Не замечаю телефон
Не потому, что не «Алло»
А потому, что я летаю сегодня немного выше
облаков
«О простом» Тима Белорусских
Нюша отламывает от плитки кусочек молочного шоколада, кладёт на язык и, закрыв глаза, наслаждается нежными лучами весеннего утра и нежным вкусом любимого лакомства. Она с тенью грустной улыбки вспоминает о шоколадной машине, ставшей однажды воплощением её мечты о сладкой жизни, причиной второго Всемирного потопа и встретившей свой конец в компании ржавеющих железяк где-то на свалке у Пина. Мечты сбываются, а переварить ты их не можешь. На мгновение она не дама в беде, не чья-то муза, не принцесса и не стюардесса, а просто Нюша, которой нравится иногда вместо завтрака забраться с ногами в огромное мягкое кресло у окна, воровато оглядываясь, вынуть из верхнего ящика тумбочки шоколадку, запрятанную под номером прошлогоднего журнала с клипсами в форме сердечек на обложке, – клипсы давным-давно вышли из моды – и запускать отколотые ровно по линии квадратики один за другим в рот, каждый запивая глотком согревающего какао. Просто Нюша, которой нравится верить, что, пока никто не видит, калории не считаются. Нюша отхлёбывает из наполовину опустошённой розовой кружки, и чуть не давится сладким напитком, потому что кто-то внезапно открывает, бесцеремонно толкая ногой, не запертую на замок входную дверь. Между попытками откашляться, попытками дышать и попытками рассмотреть что-то сквозь слёзы, выступившие на глазах из-за прокатившейся по горлу обжигающей жидкости, Нюша видит, как незнакомая фигура с лицом, скрытым за еле уместившейся в проход стопкой книг, вваливается в комнату. Таинственный гость, тяжело ступая и пошатываясь под весом своей ноши, плетётся к размещённому в самом центре просторной гостиной круглому столу, и разноцветные книги, как кирпичи, с грохотом падают на деревянную поверхность, а хозяйка домика узнаёт в незнакомце Кроша. – Я только что от Лосяша, – без приветствия начинает тот, тряся обеими запястьями, затёкшими, по-видимому, во время переноса внушительного груза, – он бы и сам помог, но, говорит, что работает над одним «феноменальнейшим» открытием, поэтому вот. Всё, что нужно. Крош правой ладонью похлопывает зелёную обложку какой-то массивной, страниц в восемьсот, книженции и довольно улыбается, глядя на растерявшуюся Нюшу. – Да столько книг и за год не успеешь прочитать, – наконец опомнившись, кисло замечает она и, позабыв о напитке в руке, с кружкой подходит к столу и приковывает глаза к груде пёстрых кирпичей, – а у меня чуть больше месяца остаётся. Крош, наблюдением ничуть не смущённый, просто пожимает плечами: – По словам Лосяша, чтение одной книги обычно занимает до тридцати бутербродов, максимум тридцать пять. Рассчитай точное время до экзаменов, – он загибает большой палец, – рассчитай количество книг, – указательный, – и количество продуктов в холодильнике, – средний. Дальше цепочку загибания пальцев Крош не продолжает, а берёт зелёную книгу и торжественно протягивает будущей стюардессе. Та в свою очередь возмущённо фыркает и качает головой, сильно сомневаясь в существовании какой-либо научно доказанной взаимосвязи между чтением и бутербродами, но книгу всё же принимает и, поместив кружку на небольшой свободный участок на столе, вертит в руках учебник с мистическим названием «Линейная алгебра». Крош, считающий свою миссию на этом успешно выполненной, какое-то время молча осматривается вокруг, пальцами отстукивает по фиолетовой обложке сборника «Физика: 5000 задач» ритм крутящейся в голове со вчерашнего вечера мелодии и, потерев нос, неуверенно произносит: – Ну ладно, я пойду… Наверное, она должна поблагодарить его за, пусть и едва осуществимую, но идею: теперь у неё есть хотя бы это. Хотя бы что-то. Возможно, ей даже стоило бы угостить его горячим сладким какао. Но Нюша почему-то вспоминает об этом слишком поздно. Не благодарит и не угощает, а просто прощается. И он просто уходит.***
