Evanescence — My Immortal (Rock Version)
В небольшой ванной комнате было жарко и влажно, от чего полы стали немного скользкими. В воздухе витал ароматный запах шампуня, который был привезён из Ли Юэ, и цветочного мыла. Кожа немного покраснела от температуры воды, но на нём это не так заметно. Подушечки пальцев сморщились из-за долгого купания и выглядели довольно забавно по мнению юноши. Сколько Кэйа себя помнил, всегда делал воду горячей, даже слишком для большинства людей. Так он будто пытался согреться от вечного холода, сковавшего его сердце, или же хоть как-то восполнить то тепло, что потерял однажды. Сейчас в этом не было нужды, но привычка осталась, и сделать с этим ничего не получалось.
Повязав полотенце вокруг бёдер, рыцарь встал у раковины напротив запотевшего за время принятия ванны зеркала, которое протёр рукой. Смотря на своё отражение, Альберих убрал влажные волосы назад, а пальцами медленно провел по правому глазу, где в прошлом был шрам, оставленный Дилюком во время их схватки, когда они в первый и последний раз скрестили мечи как враги. Слишком непривычно без него, как и без десятка других, что скрывались под белой рубашкой. Сейчас от них и следа не осталось. Кожу украшали лишь редкие небольшие шрамики, которые Кэйа мог пересчитать по пальцам обеих рук.
В этом возрасте он ещё был благоразумным и не лез на рожон, каждый раз испытывая судьбу и удачу. После ухода Дилюка Кэйа умер внутри и пытался заполнить пустоту, оживить себя хоть какими-нибудь чувствами. Тогда он стал почти зависим от адреналина. Только это помогало почувствовать себя живым на короткий промежуток времени, но после всё возвращалось на круги своя.
— Сколько же фальши было в моих эмоциях… Улыбался ли я по-настоящему искренно после его ухода? — в тишине раздался шёпот, но отражение не отвечало.
Золотая радужка всё ещё являлась напоминанием того, кем он является с рождения, и тем, что он ненавидел в себе. Насколько Альберих смог выяснить до перерождения, золотые глаза были у прямых потомков его рода, и это золото досталось ему от отца, а синева ночи — от матери. Рыцарь немного раздраженно тряхнул головой. Чёлка упала на лицо, скрывая ненавистный глаз за мокрыми прядями.
— Так лучше, — выдохнув, покинул ванную комнату.
Он и без того там задержался сегодня, приходя в себя после небольшой истерики, которой стали свидетелями дорогие ему люди. Но стыдно не было, и за слабость Альберих это не считал. Порой всем нужно выплескивать эмоции, и у каждого свои способы. Зато сейчас чувствовалось облегчение. Его не отвергли, не обвинили в том, чего он никогда не делал, а выслушали и поняли. Конечно, Кэйа понимал, что это также возымеет свой эффект на будущее, но это всё мелочи в сравнении с тем, что он хочет изменить. Безусловно, рыцарь испытывал небольшой страх, ведь уже не мог предвидеть того, как изменится всё то, что он знал когда-то. Но может хоть так у него будет возможность сохранить свою семью… Только ради этого он готов рискнуть.
Мысли настолько затянули юношу в свой омут, что он пропустил момент, когда, направляясь в свою спальню, его внезапно схватили за запястье и утащили в комнату. Хлопок двери окончательно привёл Альбериха в себя. Он обернулся и уставился на стоящего перед ним младшего Рагнвиндра, который сложил руки на груди.
В тусклом свете ночников было видно, что алые волосы ещё влажные, ночная рубашка небрежно накинута на плечи, штаны сидели неприлично низко, будто человек одевался второпях, что даже Кэйа почувствовал себя неловко и отвёл взгляд. Но невольно всё равно поглядывал на рельефный торс, который можно без труда рассмотреть из-за расстёгнутой рубашки.
— Кхм… Дилюк, если ты не заметил, то мне нужно одеться, — рыцарь поправил полотенце на бёдрах и слегка покраснел, стараясь не пялиться на брата по оружию.
— Нам нужно поговорить, — проигнорировав слова, ответил аловолосый и провёл рукой по волосам, убирая чёлку назад.
