Тень стервятника

Глаза Амайи, оказывается, были не просто голубыми. У самого зрачка вплетались в радужку золотистые крапинки, словно искрящийся на солнце песок. В них Гаара разглядел отражение горизонта пустыни в своём первозданном виде, где нет человека, лишь всеобъемлющая пустота и воздух, прогретый солнцем. Это было первой мыслью, когда он смог встретится с ней взглядом. Сейчас они сидели на энгаве вполоборота друг к другу. И холодная луна, безразлично наблюдавшая за их беседой, покрыла сединой её волосы цвета расплавленного золота. Амайя сидела, словно вся состояла из серебра, настороженная и отстраненная. Она устремила взгляд на ночное небо с гирляндами созвездий, и ему вспомнилась легенда о лисах-кицуне, что молятся Полярной звезде, чтоб оставаться в человечьем обличии. — В моей стране считают, что луна притягивает души, как воду в приливы, и тогда становится невозможным солгать, — заговорила она, и ему показалось, что гнев сменился если уж не на милость, так хотя бы на снисхождение. «У меня с луной связаны не самые приятные воспоминания», — хотел было ответить он, но промолчал. Вместо этого он лишь предложил перейти на «ты». Амайя легонько кивнула головой в знак согласия. — Эта ситуация с Новошике Аки послужила главной причиной того, что тебя хотели отправить из деревни? — спросил Гаара, размышляя о том, что её открытое милое лицо с небесными глазами никак не вязалось с теми пытками в гендзюцу, о которых рассказала девушка Миё. Она повернулась к нему и задумалась, как будто взвешивая и выбирая правильные слова. — В какой-то степени да, послужила, — ответила девушка, — но у вас в кабинете я сказала правду о том, что случай, рассказаный Миё, не связан с моим предложением об обходе печати сознания. — Поясни, — попросил он. — Для начала следует рассказать ту историю, я полагаю… — она положила руку на доски энгавы, тонкий указательный палец начал повторять узор среза, — это случилось на миссии. Стояла задача выйти на группу нукенинов. Но с самого начала все пошло не по плану. Первый бой закончился тем, что Камото — один из наших сенсоров — попал в плен. В то же время у нас на руках оказался сильно раненый его брат Тору и тот самый мужчина Аки, взятый в плен нами. Пока Тору лечила наш медик, я уговорила Якиро загнать пленного в гендзюцу, чтоб выбить из него признание о местонахождении остальных. Как оказалось, на гендзюцу он был слаб, и двойные или тройные несложные иллюзии не мог отличить и развеять. А вымышленная темница даёт гораздо больше возможностей, как известно… «Я тоже был в такой клетке. Заточён с демоном», — вспомнилось ему, но Гаара не сказал и этого. — Я перестаралась. В какой-то момент я чуть сама не заблудилась в собственных иллюзиях. Если бы подлеченный Тору тогда не развеял мои иллюзии, кто знает, чем бы это закончилось для меня. А чем закончилось для мужчины, ты теперь знаешь. Он сошел с ума. Теперь Аки не способен даже связно говорить. Сомневаюсь, что он осознаёт себя. Тору, который потом ещё пытался добраться до его мыслей сказал, что он в зацикленных картинах моего гендзюцу. Его разум похоронен под обрывками воспоминаний, — Амайя оторвала взгляд от пола и посмотрела на него. — Из-за моей ошибки пострадали люди из ещё одного нашего отряда, что столкнулись с нукенинами, и чуть не погиб Камото. Думаю Тору так и не смог простить мне этого. Инцидент удалось замять, по крайней мере, он не значится в моём деле. Подобные проступки, обычно не выходят за ворота деревни, особенно, если могут запятнать кого-то, кого хотят выставить в лучшем свете, как например химе Облака, — она указала ладонью на себя. — Бакутон, служба в АНБУ, сплошные достоинства, и лишь маленький недостаток — бастард, — она горько усмехнулась, но потом продолжила ровным голосом. — Даже моё имя мне всегда казалось насмешкой. Даже оно отделяло меня от клана. Обратил внимания на печать на письме? Облака, из-за которых выходит солнце. И лишь моё имя связано с ночью и тьмой. Что ж… Оно соответствует моему происхождению. В знатных домах полно скелетов в шкафах… — она снова натянула примирительную улыбку. — Теперь о главном… Гендзюцу, в которое попадешь ты, если согласишься на этот эксперимент, совсем другое. Девушка