***
— Погоди-ка… Ты?! — Нойз покачнулся и свалился на пол вместе со стулом, громко матерясь на чем свет стоит. — ТЫ! Мерзкая мразь, обобравшая меня до нитки в том переулке! Миновало десять часов. Обладая не меньшим даром пунктуальности, чем сам Нойз, Стик уже стоял в дверях, с предвкушением рассматривая листы бумаги, на которых аккуратными столбиками были вырисованы числа и цифры. Вся пиццерия собралась здесь же. Бруно и Брик аккуратно выглядывали из коридора, Густаво, так и забыв вымыть руки от муки, остановился в дверях кухни, а Пеппино вышел из-за стойки, расположившись прямо перед ненавистным вором. Стик с наигранным непониманием уставился на Нойза. Лицо его выражало нечто вроде: «Что ты имеешь в виду? О какой краже идёт речь, если я вижу тебя впервые, идиот?». Тот пружиной подскочил на ноги и ощетинился, словно раззадоренная кошка. Врёт и не краснеет. Достойный соперник. — Думал, с рук сойдёт?! Щас! — он непреклонно протянул руку к бумагам. — Счета мне на руки, живо. Я их менеджер. — Ты? — Стик с отвращением оглядел Нойза с ног до головы. — С чего мне тебе верить? — А ты докажи, что я неправ. Стик задумался лишь на секунду, но даже такой минутной слабости хватило, чтобы эта ошибка стала роковой. Нойз единым рывком выхватил бумаги из расхлябанных рук и мигом отскочил в сторону, дабы исключить возможность контратаки. — О-хо-хо, как всё просто, оказывается! Ну-ка… — Нойз улыбчиво оскалился и нырнул за спину Пеппино, куда рассвирепевший Стик сунуться уже не посмел — уж слишком убедительным ему показался брезгливый взгляд итальянца. — Любопытно-то как, о-о-о… Чё? — из-за спины послышался удивлëнный кашель. — Твою мать, Густаво, у вас и правда такие драконовские тарифы? Густаво тяжело вздохнул. — Как видишь… Пеппино хотел было как следует треснуть Нойза по затылку, но остановился, увидев, как Густаво отрицательно машет руками, мол, оставь, давай посмотрим, что получится. Нойз тем временем с пристальным вниманием изучал документ, слегка закусив губу. Как вдруг его сильно пошатнуло, он согнулся вчетверо и залился истеричным громким смехом. — ПХА-ХА-ХА-ХА, А ЭТО ЧТО?! — он хотел было глубоко вздохнуть, но жалкая попытка успокоиться с треском провалилась: он вновь затрясся, мешая смех с сухим грудным кашлем. Пиццерия уставилась на него с молчаливым непониманием. Так прошло, пожалуй, минуты три. Нойз, весь красный, разгорячëнный, с окончательно отказавшим голосом, растрëпанными взмыленными волосами, наконец смог подавить желание смеяться и затих. — Ты закончил? — процедил Стик. Его лицо исказилось в страшной гримасе, а под очками замерцали огоньки обозлëнных маленьких глаз. — Скажу откровенно — ничуть. Но так продолжаться попросту не может, так что, я, пожалуй, просто совру. — Нойз вытер ручьями текущие по щекам слëзы и тяжело вздохнул, аристократично приложив руку к груди. — В общем… Как тебя, м-р Стик? Так вот, объясни мне, м-р Стик. Каким чëртом ты, слизняк, приписал здесь к общей сумме вообще не существующий налог? Мало того, ещё и с таким мастерством, что эти два остолопа до сих пор тебя не раскусили? Пеппино и Густаво каменными глазами уставились на побледневшего, как белый лист, Стика. Бруно и Брик, забыв о вообще любой осторожности, полностью показались из коридора. Клон подхватил крыса на руки и невинными выпадающими глазами посмотрел на них, как маленький ребёнок на героев боевика, случайно включëнного им по незнанию. — С чего ты взял, что он не существует? — дрожащим от злости голосом отозвался Стик, сверля взглядом наглую ухмылку. — Да так, знаешь, вертелся среди маркетологов, продюсеров, налоговых добрую половину своей никчёмной жизни, ничего более. — Нойз хлопнул стопкой о стол и облокотился о неё рукой. — Вопрос остаётся неизменным. Всё же и мне любопытно, куда уйдут мои кровные, честно заработанные деньги. Забавно было