Мячик, свистнув над ухом, приземляется в шелестящих кустах, и, пока Ёжик, усмехнувшись, выводит в блокноте «15:8» и с важным видом подчёркивает итог, Крош раздражённо швыряет ракетку на свою половину стола и краем футболки вытирает с лица льющийся ручьями пот, устало проговаривая: – Ёлки-иголки! Ёжик, да тебе, я смотрю, с такими талантами дорога в профессиональные теннисисты, а ты – всё фантики. Верный изначальному выбору, Ёжик на предложение податься в спортсмены отвечает улыбкой, после как бы невзначай весело спрашивает, уже предвидя реакцию лучшего друга: – Ты сам-то как, Крош? Определился? – Ёжик, – страдальчески протягивает тот и поднимает взгляд на облака, недостаёт только «скупую мужскую слезу» пустить. Для полноты момента. К счастью для Кроша, условие «проигравший везёт победителя домой на себе» с утренней беготнёй то к Лосяшу, то к Нюше в начале матча сам он поставить забыл, а Ёжик, хотя нередко в роли везомого оказывался именно он, условие особенно не поддерживал и сам его никогда не ставил, поэтому сейчас они возвращаются по тропинке бок о бок, лениво перекидываясь замечаниями о погоде, теннисных ракетках и услышанному по радио. Наконец Крош сворачивает к себе, а лучший друг, пройдя ещё метров сто достигает собственной двери, машет с крыльца и скрывается внутри. Крош уже начинает подниматься по кручёной лестнице, когда его внимание вдруг цепляет нечто необычное на розовой скамейке. Спрыгнув обратно на землю с третьей ступени, хозяин домика мигом приближается к предмету и поднимает относительно тонкую серую книжку и лежащий подле тетрадный листок, информирующий в двух словах: «Важно. Нюше.» На секунду его колет острое желание злосчастную книгу заткнуть подальше в шкаф и забыть о ней немедленно лет на сорок. Или хотя бы до завтра. Полыхай небо в этот момент медным закатом, Крош непременно так и поступил бы: уже поздно, бродить по ночам неохота. Солнце, однако, решает иначе и в ту минуту сияет по-прежнему высоко и ярко. Апрельские дни вдруг кажутся подозрительно длинными. Переменив мокро-липкую футболку, Крош с недовольным стоном плетётся к розовому домику.***
Он застаёт её там же, где оставил, у заваленного книгами стола, с разницей лишь в положении: теперь она сидит на одном из своих обитых бархатом стульев, тоскливо подперев голову кулаком, и скользит мутными глазами по страницам того самого учебника «Линейная алгебра». – Нюша, принимай пополнение, – объявляет с порога на этот раз мгновенно узнанный гость и, подойдя к столу, бросает тонкую серую книжку к остальной куче. – Крош, вот ты это специально? – неожиданно вспыхивает она, вскинув рыжую голову. – По-твоему, это смешно? Ты вообще можешь хоть к чему-то относиться серьёзно? С широкими глазами Крош молча выслушивает внезапные нападки, наблюдает за тем, как, выпалив тираду претензий, она снова обращается к учебнику и переворачивает страницу с таким ожесточением, что бумага, не выдержав, рвётся. Выдранный кусок пожелтевшего листка сжат между пальцев. – Идём, – вдруг произносит он, удивляя сам себя.***
