***
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Антон сжимает между пальцев тонкую сигарету, стараясь высосать из неё весь никотин, которого ему с каждым днём необходимо всё больше. Над головой ярко мигает зелёный неоновый крест, а через дорогу бьют биты в нереальном электронном звучании. Бар. Клуб. Девицы. Дискотека. Дверь позади Антона открывается, задевая висящие прямо над ней колокольчики, и под этот самый звон на улицу выходит довольный Игорь. — Купил, — улыбается бородатый автор, убирая во внутренний карман куртки плоскую квадратную коробочку. — Сколько можно было гандоны покупать? Я тут почти состарился, пока тебя дождался, — бубнит Антон, туша сигарету о край железной мусорки, обклеенной всевозможной рекламой. — Да там очередь пиздец, не понимаю, что им всем на ночь глядя нужно. Игорь закатывает глаза, бьёт Антона по плечу со словами «не завидуй», на ответное «было бы чему» отвечает что-то совсем неразборчивое и вместе с длинным другом переходит дорогу по направлению к тому самому бару, где они планируют всю ночь пить, тусить и цеплять девочек. Бар, конечно, не самый лучший в Петербурге, но уже хотя бы не Думская, на которой Антон был только один раз, по глупости, и ему хватило настолько, что он поклялся себе больше никогда на ту дорогу даже не ступать — настолько сильным было отвращение к блюющим на улицу панкам и девчонкам, готовых отдаться первому встречному под какими-то препаратами, явно соединяющими в себе половину таблицы Менделеева. Шастун даже в Воронеже не мог вспомнить чего-то подобного, хотя пьяных и блюющих у клубов и там хватало. Как говорит Игорь — резиденции Ада на Земле. Именно поэтому места для своих ночных развлечений парни выбирали попроще, но зато без триппера, которым можно заразиться, просто потрогав стены в туалете. В этом клубе они уже были пару раз, но достаточно давно. Месяца три-четыре назад, если не больше. А потом как-то то времени не было наведаться, то желания. А вот сегодняшний вечер подходил как ни один другой — Игорь очень сильно требовал, чтобы Шастун отпраздновал подписание контракта с Поповым, хотя, по факту, праздновать пока было нечего, и даже денег на выпивку у Антона сегодня не было — за всё вызвался платить его друг. — Я тебе уже сто раз сказал, Джабр, что эта бумажка пока только на один концерт распространяется. Если прогорим, я ему ещё должен буду, — в очередной раз повторяет Антон, ожидая, пока бармен нальёт пиво в его бокал. — Да что бы ты и прогореть в одном предложении стояли, нужно ещё постараться, — тянет Игорь, упираясь ладонями в барную стойку. — Может он имел в виду «прогреть»? — Не паясничай, — хмурится Шастун, на мгновение поймав себя на мысли, что друг говорит прямо как его матушка. — Блять, Игорь. — Да что, Антон? — автор тянется к своему пиву, поднимает бокал и делает небольшой глоток, пробуя, в основном, пену. — Я понимаю, что ты ссышь проебаться, но вот я в тебе ни на долю секунды не сомневаюсь. Попов тебя загнал хрен знает зачем, рассказывает что-то, что тебе нахер не нужно, а ты наслушаешься и мозги мне ебёшь целый день. Антон тяжело вздыхает, но когда перед ним ставят заветный бокал с пенным, меняется в лице, только сделав небольшой глоток любимого прохладительного напитка, пробуя чуть терпкий и горьковатый вкус. — Ты мне лучше расскажи, где он живёт, и что ты у него дома делал, — завершает свою мысль Джабр, откинувшись спиной на стойку. — На Ваське он живёт, в каком-то доме старинном. Но я, если честно, не запомнил, какая именно Линия, потому что, когда ехали туда, был с ним на тачке, а обратно, когда к метро шёл, вообще словно в трансе был, не соображал ничего, — Антон делает ещё один глоток пива, удобнее устраиваясь на барном стуле и раскладывая свои длинные