Крошево

      Сборище вожаков в Кофейнике иногда — почти всегда — превращается в, как скажет Рыжий, ебаный цирк. Крысиному королю судить о таком проще — он сам в цирке живёт, только его цирк весел и также отбит, как и предводитель, а вот для Стервятника со Слепым данное понятие несколько отличается. Помпей… Вовсе отдельная личность, который не явился, отговорившись через мелкую шавку.       — Так… Что случилось?       Каждому можно привести одного человека, такое правило установили, чтобы вожаки не перерезали друг друга, но с течением времени этим перестали пользоваться почти все, кроме Слепого. Однако сейчас кроме Сфинкса здесь Табаки, всем своим видом выражающий скуку ровно до поступившего вопроса. Его в качестве своего сопровождения притащил Рыжий, и Стервятник решительно не понимает, что за сговор двух стай сейчас разворачивается перед ним.       — Верно. — Сфинкс подходит к Шакалу. — Выкладывай, ты просто утопил нас в речах, дабы мы устроили данное сборище.       Парень заговорщицки сощуривается, наклоняясь вперёд.       — Травница новичку в Четвёртой амулет какой-то склепала, да ещё и не с него плату взяла, а на меня переложила. — и лыбится, тогда как остальных пробирает дрожь.       В последний раз нечто масштабное происходило после того, как Седой сделал оберег для тогда ещё Кузнечика — это помнит каждый из них. Но Курильщик того же возраста, что и они, значит, её подобное решение связано с чем-то иным.       — Как узнал?       — Почувствовал. — пафосно изрекает Табаки, но, видя, что никто не оценил, снова серьёзнеет. — Да он во сне ворочался, а там краешек цепочки показался. Весь в жизни не увидим, а пока не увидим, не поймём, отчего ему такая щедрость перепала.       — Может, её жалостью к мелкому пробило? — Рыжий покачивает стакан, давая неизвестной бурде перемешаться.       — Травницу-то? — Табаки качает головой, откидывается назад, чуть не перевернув коляску, но вовремя хватается за столешницу. — Быстрее солнце на западе взойдет али Лорд перестанет вести себя в обществе, как капризная роза.       — Твоя правда…       — Он еще когда заехал, царапаный по лицу был. Бледный страшно, на меня наругался, к Лорду притиснулся, прилип, словно кленовый лист в непогоду. — молчит недолго. — Лорд его на дух не переносит… Или не переносил. Не знаю. Коли поймёте, скажите.       Стервятник думает. Его Тень думает тоже. Травница… В одном они правы — она просто так едва ли что-то сделает. Тем более в отношении в первый раз встреченного человека. Ей сил не хватит амулетами да отварами весь Дом одарить, даже половину не получится.       — Стервятник, что тебе на ум приходит?       Он потирает веки, осторожно, но ощутимо.       — В её отношении гадать бесполезно. Захочет, сама скажет.       Вожак Птиц чувствует невесомое прикосновение своей Тени.       — В общем, просто будем иметь в виду, что какая-то хуйня намечается. — улыбается неестественно Рыжий, первым поднимаясь из-за стола. — Я пойду, моих надолго оставлять — гиблая затея. Табаки, доведёшь?       — Могу только до ручки! — усмешка выползает на его лицо.       — Тогда до ручки в мою Стаю, пожалуйста. — отвечает колкостью на колкость, идя точно рядом.       — Мы тоже уходим. — Сфинкс не прощается, Слепой едва склоняет голову.       Стервятник остаётся… Почти один. Почти.       — Что думаешь?       — Этому мальчику угрожает опасность, иначе она бы так не поступила.       Большая Птица молча и медленно кивает, соглашаясь. Поступок Травницы бросает чёткую рваную тень на всю выстроенную иерархию что в одной половине Дома, что в другой. Да даже среди воспитателей начнутся волнения, пусть те и не будут понимать причину. Как Слепой влияет на Дом, так и она, только с другой стороны. Иначе. Если Слепой со Сфинксом остаются на виду, Травница действует исподволь из самого чёрного угла, который только может найти.       — Ты понимаешь, что мы не можем просто пойти и вытрясти из неё всё?       Стервятник знает, что вопрос не для ответа — нет, он для того, чтобы повиснуть в воздухе, капать мелко вокруг и на них, просачиваться в мысли, забивая промежутки между… Чтобы они не сорвались. Чтобы не рванули выяснять прямо сейчас, какого ебанного чёрта ты творишь, Травница?..       — Вожакам тоже нужно спать. — снова не ощутимые почти ладони оказываются на его плечах. — Пойдем, Рекс. Отлежишься, хотя бы немного очухаешься, а там, может, и поймём, что делать дальше.       Большая Птица встаёт, привычно подхватывая трость. Не путает, хотя их две.       Идя к своей Стае, вслушивается в поступь за спиной. Стервятник более остальных вожаков осознаёт серьёзность — потому что только он из них всех знает, когда и как Травница получила новую кличку. Только он знает, за что. Никто больше. Точнее, есть тот, кто догадывается, но прямо не спросит — негласное, но нерушимое правило. «Если не сказано, значит, запрещено». Поэтому они молчат. Поэтому Стервятник не пьёт, ведь не сможет контролировать речь… Поэтому дал тогда честное уже-не-сиамцевое слово девочке с бледной кожей и серьёзным взглядом, говорящим больше любого монолога, а спустя два дня появилась Травница, заняла место Седого, исчезнувшего без следа. И ещё спустя четыре дня старшие… И новые Законы.       — Не замирай посреди коридора. — второй, двойной перестук пропадает вместе с его остановкой.       Стервятник, возобновляя шаг, качает головой — «Я в норме» — и продолжает путь.       Долг ему выплатили сполна несколько лет назад, даже больше — настолько переплатили, что теперь уже на нём петлёй висит груз, невозможный и давящий. Тянущий вниз, шепчущий в кошмарах, возвращающийся из раза в раз… И ведь должно быть у неё лекарство, но пока, видимо, недостаточно прошло. Знать бы тогда… Да всё равно пошёл бы на подобное, согласился, даже если и не спасать им горькую полынную девочку, даже если вдвое, втрое страшнее ярмо… Согласился бы. Снова бы поклялся, снова взвалил на себя ношу…       Большая Птица оборачивается. На него смотрят тускло, но приязненно, мягко… Спокойно. Пират всегда в пределах досягаемости. Всегда за спиной. Всегда его тяжесть и бремя, его надежда и уверенность.       — Ты опять? — ещё тусклеет, теперь уже весь, расстраивается. Он весь — тюль, кружевной и пыльный. Рваный.       У Пирата вместо одной ноги — протез, больное сердце и медкарточка толще стебля любимого растения Большой Птицы. У него самого не лучше, конечно…       — Всё хорошо. — на этот раз по-настоящему, а не соответствуя образу, устало улыбается Стервятник.       Пират подходит, обнимает. Пират слаб, тонок и сам порой задаётся вопросом, почему ещё жив.       Птица никогда ему не скажет.       — Надо успокоить птенцов. — от него отстраняются, усмехаются криво, как хорошей шутке. — Постоишь рядом?       — Я всегда рядом.       Стервятник собирается с силами — вожаки раскопали в нём то, что следовало бы похоронить под ворохом нового.       — Знаю. Поэтому и прошу. — кладёт ладонь на дверную ручку, повторяет для чужой и своей уверенности: — Я знаю, Макс.