Крошево

      Перекрёсток сегодня ещё оживлённее, чем всегда. Птицы, успевшие прийти после ужина, занимают часть места, отчего пробраться к центру столпотворения оказывается легче, чем ожидается. Псы, Крысы, Четвёртые… Фазанов нет, но это и не про них.       Пират — за спиной, ощутимо, отчего удаётся сохранять невозмутимый вид. Другим старым знакомцам досталось сильнее — что Рыжий, что Табаки теперь сверкают красными ушами, а сама виновница всего собрания только наблюдает, скрестив руки на груди. Она притопывает раздражённо босой ногой со звенящими браслетами, шуршит веночками трав на поясе, дёргает выбившуюся нитку из лоскутной юбки: длинной, пожухлой и побитой, словно только сошёл снег и показалось всё то, что не успело сгнить за зимние месяцы. Она явно готова в случае неверного слова влепить обоим подзатыльник, а из-за металлических колец почти на всех пальцах и длинных ногтей это наверняка окажется болезненным. Что Шакал, что Рыжий понимают опасность положения, потому и молчат, только колясочник обиженно поглядывает… И всё же не сдерживается. Ну, хоть не отповедь в её сторону.       — За что?..       — Пиздел много. — моментально отбривает Травница, поправляя рубашку. Тоже — зелёную, неяркую, а, скорее, много раз перестиранную и крашеную заново. Да и косички из височных прядей, которые куда длиннее остальных волос, перевязаны отрывками той же ткани.       Рыжий, сидящий на диване, тоже вступает в разговор.       — С ним понятно… Меня за что?       На лицо девушки выползает казалось бы добрая улыбка, но последующие слова разбивают впечатление:       — А ты пиздил дохуя. Я могу прямо сейчас и здесь зачитать список твоих ошибок, но, думаю, не оценишь, поэтому давай-ка куда-нибудь съебёмся — я, конечно, та ещё падаль, но падаль понимающая.       — А раньше ты была такой хорошей девочкой… — всё не затыкается Табаки, видимо, лимит тишины закончен.       — Раньше, дорогой мой Шакал, я была мелкой тряпочной куклой, а теперь я злая сволочь, которая за ещё одну фразу в мою сторону вне нужной темы врежет.       — Но ты же можешь быть хорошей…       Травница потирает переносицу, положив вторую руку на одну из сумочек. Очки приподнимаются, и я удивлён, что она не цепляет ногтями ни глаз, ни век.       Устало выдыхает:       — Где, блядь?       В её тоне раздражение замешано с безразличием, и это настолько… Настолько прошлое, что Пират подходит ещё ближе, а не как раньше, в полшага позади, и кладёт голову на моё плечо. Птицы, да и весь Дом, давно привыкшие.       — Заметил?       — Будто бы я мог это не увидеть.       — А она ведь даже не догадывается…       «Что её прошлая кличка всё ещё живёт» — дополняю мысленно, зная, что он имеет в виду. В конце концов, преемница Седого теперь куда более закрытая, чем раньше, хотя на деле её закрытость перетекла в форму физическую из эмоциональной, словно наизнанку вывернули. Хотя, может, изнанку мы видели, будучи детьми?.. Кто знает.