Кэйа в этот момент снова застыл, когда на него посмотрели из-под густых ресниц пламенные глаза. Каскад пушистых волос свободно спадал на широкие плечи и редкие капельки воды стекали по шее и груди. Разноцветные глаза невольно следили за каждой, а в голове рыцаря не было ни одной приличной мысли.
«Как он может быть таким горячим и прекрасным? Это настоящее преступление. И как я раньше спокойно жил с ним под одной крышей?» — с усилием, но Альберих оторвал взгляд от прекрасного тела и посмотрел в глаза друга, который всё это время молчал.
— Ладно… И о чём ты хотел поговорить? — медленно произнёс синеволосый юноша, стараясь взять себя в руки и не пялиться столь откровенно.
— О том, что сегодня произошло, Кэйа. Я хочу услышать внятное объяснение тому, что ты сделал. И нет, меня не устраивает ответ, что ты не хотел меня тревожить только из-за того, что мы с Джинн гуляли! — капитан фыркнул и вновь сложил руки на груди, смотря на кусающего губу мечника.
Дилюку не особо хотелось устраивать разбор полётов, не после того, что узнал о названном брате и увидел, насколько тому было тяжело хранить всё в секрете из-за страха быть брошенным вновь. Его громкие всхлипы и горькие слёзы, льющиеся ручьями по щекам, до сих пор стояли перед глазами и отзывались болью в сердце. Однако, хотелось всё же понять, что толкнуло Альбериха фактически на самоубийство. К сожалению, молодой наследник винокурни никогда не отличался особым терпением и все это знали. Да и Дилюк считал, что лучше уж сейчас прояснить всё, чтобы потом не возвращаться к этой теме.
— Но это моя единственная причина, по которой я не стал тебя тревожить. Ты был на свидании, как я мог его испортить? — рыцарь отвёл взгляд, немного побаиваясь смотреть на Дилюка. Он понимал, что это крайне глупая причина и совершенно точно не устроит того, но и другого объяснения синеволосый не имел.
Желваки заходили ходуном на лице Рагнвиндра от раздражения, но он держал себя в руках. Если начнёт кричать — у него в комнате соберутся все, кто ещё не спит, а отец и Аделинда и вовсе отчитают. И это в лучшем случае. В худшем — в воспитательных целях запретят сутки подходить к Кэйе, а этого нельзя допустить. Им нужно расставить все точки над «i».
— Архонты… — сделав глубокий вдох, Дилюк вновь посмотрел на юношу перед собой. — Это было не свидание, Кэйа.
— Но вы гуляли наедине и…
— Кэйа, на свидания ходят с теми, кто нравится в романтическом плане, а я к Джинн не испытываю ничего, кроме дружеских чувств, о чём я ей, кстати, и сообщил! — чуть повысив голос, ответил пиро-мечник, вновь начиная раздражаться.
Эта тема с отношениями между ним и Джинн уже прилично действовала на нервы. Слишком уж часто в последнее время от многих он слышал об этом, особенно от аристократов, которые только и говорили о том, какой прекрасной парой они могли бы стать. А когда они прогуливаются втроём, то чуть ли не отовсюду слышны шепотки и вздыхания о том, как хорошо наследники двух родов смотрятся вместе, словно созданы друг для друга, при этом они будто не замечали идущего рядом Альбериха. Ни одного из тех людей совершенно не заботило мнение самого Дилюка или чувства Кэйи, когда его не замечали в те моменты. Но дело было ещё и в том, что эти беспочвенные слухи основаны лишь на чьих-то ожиданиях, в большинстве случаев на родителях самой девушки и других аристократов. Это бесило ещё сильнее. И в данной ситуации меньше всего младшему Рагнвиндру хотелось, чтобы в россказни верил Кэйа. А как показала сегодняшняя ситуация, хорошо, что Дилюк оберегал своего драгоценного человека от всех этих сплетен и не давал повода поверить, что это правда. Какая муха его только укусила сегодня согласиться… Но сожалеть и винить себя уже поздно. Всё, что могло произойти, уже произошло. Сейчас нужно дать понять этому глупому рыцарю, что это как было слухами, так и остаётся.
— Что? Дружеские чувства?.. — Альберих уставился на брата по оружию, думая, что ему послышалось, но взгляд того был твёрдым, без намёка на шутку, и это раздувало огонёк надежды в чужом потрёпанном сердце.