наблюдать, как различались их позиции в этом споре. Стика било мелкой дрожью от бессильной ярости. Будто ещё немного, и он, как мелкая собачонка, от отчаяния точно вцепится в чью-нибудь ногу оскаленными зубами. Нойз в свою очередь выглядел так же непринуждённо, как если бы он вёл задушевную беседу с каким-нибудь старым знакомым, встреченным случайно утром в бакалейном магазине. На губах — лёгкая улыбка, в глазах — титаническое спокойствие. Он упивался своим триумфом. Ему нравилось, как издёвка находила отклик и едва не доводила беднягу до истерики. Эти ощущения были не новы. Напротив, очень ему знакомы. Разве что обычно они были густо перемежены с обжигающим чувством вины и угрызениями совести. И когда сеанс экзекуции наконец заканчивался, всегда послевкусие составляли именно они. Отвратные и липкие, как мазут, настойчивые и неотступные, как личный надсмотрщик, которые нельзя было стереть практически ничем. Разве что забыть о них ненадолго. А всем известно, как обычно люди уходят от реальности в таких ситуациях. Алкоголь. Но не сейчас. Ни малейшего вздоха со стороны голоса совести, никакой вины, никакого чувства собственного ничтожества. Была только радость. Какое-то новое, нераспробованное ещё, а оттого пьянящее чувство восторжествовавшей справедливости. Было что-то невероятно облегчающее в этой простой мысли. Мысли: «Я делаю всё правильно». Конечно, это далеко не идеал, но… Он едва не рассмеялся вслух, подумав о том, что он наконец-то начинает выполнять то, что горячо пообещал Нойзетт тем утром. — Ты, мразь… Ты хоть знаешь, кто я такой? Ты, гряная выскочка… Ты! Ты вообще имеешь представление о том, какие средства, какие связи находятся в моём распоряжении?! — он затрясся от бешенства. Туфли медленно застучали по полу, опасно приближаясь. — Если я захочу — твой труп никогда и никто не найдëт. Если я только пожелаю — все твои близкие уйдут на морское дно. Стоит мне только захотеть — и тебя будет ненавидеть и презирать каждый. Твоя жизнь превратится в… — Ну же, какие средства и связи помогут, если я сверну тебе шею здесь и сейчас, а, сукин сын? — вдруг прогремел по кухне чей-то грозный итальянский акцент. — Или ты считаешь, что тебя сам Бог кроет от вселенской справедливости? — О҉-о҉, с҉о҉г҉л҉а҉с҉е҉н҉. — прохрипел знакомый голос. В тон ему прозвучал довольный и решительный крысиный писк. — К слову, наша «выскочка» за всё своё короткое пребывание здесь сделала для пиццерии в разы больше, чем ты и твои грязные деньги вместе взятые. — кивнул Густаво, эмоционально жестикулируя руками. — А ты вообще хоть элементарно поблагодарил Пеппино за то, что он вытащил твою малодушную задницу из разрушающейся Башни? Не слышал ничего подобного ни разу. Даже намëка! Единого намëка! Нойз подавил желание искренне улыбнуться. И без того шаткое положение м-ра Стика стало теперь таким же устойчивым, как дом на гнилых сваях в разгар весеннего половодья. Нойз не знал, действительно ли это благодарность за всё сделанное им, или сыграл принцип «враг моего врага — мой друг», но это и не волновало его сейчас. Главное, что за его спиной образовался мощный плацдарм, идти против которого в одиночку мог только либо вконец отчаянный, либо беспросветно тупой. — Чего же ты замер? Продолжай. Мне очень интересно, что ты там решил сделать с моими близкими… — Нойз равнодушно осмотрел свои ногти и взглянул на Стика исподлобья. — Глянь, какая сучка. Уже и страх совсем потеряла, бедняжка. Кому-то придётся ей напомнить, что кроме неё в мире существуют ещё люди, не обделëнные деньгами и властью… — О чём ты говоришь, идиот? — Стик подался вперёд. — Весь город только и трещит о том, что главная звезда шоу-бизнеса недавно вылетела на мороз, как последняя шавка. Хочешь сказать, я поведусь на этот очевидный, жалкий блеф? О каких деньгах и связях идёт речь, когда ты едва сводишь