Куда они идут, пробираясь через колючие кусты и хлюпая ботинками по влажному лесному грунту, Нюша не знает, но ей любопытно, и ей тошно от гадкой алгебры, и она, не сопротивляясь, следует за Крошем. Наконец Нюша смутно узнаёт знакомые места, она припоминает, что остаётся повернуть направо и… Они выходят к огромному дубу, раскинувшему ветви над самым обрывом. Высоко на дереве по-прежнему болтается подвешенная осенью Крошем и Ёжиком тарзанка. Тогда, в октябре, внизу обрыва был глубокий океан красно-жёлтых листьев, способный смягчить падение даже с подобной высоты, выскользни перекладина из рук. Сейчас Нюша видит на дне только острые камни. Крош несколько раз дёргает за перекладину, как бы пробуя канат на прочность, потом с многозначительным взглядом разворачивается к Нюше: – Тебе как будущей стюардессе нужно привыкать к чувству полёта. Будущая стюардесса смотрит на потрёпанный снегом и бесчисленными дождями канат, снова заглядывает в обрыв и видит всё те же твёрдые острые камни – если падать, то уже без шанса подняться. Она не понимает, говорит Крош в шутку или серьёзно. Никогда не понимает. Потому что он опять улыбается. Всегда улыбается своей широкой солнечной улыбкой. При мысли о падении на острые глыбы Нюша решает, что всё же «в шутку» и отвечает преувеличенно высокомерным тоном: – Твои сведения устарели, Крош. Болтаться в воздухе на верёвке – у нас, стюардесс, уже давно не часть тренировочной программы. – Ну как хочешь, – раздаётся голос Кроша, прежде чем тот, схватившись за перекладину и дважды подёргав, не несётся с разбегу к краю пропасти. Холодный ужас примораживает Нюшу к месту, на болезненно долгий миг всё застывает, и ей кажется, что она слышит звук лопнувшей верёвки. Через секунду, однако, тарзанка возвращается, Крош снова стоит на земле, ладонью поправляя растрёпанные ветром волосы, и Нюша не сдерживает вздоха облегчения. – Давай, Нюша! – весело зовёт он. – Тебе же нравилось осенью. Свежий ветер в волосах, пропасть под ногами, перекладина, способная в любой момент выскользнуть из рук, страх, радость, буря – ей и вправду нравилось. Не переставало нравиться. Нюша решительно подходит к тарзанке, дотягивается до перекладины, отдаляется на нужное расстояние для разбега, но вдруг думает о звуке лопнувшей верёвки и медлит. Она не знает, как долго стоит, вцепившись обеими руками в привязанную к концу каната палку. Целую минуту, вполне возможно, или десять. В любом случае до тех пор, пока Крош не теряет терпение. Потому что в тот момент, он оказывается у Нюши за спиной, берётся за перекладину с двух сторон от Нюшиного захвата, и начинает бежать, толкая её, пока она тоже не бежит сломя голову, к обрыву. Потом всё в точности так же, как осенью: свежий ветер, пропасть под ногами. Только осенью ничьи тёплые руки на обнимали её сзади. Когда они возвращаются на землю, обоим вдруг становится необычайно весело, накатывает приступ смеха. От разрывающих эмоций и внезапного обилия кислорода в лёгких у Нюши кружится голова и, чтобы не потерять равновесие, она хватает Кроша за плечо. Его лицо, с этими вечно смеющимися светло-голубыми глазами, в миллиметрах от неё, так близко, и Нюше кажется, будто... Но это странно. И глупо. И это Крош. Запускающий снежки ей в лоб, никогда не играющий на её стороне, жизнь-одна-большая-шутка Крош. По-твоему, это смешно? Ты вообще можешь хоть к чему-то относиться серьёзно? Усмехнувшись, она лохматит только что приглаженные им русые волосы.***
По небу уже растягивается медовый закат, когда они вместе доходят до Нюшиной калитки. Не потому что он провожает её, а потому что им по пути. – Тогда пока, – с обычной улыбкой прощается Крош. Нюша вспоминает о дожидающейся дома бесконечной груде пыльных книг и думает, что «болтаться в воздухе на верёвке» – не самая плохая часть тренировочной программы стюардесс. Ей хочется сказать «до завтра», но Нюша не знает, что будет у Кроша на уме завтра и увидятся ли они завтра, поэтому она говорит «пока». И он уходит.