зябко поежилась и, извинившись, прошла в дом. Вернулась она, уже прихватив два небольших покрывала, и одно протянула ему. Гаара принял его и накинул на плечи. — Это гендзюцу создаю не я. Его создаёшь ты сам. Попадая в него, ты можешь увидеть всё что угодно. Извращённые картины твоего собственного разума, искаженные видения под призмой собственных страхов — вот что перед тобой будет. Даже ты сам не предугадаешь, чье лицо тебя встретит. Наблюдая за тем, как Амайя закуталась в серый плед, оставив лишь подол сияющего снежно-белого платья, он задумался, что совершенно не помнит и половины лиц из убитых им людей. Они отпечатались в памяти лишь следами крови, тенью забытой жажды почувствовать себя живым. Отчётливо было лишь одно из лиц. Гаара понимал, что у его страха будет лицо его дяди Яшамару. — Шиноби Облака должны остаться в неведении, — серьёзно сказала она. Гаара кивнул. — Не думала, что придётся кому-то это рассказывать, а уж предлагать подобное и подавно, — созналась девушка. — А что насчёт воспоминаний? Ты сказала, что мы увидим прошлое друг друга. — Да. Представь, что есть два зеркала — два разума, собранные из разноцветных стёкол. Где стекла — это все твои воспоминания, вроде картинки в калейдоскопе, — она вынула руки из тёплого пледа и сложилась перед собой, словно держала в каждом по шару, — то, что мы хотим сделать, будет как бы ударом, — она свела руки вместе. — Некоторые из осколков могут попасть в другое зеркало, тем самым перемешаться, на время. Ты получаешь похожую картинку, за исключением нескольких составляющих. Представь, будто калейдоскоп сделал крошечный поворот, стекла незначительно, но сместились. На первый взгляд ты не сможешь даже сказать, что именно поменялось, но копаясь в памяти ты случайно можешь наткнуться на чужое воспоминание. — И много у тебя в голове заимствованных воспоминаний? — поинтересовался Гаара. — Благо эти воспоминания будут сопровождать тебя несколько дней. Как бы побочный эффект. Потом они стираются. — А твои утраченные воспоминания? Которые случайно попали в чужой разум? Ты замечала, что вдруг часть какого-то воспоминания стёрлась из памяти? — Сложно сказать, — ответила она, снова спрятав руки под плед, — видимо поэтому обход печати запрещён. Иногда я задумываюсь, не забыла ли я что-то важное? Как бы это описать… После подобного останется ощущение, что от тебя что-то ускользает. Ты пытаешься ухватится за это что-то и не можешь. Поэтому предупреждаю. Мы так или иначе оставим след друг в друге. Её взгляд застыл в пустоте ночи, словно и сейчас она силилась поймать тень воспоминаний. — Какой сенсор нам нужен? — спросил Гаара после минутного молчания. Амайя обратила на него взгляд полный внимания. — Лучший, — не задумываясь, ответила она. — Тогда завтра к шести вечера, я буду ждать тебя в резиденции, — поднимаясь, сказал он. — Какое безопасное время нахождения в твоём сознании мне объявить сенсору? — Не более десяти минут. В гендзюцу это будет гораздо больше, я буду стараться управиться. — Хорошо, — Гаара протянул ей плед. — Ещё кое-что… — замялась она, — ты почувствуешь то, что я переживала во время воспоминаний. Время стирает боль физическую, но не душевную. Ты будешь в моем теле. «А я надеюсь, ты не почувствуешь в воспоминаниях мою боль прошлого, тебе и своей достаточно», — хотел бы сказать он, но опять промолчал. — Доброй ночи, — сказал Гаара, исчезая шуншином. В шёпоте песка послышался её голос «Доброй…». Казекаге вновь оказался в своём кабинете. Канкуро сидел на кресле, запрокинув голову на спинку и дремал. Баки сидел неподвижно с папкой на коленях. — Ну что? — сонно протянул очнувшийся Канкуро. — Да я и сам не знаю, — честно признался Гаара и как мог подробнее рассказал историю, что ему поведала Амайя. — Шиноби Облака не внушают мне доверия, — начал Баки, выслушав рассказ, — эта Миё сдала с потрохами свою землячку. Даруи не обмолвился об этом случае, хотя вполне мог бы разъяснить. Её семья влиятельная в Облаке, и всё же, без Райкаге это бы не удалось скрыть. А сама Амайя?! Ей я доверяю ещё меньше. Её слова ничем не подтверждаются. Даже если учесть, что она руководствовалась светлыми мотивами и просто перегнула с гендзюцу на неустойчивом к этому