***

      Мнущийся Курильщик, который всё ещё не особо привык к общению с вожаками других Стай, приводит в Четвёртую, где уже, кажется, почти прописался Рыжий. Эта компания всё пытается выяснить, что же за проблемы наступят вот уже совсем скоро.       — Итак…       — Для начала: я вас придушу и буду в своём, блядь, праве. — Травница разворачивается ко всем собравшимся, состоянием на тонкой грани межу внешним спокойствием и жгучей яростью. — Какого хера на вашей стороне происходит?! Почему вы повторяете ситуацию с выпуском старших, объясните пожалуйста! Почему в одной из Стай накопилось настолько много ненависти, что я её физически чувствую? Какого ебанного хуя?!       Выпуск… Старших?       Пока мы все пытаемся осмыслить услышанное, она нервно расхаживает по комнате, виртуозно обходя все кружки, ящики, банки и вещи на полу.       — А точнее? — первым справляется Сфинкс.       — Помпей. — останавливается, опираясь на изножье общей кровати. — Он похож на долго стоящий на плите чайник, который уже должен давно выкипеть и рвануть, но по каким-то причинам в него доливают воды ровно такой температуры, которая не доведёт до взрыва, но и недостаточно горяча. Я без понятия, кто из вас это делает, без понятия, каким образом, но имейте в виду, что один из прямо сейчас здесь находящихся является причиной его скрытности. Конкретную личность я не вижу, но виноватого, пусть и косвенно, а не прямо, да…       — И ты, конечно, не скажешь, так? — Рыжий явно знает её достаточно, хотя я не могу вспомнить, откуда и когда.       — К делу не относится, значит, не скажу. Ладно, это-то пофигу, а вот почему он не вылез ещё давно, никто не предполагает, случаем? — сидит ко всем здесь находящимся спиной, протирает линзы рукавом… Никто даже не порывается смотреть, а тех, кто мог бы, то есть, Чёрный и Курильщик — последний не дёргается, — придерживает Слепой. Мы знаем, что не стоит, мягко говоря.       — Ты намекаешь на его желание стать Вожаком Дома? — Табаки подпирает голову рукой. — Кстати, а ведь он и правда перестал об этом орать… Подозрительно.       — И почему же он мог резко заткнуться? Насколько я поняла, такой Пёс бы не замолчал.       Шакал и Травница удивительно синхронно разворачиваются сначала к Рыжему, затем к Слепому, а потом ко мне с Пиратом.       — Ты скажи, я скажу? — она чешет щёку кончиком безымянного ногтя.       — Да ладно, будто сами не додумают… Но основное, так уж и быть…       — Табаки, прекращай. И в одном предложении! — Сфинкс не даёт ему продолжить — я уже наслышан о речах Шакала, и столько времени сидеть здесь у нас явно не имеется.       Он вдыхает глубоко, игнорируя взгляд Лорда…       — Просто в мозгу Помпея образовались логические цепочки, что тявкать на сразу три Стаи идея бедовая, поэтому он, как бедная рыбёшка в мутной воде, затерялся, дабы мы не могли его увидеть, а тем временем творил свои тёмные делишки, такие же тёмные, как одежда его Стаи, хотя на деле мысли его ещё темнее и хуже, ведь тщеславие не утихает, обидой разбавленное, ведь как же так, он — и не стал Вожаком Дома, а всё эти другие, которая заняли сторону нынешнего Вожака, аки Слепого, отчего Стаи в целом его бесят чуть ли не сильнее, чем наша, и с ним же связана пропажа нескольких людей, может, тренировал своих верных собак или ещё чего, но на девушек не зарятся, хотя вполне возможно, что это пока что, а когда он, по своим мыслям, займёт пост, вот тогда-то и разгуляется, а всем остальным мало не покажется… Вот так как-то.       Что удивительно, Травница вполне себе фильтрует это количество слов… А вот Курильщик с Пиратом в прострации.       — То есть, это из-за того, что три Стаи против него, да? — выцепляет основное Рыжий. — Пиздец ему…       — Не кипишуй. — девушка кладёт ему ладонь на макушку. — Это Слепому решать, что делать. В любом случае…       Мы разворачиваемся к нынешнему Вожаку Дома. На его лице не показывается ни единой эмоции — как всегда, реагируют за него. Сфинкс раздражён и зол, пытается взять себя в руки, но не получается. Всё же такой же кровавой поножовщины не хочет никто из нас.       — Сразу скажу — я его убивать не буду. — Травница поднимает руки в капитулирующем жесте. Курильщик пристально смотрит на одну из её ладоней и, что-то найдя, опускает голову. Стыдно ему… Почему, интересно?       — Ты можешь. — даже не спрашивает Сфинкс.       — Но не буду. Хочешь, чтобы мне потом прилетело и я и на второй глаз такое получила? Нет уж, это ваша блядская вожачья проблема, сами её решайте. Я могу помочь советом, могу что-то ещё намекнуть, но получать гнев Дома ещё раз мне вообще неохота.       Тема уходит всё дальше от Помпея.       Табаки, переместившийся к настойкам, спрашивает, помешивая чёрную мерзость:       — За что хоть?       Травница вытаращивается на него, открыв рот.       — Ах ты, сволочь… — наконец находит она слова. — Он ещё забыть удумал!       В два шага добирается до него, отвешивает болезненный подзатыльник.       — Из всех тут присутствующих ты единственный знаешь полную картину и смеешь спрашивать?! То есть я тогда у Пауков пролежала две недели на обследованиях, едва успела увидеть наставника перед этим, между прочим, сам знаешь, благодаря кому, а ты…       Дальше следует несчётное количество мата — кто бы тогда сказал, что она вырастет… Вот в это.       — Удивительно… — совсем тихо произносит Пират.       — Чем?       — А ты сравни с зашуганной мелочью.       Тут он прав.       Травница продолжает ругаться, Рыжий чуть ли не записывает особо заковыристые речи, Македонский прячется в ванной, и, подумав, Курильщик, весь красный и смущённый, уезжает туда же — всё спокойнее, чем…       Спустя ещё двадцать три предложения она наконец затихает.       — Прооралась? — Сфинкс приподнимает отсутствующую бровь.       — Сейчас и на тебя ругаться буду.       — Где научилась?       — От Крысы с Габи и Рыжей. — усмехается. — То, что меня тут не видели, не означает моё абсолютное затворничество там.       — Будем считать вопрос закрытым. — заключаю я, поняв, что иначе они пойдут на второй круг. — Что с Помпеем?       — Я разберусь. — пустой взгляд Слепого — не то, к чему запросто привыкаешь.       Травница кивает, оправляя одежду.       — Ну вот и шикарно, меня только известите, коли что. Курильщика с Маком не отправлять, сами докатитесь-дойдёте. Всем до встречи, удачи выжить.       Вздрагивают четверо: я, Пират, Рыжий и Курильщик.       Уже в комнате Стаи задумываюсь: ведь не удалось с ней поговорить насчёт… Да чего угодно — причин всё больше, что ситуация в Доме, что Курильщик, что непонятное отношение к Рыжему, что… То, что связано со мной и Пиратом ещё как с Сиамцами. Вопросов много, а ответов, уверен, не последует, особенно прямых.