В воздухе, напоенном запахом водорослей, радужно переливалась бабочка. Один лишь миг ощущал он прикосновение ее крыльев к пересохшим губам. Но пыльца крыльев, осевшая на его губах, радужно переливалась еще много лет спустя.
Я не помнила, как уходила из горящего здания. Может, всему виной было шокированное состояние, а, может, я не обращала внимания ни на что, кроме горячей ладони, придерживающей меня за талию так нежно, но крепко, чтобы я, не дай Бог, обессиленно не свалилась. Кажется, я была близка к тому, чтобы потерять сознание прямо на выходе, однако продержала немного больше: как минимум, успела присесть где-то вне разрастающегося пламени и устало прикрыть веки. Было страшно. В животе свернулся тревожный ком, а мой немногочисленный обед мерзкой рвотой встал в горле, норовясь со всем отвратительным пристрастием выйти наружу. Голова кружилась от страха, ещё не отступившего, но дававшего о себе знать через призму дрожащих рук и ног, неспособных меня удержать. Они умерли. Окончательное осознание пластом в виде бетонной плиты свалилось на меня так резко. Я, кажется, не до конца понимала это, рыдая над трупом Акиры, плача в объятьях Шунтаро и устремляя пустой взгляд на застывшие навек тела подруг. Я не сделала ничего, чтобы спасти их. Ничего, чтобы предотвратить погибель близких мне людей. Я могла оправдаться игрой: тем, что вряд могла повлиять на что-то, но в глубине души моё излюбленное чувство самобичевания едким, со всей жестокостью издевающимся голосом повторяло: «могла». Сама привела военного к подругам, сама не спасла друзей вместо Акиры, которому было суждено жить ещё долго. Ему суждено было наслаждаться жизнью, найти любовь, отпустить Куину, которой в любви он так и не признался. Но идиоты, решившие, что им позволено чуть больше, чем остальным, отняли у него на это право. Они таже безжалостно отняли у Айюми и Дайоны право на их чувства. Право на любовь до самой старости, на вернуться домой вместе и построить самые крепкие что ни на есть отношения, основанные на чистой любви и доверии. Я винила абсолютно всех вокруг и ясно это осознавала, оттого коря себя еще яростнее. Они могли бы быть теми, кем заходят. Они могли бы любить, радоваться каждому дню, заводить друзей и знакомых, петь, танцевать и творить всё, что душе угодно. Но пешки Агуни, даже их не знавшие, оборвали им крылья. И самое худшее в этом то, что я не могла повлиять на исход. Казалось, была слишком слаба, чтобы сделать хоть что-то. Беспомощно рыдала вместо того, чтобы найти решение раньше всех и предотвратить хоть чью-то кончину. Пребывая в Пограничье после смерти Саюки Ран, я пообещала себе больше не сближаться ни с кем. Ведь это было то место, где жизнь так хрупка и может оборваться в любую секунду, а я лишь стану, изнемогая от боли, рыдать над чужими трупами. Но я нарушила данное себе обещание. Снова доверилась. Посчитала людей вокруг обретённой семьёй. И чем же мне это обернулось? Страданиями в конечном итоге. Однако пути назад найти я уже не смогла: простые человеческие чувства, от которых я сознательно отгораживала себя всю жизнь, взяли верх надо мной. Я больше не могла отстраниться от всех, стать вновь обособленной, забыть о любой привязанности. Не могла, пока рядом всё ещё оставались братья Ён и Казуэ, Куина и Чишия. Появившиеся так внезапно, как молния на чистом тёмном небе, а чувства к блондину – пожалуй, самая серьёзная моя ошибка, которая меня погубит. Но, может, и создаст что-то прекрасное и совершенно волшебное, сравнимое с великолепным вишневым деревом, выросшим среди обычных яблонь и по началу слившееся с ними за счёт схожих цветов. С тяжёлыми мыслями я провалилась в сон на чужих коленях, не обращая внимания на тёплую ладонь, в неумелом успокаивающем жесте поглаживающую меня по волосам.***