человеке… Можем ли мы знать наверняка, что то же самое движет ей и в отношении тебя, — он направил на Гаару взгляд тёмного глаза, не спрятанного под тканью. — Не стоит забывать, что у неё личные мотивы. Она хочет найти виновных, но помни, что ты причина того, что произошло с её командой. Гарантий никаких. — Я понимаю, — кивнул Гаара. — Хочешь моё мнение? Я против этого эксперимента. Но я по глазам вижу, что ты уже согласен. Только прошу, задай себе вопрос: что в тебе говорит в сторону использования этого опасного метода? Реальная нужда в этом воспоминании или вина перед ней? — Баки протянул ему лист, вынутый из папки. — Ещё кое-что… Не стал показывать перед беседой с Амайей. На Гаару смотрел нарисованный черно-белый портрет мужчины. Единственные цветные пятна на котором были разноцветные глаза. — Портрет Сэйгэна, изображённый нашим сенсором из воспоминаний Мегуми, — пояснил Баки-сэнсей. — Я отправил ещё несколько копий портрета с соколами на пограничные заставы. Может кто что видел. Тот единственный не покалеченный мужчина из нападавших не опознан. Его нет в наших данных, по-видимому он из другой деревни. По остальным тоже пусто. Гаара снова кивнул. — И последнее… — сказал Баки. — Этой Мегуми после допроса стало плохо. К ней вызвали медика. И та заключила, что у женщины серьёзные проблемы с сердцем. Без должной медицинской помощи ей осталось недолго. Так что с ней нужно будет тоже что-то решить. Канкуро удивлённо вздернул тёмные брови. — Она же и при мне тогда шлёпнулась в обморок, — вспомнил он, вскинув вверх руку. — Но я списал это на нервы. Баки поднялся с кресла и сказал: — Я пойду, проконтролирую определения группы крови этого сенсора. И буду надеяться, что прилетит сокол от наших людей, — он многозначительно бросил взгляд на Гаару прежде, чем закрыть за собой дверь. Гаара остался один на один с Канкуро. Старший брат выглядел озадаченным. — Поделишься? — наконец спросил марионеточник. — Чем? Я рассказал про наш с ней разговор, — непонимающе отозвался он. — Я про твои мысли. Которые ты нам не озвучил. Но Баки, похоже, прав. Ты ведешь себя ещё тише, чем обычно. Это о чём-то да говорит, — твёрдо сказал старший брат и подпёр кулаком щеку. — Да, я назначил сеанс с сенсором на завтра — вот мои мысли, — выпалил на одном дыхании Гаара. — Ну хоть тут ты со мной честен, — облегченно сказал Канкуро. — Будем надеяться, что ей хватит чакры развеять гендзюцу. Уже лёжа в постели и потеряв всякую надежду на сон, Гаара пытался найти ответ на вопрос Баки-сенсея. Что было правдой из этих двух вариантов? Что внутри него толкнуло оказаться у дверей дома Амайи и поверить в её рассказ? Неужели и правда его на поводу вело собственное чувство вины? Нет! Он доверился и поверил ей, потому что она, несмотря на временную слепоту, видела дальше и выше низкого чувства его вины перед ней. Она видела внутренним чутьём возможность. На момент того, как ему доложили о неком сенсоре, выложив перед ним имя и внешность, Гааре показалось, что он наконец встал ногами на твёрдую почву. Но эта почва оказалась лишь островком среди неизвестности. Амайя же вселила в него надежду, что в её воспоминании кроется подсказка, связанная именно с ним, как с первопричиной нападения. Что это следующая ступень, позволяющая раздвинуть горизонт событий. И завтра он шагнет на неё. Гаара задумался о том, как странно, что друг другу помогают два таких разных человека: бывший убийца, которого постоянно преследует его прошлое, и девушка, лишившаяся слишком многого. Удивительно, что к одной цели ведут настолько разные движущие силы: Амайю — месть, а его — страх за близких и Суну в целом. Весь следующий день время до назначенной встречи тянулось как на зло долго. Он успел обговорить с сенсором нюансы и тонкости предстоящего эксперимента и заметил за собой, что порой постукивает краем пера о столешницу, задумываясь о гендзюцу. Успел принять Омои, выступающего командиром направленной делегации из Облака. Обговорил с ним необходимость отправиться по следам песчанного отряда, прямо по тоннелям от обнаруженной лаборатории. Потом был изматывающе долгий совет со старейшинами. Он пожалел, что не направил вместо себя песчаного клона выслушивать от этих стариков