концы с концами, а, никотиновый торчок? В воздухе повисло жуткое молчание. Излишнее актёрство вновь вышло боком. Нойз готов был уже не оглядываясь на последствия прирезать тварь на месте… Но издалека вдруг зазвенел чей-то радостный голос. Нойз неосознанно передëрнул плечами. Нойзетт птицей запорхнула в пиццерию, сверкая счастливыми глазами: — ТЕО! Так и знала, что ты здесь! У меня для тебя прекрасные новости! Они вновь проводят кастинг! Но решили на этот раз позвать и тебя!.. — Нойзетт вдруг замолкла и круглыми глазами уставилась на всех присутствующих. — Прошу прощения. Я помешала? — Не волнуйся. Ты как всегда вовремя, дорогая. — лицо Нойза расплылось в острой, издевательской ухмылке. — Слышишь? — обратился он к Стику и с удовольствием щëлкнул пальцами. — Это рухнул твой последний шанс на отступление. Улыбка Стика вмиг испуганно треснула и растаяла. Однако в смятении он пробыл недолго. — О, правда? В таком случае я просто отвалю твоему менеджеру уйму бабла за твой проигрыш. Как тебе идея? Нойз удивлëнно вскинул брови. — Ты бросаешь мне вызов? — он не удержал тихий смех за сомкнутыми челюстями. — О, я вижу, я вижу, ты не так прост, не так прост… Но! Стол с грохотом повалился набок. К Стику нос к носу подлетела разгорячëнная, озверевшая фигура Нойза с горящими азартными глазами. Наверное, для полноты картины не хватало только привычного жёлтого костюма и маски. — Я принимаю бой! И клянусь: любая сумма денег, которую ты швырнёшь ему в миску, как послушной шлюхе, будет казаться плевком по сравнению с убытками, что он понесëт, только подумав о том, чтобы пренебречь моей персоной. — Нойз с усилием тыкнул обозлëнного Стика в грудь. — Все свидетели. Я. Тебя. Уничтожу. «Вот это пафос…» — По рукам, грязная выскочка. Если проиграешь, платишь мне двойную сумму счетов из собственного кармана. — Идёт. Если выиграю, ты дочиста вылижешь мне туфли и впредь не посмеешь провернуть подобную аферу ещё раз. Я из-под земли тебя вытащу, мудила. М-р Стик вместо ответа мерзко улыбнулся и собрался было уходить… Как Нойз вдруг сдавленно усмехнулся, будто острая боль стянула ему лëгкие. — А хотя знаешь, я заебался. Меняем условия спора. Держу пари, я прямо сейчас въебу тебе в нос со всей силы, а ты (ох-ха-ха, как жаль!) не успеешь увернуться. Пеппино резко перевëл взгляд на Нойза. И всё понял. Хотел было вцепиться пальцами ему в плечо, но не успел. — Что?.. — едва м-р Стик успел оглянуться, как чëтко ему в нос прилетел сильный, ничуть не сдерживаемый удар кулаком. Нойза в ту же секунду что-то схватило за шиворот и силой оттащило назад. Тот дико запрокинул голову и оскалился. — Что не так, итальянец? — перевёрнутая улыбка нервно дрогнула. Пеппино, чувствуя, что сейчас сорвётся окончательно, бесцеремонно отпихнул Нойза к стене. Размахнулся и резко вжал затылком в бетон, накрыв ладонью его лицо. Из-под растопыренных пальцев блеснули взбешëнные чëрные глаза, тонкие пальцы до побеления вцепились в напряжённое предплечье. — Пеппино, хватит. — процедил Густаво. Пеппино промолчал, продолжая лишь всматриваться в дрожащие глаза под ладонью. М-р Стик, едва отошедший от шока, начал было подумывать смыться потихоньку… …Но как-то запамятовал, что в дверях стоял ещё кое-кто. — Куда собрался? — Нойзетт решительно преградила ему путь. — Нет уж, рано. Стик хотел уже заорать что-то в стиле: «Отошла в сторону, шлюха!» (или применить силу — если «шлюха» откажется подчиняться), но был тут же прерван быстрым ударом каблука в колено. Он покачнулся и отскочил, взвыв от боли. Нойзетт далеко не боец, а потому заминка эта была чисто символическая, но и её с головой хватило, чтобы Бруно единым прыжком оказался на месте и Стик в панике заметался в его крепких объятиях. — Ах ты шлюха!!!.. — сдавленно огрызнулся он, безуспешно процарапывая пальцами расплавленную плоть. Нойз, у которого