался ребенком. Тедди вздыхает, с одной стороны — ему хочется возразить, с другой — ему почти физически больно видеть поистине звериную тоску на дне темных зрачков. Тея для него намного больше, чем просто родитель. Тея для Люпина — все равно, что целая галактика, уместившаяся в теле человека. Блэк для него делает так много, что порой Тедди больно от осознания, что Тея тратит на него львиную долю своего времени. Учит его, уделяет время на игры, заботится, рассказывает о прошлом, помогает жить в настоящем и своим примером заставляет думать о будущем. Он ребенок, да, ему всего лишь почти десять, и останься они в прошлом, ему бы предстояло через год пойти в Хогвартс. Жалеет ли Люпин о том, что никогда не увидит школы чародейства и волшебства? Ни капли. Пандора с ее дикой, первобытной магией куда как лучше места, которое обещает безопасность, а на деле — сулит одни лишь беды. — Ты же расскажешь мне, если что-то случится, да? — все же спрашивает ребенок, сжимая ладонь матери, лежащую у него на груди. Тея смотрит на него слишком долго, словно взвешивает какое-то решение, а затем медленно, словно нехотя кивает, сопровождая все словами: — Конечно, волчонок. Голос у нее недовольно-усталый, дающий обещание, понятное только им двоим: «расскажу все, что знаю, даже если не хочу». Она дала ему клятву, для которой не нужно подтверждение магии. Тедди знает — мама не обманет, не тот у нее характер. Грейс подходит к ним, устало потирая красные от недосыпа глаза, и Тея отрывает взгляд от его глаз, таинственно мерцающих в свете ламп. Смотрит на ученую, вопросительно выгнув темные брови. — С завтрашнего дня возвращаешься к работе с аватаром, — говорит Огустин, и в ее голосе сквозит недовольство. — Почему? — девушка склоняет голову к плечу, — До конца моего внепланового отпуска еще два дня. — Ты нужна Мо’ат, — Грейс садится за стол и достает из кармана белого халата пачку сигарет, — Кота заболела. Тея едва удерживает себя от того, чтобы лечь в синх-камеру и отправится в деревню. На улице уже вовсю царствует ночь, в клане все наверняка уже ложатся спать. Ее появление ничем не поможет. — Что случилось? — Они с ребятами играли возле реки, — Грейс глубоко затягивается, — Кота поскользнулась на камнях и упала в воду. — И? — Судя по симптомам — воспаление легких. Не знаю, почему Мо’ат ждет тебя, но выглядела она уверенно. Так что завтра с утра — в блок. — Ладно, — Тея выдыхает, мысленно прикидывая, чем может помочь несчастной Коте. Пальцы вновь запутались в волосах сына, пока ведьма раздумывала над тем, какие зелья и настойки можно использовать. Бодроперцовое зелье тут не подействует — его эффект рассчитан на человека, на на’ви (и аватаров) не действует от слова совсем. Так что придется пользоваться наработками Сметвика и теми знаниями, что она успела почерпнуть из книг и пособий. Тедди засыпает на ее коленях, ткнувшись носом в живот и сопя так громко, что вызывает улыбку на уставшем лице Грейс. Женщина вообще прикипела к сыну Теи, да и сам Люпин частенько теперь сбивается в разговорах, перескакивая с обращения «тетя Грейс» на «бабушку». Сама Блэк его поправлять не спешит, хотя порой в груди ворочается скользкая, отвратительно-холодная, липкая ревность. Взяв сына на руки, девушка идет к кроватям. Уложив ребенка и накрыв его теплым, но колючим пледом, Тея оставляет на лбу мальчика поцелуй и возвращается к Грейс. Ученая все еще сидит за столом, теперь пустым взглядом рассматривая фотографии, ранее прикрепленные к холодильнику. На снимках она в теле аватара, обнимающая детей-на’ви, а на фоне за их спинами — школа, теперь потерянная и заброшенная, с уродливыми пулевыми ранами в дверях. Блэк осторожно накрывает ладонь Огустин своей, сжимая теплые пальцы. Грейс поднимает на нее совершенно разбитый взгляд, и ведьма видит, что на ресницах уже скопилась влага первых слез. Ситуацию одновременно спасает и портит Джейк, подъезжая к столу и замечая фотографии. На одной из них морпех замечает совсем еще юную Нейтири, так что его вопрос закономерен. Тея прикрывает глаза, понимая, что сейчас Грейс или расскажет ему о катастрофе с расстрелом детей, или в очередной раз оттолкнет от себя Салли. Женщина, посмотрев на заросшего