руки по стойке перед собой. — Там парадная очень красивая, вся отреставрированная со всякой этой… лепниной, вензелями, — парень пытается жестикулировать руками в воздухе, чтобы показать форму определённых деталей интерьера. — И дверь в квартиру такая массивная, из тёмного дерева. Знаешь, выглядит, как родная. Номер квартиры тоже не помню… — А внутри чё? — на самом деле Джабраилов не так уж сильно следит за всеми движениями друга, хоть и слушает его достаточно внимательно. А все его взгляды блуждают по залу в поиске «той самой», которую можно угостить коктейлем. — А внутри как в музее. Стены тёмные, обои какие-то прям… Тканевые. — Трогал их, что ли? — удивляется Игорь, на мгновение глядя на товарища, который в ответ только кивает. — Не удержался. Интересно было. Потолки по три метра, огромные люстры с каким-то чуть ли не хрусталём. Но не как в хрущёвках, а прям как настоящие. Прихожая огромная, там шкафы какие-то дубовые. И дверей много-много в разные стороны по коридору — я штук семь насчитал. Он меня сразу в кабинет повёл, больше я нигде не был. Кабинет выглядит так, словно из американских фильмов про какие-нибудь особняки. Тоже всё такое деревянное, дорогое, массивное. Я даже как-то так себе и представлял его квартиру. — Ему подходит, — бурчит автор, зацепившись взглядом за какую-то блондинку в нескольких столиках от них. А Шастун продолжает, неотрывно глядя куда-то поверх своего бокала, вспоминая комнату, в которой провёл сегодня утром несколько часов. — Там стол такой большой у него, кресла, диван. Я на диван сел, а он в кресло завалился, знаешь, ноги закинув на подлокотники, как подросток какой-то. — Чего? Игорь наконец-то полностью оборачивается на Антона, приподняв одну бровь. Антон глубоко выдыхает, пытаясь описать запомнившуюся ему картину, как можно лучше. — Ну вот прям с ногами. Мне кажется, на такой мебели, как у него, вообще сидеть нельзя, а он прям… И сидел, читал какой-то материал, который, как я понял, ему скинули на оценку. — Не твой материал? — Джабраилов ещё раз отпивает из бокала. — Не, мой мы ещё в тот раз в кафе обсудили. — И чё он сказал? — Что он говно, — усмехается Антон, пожимая плечами. — Что от Попова ещё ожидать можно? — И правда, — автор улыбается, издавая мелкий смешок, отворачиваясь от зала и садясь лицом к стойке, как и Антон. — Когда планируется концерт? Антон сжимает губы, перебирая кольца на правой руке. Именно этот вопрос он, на самом деле, очень боялся услышать. — Через месяц, — он отвечает как можно спокойнее. — Ну нормально, — кивает Игорь, глядя на то, как ловко бармен перед ними за стойкой составляет какой-то замороченный коктейль. — Не. Не нормально, — комик закусывает губу, как-то виновато обернувшись к другу. — Я его обманул. У меня нет ни строчки написанной. — Да бля-я-ять… Игорь протягивает матное так громко, что на него оборачиваются все, кто стоит в радиусе трёх метров, а бармен, приподняв бровь, как-то удивительно осуждающе на него смотрит. Антон снова отпивает пиво, понуро опуская плечи и стараясь не смотреть другу в глаза. — Как ты мог так напиздеть вообще? — Мне нужно было решать вопросы в моменте. Я же не думал, что у нас именно так разговор зайдёт! — Шастун оборачивается к товарищу, глядя на него самым невинным взглядом, на который только способен. — Я думал, что мы просто поговорим, обсудим проценты там, всё вот это. Или просто стиль написания. Да блять, что угодно! Но я не думал, что он снова будет говорить мне, что я кусок говна! Антон наконец-то чувствует, что пиво явно дало в голову, а его щёки мгновенно покрываются сильным румянцем. Непонимающий взгляд Игоря сталкивается с ним лицом к лицу, и до Шастуна даже не сразу доходит, в чём именно причина подобного взгляда. — В смысле, что