гениальные идеи. Гаара прекрасно выучил всех этих лебезящих перед ним старцев, которые только и желали вить из него веревки. И прекрасно понимал, что до них могли дойти слухи из-за неосторожности той девчонки Миё. Но благо ей хватило ума рассказать это только Баки-сенсею. Гаара разрешал себе проявлять нетерпение незаметно, постукивая указательным пальцем по столешнице, скрыв истинное лицо за маской равнодушного спокойствия. Под конец собрания Казекаге поблагодарил старейшин и вышел, уже не вслушиваясь в слова, брошенные ему в спину. Он вернулся к себе и попытался сосредоточить мысли на бумагах. За несколько минут до выхода из кабинета Гаара позволил себе найти её чакру. Амайя уже ждала его в назначенном месте. Рядом с ней были двое сопровождавших людей. Чакра девушки сбоила, обычно ровное свечение в некоторых местах затухало, а где-то было превышено относительно обычных показателей. Неспокойные всплески бились, как пульсирующая кровь, вторя её сердцебиению. Он заметил, что оно учащённое. Амайя совершенно точно волновалась. Ровно к шести часам он уже подошёл к кабинету. Амайю он увидел издалека, в глубине коридора, освещённого предзакатным оранжевым светом через круглые окна. Она была в светло-голубом платье с широкими длинными рукавами. Аккуратный воротник-стойка доходил до самого подбородка. Заколотые деревянной шпилькой волосы открывали внешне спокойное лицо. Серьги, которые представляли собой довольно длинные серебряные цепочки, ложились на самые плечи. Девушка стояла, прислонившись к стене, и покачивала ногой, из-за чего кисточка на поясе сбоку ходила из стороны в сторону в нервном танце. Завидев его, Амайя выпрямилась и поклонилась. Гаара ответил на приветствие и провёл её в кабинет, где их уже ожидали. В полутемной маленькой комнате было двое. Молодой шиноби стоял в тёмном углу для наблюдения за временем и на случай непридвиденных ситуаций. Основную площадь занимала огромная машина, перед которой сидел пожилой мужчина. Рядом лежал прибор, наподобие шлема. Из-за громады, что высилась за спиной старика, тот казался совсем маленьким, словно усохшим и сгорбленным. Сенсор предпринял попытку встать, но Гаара прервал его и попросил отложить традиции приветствий. — Казекаге-сама, — пропел старик, склонив голову. Его голос звучал гораздо крепче, выдавая в нём внутреннюю силу, хоть и с виду в слабом теле. — Микоши-сама, это Камадо Амайя. Вы готовы начать? — спросил Гаара. Старик окинул взглядом девушку. А потом снова повернулся к нему. Из-за густых седых бровей на него посмотрели тёмные глаза. Сенсор протянул костлявую руку к тонкой белой бороде. — М-да, — задумчиво протянул старик, — Вы не говорили, что её чакра-каналы повреждены. — Это не будет помехой, уверяю Вас, — подала голос Амайя. — Я бы настоял на том, чтобы снизить указанное время с десяти минут до шести, — после недолгого молчания объявил он. Гаара и Амайя переглянулись. — Шесть значит шесть, — согласилась девушка. Микоши кивнул и пригласил присесть молодых людей перед собой лицом друг к другу. Надев шлем, пожилой сенсор сделался настолько хрупким, что начало казаться, будто его тонкая шея просто переломится под тяжестью аппарата. Он перевернул три колбочки песочных часов из пяти, что стояли перед ним. — Мозг не отключается до конца, это поможет мне найти тебя быстрее, — тихо сказала девушка, положив свою ладонь на его. Гаара не привыкший к подобному хотел было отдернуть руку, но сдержался. В следующие мгновения он уже сосредоточился на прохладной старческой ладони, которая коснулась его головы, и закрыл глаза. Звук работающей машины понемногу стихал, оставляя его в идеальной тишине. Через мгновения абсолютный покой и темноту нарушил блеснувший луч света. Он медленно открыл глаза и увидел вокруг себя пустыню. До самого горизонта раскинулись бесконечные жёлтые пески, а над ними перевёрнутым морем было безоблачное голубое небо. Лёгкий ветер коснулся его лица, принеся привычный уху звук шелеста песка. Он окинул взглядом ровные земли, затем обернулся в надежде найти хоть что-то и наткнулся на одинокую фигуру. — Амайя, — позвал он. Он ожидал кого угодно. Лицо покойной матери, отца или дяди, сотни лиц убитых, чьи глаза полны страха и