Джейка, уставшего и с кругами под глазами, а еще похудевшего, устало выдыхает и… рассказывает о том, что произошло. Тея слушает знакомую уже историю, все еще сжимая ладонь ученой в жесте поддержки. Огустин выталкивает из себя признание, словно кается на суде, а не говорит о прошлом, но Блэк ее слишком хорошо понимает, чтобы осуждать. Джейк же слушает внимательно, не задавая вопросов, только смотрит как побитая собака, явно чувствуя свою вину за причиненную расспросами боль. Грейс отмахивается от его неловких попыток извинится и уходит, оставляя его и Тею наедине. Норман и Труди уже легли спать, Тедди давно видит сны, а сама Огустин уходит в душ. Они оба смотрят на фотографии, оставленные на столе, и понимают, что сказать по этому поводу им совершенно нечего. Джейк рассматривает снимок, где Нейтири со своей сестрой Сильванин обнимают Грейс с двух сторон и улыбаются в камеру так счастливо и свободно, что щемит сердце. Тея же разглядывает с интересом фото, на котором рядом с Огустин застыл, нахмурившись, Цу’тэй. Вот откуда он знает английский, и вот почему он был так категоричен к Салли. Лучший воин клана был одним из тех, кто учился у Грейс. Тея ведет кончиками пальцев по знакомым чертам лица, оглаживает пока еще не очень широкий разворот плеч, рассматривает золотые упрямые глаза. Цу’тэй не слишком изменился с тех пор, как была сделана эта фотография, только вытянулся, да раздался в плечах. Выражение лица и глаз осталось таким же — волевым и серьезным. Губы невольно растянула слабая улыбка, полная нежности. Тея не знала, как ее угораздило, но влюбленность, постепенно пускающая корни в сердце и превращающаяся в любовь, уже не поддавалась робкими попыткам выкорчевать это подчистую. Да и, признаться честно, ведьма не особо-то старалась вырвать из собственной души (того, что от нее осталось) эти чувства. Ей хотелось сохранить в себе хоть что-то столь светлое и теплое, игриво-колючее, как солнечный свет, пойманный в солнечном зайчике где-нибудь на стекле. — Вы ведь вместе, да? — вопрос Джейка застает врасплох, но Тея не зря у Вальбурги Блэк училась держать лицо даже в самых патовых ситуациях, так что ничто не выдало ее смятения. — О чем ты? — Не притворяйся, — Салли кивает на фотокарточку с охотником, трепетно сжатую пальцами, — я про тебя и Цу’тэя. Вы же вместе, я прав? — Джейк, — Тея смотрит на друга прямо, — это опасная тема. — Я не осуждаю, — Салли машет рукой, показывая, что его интерес — ничто иное, как, собственно, обычный интерес человека, которому Тея не безразлична, — просто мне любопытно. Как ты смогла с ним сойтись? Он же… — Злой? — улыбается кончиками губ девушка. — Совершенно не дружелюбный, — более уклончиво отвечает морпех. — Не знаю, — ведьма легкомысленно пожимает плечами, — просто как-то само собой получилось. — Везет тебе, — неожиданно заявляет Салли, на что Блэк лишь вопросительно выгибает тонкие брови. — О чем ты? — повторяется с вопросом девушка, только смысл теперь совершенно другой. — Мы с Нейтири… — О нет, — Тея смотрит на друга пораженно и сочувствующе качает головой, — только не говори мне, что вы с ней уже… — Нет! — слишком громко говорит Джейк, и на кроватях начинает ворочаться Труди, — Нет. Но я думаю, что после прохождения всех испытаний я… — Джейк, — Тея накрывает запястье друга пальцами, — Эйтукан и Мо’ат будут недовольны. — Главное, чтобы Нейтири выбрала меня, — упрямо качает головой морпех, — и чтобы Эйва одобрила. Остальное вторично. — Вы уже все решили? — удивленно склоняет голову к плечу девушка. — Не совсем, — Салли отводит взгляд, — мы говорили с ней об этом. Нейтири сомневается. — Не удивительно, — ведьма качает головой, — я бы на ее месте тоже сомневалась. — Умеешь ты поддержать… — Джейк, пойми. Их мир отличается от нашего. На’ви выбирают пару один раз и на всю жизнь. Они не умеют… как бы объяснить… жить на половину, вот. Если они любят — то всем сердцем. Понимаешь? — И вы с Цу’тэем так уверены друг в друге? — Я — да, — отвечает Тея, — да и он, вероятно, тоже, раз не пытается отстранится или прекратить наши… — …отношения? — улыбается Салли. — Подловил, — усмехнулась ведьма, — да, наши отношения. Так что я в своем выборе уверена. — Тогда