ты — «кусок говна»? Ты же говорил, что он тебе сказал, что ты «талантливый малый». — Ну, я чуть приукрасил, — комик смущённо отворачивается, почёсывая затылок. — Да какая, блять, уже разница сейчас, что он говорил. Факт в том, что у меня контракт с Поповым на один концерт, и если я на нём облажаюсь, мне уже ничего не поможет, и можно собирать манатки и уёбывать домой в Воронеж. — Пиздец, и я об этом узнаю вот так просто в баре?! — Игорь расставляет руки в полном непонимании, всё так же растерянно и даже чуть обиженно смотря на соседа по квартире. — У меня есть время. Просто нужно собрать яйца в кулак и выдать материал, который будет идеальным. — Материал, на который у тебя даже темы нет. А как ты проверять его будешь, думал вообще? За месяц всего два «микрофона», ты думаешь, что тебе хватит этого? Нет, ну на край можем попробовать что-нибудь собрать среди своих, но не думаю, что этого будет достаточно. Между парнями впервые за долгое время появляется напряжение. Антону даже в голову не могло прийти, что Игорь будет осуждать его за несерьёзность, потому что все предыдущие разы, когда они доделывали что-то буквально в последний день, сопровождались совершенно другой реакцией автора. Сейчас Шастун чувствует себя так, словно он уже облажался. И от руки, оказавшейся у него на плече, Антон даже вздрагивает. Игорь больше не смотрит на зал, не ищет взглядом девок, с которыми можно было бы поразвлечься. Игорь смотрит ему в глаза самым внимательным взглядом, который только был знаком комику. — Антох, — осторожно начинает товарищ, похлопав по плечу и всё ещё не убирая свою руку. — Я горжусь тобой уже потому, что ты до Попова достучался. Я понимаю, что это всё пиздец как сложно, и я, если честно, даже не верил, что ему твой материал зайдёт. Он просто зажравшийся хер, который почему-то решил, что имеет право решать, кому дать шанс, а кому нет. Но есть выборка, понимаешь? Среди тех, с кем он работал даже непродолжительное время, не было ни одного «неудачного», — Джабраилов наконец-то убирает руку, и Антон садится удобнее, повернувшись к нему всем корпусом и выпрямив спину. — Если он тебе этот шанс дал, значит ни у кого не должно быть и мысли о том, что у тебя что-то не получится. Да, месяц — это пиздец как мало для написания целого концерта, и как бы сильно я на тебя сейчас не выёбывался, я верю, что у тебя получится. Хочу в это верить. В конце концов, у тебя есть я, можно ещё кого-нибудь подогнать, напишем тебе лучший материал. — Спасибо тебе, Игорь, — на лице Антона наконец-то появляется настоящая улыбка. — Но я правда хочу написать этот концерт один. Попов хочет, чтобы я делал всё сам, с минимальной помощью авторов. Наверное, он в чём-то всё-таки прав, если так много говорит об этом. Если я буду в жопе, я тебе об этом обязательно скажу. Игорь мгновенно расцветает, хлопнув ладонью по барной стойке. — А теперь пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Неожиданно его крик подхватывают по цепочке все, кто находятся в баре. Они хлопают по столам, повторяя «Пей до дна! Пей до дна!», когда Антон с горящими ушами, щеками и стекающей по подбородку тонкой струйкой пены залпом допивает почти полный до этого момента бокал.***
