***
03:55
— Ку — Интересно, спишь ли ты— Твою мать — Какого хера не спишь ты?
— О — Не спит— Че ты хотел?
— Не слышал новости?— Какие?
— Думаю, она уже говорила о пробах — Ну вот — Сегодня они закончились— Чем же
— Тебя заменили — Они вроде как нашли кого-то подходящего и завершили кастинг — Удивительно — Ты здесь вообще? — Ау — Окей, напишу тебе завтра — Не расстраивайся главное — Бб***
— Пеппино, Пеппино! Помоги мне, дай руку! Пеппино оборачивается, едва не оступаясь в размякшей красной грязи. Хищный взгляд в ступоре останавливается на солдатском лице меж веток. Человек дрожит, старается поддерживать себя на судорожных согнутых пальцах. Сломана нога. Пеппино едва не разворачивается, но холодный голос разума вспышкой врывается в мысли и резко, как ударом плети, сухо приказывает: «Беги. Нельзя помочь.». И он его слушается. Животным движением делает рывок вперёд и продолжает пробираться сквозь кусты к укрытию в виде полуразрушенной стены. Отчаянный хрип за спиной срывается от страха, харкая кровью: — Пеппино, нет, куда ты, не оставляй меня, НЕ ОСТАВЛЯЙ, ПЕППИНО, ВЕРНИСЬ, УМОЛЯЮ! Пеппино прыгает за препятствие и прижимается спиной к стене, тяжело дыша. Голос не утихает, он звучит, кажется, совсем близко: будто протянешь засаленную руку, и с лёгкостью его коснёшься. Его не способны заглушить ни взрывы, ни выстрелы; он яркий, он живой, он безжалостно перемолот в мясорубке со слезами и кровью. — НЕТ, ПРОШУ, Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ ТАК, ТОЛЬКО НЕ ТАК, ВЫТАЩИ МЕНЯ, ВЫТАЩИ МЕНЯ!!! Он не замолкает. Он настойчиво тормошит что-то тëплое, пульсирующее, что ещё продолжает медленно догнивать в душе. Этот голос сам по себе — кусок чего-то исконно человеческого. Бездумного и иррационального. Холодный расчёт дал бы приказ молчать и ждать помощи. Не привлекать внимания. Но это, видно, новобранец. Бедняге попросту никто не успел это объяснить. Пеппино же не нужно было это объяснять. Он и сам это понимает. Научился понимать. Уставившись лицом в небо, он слушает отчаянный крик о помощи так же спокойно, как пение птицы утренней ранью. Пусть пальцы до боли сжимают оружие. Пусть стеклянные глаза безжизненно буравят небо. Пусть он до крови кусает распухшую губу. Но он это понимает. И потому не двигается с места. Как вдруг… — Пеппино. Убедись, что хорошо меня слышишь. Пеппино вздрогнул, вскинул оружие и одичалым движением огляделся по сторонам. Кто?! — Прекрати притворяться, что меня не видишь. Выглядишь глупо. Соглашаться с новым незнакомым голосом отчего-то было тяжело, даже неприятно. Но он и правда кого-то увидел рядом с собой. Словно сквозь расфокусированную линзу, но увидел. — Опять то же, а? Qué lástima… Не везёт тебе. Но всё это — лишь воспоминания. Всë это происходило… Очень давно. Давно?.. — Если тебе интересно, — продолжал голос невозмутимо, — Ты сейчас находишься у себя в пиццерии. Вычищенной до блеска, и оттого по-особенному красивой. Сидишь за своей стойкой, вон, с неуклюже сдвинутым набок колпаком и мятым грязным фартуком. Положил голову на руку и спишь, как младенец. Видишь? Сам не зная почему, Пеппино нервно кивнул. — Хорошо. — удовлетворëнно отозвался голос. — Плитка на полу блестит, как новая. Кстати, интересно, кто её подбирал… У этого человека вполне неплохой вкус. Я бы сказал, отменный. Не знаешь, случаем? Пеппино вдруг крепко задумался. Кто выбирал плитку на полу пиццерии? Помнится, Густаво. Однако и Пеппино он умудрился потащить с собой, хотя тот