как мне понять, оно это или нет? — Джейк устало опустил голову на стол, — Я запутался, Тея. Блэк сочувствующе похлопала морпеха по плечу. Давать советы в любовных делах — дело гиблое и неблагодарное. Тем более, у Теи не так уж много опыта, чтобы называться гуру отношений. Ей самой бы разобраться в том, как вести себя с Цу’тэем, который порой смотрит на нее… смотрит, в общем, так, что кровь вскипает. И Блэк непонятно от чего именно — от желания сделать нечто этакое, или от осознания, что кто-то видит в ней, что называется, весь мир и галактику прицепом. Она никогда ранее с таким не сталкивалась, и попросту боялась, что может все испортить. Наверное, поэтому дальше поцелуев у них не зашло. Да и она еще не стала частью Народа, чтобы претендовать на «руку и сердце» лучшего воина клана. — В этом я тебе не советчик, — все же говорит девушка, вставая из-за стола, — прости, Джейк. Морпех кивает, устало прикрыв глаза. Выглядел он откровенно плохо, и Тее стало его чисто по-человечески жаль. Может, мировоззрение у нее от людского и отличалось, а вот эмоции и чувства были схожи. Так что, не слушая тихих возражений, она покатила коляску друга к кроватям и там уже помогла улечься поудобнее. — Спокойной ночи, пчелка-труженик, — усмехнувшись, накрыла пледом засопевшего солдата ведьма. Ответа не последовало. *** В шатре, где лечат больных на’ви, пахнет жжеными травами, мокрыми камнями, дымом от костра и терпкими настойками. Тея и Мо’ат, работая привычно слаженно, словно всю жизнь трудились бок о бок, ходят меж низко подвешенными гамаками и плотными циновками, где обычно лежат заболевшие или раненные члены клана. Сейчас лишь один из самых дальних от входа гамаков занят кашляющей Котой, к которой Тея торопилась с самого утра. Девочка куталась в теплое лоскутное одеяло из сшитых шкур животных, дрожала и выглядела ужасно бледной. На коже проступила испарина, юная на’ви в полусне скинула с плеч одеяло, тут же зябко поежившись. Золотые глаза были мутными и смотрели сквозь, лихорадочно поблескивая от подскочившей температуры. Тея сожалеюще погладила ребенка по голове, незаметно пропуская через ладонь и пальцы магию. Сила вливалась в тело на’ви, смешивалась с пульсирующей аурой, успокаивала очаги болезни, буквально выжигала заразу из крови. Кота вертелась на гамаке, видя какой-то, видимо, не слишком приятный сон. Подошедшая Мо’ат устало выдохнула, присела возле гамака и начала толочь в ступке сушеные листья, ритмично отбивая пестиком по дну чаши незамысловатый, рваный ритм. Тея присела рядом, теперь поглаживая маленькую ладошку девочки, выглядывающую из-под лоскутного одеяла. Цахик следила за этим, никак не комментируя, да Тея и не ждала каких-нибудь слов. Она просто переживала и всячески старалась помочь. Магией ли, настойками, простой заботой и участием — не имело значения. Превратив сушеные листья в порошок, духовный лидер клана встала и отошла к глубоким чашам, наполненным водой. Зачерпнула маленькой деревянной плошкой немного, смешала с порошком, пару раз крутанула пестик, перемешивая, а затем вернулась к гамаку. — Приподними ей голову, — кивнула на сжавшуюся в комочек Коту. Тея вздохнула, встала с земли, осторожно присела на край гамака так, чтобы не перевернуть его, притянула к себе девочку и, почти посадив, заставила поднять голову и открыть рот. Мо’ат напоила ребенка очередным снадобьем и, увидев, как Кота прижалась к Тее в поисках тепла, нахмурилась. — Она все еще мерзнет, нужны еще одеяла. — Я схожу, — тихо ответила ведьма и собиралась встать, когда Цахик мотнула головой и остановила ее жестом. — Сиди тут, — и ушла. Тея пожала свободным от горячей головы Коты плечом, поглаживая девочку по волосам. Когда юная на’ви в очередной раз дернулась, не проснувшись и по-прежнему видя какой-то сон, Блэк тихо, на грани слышимости, запела. В этой мелодии не было слов, лишь один мотив, спокойный и размеренный, чем-то напоминающий шум волн на закате. Перед глазами разлился фантомный океан, кроваво-алый из-за закатного солнца, утопающего за горизонтом. Ласковый ветер гнал к песчаному берегу мелкие пенистые волны, что с шипением набегали на ноги, а затем возвращались к глубоким водам океана вместе с