от недостатка кислорода уже начало темнеть в глазах, перевёл взбешённый взгляд на него. — Пеппино, ты натурально его душишь! Прекрати! — в руку Пеппино вцепилось ещё трое человек. Совместными усилиями, с криками, вздохами и скрипами им удалось наконец оттащить его назад. Это был, пожалуй, самый приятный вдох в его жизни. Нойз облокотился о стену, как забитый зверь, с жадностью хватая ртом воздух. «Не свалиться бы…» — возникла в голове слабая мысль. Нойз ухватился за первую попавшуюся под руку поверхность и плавающим взглядом уставился на обеспокоенных обитателей пиццерии. — Пеппино, очнись, Боже мой! Пеппино! — Густаво похлопал друга по спине, заглянул ему в лицо и на беглом итальянском попросил Брика принести воды. Тот с готовностью пискнул и помчался к раковине. Нойзетт же направилась прямиком к Тео, громко стуча каблуками, как солдатскими кирзачами. Нойз, едва почуяв, что способность говорить вновь вернулась к нему, усмехнулся и первым же делом выдал хриплое: — Мразь, тебе мало было одного удара? Я готов втащить тебе ещё раз. Обещаюсь не покалечить. — он буравил взглядом Стика. Тот оскалился в ответ, хотел было уже вякнуть что-то, но благоразумно решил заткнуться: над головой убедительно щëлкнули чьи-то массивные челюсти. — Ты так ничего и не усвоил? — Нойзетт встала перед ним и сложила руки на груди. Словно в такт её беглым мыслям по кафелю мерно постукивал правый каблук. Нойз медленно поднял глаза на неё, улыбнувшись так же, как после каждой своей неудачной проделки. Виновато и мягко. — Почему же, дорогая? Клянусь тебе, моим самым искренним желанием в тот момент было именно въебать ему как следует. Не говоря уже о том, что это было… Разумнее всего. Нойзетт нахмурилась, прищурив глаза. Взгляд Нойза слегка дрогнул и опустился куда-то вниз, на плиточные швы. Ох, как он ненавидел это чувство! Что тогда, в первый день после увольнения, что сейчас — оно ощущалось одинаково — до дрожи противно и мерзотно. Любая попытка кого-либо залезть ему в голову ощущалась именно так. Как холодный вихрь, выбивающий окно тёплой спальни в зимнюю пургу. Но самое ужасное начиналось тогда, когда нечто подобное делал кто-то, над кем у Нойза не было никакой власти. Попробуй, к примеру, сунуться какой-нибудь случайный доходяга или тот же непробиваемый Пеппино — можно наотмашь дать звонкого леща, и дело тут же уляжется. А вот, скажем, она… Та, кого Нойз не посмел бы обидеть даже словом, что и говорить о физической угрозе… О каком сопротивлении здесь вообще может идти речь? Ей даже предъявить ничего не возможно, нé за что попросту. А самое смешное, она тоже это понимает. И именно поэтому нисколько не боится. Вон, взять тот же финал поединка Нойза и Пеппино. Она простым пируэтом с лёгкостью взяла на вилы до зубов вооружённого взбешённого Нойза и утащила его с поля боя в кульминационном моменте. Можно с уверенностью сказать: это было позорное завершение драки. Пускай, пожалуй, и правильное. И теперь она тоже смотрит на него с этой странной проницательностью. Нойз не удивится, если окажется, что она и мысли читать умеет… Нойзетт вдруг схватила его за рукав и привычным движением потянула за собой. Нойз потащился за ней, покорно склонив голову. Сил на притворство практически не осталось, а ему чертовски не хотелось, чтобы она увидела, как его губы против его воли складываются в детскую разочарованно-виновную улыбку.***