и пытался брыкаться под предлогом: «Я ничего не смыслю в этом, Густаво! Неужто без меня не справишься?!». Но отмазаться всё равно не вышло… Пришлось помогать. О, а у выхода из магазина Густаво сказал ещё, что выбрал эту плитку ещë и потому, что она напомнила ему о Пеппино. Мол, чёрно-белая, все дела… Пф, идиот… — Ну, вот. — проговорил голос будто с облегчением, — Видишь, ты в полной безопасности. Уж поверь мне. Теперь глубокий вдох, выдох. Сможешь? Пеппино послушно глубоко вздохнул. Он и не заметил, как пропала жёлтая пыльная природа вокруг, как стих оглушающий оркестр орудий и замолк тот истеричный крик, срывавший глотку в бесплодных просьбах о помощи. Вокруг осталось только лишь что-то белое и невесомое. Голос замолчал на какое-то время, словно любуясь результатами своих стараний. Но, наконец, откашлялся и с усмешкой произнёс с уже более знакомыми нотками немного самодовольное: — Признай, итальянец, я всё ещё хорош. Пеппино резко открыл глаза и поднял голову. «Нойз.» Он хищно обернулся на голос. Вот и он. Полулëжа сидит, широко расставив ноги (отчего же не закинув их на стол?), и преспокойно курит в потолок. — Che diavolo ci fai qui?! Нойз слегка обиженно усмехнулся, сбив пепел с сигареты. — И это вся благодарность? У-у, Пеппино, как тебе не стыдно? — Да закройся ты к чëртовой матери! — в сердцах выругался Пеппино и положил голову на руку. Признать, что Нойзу правда удалось ему помочь — да никогда в жизни! Он быстрее съест свою футболку, чем поблагодарит его. Тем более, какого чёрта он вообще опять решил помочь? Лезет не в своё дело, бесит до невозможности. Сколько можно?.. Нойз спокойно выдохнул дым и усмехнулся. — Ладно, ладно, я тебя понял. Всегда пожалуйста. Как это в его стиле. Впрочем, оно и к лучшему. Так легче. Нойз задумчиво глянул на часы, словно что-то прикидывая, вдруг неторопливо поднялся на ноги и потянулся, с хрустом расправляя рёбра. — О господи… Знал бы ты, как я устал сидеть здесь без дела… — он посмотрел на Пеппино, поставил руки на пояс и с предвкушением щёлкнул языком. — Айда пройдёмся до Башни? — …Чë?.. — Пеппино, и без того ещё не до конца пришедший в себя, посмотрел на Нойза, как на полного идиота. Впрочем, он почти всегда смотрел на Тео с подобным выражением лица. — До Башни? Ты, верно, издеваешься надо мной… — Вовсе нет. Есть кое-какое дело. Да и тебе сейчас лучше побыть на свежем воздухе… — Тебя ведь так заботит моё здоровье, bastardo! — Пеппино поднялся на ноги, недовольно глядя на худощавый силуэт. Нойз, явно задолбавшийся выдавливать из себя вежливость, оскалился и раздражëнно фыркнул. — Это в твоих же интересах, итальянец. Вперёд. Один чëрт рассвет с минуты на минуту… Он выкинул сигарету в окно и вышел, не дожидаясь Пеппино. Тот, всё ещё недовольно ворча, взял с собой куртку и последовал за ним. Спросонья он слабо отдавал себе отчёт в том, что делает. ×××××××× Любой художник без раздумий продал бы душу за мимолётный взгляд на пейзаж, который развернулся над морем этим утром. Золотой рассвет отражался от шёлковой морской поверхности и сиял, как горсть драгоценных камней. На вершине утёса в лëгкой дымке синели руины башни. Трава, казалось, светилась под ногами, холодная, сверкающая алмазами росы на листьях. Когда-то давно прежняя, ещё целая башня всегда казалась инородной деталью на утëсе. Словно кто-то поставил шахматную фигуру на пластилиновый макет советской квартиры — так же несуразно и не к месту. Зато сейчас её обломки вписывались, как