крупицами песка. Волшебную картину, нарисованную сознанием, разрушили чужие шаги. Тея открыла глаза, столкнувшись взглядами с Цу’тэем. Охотник пришел в шатер с кулем еще одного одеяла в руках, видимо, столкнулся с Мо’ат, и та нагрузила его. От этой мысли Тея улыбнулась, а, получив ответную улыбку, не смогла сдержаться и тихо, мягко рассмеялась. — Oel ngati kameie (Я тебя вижу), — прижал пальцы ко лбу охотник. Тея молчаливо повторила за ним, боясь разбудить Коту словами. Цу’тэй осторожно подошел ближе, разворачивая одеяло и накрывая девочку. Заботливо подоткнул края, сотворив некий кокон. Блэк наблюдала за ним с улыбкой, все еще поглаживая Коту по голове. Ребенок почти перестал ерзать и хмурится во сне, видимо, почувствовав себя в безопасности. В шатер вошла Цахик, держа в руках большой плотный лист, на котором лежало несколько крупных фруктов и два куска жареного мяса. Передав еду Цу’тэю, женщина подошла к гамаку и, коснувшись лица Коты пальцами, удовлетворенно кивнула. — Жар почти ушел. Теперь все будет хорошо. — Тебе нужно поесть, — охотник посмотрел на Тею. Девушка кивнула, осторожно слезла с гамака, поправила оба одеяла и отошла. Цахик кивнула ей, отпуская, и парочка ушла. Мо’ат, проводив их взглядом, отвернулась от входа в шатер и покачала головой, вернувшись к готовке очередного снадобья. Она подумает о перепутьях судьбы позже. Тея и Цу’тэй отошли от лекарского шатра к скоплению деревьев, дарующих земле тень, и присели на выступающие над землей корни. Охотник протянул девушке лист и Блэк, благодарно улыбнувшись, взяла один из фруктов. Первый укус заставил сладкий сок потечь по подбородку, брызнул в стороны и вызвал у воина легкий, игривый смешок. Тея прищурилась, смотря на него и, проведя пальцами по липкой коже, затем мазнула этими пальцами по его губам. Вокруг не было ни души, так что увидеть их не могли, да и интуиция молчала, так что Блэк разрешила себе побыть игривым, легкомысленным существом, которому просто очень хорошо здесь и сейчас. Цу’тэй замер, затем медленно облизнулся и глаза его потемнели, став не просто золотыми, а янтарно-желтыми. В тени радужка слабо мерцала, как у кошек в ночи, и Тея призналась себе, что каждый раз завороженно наблюдает за мистическими бликами, играющими на острых гранях взгляда Цу’тэя. Охотник прищурился, словно высматривал что-то на дне ее глаз. Пару минут меж ними висела терпкая, горячая тишина, наполненная невысказанными желаниями. Они рассматривали друг друга, цеплялись взглядами за мелкие детали, словно пытались удержаться и не сорваться. В каком-то роде, так и было, ведь что для Теи, что для Цу’тэя уже все давно стало ясно — они выбрали друг друга, кажется, еще в первый день, когда столкнулись в лесу. Тогда Цу’тэй едва не застрелил ее, а Тея спасла детеныша змееволков. — Tsmukan (Брат), — голос откуда-то со стороны, чей обладатель еще не показался из-за стен целительского шатра, отвлек пару и заставил обернутся. К ним, неловко крутя в руках тренировочный лук, шел молодой на’ви. Тее показалось, что она его где-то уже видела. Задумавшись над этим, она пропустила приветствие и затем, увидев немного неловкую улыбку незнакомого парнишки, поспешно прижала ко лбу пальцы. — Kempe nga tsatseng si? (Что ты здесь делаешь?) — Цу’тэй не выглядел злым или раздраженным, в его голосе не было слышно и тени недовольства, но парнишка все равно как-то сжался и ссутулил плечи, словно желал оказаться меньше, незаметнее. — Oe… nga plltxe kempe ayoeng tskxekeng 'awsiteng… (Я… ты говорил, что мы потренируемся вместе…) Тея удивленно выгнула брови, видя, как с каждым словом на’ви все сильнее сжимается, словно ожидая упрека или, чего хуже, удара. Цу’тэй, моргнув, видимо, вспоминая, о чем договаривался, поднялся с корня и, виновато обернувшись к Тее, уже приготовился оправдываться. — Все хорошо, — девушка ласково улыбнулась, — иди. Воин благодарно кивнул, солнечно улыбнулся и подошел к брату. Тея попыталась вспомнить его имя, но вдруг поняла, что не знает, как его зовут. «Надо бы потом узнать, а то даже неловко как-то…», — думается ей, когда чуткий слух улавливает тихие слова, полные интереса: — Tupe poe, tsmukan? (Кто она, брат?) — Poe… lertu. (Она… друг.)