— Да, дружеские, Альберих. Зато ты, не разобравшись в ситуации и не поговорив со мной, что-то там себе придумал, додумал и пошёл совершать самоубийство! — недовольно хмыкнул Рагнвиндр и насупился совсем как ребёнок. — Что бы я делал, если бы ты погиб на том задании, а?
— Ну-у-у, после траура, в конечном итоге нашёл бы достойную тебя девушку, завёл семью и унаследовал винокурню, — на полном серьёзе выдал синеволосый, задумчиво скосив взгляд в сторону, а Рагнвиндр аж рот открыл от этих слов. Он ожидал всего, но не такого ответа. — Через несколько лет у вас родились бы детааау! Дилюк!
Не в силах больше слушать этот бред, молодой капитан резко прижал болтуна к стене и смотрел горящим негодованием и отголосками злости взглядом, пока второй хлопал ресницами, будучи зажатым между стеной и братом по оружию. Он не понимал, с чего Рагнвиндр так реагирует, ведь сказал вполне себе реальное развитие событий.
— Что ты такое говоришь? Как ты вообще можешь говорить что-то подобное так легко, да и вообще думать о том, что я смогу спокойно жить, если ты умрёшь? — всё недовольство выливалось в шипение, а бледные пальцы сжимали чужие запястья, прижимая их к стене. — Я не смогу и не хочу жить в мире, где тебя не будет, Кэйа. С самого твоего появления ты стал для меня самым дорогим человеком. Ты навсегда поселился в моём сердце и твоё место никто и никогда не сможет занять. А ты смеешь мне говорить, что я буду счастливо и беззаботно жить, если ты умрёшь?
Кэйа с замиранием сердца слушал вкрадчивый голос, который к концу речи перешёл из шипения в шёпот, достигая каждого уголка замерзающей в одиночестве души мечника.
Неужели и тогда для Дилюка он являлся настолько же важным человеком, просто не говорил? Или же это сам Кэйа был слеп, раз не замечал ничего? Если подумать, это так очевидно: действия, в которых сквозила забота по отношению к рыцарю, нежные улыбки, которые он дарил только ему, и теплые взгляды карминовых глаз… А после смерти отца и возвращения названного брата в родной город, они тайно заботились друг о друге несмотря ни на что. Никакие обиды и ссоры не могли заставить их прекратить это делать. В их коротких и на первый взгляд сухих переписках оба помогали, как могли и выражали беспокойства. Кэйа всегда помогал Полуночному Герою уходить от ордена рыцарей или же самостоятельно сбивал своих подчинённых с верного направления в расследовании. Он хранил тайну личности в секрете, нарушая этим кодекс, прекрасно осознавая, какие последствия могут последовать, если всё раскроется. Дилюк всегда оказывал ему содействие, приходил на задания, которые Альберих один бы не выполнил со своей стихией, а поздними вечерами в таверне слушал пьяный бред капитана кавалерии и помогал добраться до дома, хотя мог оставить где-нибудь и уйти на винокурню.
И пусть они оба сильно изменились под тяжестью всего того, что свалилось на совсем ещё юных рыцарей, разрушая построенные воздушные замки и слишком резко бросая в пучины жестокого мира, но друг для друга они продолжали оставаться близкими, даже если вслух никто этого больше не произносил, по крайней мере, если поблизости был ещё хоть кто-то. Пусть на людях они вели себя холодно и бросали колкие фразы в адреса друг друга, играя свои роли. Это всё не имело значения и не могло изменить одну простую истину, которая так и не была произнесена в прошлом.
Перед глазами невольно всплыли воспоминания их последней встречи перед смертью Альбериха, которые всё ещё слишком свежие, чтобы просто забыть их.
— Кэйа! Не смей! Альберих, я прокляну тебя, если умрёшь! Я убью тебя сам, если ты посмеешь остаться! Отпусти меня! Кэйа!
Надрывной крик Рагнвиндра звучал в голове так громко, словно он вновь слышит это всё наяву, словно он снова в том месте и есть только один выход, чтобы спасти того, кому давно было отдано сердце. И пусть снова Дилюк обещал убить, и для кого-то это бы прозвучало жестоко и ранило, но в этом крике слышался ужас от понимания того, что это последняя их встреча и они уже не увидятся, что Кэйа попросту жертвует собой ради спасения Дилюка.