родные. Очень скоро они зарастут травой, поблекнут, и станут последним завершающим штрихом общей картины. Нойз шёл, непроизвольно втянув голову в плечи. Холодно. Пеппино плёлся поодаль, неторопливо и непривычно спокойно. Хотя, чем ближе к башне — Нойз хорошо это слышал — тем чаще становился шаг, а сам Пеппино то и дело раздражëнно вздыхал, косясь на руины злополучной адской крепости. Нойз слегка обернулся. — Слушай, я серьёзно, я не меньше твоего ненавижу это место. — Во-от как? Тогда зачем мы здесь? — А. — Нойз как ни в чём не бывало пожал плечами. — У меня здесь нычка. — Нычка… С чем? — Пеппино со злостью прищурился. — И почему именно в руинах Башни? — Это деньги на самый чёрный день. И, как по мне, всё более чем логично. Если ты хочешь их сохранить и не потратить раньше времени, в твоих интересах будет спрятать их там, куда ты не полезешь ни за что на свете. — он непроизвольно накрыл горло ладонью и качнул головой, как при нервном тике. — Лишь когда жизнь прижмëт тебя так сильно, что кроме мыла и верëвки выхода больше не останется, ты и сможешь покорно сам явиться сюда, как миленький. Пеппино понимающе замычал. С некоторой долей сарказма. — Ага. Но я бы всё равно прошвырнулся по руинам Башни ради интереса. Может, мы даже встретим Снотти… Давно я его не видел. — Нойз развернулся всем телом и прищурился, продолжая идти задом наперёд. — Ты ведь не убивал Снотти, верно, Пеппино? Пеппино молча отвёл взгляд на солнце. — Бездушная ты тварь, Пеппино. — укоризненно отозвался Нойз и повернулся обратно. Идти оставалось уже совсем недолго. Как бы Нойз и Пеппино не точили зуб на Пицца-хэда, одну вещь отрицать было никак нельзя — в его владении находилось абсолютно монументальное строение. Если бы Нойза не выворачивало наизнанку при любой, хоть малейшей попытке похвалить Пицца-хэда, он бы манерно описал её как нечто в стиле: «Самое искусное выражение величия инженерной мысли. Ни одна живая душа не способна вообразить, сколько сил и времени было вложено в этого монстра, сколько костей покоится в его недрах, заложено в его стены, сколько стремлений и желаний замуровано меж его кирпичей…». После этого, он, вероятно, уже не удержался бы от смеха и повалился бы на колени в истерическом приступе, и не подозревая, сколь правдивую вещь он только что обернул в обличье шутки. Ибо как можно всерьёз смеяться над детищем Пицца-хэда, если даже после своего падения Башня продолжает оставаться огромным гостеприимным домом для всех желающих? Нойз без капли смущения прошёл в кирпичную арку и ступил на выложенную тем же сизым кирпичом мостовую. Пеппино огляделся вокруг, казалось, с непониманием. Тут и там из бывших этажей башни были выстроены аккуратные домики, формировавшие собой нечто вроде небольшого поселения с ровными маленькими улочками. Он с удивлением узнавал в стенах некоторых из них детали и даже целые куски когда-то пройденных уровней. Стояло раннее утро, и посёлок был абсолютно тих и пуст. Редко обитатели этого места — бывшие противники Пеппино в башне — встречались на улицах, не обращая никакого внимания на Нойза, но, как от огня, шарахаясь от Пеппино. — Не похоже на то, чтобы ты редко сюда захаживал. — задумчиво произнёс вдруг Пеппино. Всё и правда выглядело так, словно к периодическому появлению Нойза все уже давным-давно привыкли. — Ну, что могу сказать… — Нойз равнодушно пожал плечами. — Видать, чёрных дней в моей жизни было в разы больше, чем хотелось бы. Помнится, чёрные дни были примерно