Я проснулась где-то под вечер следующего дня. Усталость, подавленность и ужасное моральное состояние взяли верх, и я проспала достаточно много. Вставая и потирая голову рукой, я надеялась, что это поможет от трезвонящей мигрени, неприятной пульсацией, отдававшейся в висках. Под головой я не обнаружила чужих колен, на которых так самозабвенно уснула. Вместо них там лежала аккуратно сложенная белая мастерка, выполняющая роль импровизированной подушки. Запах кедра и свежих чайных листьев отдался улыбкой на моём лице. Чишия, значит. Было приятно получить такой маленький, но крайне заботливый жест от него, позволяющий хотя бы на секунду забыть о событиях злосчастной ночи, понёсшее за собой нечеловеческие потери. – Проснулась? – раздалось где-то сверху родным баритоном. Ровным и слегка ироничным, что было, конечно, свойственно, но с лёгкими обеспокоенными нотками, которые сложно было уловить. Или мне просто хотелось, чтобы они там были. Едва кивнув (лишь на это хватило моих сил после пробуждения), я подняла взгляд на Шунтаро, стоящего передо мной; часть людей ушла, осталось около одиннадцати. Неуверенно угукнув, я осмотрелась вокруг: некоторые пляжники говорили между собой, плакали, а ещё я заметила пару знакомых лиц, сидящих в небольшом кругу. Ён, Казуэ и Куина о чём-то говорили, а уголки моих губ внезапно вновь поползли вверх. Живые! – Хираи! – громко вскрикнул Ён, подбегая ко мне и резко заключая в крепкие объятия. Он прижимал меня к тебе так сильно, что я едва могла дышать. Я легко похлопала его по спине, призывая отпустить. Он бормотал что-то нецелесообразное, проговорив слишком обеспокоенно, - Ну и куда ты, дурочка, полезла?! Ты хоть представляешь, как мы забеспокоились! Нельзя так, Хираи! – Хорошо, что ты в порядке. Мы очень рады, то с тобой всё хорошо, - когда зеленоволосый меня отпустил, я смогла заметить фигуру Казуэ с обеспокоенным, но всё же приятно переживающим выражением лица, - каждый за тебя переживал. Всё же, вы с Анн спасли нас. Я несмело кивнула, а после ко мне подошла и Куина, приобнимая и безмолвно выражая скопившееся беспокойство за меня. Шунтаро стоял, спокойно замерев. Сейчас я была безумно благодарна им за то, что они выжили. Я ими бесконечно гордилась, и мне хотелось кричать об этом, что есть мочи. Это не было одной лишь моей заслугой. Главные герои – они. Каждый, кто сейчас находился рядом и смог пережить этот кошмар, дав нам возможность его прекратить. Я снова смотрела на оставшихся пляжников: отчаянных и не совсем понимающих, что им делать дальше. Многие потеряли тут друзей, знакомых и даже родственников. Я была в числе тех, кто утратил важных людей. И мы не могли оставить всё просто так: мы должны были почтить их память. Мы должны были заставить их остаться навек в наших сознаниях и в наших сердцах тёплыми огоньками, указывающими на ответ в трудную минуту и спасая согревающими воспоминаниями даже в самый холодный мороз. Мы должны были сделать это и вновь стать сильными, чтобы бороться дальше. Нельзя было давать слабину: только не сейчас. Мои друзья не хотели бы, чтобы я убивалась и рыдала. – Послушайте, - громко начала я, поднимаясь и произнося со всей призывной серьёзностью. Было немного тяжело вставать на ноги, посему я тихо ойкнула, едва прихрамывая и выходя в центр всеобщего внимания, - Мы пережили десятку червей, в которой пали наши друзья. Мы должны почтить их память. Мы не можем оставить их лишь кучей трупов, сгоревших на костре. Они – это нечто большее, чем жертва, принесённая гейммастеру, возомнившему себя Богом. Нам нужно идти вперед, но не забывать их. Остаток людей довольно заголосил. Было решено зажечь небольшой костёр и таким образом увековечить воспоминания о почивших. Рассказать об умерших друзьях, чтобы пронести и разделить эту память с другими, оставить её в веках. Через минут двадцать мы в своеобразном кругу сидели вокруг костра, своими лапищами тянувшегося ввысь к потемневшему небу. Никто так и не решался раскрывать омут воспоминаний о почивших, кажется, было страшно и тревожно. Все думали о том, как жить дальше, но назад нас тянуло одно общее кошмарное воспоминание. Нужно было закрыть его хорошей нотой, чтобы хоть как-то отпустить и сепарироваться. – Не знаю, знаете ли вы её, - начала какая-то девушка, что сидела, неловко прижав колени к груди, всё поджимая губы и всё не решаясь поведать нам о некой другой девушке, - она была на Пляже всего пару дней. Её звали Усо, она читала мне свои стихотворения, а перед десяткой червей просто… Пропала. Не знаю, сбежала ли она, а, может, погибла в самом начале, но я хочу, чтобы вы знали, что эта Усо Яиои писала самые красивые стихотворения, пусть строчки из них я всё ещё не запомнила наизусть. А дальше другие бывшие пляжники уже немного осмелели. По одному