Кэйа помнил, как винодел пытался вырваться из крепкой хватки Дайнслейфа, желая вернуться на поле боя, вновь встать плечом к плечу и стоять так до самого конца или же схватить Кэйю за руку и бежать оттуда; как умолял уходить с ними, а не оставаться, добровольно отдавая свою жизнь, спасая две другие. На лице Дилюка, — Дилюка, который после смерти отца не показывал своих слабостей и каких-то эмоций, как бы тяжело и невыносимо не было, — Кэйа видел слёзы. Тот тянул к нему руки в тщетных попытках забрать с собой, и от этого давно замёрзшее сердце рыцаря разлеталось на мелкие осколки. Сейчас Альберих считал себя глупцом за то, как мог быть настолько слеп, что не замечал всего, не понимал…
«Подумать только, мне потребовалось умереть, чтобы осознать то, насколько я тебе дорог» — рыцарь горько улыбнулся и прижался своим лбом к чужому, прикрыв глаза.
— Люк, я такой дурак… Прости, прости меня, Люк, — тихо прошептал синеволосый юноша.
Его ресницы трепетали и слиплись из-за выступивших солёных капелек, которые вновь побежали по щекам, пугая этим Рагнвиндра, так как он не совсем понимал, что именно вновь довело Кэйю до слёз. Молодой капитан не смог придумать ничего лучше, кроме как обнять, обвив тонкую талию руками и прижав к себе.
— Дурак. Ещё какой дурак, но мой, — также тихо ответил пиро-мечник и уткнулся в чужую шею.
Кэйа не всхлипывал и слёзы эти были словно знак падающего с плеч груза. Пусть ещё многое нужно сделать и научиться понимать действия Рагнвиндра, но сейчас он понял то, что дало ему силы двигаться дальше. А тепло чужого тела согревало душу и топило лёд, который покрывал сердце долгие годы.
***
Сергей Лазарев — Крик
— Мы прибыли! Вы в порядке? — прокричал рыцарь, да так и замер на месте, глядя на сгорбившуюся спину и содрогающиеся в рыданиях плечи.
Всхлипы вперемешку с воем отчаяния разрывали сердце, как и картина перед глазами, которую Альберих надеялся больше никогда не увидеть и которая преследовала его в кошмарах чуть ли не целый год. Младший Рагнвиндр сидел на грязной земле, его идеально чистые белые брюки были перепачканы, волосы растрёпаны после сражения. Вокруг лужи и брызги крови тех, кто пытался сражаться, а у ног молодого наследника лежало бездыханное тело его отца.
— Нет… Отец! — крик, полный отчаяния пронёсся по поляне, от которого прибежавшие рыцари вздрогнули.
Кэйа невольно сделал шаг назад, не желая верить в то, что видит перед собой. Руки задрожали, а сердце забилось, словно сумасшедшее. Он не слышал ни единого звука, кроме собственного дыхания, которое казалось слишком громким, оглушающим, и не видел ничего вокруг, только мёртвого отца и смотрящего на свои окровавленные перчатки Дилюка.
«Нет… Этого не может быть. Крепус… Я снова опоздал и не смог ничего изменить? Нет… Как же…» — мысли лихорадочно сменяли одна другую, а мозг отказывался верить глазам, но картина никуда не пропадала, сколько бы синеволосый не моргал и не мотал головой, словно это могло хоть чем-то помочь и отмотать время назад или прогнать наваждение.
Оторвав взгляд от мёртвого тела, Альберих вновь невольно сделал шаг назад, когда Дилюк медленно поднялся на ноги и развернулся к нему, сжимая горящий клеймор в руке. Он смотрел исподлобья, и в его глазах горела ненависть, пронзающая Кэйю своими острыми шипами, причиняя невыносимую боль, от которой он рухнул на колени.
— Это твоя вина. Ты виноват! Если бы не ты — мой отец был бы жив, чёртов предатель!
Гневный крик наследника винокурни оглушал. Слова ранили сильнее любого оружия и оставляли незаживающие кровоточащие раны. Рыцарь закрыл уши и зажмурился, не в силах снова смотреть на холод в родных глазах.