описаны Нойзом как ситуации, в которых кроме мыла и верёвки вариантов более не остаётся. Пеппино сморщил нос и покосился на спокойно шагающего впереди Нойза. Что скрывает жёлтая мразь на этот раз? Поселение осталось позади. Они вновь ступили на траву. Нойз внимательно оглянулся, мысленно что-то отсчитал и подошёл к одной из полуразрушенных стен. Пеппино настигло странное чувство дежавю — во сне его укрытием послужила стена, чуть ли не полностью идентичная этой. Его немного затрясло. — Моя прекрасная память… — злобно прошипел Нойз и принялся расшатывать один из кирпичей. — Если я сломаю себе ноготь, как в прошлый раз, клянусь, точно кого-нибудь пришибу… — Ага, provaci. — равнодушно отозвался Пеппино. Солнце поднималось всё выше над горизонтом. Из-за домов зашелестели первые сонные голоса. Нойз долго кряхтел и пыжился, силясь вытащить нужный кирпич, как вдруг сплюнул и выругался так громко, что, пожалуй, его прекрасно слышали и в посёлке: — Ах ты мразота! Как знал, сука, что проебусь с первого раза! — он как следует взялся тонкими пальцами за второй кирпич, не переставая ругаться во весь голос. — Как знал, блядь, как знал, что надо было поставить опознавательную метку, но бля, МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ПАМЯТЬ!.. Кирпич неожиданно легко поддался, вылетел из стены и лёгким пируэтом приземлился прямо ему на ногу. — АХ ТЫ БЛ- — он подскочил, пересыпая крики отборным крепким матом. Пеппино смотрел на всë это с редким равнодушием, терпеливо дожидаясь, пока нецензурный водевиль изволит наконец закончиться. Нойз выдохнул, осторожно ступил на ушибленную ногу. Резким движением стащил галстук с шеи и с силой запихнул его в карман. — Чёрт дери эту мразь… — вздохнул он злобно. — Так вот. К делу. В кои-то, блять, веки… Он осторожно просунул руку в отверстие в стене и вынул оттуда… Мягко говоря, неплохую кипу денег. Глаза Пеппино непроизвольно округлились при виде такой внушительной суммы. Он не мог сказать и примерно, сколько здесь было: любая цифра, что имела смелость появиться в мозгу, тут же испуганно терялась и таяла. Нойз небрежно пролистал пачку и решительным движением протянул её Пеппино. Тот ошеломлëнно дикими глазами уставился на деньги, как на святой Грааль. — Sei paz-… Ты с ума сошёл?! — Я? — Нойз усмехнулся. — Никак нет. Издеваешься что ли? — Это тебя надо спрашивать. — с какой-то странной злостью отозвался итальянец. Нойз устало фыркнул. — О-о, я уже и забыл. Ваши итальянские загоны… — он приставил свободную руку к подбородку и крепко задумался. — Подарить или просто отдать не могу — воспримешь это как долг. Хм-м… — взгляд медленно проскользил по руинам. — Хорошо. Тогда считай это благодарностью за развал Башни. Пеппино в полном ступоре уставился на него, как на… Сложно сказать, на кого. Сойдёмся опять на идиоте. — Cosa? — Что? Раз ты не собираешься брать деньги просто так, возьми их за дело. Тебе выложить ещё обоснования? — Пробуй. — недоверчиво отозвался Пеппино. Нойз со вздохом облокотился о стену и вновь со скукой пролистал купюры. — Как я от вас устал за это короткое время, что устроился в пиццерию… Треклятая искренность. — он раздражëнно сложил руки на груди. — Я много раз говорил тебе — жизнь в Башне — это истинный ад на земле. Что я тебе рассказываю, ты видел её своими глазами! Небось по сей день вскакиваешь посреди ночи весь в поту с криками: «ЙААаАаАаААУ!!!» — он вполне правдоподобно изобразил крик и выражение лица Пеппино. — А нам, знаешь