отвращения. Но здесь посреди этой бесконечной пустыни разума была по каким-то неведомым причинам лишь она. Девушка в том же самом голубом платье, в каком встретила его сегодня, обернулась. Её волосы сливались цветом с песком. Они больше не были заколоты, и ветер играл мягкими прядями. Она плавно двинулась в его сторону. Мужчина заметил, что её босые ноги оставляли на песке следы, которые тут же за ней заметал ветер. Амайя остановилась на расстоянии вытянутой руки перед ним. Гааре показалось, что она вот-вот улыбнется. Но вместо улыбки она не сводя с него пристального взгляда, потянула руками за пояс платья. Гаара хотел удержать её руки, но не мог пошевелиться. «Гендзюцу», — догадался он. В груди что-то неприятно сжалось, словно пришло в движение покрытое ржавчиной колесо. Отдало глухой болью куда-то вниз под ребро. Пояс с кисточками упал в песок. Рука Амайи потянулась к вороту, и вслед за поясом к её ногам легла ткань платья. Его взгляду открылось юное тело, обмотанное тугими белыми бинтами. Он замер уставившись на неё, такую хрупкую и уязвимую в этой второй коже. Через какие-то мгновения на белоснежном бинте в области живота проступила кровь. Словно растеклась краска на влажном листе бумаги. Пока он продолжал стоять, не имея возможности прекратить это, на её теле распускались всё новые кроваво-алые цветы. Бинты пропитывались настолько быстро, что начинали сочиться, не способные больше сдерживать эти раны. Амайя положила руку на живот и ухватив за край, начала разбинтовывать себя. Её взгляд не отпускал его, он словно призывал его смотреть. Под бинтами нельзя было разглядеть кожу, лишь кровоточащее нечто. Эти тонкие тряпки падали вниз, и голубое платье превратилось в коричнево-красное. Кровь стекала по её ногам и даже песок не мог её впитать. Гаара почувствовал, как начал вязнуть во влажном песке, но оставался бессильным. Здесь его же сила обернулась против него самого. «Будь что будет», — промелькнула в сознании мысль, пока он всё глубже увязал в кровавом песке. А затем видение Амайи расстаяло, как мираж в раскалённой от жара пустыне, и он понял, что его окружают стены комнаты. Послышался знакомый голос. Сначала ему показалось, что перед ним возникла мама, но потом он понял кто это. Это был тот, кого он ожидал увидеть. Ожидал, но всё равно боялся посмотреть в фиолетовые глаза дяди Яшамару. На лбу дяди виднелся бинт, прикрытый русыми светлыми волосами. Немного женственное лицо лучилось доброй улыбкой. — Всё ещё болит, да? — участливо спросил мужчина и положил руку на грудь Гаары. Прямо туда, где билось неспокойное сердце. — Да, — признался нерешительно он, — что-то до сих пор ноет, — его рука коснулась руки дяди. Яшамару грустно улыбнулся. — Я нашёл лекарство для тебя, — признался он. Гаара прекрасно помнил этот разговор, он уже был в прошлом. Он маленький стоит в этой же самой комнате и пытается нанести себе рану найденным ножом. Пытается понять и почувствовать, что же такое настоящая боль? И задается вопросом почему всем дано это испытать, кроме него? Именно тогда он признался дяде, что в груди почему-то родилось это странное чувство. Чувство, от которого не избавиться и не заглушить. «Гораздо тяжелее заживают душевные раны. Лекарств для них нет. Однако есть кое-что, но это может дать только другой человек. Это любовь», — рассказал тот Яшамару из прошлого. Яшамару из настоящего этого не произнёс. Вместо этого он вонзил руку в самые рёбра, вгрызаясь в плоть, разрывая мышцы. Словно не было никакой песчанной брони. Гаара хотел закричать, но боль пронзила настолько сильно, что он лишь захрипел. Яшамару выдернул руку и в его ладони осталось лежать чёрное сердце. — Гниёт внутри, вот и болит, — всё с той же доброй улыбкой сказал дядя. Гаара смотрел на своё ещеё бьющееся сердце. Маслянно-тягучая жидкость, как чёрная патока, выливалась из разорванных аорт и вен. Пальцы дяди были измазаны в тёмной крови, что сочилась вниз по локтю и капала на пол. А в груди Гаары зияла открытая рана. Все чувства смешались с болью, разливающейся от места, где теперь отсутствовал важный орган. Смешалась с болью вина за убийство дяди, ненависть на отца, что послал того убить собственного сына. Смешалось прошлое и настоящее, всё