На кухне был выключен свет. А так как окна здесь почему-то предусмотрены не были, не было видно ни зги. Единственный источник освещения Нойзетт вывела из строя, просто плотно закрыв дверь. Оказавшись в темноте, люди обычно начинают лучше слышать и чувствовать. И сейчас Нойз, пусть и едва был способен видеть очертания комнаты, всё равно отчëтливо понимал, где находится Нойзетт. В середине кухни, прямо перед ним. Он облокотился о стену и усмехнулся: — Хорошо. Что теперь? Задержимся надолго, и нам точно не избежать косых взглядов. — он прочистил горло и, собрав всю оставшуюся энергию в кулак, изобразил голос Густаво, — «Что это они делают совсем одни в полной темноте, а, Пеппино?» — голос стал ниже, с наигранным явным итальянским акцентом, — «Я и не думал, что ты способен-а на такие шутки, Густаво!». Боже! Он не на шутку перепугался, когда его резко и неожиданно обхватили чьи-то тонкие руки. Но тут же похолодел куда сильнее от осознания, что его то и дело потряхивает от нервов, а сердце нещадно переходит на галоп. О, вспоминая тот ночной разговор с Нойзетт в пиццерии… При такой близости скрывать волнение не то, что невозможно. Можно в принципе и не пытаться. И она, как назло, прижалась крепко и сильно. Обняла, как в последний раз. Она точно чувствовала и слышала каждый удар ненормального сердца, каждый глубокий вдох и каждый нервный тик, что издевательским током проходил по телу. Нойз остолбенел, стараясь сдерживать хотя бы тяжёлое дыхание. Идея, надо сказать, была плохая. Становилось только хуже. Нойзетт еле слышно усмехнулась и посмотрела ему в лицо. Нойз поднял голову и коснулся затылком стены, закрыв глаза. — Что смешного? — проговорил он упавшим голосом. Она вновь тихо усмехнулась. — Можно подумать, я наставила на тебя заряженный ствол. Неужели ты так меня боишься? Он возмущённо фыркнул, не открывая глаз. — О-о, теперь я тебя боюсь… Я понял. Нойзетт подняла правую руку и коснулась ладонью его горячей щеки. Коснулась мягко, осторожно, но он всё равно не удержался от того, чтобы не мотнуть головой в сторону, как от калёного железа. — Ладно тебе… Вообще, я просто хотела сказать тебе, что правда тобой горжусь. — она вновь прижалась ухом к его груди. На этот раз намеренно. — Что ты… Чёрт… — он сглотнул. Сердце вновь больно ударилось о рёбра. — Что ты имеешь в виду?.. — Ты правда стараешься. И я это ценю. Предстоит ещё долгий путь, не спорю… Но… Это уже очень хорошо. Ему мало нравилась тенденция окружающих всё чаще вводить его в ситуации, где он вынужден был молчать, не зная, что и сказать. Непривычно и… Стыдно признавать — чертовски страшно. — Я… Спасибо. — Завязывал бы ты с сигаретами. — вдруг проговорила она задумчиво. — Зачем? — Ты свои лëгкие не слышишь. Страшное зрелище… — Нойзетт, Бога ради! — Что? Треклятая, треклятая и ещё раз треклятая искренность! Это замечание прозвучало как напоминание о его полной незащищённости в данный момент — а именно так эти объятия и ощущались. Доверие… Он лишь заставил себя приобнять её в ответ. Робко и нерешительно. — Я слышу и знаю, ты и так на нервах. Но, ты и сам ведь понимаешь… Со мной тебе бояться абсолютно нечего. Это верно. На сцене всё же без доли доверия никак не обойтись. Но лишь без доли. Другое дело - доверять полностью. — Может, ты и права. — он слабо улыбнулся. Перед глазами, как кадры фотоплëнки, замелькали воспоминания. — Мгм. — она зарылась носом в складки его рубашки и тоже улыбнулась. Нойз тяжело вздохнул и крепко обнял её в ответ. Может, даже слишком крепко. — Молодёжь, где вас носит?! — на кухне зажëгся ослепительный свет, а в проходе объявился Густаво. Нойз подскочил от испуга, инстинктивно прижав Нойзетт к себе. — Господи, Густаво, прости конечно, но чёрт же тебя дери! Густаво не удержал хитрой ухмылки, глядя на красного, как варёный рак, Нойза. — Помешал, простите… Мне оставить вас наедине? — АХ ТЫ- — хотел было разозлиться Нойз, но замолк, почуяв знакомую мягкую ладонь на волосах. — Нет, мы уже идём. Только, прошу вас, в следующий раз… — Хорошо, хорошо, само собой. Ещё раз простите, per amor di Dio. — он всё ещё улыбался, но не с издёвкой. Скорее, наоборот, очень по-доброму. Нойзетт смущённо поправила волосы и отстранилась от Нойза. Да-а, Нойз всё же был прав — косых взглядов им теперь точно не избежать…