ли, приходилось быть там постоянно. Выдерживать его эксперименты, шутки, подколы каждый чёртов-сраный-ненавистный-ебучий день. Раз ты такая упрямая тварь, что греха таить — я, будучи денежной проституткой, терпел всё это только потому, что он платил ой как неплохо. Сам видишь. — он развернул пачку купюр веером и сложил её обратно. — Единственный способ уйти от своей совести в этой ситуации — чтобы сам Господь Бог услышал наши молитвы и в один день просто по щелчку стëр ненавистную тюрьму с лица земли. И, как видишь, — он усмехнулся, — Атеисты знатно лоханулись. Почему же ты не должен получить за это заслуженное вознаграждение? Пеппино задумчиво посмотрел куда-то в пол. В голове промелькнула небольшая любопытная мысль. Нойз расскажет всё, лишь бы заставить его взять деньги? — Есть вопрос. Откуда ты знаешь, как помогать при таких приступах, как тот, что был у меня сегодня? И почему вообще помог? Нойз быстрым хитрым взглядом оценивающе осмотрел Пеппино с головы до ног. Оттолкнулся от стены и широко улыбнулся. — О, давай я теперь целиком выверну перед тобой душу! Прям так! — он быстрым движением провёл двумя пальцами вдоль тела, изображая ход лезвия ножа. — Со всеми потрохами, к чëртовой матери! — Херачь. — отозвался Пеппино невозмутимо, глядя теперь чётко ему в глаза. — Я бы посмотрел на это. Нойз замер и вдруг прыснул, согнувшись от безудержного смеха. — ПХА-ХА-ХА, НИКОГДА НЕ ГОВОРИ ТАК БОЛЬШЕ. — он выпрямился и сделал серьёзное лицо. — Это звучало слишком двусмысленно. — Come dici tu. — Однако… С чего тут только я измываюсь над собой? Разве не тебе нужны деньги? — Нойз деловито развёл руками. — Хорошо, предлагаю вот что. Вопрос на вопрос. Правда на правду. Идёт? — Чëрт с тобой. Идёт. — Пеппино в ожидании сложил руки на груди. — Мой вопрос ты уже слышал. — Твои вопросы — их было два. Впрочем, плевать. Хо-ро-шо… — по слогам проговорил он, закусив язык. Придумать вопрос нужно с избирательной педантичностью. Такой шанс всё ж выпадает раз в сотню лет. — Есть. Ты девственник? — Что? — уголки губ Пеппино озлобленно опустились вниз. — Ничего-ничего, тебе послышалось. — Нойз выглядел так, что, кажется, достаточно показать ему палец, и он зальëтся безудержным истеричным гоготом. — Ты всё ещё в опасной близости ко мне… — напомнил Пеппино, имея в виду, что в случае чего Нойзу легко может прилететь в челюсть. — Бля, лучше молчи, лучше молчи… — он глубоко вздохнул и отошёл к стене, искренне стараясь не рассмеяться. Теперь любая, даже абсолютно безобидная фраза воспринималась вообще не так, как должна была. «Идиотских шуток даже больше, чем обычно.» — подметил молча Пеппино, не отрывая стеклянных глаз от дрожащей сгорбленной фигуры Нойза. Прошло не менее пяти минут, прежде чем румянец на его лице наконец исчез, и он смог адекватно продолжить разговор, не прерываясь на смех каждые две секунды. — Я даже не знаю, стоит ли мне извиняться… — он откашлялся и вздохнул, — Продолжим. У меня действительно есть к тебе вопрос. Пеппино посмотрел на него уже с полным недоверием. — Клянусь, в этот раз никакой идиотии. — он положил пачку денег на верх разрушенной стены рядом. — С последних событий вчерашнего вечера я слышал много твоих шуток надо мной. Это нормально, и не несёт в себе ничего из ряда вон выходящего, но. Ни одной шутки про то, что я якобы чуть не умер? — он показал руками кавычки. — Типа, серьёзно? Ты либо упустил эту золотую жилу напрочь, либо вообще не желаешь шутить на эту тему. У тебя