превратилось в грязные пятна на полу. — Смотри, что ты с собой натворил, — с нотой жалости заговорил дядя. — Зря я тебя… Его слова заглушил голос Амайи: — Развейся. Всё помутилось, образ Яшамару угас. Гаара мысленно возблагодарил Амайю, что она наконец освободила его от пытки гендзюцу. К нему словно вернулось его прошлое, где в голове звучал голос Шукаку, истошно требовал веселья. А представления о веселье были у него крайне испорченными. Гаара помнил, как однохвостый изводил его, и в голове тогда появлялось то же самое ощущение, что и сейчас — ощущение, что он себе не пренадлежит. В такие секунды казалось, что это не в нём сидит запечатанный пустынный демон, а он всего лишь маленькая часть, что запрятана в кровожадном монстре. Кому он принадлежал, пока длились эти минуты в том обычном мире, где он сидел напротив Амайи? Те минуты казались здесь часами. В этом переплетении с чужим разумом, в пустоту на место вырванного сердца вернулась фантомная боль. Ему казалось, что спустя годы он отпустил её, но сейчас снова ощутил себя мальчишкой. Всего лишь ребёнком, который позже убьёт своего дядю, а потом и сотни других людей, просто потому, что так суждено было с самого его рождения. Его предрешённый путь, что проступил запечатывающей печатью на животе его матери, пока он был в её чреве. Путь человека, которого никто не способен излечить от сердечного недуга. Гендзюцу закончилось, и он с трудом, но осознал, что видит другими глазами и что мысли о собственном начале жизни отступили куда-то далеко. Гаара больше не был собой. Он был ведомым Амайей, как когда-то был ведомым желаниями демона. Гаара понял, что она не соврала, сказав, что ему предстоит испытать все чувства, что пережила и она. Он ощутил её страх за друзей, как свой собственный страх. Почувствовал, как в теле разливается чакра, словно вся эта сила была подвластна ему. Казекаге всмотрелся в янтарные глаза первого соперника, но не узнал его. Зато второй — молодой парень, показался смутно знакомым. Но сосредоточиться мешали мысли Амайи, которые заполнили собой всё, не давая пробиться его собственным. Потом наступила боль, глухая, притупленная. За ней пришел свет, а затем темнота. И чёткое осознание близости конца. Принятие неизбежного, без страха, лишь спокойствие. Спустя ещё какие-то секунды он вновь увидел перед собой Амайю, но теперь настоящую. Девушка выглядела изнуренной и больше не держала его за руку. — Благодарю Вас, Микоши-сама. Теперь попрошу оставить нас, — сказал, собравшись с мыслями, Гаара. В его голове гудела зарождающаяся мигрень. Молодой парень, как тень, отделился от стены, помог подняться старику и увел его из кабинета. — Ну что? — тихо спросила Амайя. В её покрасневших глазах читалась надежда. — Кое-кто показался мне знакомым. Но там я не смог вспомнить его. — Сейчас навряд ли получится. В лучшем случае завтра… Но раз есть за что зацепиться, значит обязательно вспомнишь. Это всё коварные эффекты обхода печати, — пояснила она и приложила ладонь к правому виску. Гаара решил, что и у неё началась головная боль. От последних чувств, испытанных перед финальной техникой, остался неприятный осадок где-то внутри. Хотелось не думать об этом, но не получалось. — Почему ты на это решилась? — спросил он, сам от себя не ожидая. — На обход печати? — уточнила она. — Нет. На «Восхождение». Застигнутая врасплох этим вопросом девушка замерла. Её взгляд блуждал по его лицу, словно искал на нём ответ. Потом левая рука дёрнулась на живот, туда, где под складками платья был затянувшийся шрам. — Слишком много откровений за последние дни, — сказала она, — я не готова ответить. — Прости, — извинился Гаара. — Я провожу тебя домой. Амайя посоветовала ему отказаться от шуншина, поэтому до дома они шли пешком и в полном молчании. Гаара мельком кидал взгляд на девушку, стараясь держаться ближе к ней на особенно оживлённых улочках. В голове помимо разрастающейся боли всплывали воспоминания. Без особого порядка они сумбурно появлялись и сменялись другими. Где-то среди знакомых мыслей о произошедшем в последние дни и пережитом в гендзюцу, вклинивались незнакомые чужие воспоминания. Словно подсаженные паразиты, они путали и сбивали ход мысли. Вот он