— …скажи, красавица, чего не нравится!.. — Ведь я всего лишь навсего… — Хочу тебе понравиться! Тебе понравиться! По пустынному Литейному проспекту, обнявшись, скорее для того, чтобы не упасть прямо на проезжую часть, нежели с целью показать уровень любви к друг другу, идут два парня, пьяных, что называется, вдрызг. Антон и Игорь горланят старые песни, даже не думая о том, что в два часа ночи могут перебудить полгорода или вообще навлечь на себя беду в виде правоохранительных органов, которые, скорее всего, в столь поздний субботний час патрулируют улицы. — Игорь, что мы будем делать с этой ситуацией? — голос Антона, совершенно пьяный, заплетающийся, заставляет Джабраилова остановиться и хоть как-то попытаться сконцентрироваться на товарище. — А с какой такой ситуацией? — автор смотрит на Шастуна глазами, которые так и норовят собраться в кучку. Ноги Джабра подкашиваются, и Антон в очередной раз ловит его, рывком разворачивая в сторону, куда до этого они очень упорно шли. Игорь смотрит вдаль, пытаясь понять, о чём именно говорит его товарищ, но совершенно точно не врубается. — Я не понимаю, Антошка! — очень вязко произносит бородатый, пытаясь обратно развернуться к товарищу и окинуть его удивлённым взглядом. — Мост, — бросает Антон, указывая шатающейся рукой в сторону Невы. Игорю требуется почти минута, чтобы осознать, что именно произошло. Мост был поднят. С протяжным «Бля-я-ять» автор пытается задрать рукав куртки, впиваясь взглядом в наручные часы, стальной ремешок которых плотно сжимает руку. — Два пятнадцать? — тянет он, всё-таки глядя на Шастуна. — Именно так, друг мой, — отвечает длинный, после того как сам посмотрел на чужие часы. Антон отходит от друга, шатающейся походкой приближается к ближайшему дому и опирается о него рукой, пытаясь хоть как-то держаться на ногах. О чём они только думали, сидя в центре в баре до глубокой ночи, — неизвестно. Но сейчас ещё более неясно, что делать с тем, что живя на Гражданском проспекте, они вынуждены остаться у Литейного моста ещё, как минимум, на несколько часов, пока мосты не опустят, и они не смогут добрать до остановки. Либо пока не откроется метро. А, если честно, одно другого не лучше — в любом случает придётся сидеть несколько часов на улице. Благо, погода сейчас к подобным занятиям располагает, ну, или хотя бы не пытается убить ветрами и дождями. — Смары! — чуть ли не рычит Игорь, буквально падая на Антона, который сам еле держится на ногах. — Есть план: мы идём с тобой до Благовещенского моста на Ваську, потом… — Ага, и нахуя? — Шастун ловит его за плечо, чтобы тот не грохнулся прямо на мостовую. — Пойдём к твоему педику, — ржёт Игорь, от чего Антону хочется врезать ему по щам, но вместо этого просто закатывает глаза. — Хуйня твой план. — Да не ссы, что-нибудь там уже придумаем, пошли! Джабраилов тянет Антона за собой, и тот даже не может отказаться, потому что сам, несмотря на то, что кажется чуть более трезвым, на самом деле вусмерть пьян. Оба парня очень быстро забывают план действий, который так старательно продумывал Игорь, и просто идут куда глаза глядят, куда-то в сторону Эрмитажа. А глаза у двоих пьяненьких молодых людей смотрят в разные стороны. Причём, кажется, что каждый глаз в разную. Их разговоры постепенно становятся такими же непринуждёнными, как в тот момент, когда они вышли из бара. Парни смеются, шутят о чём-то, иногда высказывают что-то пошлое или вовсе за гранью чёрного юмора. Лишь в какой-то момент, когда где-то за спинами, помимо звука тихо шуршащих по дороге шин, раздаётся строгий мужской голос, оба они замолкают, как по взмаху волшебной палочки. — Молодые люди, документики ваши можно увидеть? Антон с Игорем мгновенно оборачиваются назад, видя за собой полицейскую машину, которая, судя по всему, уже давно пасла их, орущих на всю улицу что-то про политику и секс одновременно. Увидев сотрудника в форме, именно в это мгновение выходящего из машины, оба, даже не сговариваясь, ломанулись дальше по улице так, что только пятки сверкали. Крик за спинами «Стоять!» их совершенно не останавливает, но останавливает кое-что другое — количество алкоголя в крови. Если бы не оно, парни бы уже давно сбежали от правоохранительных, которые, видимо, уже давно присмотрели себе двух шатающихся пареньков