все рассказывали о важных им людях, погибших на игре. У кого-то это были друзья, у кого-то – родственники, но это не меняло ужасной сути. Все они были мертвы. Все они были убиты. Тошнота и тревога медленно скапливались во мне, пока не начал говорить Ён. – Здесь был один парень… Неприметный такой, но самый чудесный человек. Его зовут Акира. Он всегда улыбался, бы неуклюжим, но веселым. Шутил невпопад, но всегда поддерживал. Знаете, мы часто курили с ним травку, а он рассказывал мне всякие истории из жизни. И его был очень интересно слушать. Он был такой, ну… Такой… Ён шмыгнул носом. А после, пытаясь сдержать слёзы, уткнулся в плечо Казуэ, что успокаивающе поглаживал его по спине. – Я тоже знала Акиру. Он был самым удивительным человеком для меня. Самым героическим, тем, кто погиб, защищая меня и моих подруг, - начала я, чуть подняв руку, - иностранка Дайона, которая часто, сама того не желая, совсем неосознанно привлекала чужое внимание, умерла в объятиях Айюми Абэ, в своих последних словах говоря лишь о ней. Они любили друг друга. И Абэ… Она всегда говорила, но так и не сказала последних слов. Мой взгляд внезапно затуманился от наплывшей печали, я проморгалась и посмотрела куда-то вбок. Где-то вдалеке, подсвечиваемая сетом от костра, стояла блондинка. Так похожая на Абэ со спины, она словно появилась тут в самый ненужный момент. Такие же белоснежные волосы, локоны которых строились по плечам, на свету выглядели чем-то ангельским и совсем не земным. Она стояла, замерев с букетом цветов или какой-то высокой травы в руках, что закрывал её лицо, обнажая лишь глаза, выглядывающие из-за растений. Заметив пристальный взгляд, она быстро оглянулась и убежала. Это не могла быть Айюми, нет. Я сама своими глазами видела её обезображенное тело, но тогда почему я так хотела верить в то, что это она? Почему я хотела сейчас, сломя голову за ней побежать? Быстро что-то сказав о том, что отлучусь, я помчалась в сторону леса. Туда же, куда и побежала эта неизвестная блондинка, так кого-то мне напоминающая. Камни на проблемно заасфальтированной дороге разлетались от быстрых и сильных ударов моих ног. Силы даже не кончались, а я лишь, наполненная надеждой, гналась вперёд за теми длинными светлыми волосами.***
Она пропала меж кустарников и стволов, подобно сказочному явлению. Сидя под каким-то деревом, я безмолвно теребила рукава остатков моей рубашки, измазанной в чужой крови. Я затуманенным взглядом смотрела на какую-то засохшую веточку возле своей ноги, понимая, что Абэ больше нет. Там была не она. И Дайоны больше нет. И Акиры, черт возьми, тоже. Никого из них уже нет в живых. Я больше никогда их не увижу и не услышу. И кажется, это моими размышлениями мусолилось не в первый раз. Как будто бы всё, о чем можно было пожалеть, уже не раз проносилось в мыслях. Но я всё не переставала сожалеть. Я всё не переставала скорбеть по своим первым друзьям, и чувствовалось, что не перестану никогда. Так и ощущается потеря? Нет, я теряла людей раньше. Свою прошлую команду я вообще чуть ли не собственными руками убила – хотя в этом есть и вина их неосторожности. Однако тогда такого не было. Не было чувства полного морального опустошения, безысходности, боли и отчаяния. Тогда почему я чувствовала это сейчас? Почему мне было настолько невыносимо? Вихрь мыслей унесло сразу же, как я услышала чужие шаги рядом. Рефлекторно резко обернувшись, я заметила Шунтаро. Медленно и тихо подходя ко мне, тот присел рядом, ни слова не произнося. Я лишь обессиленно выдохнула, вернув стеклянные глаза на прошлую веточку. Кажется, с них тонким ручьем скатилась пара слезинок. Я уже и не знала, почему плакала: из-за ребят, Чишии, а, может, и просто так. Но когда рядом был блондин, я не могла оставаться наигранно сильной. Хотелось выплеснуть все эмоции, истошно голосить, драть связки и просто поддаться сентиментальности, какую я не могла позволить себе, кажется, всю сознательную жизнь. Когда я в последний раз плакала? Я ведь и вспомнить не могла: туманным тёмным пятном все мысли расплывались, не давая ухватиться за то единственное воспоминание, когда я содрогалась в рыданиях. Но я лишь обездвижено сидела, сверля загипнотизированным взглядом влажную землю под собой. Не зная, могла ли я так сделать, я упала головой