есть какое-нибудь разумное объяснение? Он приземлился рядом с кипой и в любопытствующем ожидании посмотрел на Пеппино. Падла, вот же выбрал вопрос… Вполне равноценный, спору нет, но чëрт возьми… Теперь настала пора Пеппино ломаться и пытаться со скрипом довериться своему, по сути, вечному антагонисту. Да, в этом они точно похожи… — Какая ж ты мразь. — процедил Пеппино. — Я знаю. — с какой улыбчивой гордостью это прозвучало. — Что же… Скажу так, на ваш крючок я попался. Едва было не поверил, что ты действительно сдох. Но удивительно одно. Я не почувствовал от этого ни радости, ни облегчения. Уж не знаю почему, но… Так оно и есть. Fine. — Какой же ты неразговорчивый… — заметил разочарованно Нойз. — А лучше трещать без умолку, как ты? — Кто знает, кто знает. Для меня — лучше. В любом случае… — он хрустнул пальцами. — Что касается твоего вопроса… Правда, он мог бы легко придумать тысячу и один способ заставить его взять деньги без этого глупого обмена откровенностями. Пригрозить поджечь их, выкинуть в море, просто взять себе половину, но… Что-то в привычных директориях начало давать сильный сбой. Опять. Он неплохо так замялся. Пеппино с незаметным изумлением в глазах наблюдал за тем, как он, Нойз, который обычно никогда в карман за словом не лез, теперь едва ли знал, как построить предложение и подать его правильно. Нойз провёл рукой по волосам и тяжело вздохнул. — В общем… Я сам подобное переживал. Не раз. Может, и не слишком похожее на твоё, но тем не менее. Только, знаешь, помочь обычно было некому. Редко случалось — мне везло — что рядом оказывалась Нойзетт. Тогда из этого состояния выбираться было куда проще и быстрее. — он крепко сжал руки в замке, что аж костяшки побелели, говорил отрывками, быстро и чётко, уткнувшись пустым взглядом в землю. — А когда ты один… Не мне тебе это объяснять. Ты знаешь, я остался в пиццерии на сегодняшнюю ночь. И, когда увидел тебя спящего, сразу понял, что что-то не так. Дыхание. Всхлипы. Тебя то и дело потрясывало от перенапряжения. И я решил… — он сглотнул, словно с непривычки. — Помочь. Не надеялся, что смогу. Но попытался. И вышло. Доволен? Он поднял глаза с таким видом, словно смотрел на своего палача, решающего — казнить или помиловать его грязную душу. Пеппино удовлетворëнно кивнул. — Вполне. — Отлично. — он вновь взял в руки пачку денег и протянул её Пеппино. — Держи. Теперь уже точно. — Не сдохнешь с голоду? — Отдашь мне с этих денег зарплату, на которую мы условились, и не сдохну. — Уговорил. Пеппино принял пачку и робко провёл по ней большими пальцами. Всё ещё не верилось, что она настоящая. Что она здесь. Решение всех проблем пиццерии прямо здесь. — Как мало надо человеку для счастья… — Нойз соскочил со стены и закашлялся. — Чëрт… Ты даже меня заставил охрипнуть от такого количества болтовни. Пеппино равнодушно пожал плечами. Однако в его глазах явно читалось жуткое неспокойствие. — Спасибо. Нойз слегка обернулся. В глазах мелькнул коварный огонёк. — Ничего себе, аж спасибо… Ага. Не за что. Поблагодаришь меня по-настоящему, когда восстановишь пиццерию. Бывай, итальянец. Нойз заложил руки в карманы и поплёлся вниз по склону. Пеппино же с дрожью в коленях обернулся на руины Башни, засунул пачку денег под куртку и быстро зашагал обратно в пиццерию. «С чего такая внезапная щедрость?» — только и гремел в голове тревожный вопрос. Паранойя не переставала твердить, что что-то не так. Но что именно — похоже, ещё только предстоит выяснить.