— Прости… Прости, Дилюк, это моя вина, я виноват… — слёзы ручья и бежали по щекам, всхлипы душили и мешали нормально дышать, но юноша словно в бреду продолжал бормотать себе под нос эти фразы, будто это могло хоть что-то исправить.
— Кэйа? Эй, Кэйа… Кэйа, проснись! — Дилюк уже несколько минут пытался разбудить друга и тряс его за плечи, но тот никак не просыпался.
После разговора они решили вспомнить детство и легли спать в одной комнате, ещё какое-то время разговаривая ни о чём, пока Альберих не провалился в сон, прижавшись к теплому боку младшего Рагнвиндра. Тот совсем не был против, да и они часто так спали раньше, поэтому ничего удивительного и смущающего в ситуации не было. Мечник обнял своего напарника за талию, прижимая ближе к себе и зарываясь во влажные волосы носом.
И ночь шла спокойно, пока капитан не проснулся из-за всхлипов и бормотания Кэйи. Тот плакал во сне, слёзы легко можно было рассмотреть в свете луны, лившемся из незакрытого шторами окна, он за что-то извинялся, никак не реагируя на голос Дилюка, чем вводил того в панику. Кавалерист неосознанно бегал растерянным взглядом по комнате в поисках того, что может помочь разбудить Альбериха, но, как назло, ни за что не мог уцепиться. Паника только усиливалась.
— К-кэйа! Проснись, проснись же! — голос немного дрожал, а кончики пальцев похолодели.
Рагнвиндр уже хотел было рвануть за отцом или Аделиндой, когда глаза напротив распахнулись, а юноша испуганно дернулся назад, с силой отпихнув Дилюка, и зачем-то закрываясь руками, словно защищаясь. Аловолосый юноша и сам замер испуганным кроликом, боясь даже сделать вздох, чтобы не напугать Альбериха ещё больше. Он давно не видел того в таком состоянии после кошмаров, ведь те перестали сниться несколько лет назад.
— Я… Виноват… Моя вина… Это моя вина… П-прости, — Альберих вновь торопливо и невнятно стал бормотать те же слова, что и во сне, не смотря на юношу напротив.
— Кэйа, — осторожно позвал Дилюк, но не спешил прикасаться. — Кэйа, это я… Дилюк. Ты в безопасности, нечего бояться.
Рыцарь медленно опустил руки и посмотрел на перепуганного капитана кавалерии заплаканными глазами. Пелена сна наконец-то спала, и он медленно приходил в себя, осознавая, где и с кем он находится.
— С-сон… Это б-был лишь сон… — судорожно выдохнув, Кэйа упал на подушки и пытался выровнять дыхание. Он так перепугался и действительно думал, что всё то, что он видел, происходило на самом деле, но, слава Архонтам, это оказался просто слишком реалистичным кошмаром.
— Кэйа, ты как? — Рагнвиндр лёг рядом, и рыцарь тут же юркнул в его объятия, утыкаясь носом в грудь, вдыхая родной запах костра и винограда. Это действовало лучше всякого седативного.
— Лучше, сейчас мне лучше, не волнуйся, — честно ответил Кэйа, приулыбнувшись, когда почувствовал, как бледные пальцы стали перебирать его волосы. — Рядом с тобой мне спокойно. Прости, что напугал.
— Всё хорошо. Попробуй ещё поспать, — Рагнвиндр закусил губу от досады, ведь особо ничем не мог помочь. Не мог забрать всю ту боль, что нёс в себе Кэйа. Он прекрасно понимал, что о многом Кэйа умалчивает, не желая кого-то беспокоить, но и не мог требовать что-то рассказать, если тот не был готов или не хотел. Всё, что он сейчас может сделать — просто быть рядом.
Постепенно чужое дыхание успокаивалось и затихало, слышалось только негромкое размеренное сопение, но капитан продолжал перебирать лазурные пряди, пропуская их сквозь пальцы. Он словно заворожённый наблюдал за тем, как они скользили меж пальцев и рассыпались по подушке. Второй рукой бережно прижимал рыцаря к себе, словно хотел спрятать от всего мира. Дилюк никогда не считал Кэйю слабым, напротив, тот постоянно удивлял своим упорством, навыками и смекалкой, и является самым лучшим напарником, о котором только можно было мечтать, но почему-то сейчас кавалеристу он казался таким хрупким. Желание защищать и спрятать за своей спиной возросло в несколько раз, как и потребность заботиться, видеть чужую улыбку и слышать смех, чтобы его глаза всегда искрились задором.