видит, как его хвалит незнакомый старик и как в его руке сминается бумага на тесте определения предрасположенности чакры. Гаара и сам не заметил, как они пришли к её дому. Он становился возле забора без калитки, Амайя прошла на крыльцо и открыв дверь, оглянулась. — Заходи, — просто сказала она, словно это приглашение в дом и было целью всего сегодняшнего вечера. — Будем лечиться от последствий, — объяснила она. АНБУ были временно отозванны от охраны пустующего дома, да и навряд ли кто-то на этой тихой тупиковой улочке заметил его — так думал Гаара. И поэтому не стал спорить и зашёл вслед за ней в дом. Обстановка практически не изменилась, можно было заметить лишь отсутствие пыли и несколько новых вещей, разложенных на тумбе. Среди них — фото, точно такое же, какое было вложено в её дело. И пахло теперь здесь по-другому — чем-то нежно-сладким. Комнату освещал тёплый свет настольной лампы. Гаара проследил взглядом за фигурой Амайи. Та достала из шкафа рюмки и пузатую бутылку из тёмного стекла. Поставила на низкий столик и присела на диван, жестом призывая его сделать то же самое. Он неуверенно наблюдал за тем, как она разливает светлую жидкость по рюмкам. Сильно сомневаясь, что подобное лечение когда-то кому-то действительно помогало. — Ничто так не затормаживает мысли, как алкоголь, — пояснила она, протягивая ему рюмку. — Спасибо, я не пью. Амайя внимательно посмотрела в его глаза и тихо вздохнула, но протянутой руки не опустила. — Поверь мне, будет куда легче, — мягко сказала она, словно уговаривая выпить микстуру. — Я ведь и по ту сторону бывала. И знаю, что бы ты ни увидел в гендзюцу, это хочется поскорее забыть. Сейчас самое верное — просто отпустить мысли, не сосредотачивайся ни на чём конкретном. Гаара взял рюмку и одним глотком опустошил её. С непривычки саке обожгло горло, и на глаза выступили слезы. Он никогда не понимал, что люди находили в алкогольных напитках. Было время, когда Гаара пробовал разный алкоголь, и больше всего ему понравилось сладкое вино, но и им он старался не увлекаться. Из-за того, что выпивал он редко, спирт ударил в голову быстро. Голова потяжелела, и мысли впрямь замедлились. Неловкие паузы заглушал только звон стекла. Если бы на его месте был его старший брат, тот нашёл бы что сказать. А Гаара только и делал, что не сводил глаз с её тонких пальцев, наполнявших третью по счету рюмку. — Сегодня в обед я впервые вышла из дома. Как раз в поисках саке, — тихо сказала она. — И, кажется, меня обсчитали, — девушка усмехнулась. Гаара хотел задать вопрос, и конечно совсем не о том, насколько её обманули. Его волновало, что она увидела в его прошлом. Но задать его напрямую он не решался. — Снова отправишь на поиски Канкуро? — спросила после третьей рюмки девушка. Гаара сфокусировал уже расплывающийся взгляд на Амайе. Девушка и сама быстро опьянела. Он понял это по её остекленевшим глазам и румянцу на щеках. — Конечно, я отправлю Канкуро, как только пойму, куда стоит отправлять. Мне бы вспомнить этого человека, которого я увидел в твоём воспоминании, — признался Гаара. — Отправьте меня с ним, — попросила девушка. Её просьба была ожидаемой. Всё в ней говорило о том, что ей не усидеть здесь в чужом для неё доме, пока не найден тот человек, что стоит за нападением. Гаара мог бы приказать остаться, потому что она ещё не восстановилась, потому что уже и так натерпелась, мог бы насильно отправить её в Облако, но не сделал ничего из этого. — Ответь мне, — требовательно, но без нажима сказала Амайя. — Хорошо, — согласился Гаара, — отправишься с ним. «В случае чего он защитит», — промелькнуло в голове. — Я всё ещё шиноби Облака? — спросила она, не дав его мысли развиться. — Пока не было свадьбы, да. Она кивнула головой и спросила: — А свадьба будет? Гаара замер взглядом на донце опустевшей рюмки и тянул с ответом. — Странный вопрос, учитывая сегодняшние реалии, правда? — грустно спросила она. — Правда, — только и оставалось согласиться мужчине. — Я хотел сказать спасибо, — произнёс Гаара после минутного молчания. Амайя удивлённо повернулась к нему. — Я рисковала и тобой тоже, а ты благодаришь, — с горькой усмешкой ответила она. Невольно уголки и его губ дернулись в нервной