в центре города. В принципе, провести ночь в отделе — не так страшно. Зато не на улице, как говорится. Вот только всего этого так не хочется, да и от полиции они уже побежали, чего уже останавливаться… Антон не понимает, в какой момент в его поле зрения всё так круто изменилось, но явно чувствует чью-то руку, которая хватает его и сразу следом за ним Джабра за руки и тянет куда-то в подворотню, которую комик сперва даже не заметил своим расфокусированным зрением. Мгновение, и оба парня оказываются по ту сторону решётки, отделяющей внутренний двор дома от центральной улицы. — Э, блять! — всего метрах в двух от них оказывается тот самый полицейский. Мужчина хватается за решётку, пытаясь выдернуть её из плотных магнитов. — Стоять, суки! — За мной, быстрее! Перед лицом Антона мелькают длинные русые волосы — из рук оберегающей полиции Антона и Игоря спасла девчонка. С одной только фразы Шастун замечает, как мило она картавит, произнося «р». Девушка останавливается около одной из парадных, доставая из кармана ключи и, сперва чуть в них запутавшись, открывает дверь, запуская в первую очередь спасённых парней и только потом заходя на лестницу сама, плотно закрывая за собой дверь с домофоном. — Третий этаж, — командует она, и парни, даже не думая о том, чтобы ослушаться (ведь внизу их ждут явно разъярённые полисмены), поднимаются, переступая сразу через несколько ступенек. Только оказавшись на лестничной площадке, под светом тусклой, но всё-таки лампочки и после отрезвляющей пробежки Антон наконец-то может разглядеть свою спасительницу. Она очень высокая, явно около ста восьмидесяти, с длинными русыми волосами, которые Антон заметил ещё на улице, одетая по-простому — спортивные штаны, какая-то растянутая футболка, сверху кофта и розовые незашнурованные кроссовки. Она явно была подшофе, и, судя по исходящему от неё запаху никотина, на улицу выходила покурить. — Спасибо тебе, — тяжело дыша выдаёт Антон, вовремя хватая Игоря за плечи, чтобы тот не упал обратно на лестницу — ему пробежка точно не пошла на пользу. — Да фигня вопрос, — девушка улыбается, снова трясёт в руках ключи, открывает одну из дверей, которую явно не меняли со времён Советского Союза. — Эти пидорасы… — Антон не мог не улыбаться после каждого произнесённого ей слова, в котором присутствовала «р», — …там ещё минут сорок стоять будут, это их любимое место. Но хер они за решётку пролезут, зря, что ли, ставили? Проходите давайте. — Я Антон, кстати, — наконец-то представляется комик, уже проходя внутрь квартиры. — Вика, — совершенно спокойно и даже непринуждённо отвечает она, наступая одним носком на пятку другой ноги, тем самым снимая кроссовки и ногой подталкивая их к стене. — А это Игорь, — представляет друга Шастун, закрывая за его спиной дверь на тяжёлый засов. — Игорь, — повторяет пьяный товарищ, протягивая руку и Вика её быстро пожимает, кивая головой. Пока Игорь разувается, Антон разглядывает прихожую, выглядящую очень уж аутентично. Штук пять курток разных размеров и разной степени изношенности на крючках у самого выхода; только сейчас он замечает полку с обувью у противоположной стены — пар десять-пятнадцать, если не больше, разных размеров, стилей, и мужская, и женская. Коридор нашпигован шкафами, причём разными и разной степени старости. Вдоль всего коридора — старые советские ковры-дорожки, истоптанные явно не одним поколением петербуржцев, а по обе стены от него, освещённые лишь тусклым светом от грязного пыльного светильника, — двери. Такие же разные, как и всё в этом коридоре. Какие-то совсем старые, можно даже сказать, что «родные», только не отреставрированные, а перекрашенные несколькими слоями краски, с вбитыми в них гвоздями и какими-то пятнами неизвестного