— Может я слишком жадный, но я хочу быть причиной твоей улыбки, Кэйа, чтобы только моё имя ты произносил столь нежно, и всегда был рядом со мной, — Рагнвиндр закусил губу и прикрыл глаза, постепенно проваливаясь в сон.
***
— Дилюк, отдай! Это моё! Дилюк!
Тяжёлый вздох главной горничной привлёк внимание хозяина дома, и тот усмехнулся, на мгновение отрываясь от чтения утренней газеты.
— Вроде уже не дети, но порой ведут себя так, словно им снова десять лет, — женщина поставила на стол чашку крепкого кофе. — Только вчера состоялся трудный для всех разговор, а сейчас возникает ощущение, что это всего лишь сон.
— Оно и к лучшему, дорогая Аделинда, — протянул мужчина, пытаясь сосредоточиться на содержании газеты, но это было трудной задачей.
Топот наверху стоял такой, словно там была целая толпа, а не двое подростков, которые вновь что-то не могли поделить. Когда рыцари возвращались на винокурню — все работники забывали о таких прекрасных вещах как «тишина» и «покой». Всё поместье могло стоять на ушах всё то время, что молодые господа находились дома. Да, случались моменты, когда они проводили время спокойно за игрой в шахматы или чтением книг, но чаще всего кому-то из них становилось скучно и в них просыпались дети. Как это случилось сегодня. Правда, пока неизвестно, что послужило причиной с самого утра, когда те только успели проснуться и умыться.
Юноши бегали по второму этажу и, судя по крикам, Крепус сделал вывод, что Дилюк что-то забрал у Кэйи, который теперь тщетно пытался это вернуть, вот только для этого придётся приложить не мало усилий. Младший Рагнвиндр никогда не сдавался легко и не отдавал то, что забирал, хотя приёмный сын был таким же.
Горничные только и успевали отскакивать в стороны, чтобы их не снесли, ведь подростки никого не замечали перед собой, кто-то даже вскрикивал от неожиданности или испуга. Аделинда лишь вздыхала, продолжая накрывать на стол, а старший Рагнвиндр спокойно читал, ну или почти спокойно. За годы с этими сорванцами, он давно привык к шуму и даже скучал по нему, когда его сыновья были в городе на службе и не могли приехать домой.
— Рано им ещё взрослеть. Пусть ещё немного подурачатся, пока они окончательно не вступили во взрослую жизнь, — винодел перелистнул страницу и посмотрел на горничную.
— Вы имеете ввиду их совершеннолетие? — блондинка решила уточнить этот момент, хотя и без того знала ответ.
— Ты же знаешь, что я не измеряю это возрастом. Они ещё мальчишки, хоть одному из них через пару дней и исполнится восемнадцать. Они только познают первую любовь, — загадочно произнёс Крепус.
Он окончательно отложил газету, и они оба обернулись на громкий топот, так как Дилюк сбежал на первый этаж перепрыгивая через несколько ступеней, а Кэйа съехал по перилам и прыгнул на капитана, повалив того на пол.
Бывшая няня отметила, что умыться они успели, а вот с одеждой творился полный кошмар, только штаны были нормально одеты. Рубашку Кэйа даже не потрудился застегнуть, а Дилюк ее не заправил в брюки. Белая жилетка висела на одном плече, а галстук держался на честном слове. Обувь отсутствовала напрочь на обоих.
— Попался! — победно воскликнул синеволосый, восседая на хохочущем младшем Рагнвиндре и сдувая свою чёлку с глаз, которая сейчас слишком мешала, а руками поправить её не представлялось возможным, так как он держал братца. — Отдай мой чокер!
— Нет! Не дам! Я его конфискую! — хохотнул аловолосый и неожиданно клюнул Альбериха в губы.
Воспользовавшись замешательством рыцаря, он сбросил его с себя и кинулся к заднему выходу, убегая в виноградники, пока Кэйа приходил в себя, касаясь кончиками пальцев своих губ и глупо хлопая ресницами.
— Д-дилюк! — возмущённо воскликнул младший и бросился за другом, даже не обратив внимания на старших, что с ухмылками молча наблюдали за подростками.