на грудь Шунтаро, укладываясь на чужую футболку. Раньше, кажется, я и вовсе подумать не могла о том, что однажды позволю себе такое. Даже в самых смелых мыслях такого не происходило. Но в тот момент я чувствовала стыд за то, какой слабой показывала себя перед ним, изначально стараясь явить всем безэмоциональную и безжалостную девушку. Может, даже, в первую очередь явить её именно Чишие. Сейчас мне просто хотелось чужого тепла, немного чужих горячих прикосновений на спине, аккуратно поглаживающих в попытке немного успокоить. Хотя, почему чужих? Родных. Меня не отпускало чувство близости с Шунтаро: такое, что заставляло думать, что ему я могу показать, доверить и отдать больше, что остальным. Казалось, что дома у меня никогда не было такого тёплого и надёжного, но сейчас я могла смело назвать своим домом одного единственного человека, так по-странному заботливо полуобнимающего меня. Я не понимала, откуда во мне зародилось такое доверие к этому человеку, откуда зародилась эта сильная симпатия и постоянное рвение к тому, чтобы быть ближе к нему. Меня всё никак не отпускало чувство, что я скучаю по Шунтаро: даже тогда, когда я скучала по друзьям, которых потеряла, тогда, когда видела Чишию рядом и находилась где-то непосредственно вместе с ним, всеми силами удерживая физический контакт. Я скучала по тому, чего не испытывала, и не знала, почему. Скучала по Шунтаро в каждый момент. Не знаю, сколько мы так просидели. Я беззвучно дышала в где-то найденную им футболку, он также тихо меня обнимал, позволяя обличить перед ним истинные эмоции и переживания даже так безмолвно. И словно он не осуждал ни капли такое проявление слабости: наоборот, будто чувствовал, насколько мне сейчас это было нужно. А затем я успокоилась. Шмыгая носом, прикрыла глаза и уже лбом вжалась в грудь Чишии. Наконец начала размеренно дышать, наслаждаясь приятным запахом его волос и еле-ощущаемыми тёплыми выдохами на своей макушке. Протерев уставшие глаза ребрами ладоней, я отстранилась от парня, неловко выдыхая. Его взгляд был прикован к моему лицу, мой же – наоборот, резво бегал по парню напротив, задерживаясь то на завораживающих тёмных, как сожжённые кофейные зёрна, глазах, то на родинках, то на губах, в тот момент словно манящих своей аристократичной бледностью. Манящих. Таких притягательных. Словно действительно хотелось прикоснуться к ним. И было до неприятного понятно, последствием чего было столь странное для меня желание: больной и терзающей меня изнутри влюблённости. Я была влюблена. Действительно любила, пусть и отторгала. Кажется, даже остальные поняли о этом раньше меня: та же Абэ, что раздавал мне советы о любви, ни одним из которых я так и не воспользовалась при её жизни. День после её погибели – явно не день, когда стоило приводить в действие главный её совет. Явно не тот. Просто чертовки неправильный, не нужный и совсем не тот. Нельзя. Не надо, Химавари. Ты не должна была делать это сейчас. Ты просто не можешь. «Успей любить» - голосом уже почившей подруги эхом раздавалось в ушах, возвращая меня к дню смерти Шляпника. Я придвинулась ближе к чужим сухим губам, на которые до этого бездумно пялилась несколько таких долгих в моём сознании секунд. Пришлось упереться кистями рук в мокрую землю для большей устойчивости, тут же почувствовав, как грязь оседает на мягкой коже. Я нечитаемым взглядом уставилась в глаза возлюбленного: они были темнее, чем обычно, и спокойно смотрели на меня в ответ. Бровь блондина немного поползла вверх, а в зрачках проскользнули следы немого вопроса. Вопроса, на который я не знала, как ответить даже самой себе. Я поцеловала его. Поцеловала так неловко, словно совсем по-детски, отчаянно вжимая колени в рохлую землю. Случайно и будто совсем стыдливо мазнула языком по сухим губам Шунтаро, прикрыла глаза и поцеловала. А затем, к своему ужасу, обнаружила, что Чишия не ответил. Не оттолкнул, но и не притянул ближе. Просто сидел, не делания никаких движений в мою сторону. Буквально не сделал ничего в ответ. Даже глаза его были открыты так же, как и парой секунд ранее. Даже они не могли объяснить мне то, что сейчас было у парня в голове. Казалось, что совсем ничего особо волнующего. Я совсем уже смущённо отскочила на столько, на сколько мне позволяло