происхождения; какие-то наоборот, более новые, но явно дешёвенькие. За разглядыванием коридора Антон совсем упускает, куда именно делась их новая внезапная знакомая. Игорю, судя по всему, уже совсем до фени, где он находится, и что от него хотят — парень уже засыпает на ходу, вися на руках Шастуна. — Ну чего вы там, — голова Вики появляется из-за угла, куда Антон сразу направляется вместе со своим прицепом. — Вик, извини, но тут Игорёк прям совсем вырубается уже, — тихо, чтобы не разбудить весь дом, шепчет Антон, идя в ту сторону, откуда выглядывала девушка. — А, так давай его спать уложим. Антон не понимает, откуда в девушке столько энергии. Она чуть ли не выпрыгивает перед ним из дверного проёма, как оказывается, общей кухни, обходя и его, и засыпающего друга, открывая соседнюю с кухней комнату. Комната оказалась её. — Вот здесь на диван его складируй, — Вика наспех убирает с небольшого диванчика, который больше напоминал тахту, какие-то вещи, мягкие игрушки и косметику, подготавливая место для парковки, пока комик снова оглядывается по сторонам. Комната, в которой живёт Вика, достаточно большая, если брать в расчёт питерские коммуналки в самом центре города. Метров двадцать в ней, на удивление, присутствует. Помимо тахты, на которую они вдвоём укладывают Джабра, а девушка ещё и заботливо накрывает его розовым пледом с длинным ворсом, напоминающим искусственную шкуру, в комнате есть полноценная двуспальная кровать, большой шкаф, письменный стол, заваленный какими-то книжками да бумагами, и кресло, которое служит и местом отдыха, и сидением, которое подставляется к рабочему столу, на котором лежит закрытый ноутбук. Очень много в комнате таких девчачьих мелочей, о которых Антон никогда не думал, как о чём-то необходимом: открытки и фотографии на стенах, гирлянды, какие-то висюльки, фотографии звёзд из Российского и Зарубежного кино, мягкие игрушки, коврики, косметика, зеркала и разбросанная повсюду одежда. Антон, на удивление, в таком «хаосе» чувствует себя спокойнее, нежели мог в идеально убранной квартире. На потолке, до которого, кстати, около трёх метров, висит шикарная люстра с одним отсутствующим плафоном, а по всему периметру стен царствует лепнина с развивающейся в углах паутиной. — А тебе не стрёмно вообще? — спрашивает Антон, глядя на то, как новая знакомая пытается спрятать одежду в шкаф, из которого при этой попытке выпадает ещё больше вещей. — А чего стрёмного? — Ну, привела домой посреди ночи каких-то двух парней. — Один спит беспробудно, другой ссытся даже в комнату нормально зайти, — говорит как отрезала. Антон даже брови нахмуривает, наблюдая за тем, как девушка победно улыбается, сумев-таки спрятать вещи. — Чё мне вас бояться — я из Сорочинска! Антон улыбается, почёсывая голову. В принципе, она права и, наверное, это скорее Антону нужно побаиваться — чёрт знает, что за люди в соседних комнатах. Но есть что-то такое в этой Вике, что вызывает такое неподдельное доверие, совсем не связанное с тем, что всего несколько минут назад девушка буквально спасла парней от возможности ночевать в вытрезвителе. — Вик, у тебя можно до утра остаться? — А этот, — она кивает в сторону спящего парня, который уже мирно похрапывал на тахте, залезая на широкий подоконник, вместе с этим открывая окно. — Уже остался, по-моему. А ты уходить собирался? — Да как-то нет, — хмыкает комик, наблюдая за тем, как Вика достаёт из кармана пачку сигарет, закуривая прямо в окно. — А можно мне тоже? Девушка кивает и Шастун подходит к ней, устраиваясь рядом на подоконнике. Сидеть у открытого окна, да ещё и пьяным, имея возможность свалиться вниз, конечно, опрометчиво, но, почему-то, только взглянув на то, как ловко это делает сама хозяйка комнаты, страх мгновенно