полуулыбке. Алкоголь расслабил и теперь разливался теплом от груди. После очередной рюмки молчание так не сковывало. — Знаешь, о чем я подумала? О том, что эти люди, должно быть, не были на войне. Потому что если бы они видели тебя там, они бы не решились на это, — твёрдо сказала она. Мужчина не понял, как расценивать эту фразу, но уточнять не рискнул. Вместо этого поспешил ретироваться, пока окончательно не захмелел. Вставая, чуть не опрокинул рюмку, но её тут же подхватил песок. Амайя, кажется, этого даже не заметила. Гаара обходными путями и задворками прошёл к своему дому, надеясь незаметно пройти мимо брата. Их дом был похож на дом, который он предоставил Амайе, разве что комнат было больше и имелась отдельная пристроенная мастерская Канкуро. Марионеточник как назло сидел в гостиной, ковыряясь с очередной деталью. — Эй, как прошло? — спросил Канкуро проходящего мимо Гаару. — Подробности завтра, — поспешно бросил он, не останавливаясь. — Вообще-то я тут волновался, — начал было брат, откладывая разобранную часть марионетки. Мужчина, не ответив, прошёл в комнату и захлопнул дверь. — Гаара, — позвал Канкуро, выстукивая звонкую дробь в деревянную дверь. — Так что произошло? Ты хоть скажи, никто из вас двоих умом не тронулся? — Всё с нами нормально. Просто хочу побыть один, — отозвался он. Казекаге прислушался к брату. Просачивающийся под дверь свет вырисовывал его тень на полу. Канкуро ещё с полминуты стоял под дверью, а затем медленно ушёл, забрав с собой и свою тень. Гаара лёг на узкую кровать и, последовав совету Амайи, попытался отбросить все мысли. Но даже под усыпляющим действием алкоголя это оказалось непросто. Что ещё он увидит из прошлого девушки? Воспоминание о брате или погибшем командире, к которому она была так привязана и чьим именем она назвала его в своей палате? И сможет ли он сам что-то вспомнить? Глаза начинали слипаться. Он пытался зацепиться взглядом за нехитрую обстановку своей комнаты, но усталость упрямо брала своё. Неожиданно его голову словно прострелила ясная мысль. Он успел ухватить её за хвост, прежде чем она смешалась с другими воспомининями. Гаара рванул к двери и распахнул её. Удивлённое лицо ещё не закончившего работу марионеточника вытянулось. — Я вспомнил, — сказал он в лицо старшему брату. — Отлично. Что вспомнил? — опешив, протянул тот. — Нужно в архив, — бросил на ходу Гаара, направляясь к входной двери. Сон как рукой сняло. Канкуро последовал за ним. Попутно забрасывая его вопросами о том, что в итоге произошло. Но младший брат, словно боясь забыть собственную мысль, сосредоточенно шёл по улицам к резиденции, полностью игнорируя расспросы. — И где ты в конце концов так надраться успел? — спросил Канкуро, когда они уже спускались на подвальный этаж, где был архив. — Это было как бы сказать… лечение последствий, — бросил Гаара, открывая дверь. — Лечение? — старший брат разразился смехом. Гаара злобно посмотрел на него, но того это лишь раззадорило. Звонкий хохот разнесся по тёмному помещению, заставленному высокими стеллажами. — Завтра тоже схожу в идзакая, подлечусь, — не унимался марионеточник. Он перестал подшучивать над Гаарой, только когда он положил перед ним развёрнутые страницы дела из папки о нукенинах. — Это он, — Гаара указал пальцем на фото молодого парня, который в воспоминаниях Амайи был вторым её соперником. — Кеккей-генкай — Дейтон , — прочитал Канкуро, задумчиво почесывая подбородок, — действительно, один из нападавших обладал подобным. — Амайя только благодаря Бакутону смогла вырваться из его каменного плена. Их бой был короткий, судя по воспоминаниям, увиденным мной. Но теперь ясно, почему каменная тюрьма была такой прочной — она была укреплена его стихией. — Твои мысли интересны, но только он числится погибшим два года назад, — сказал Канкуро. Теперь на его лице насмешливое выражение сменила обеспокоенность. — Да, поэтому мы и не могли никого найти. Мы искали их среди живых, а стоило искать среди мёртвых, — озвучил Гаара мысли обоих. — Возможно тут будут и остальные. Братья переглянулись и снова посмотрели на бумаги. Каждый понимал, что найденные ответы рождали пока лишь новые вопросы. И чашу весов никак не удавалось склонить в свою сторону.