улетучивается. — А ты чё вообще на улице делала? — Антон закуривает, выдыхая дым на улицу, где где-то далеко внизу, возможно, их до сих пор караулит наряд полиции. — За пивасиком хотела сходить, но вы мне под руку подвернулись, пришлось спасать, — она делает глубокую затяжку. — Так что с вас два баллона. — Идёт, — улыбается Антон, глядя вдаль улицы, вдоль которой непроглядной стеной стоят многоквартирные дома, разбитые на такие же простые, как и эта, коммуналки. — Слушай, — вдруг тянет Вика, как-то подозрительно глядя на сидящего перед ней. — А мне кажется, что я тебя где-то видела. Может, это судьба? — она стряхивает пепел, облизывая губы. — Может, где-то и видела, — загадочно глядя на неё, отвечает Антон. — Может, и судьба. — Крутяк… А хочешь, накуримся?! Резкая смена настроения девушки проходит так мгновенно, что Шастун даже не сразу понимает, что именно она имеет в виду, но, исходя из того, что сигарета в его руках уже практически дотлела, осознает, что говорит она точно не о банальной табачной продукции. — А есть, чё? — как-то осторожно спрашивает Шастун, даже непроизвольно понизив голов. — Ну, раз предлагаю — значит есть! А вот Вике, судя по всему, до какой-то конспирации и дела нет. Она быстро тушит сигарету, бросает окурок прямо в окно — что Антон осуждает ровно одну секунду, пока не поступает так же, из-за отсутствия какой-либо пепельницы или мусорки рядом — и в пару шагов оказывается у кровати, залезает куда-то под неё, достаёт небольшую коробочку и, следом за ней, маленькую пластиковую бутылочку «ноль пять», и Антон замечает в её дне небольшое отверстие, прожжённое зажигалкой. Парень спрыгивает с подоконника, подходит к новой знакомой и садится рядом с ней на пол в позе йога. Шастун наблюдает за тем, как ловко она открывает коробочку, достаёт из неё маленький тёмный кубик и отщипывает маленький кусочек, следом ещё один, и передаёт оба Антону на ладонь — для хранения. А сама убирает всё лишнее на место. — На иголке или на сиге? — На иголке, — не раздумывая отвечает комик. — А ты ценитель, — отвечает Вика, оценивающим взглядом смотря на нового товарища, с которым, судя по всему, они точно ещё когда-нибудь увидятся. Она ловко накалывает кусочек на иголку, поджигает, запускает в бутылку, и Антон чувствует уже ставший забываться приторный аромат. Девушка ждёт, пока дым заполнит всю ёмкость и, предварительно забрав у Шастуна свой кусочек, передаёт пластик ему. Антон ждёт ещё немного, пока гашиш дотлеет на кончике иглы и, вытащив его, отдав Вике, открывает крышку, вдыхая такой желанный дым, который мгновенно окутывает лёгкие ещё гуще, чем любые сигареты. За тем, как девушка делает порцию для себя, Антон следит уже под мягкой дымкой. Алкоголь внутри него смешивается с гашем, от чего больше всего сейчас хочется просто мирно полежать, наконец-то вытянув свои длинные кости. Вика смотрит на него с торжествующей улыбкой, с которой смотрят на друзей, которых наконец-то удалось уговорить на одну затяжечку, убирает всё, что больше не потребуется, на свои места, встаёт во весь рост, выключает большой свет и тянет Антона за рукав, поднимая с пола и заваливая за собой на мягкую кровать. Кровать Вики такая мягкая, такая удобная. Широкая, как Елисейские поля. Каждое, даже самое лёгкое прикосновение к себе Антон сейчас воспринимает, словно все ощущения увеличены в сотню раз. Он крепко сжимает руку новой знакомой, переплетает с ней свои пальцы и думает, что это куда лучше любого секса, который только был у него в жизни — просто лежать с выключенным светом, глядя на то, как на потолке время от времени мелькают фары проезжающих внизу под окнами машин, тихо хихикать над каким-то глупостями, которые сейчас только и лезут в голову, и крепко держаться за руки.