положение. Отстранилась так резко, в миг ощущая, как сейчас мои щёки зальются краской, а глаза вот-вот наполнятся слезами. Глупая, глупая, глупая! И как я могла решить, что тот ответит? Что не оттолкнёт, что останется рядом и просто проигнорирует такое странное проявление чувств. Может ли Шунтаро чувствовать что-то ко мне? Почему я вообще позволила себе в это поверить, даже не спросив? Для чего? Чтобы опять остаться обманутой самой собой и своими ложными надеждами, что продолжат безустанно терзать сердце и душу? Я чувствовала себя идиоткой. Самой что ни на есть глупой девушкой, из-за одной чужой поддержки решившей, что какие-то её новообретённые чувства окажутся взаимными, не выброшенными и не проигнорированными. Я смотрела на землю, нервно кусая губы. Он внимательно смотрел на меня. – Химавари, - тихо разразилось из его уст, подобно резкому дуновению холодного ветра в самую жару. Я неуверенно подняла на него глаза, всё еще поджимая губы и больно те искусывая, - действительно ли ты этого хочешь? Он снова оказался рядом. Казалось, что мы как-то странно то бегаем друг от друга, но вновь оказываемся непозволительно близко. Чишия смотрел в мои глаза, а я все пыталась сделать свой взгляд спокойным и не позволяющим что-то из него вытянуть, вдруг нерешительно кивнув. Этого хотела именно я. Даже дольше, чем он мог того представить. Но было ли это его желанием? Навряд ли. Скорее всего, сейчас мне придётся просить его забыть всё, очистить память и просто попытаться не испытывать ко мне отвращения. Какой же мерзко глупой я была, думая… Думая, что он не поцелует в ответ. Слишком нежно, даже ужасно несвойственно для него, он ещё раз заглянул в мои глаза, прежде чем потянуться к моим губам, осторожно кладя горячую руку мне на линию челюсти, другой – столь же аккуратно придерживая за талию. Теплота раскалённых рук чувствовалась такой интимной и совсем не такой, как раньше: будто сейчас таила в себе слишком много не сказанных слов, так и не решённых на исполнение действий или хотя бы на собственное озвучивание. Шунтаро до ужаса трепетно коснулся моих губ, сперва ошпарив их одним коротким выдохом, заставляя каждый орган в моём организме сделать ощутимое сальто, а сердце – вдруг забиться в бешеном ритме, словно то резко пустилось в пляс, наобум исполняя движения сальсы, которые только могло вытянуть из моего в миг отключившегося сознания. И сейчас словно не существовало ничего: ни страха неизвестности в будущем, ни колющих спину веток, ни летнего холода – только чужие теплые губы, накрывшие мои и так непривычно двигающиеся им навстречу – неловким и едва скованным лёгкой дымкой стеснения. Язык парня столь же осторожно прошелся по моим губам, будто извиняясь и поглаживая, а затем проник в мой рот, а я, совсем уже поддаваясь трепетности и нежности момента, руками зарылась в белёсую копну волос, до этого попытавшись тихо их отряхнуть. Чишия глубоко дышал, каждым своим выдохом обжигая мой нос и верхнюю губу, заставляя от бури эмоций складывать мои брови домиком. Тело пробило счастье, облегчение, страсть и окрылённость. Я перестала по нему скучать, наконец почувствовала то, что окончательно вытянуло меня из скитаний меж нескончаемых вопросов о том, что чувствует ко мне Шунтаро, и о том, что чувствую к нему я. Я наконец могла чувствовать его рядом, могла поделиться всеми теми ощущениями, что испытывала, находясь вместе с ним, что хотела ему подарить. Наши губы не переставали двигаться, неудержимо пытаясь накрыть друг друга, словно старались укрыть чужие от всего этого мира, оставив их и их обладателя наедине лишь с самим собой. Я громко дышала, кончиками пальцем нежно поглаживала его затылок и уши, медленно всё сильнее прижимаясь к горячему телу парня, пытаясь впитать всё то тепло, что таилось в нем, не выходя на свет. То тепло, что сейчас окончательно обнажилось мне. Наши же языки по очереди самозабвенно проникали в рты друг друга, вырисовывая в них красочные узоры, что разноцветными салютами отдавались в моей голове. Они проходились по зубам, внутренним сторонам щек, точно обливая их долгожданным цветом, словно новые чистые раскраски. Языки понимающе пропускали друг друга, порой сплетаясь вместе, точно две виноградные лозы на солнце, внезапно нашедшие друг в друге опору. Губы Чишии сейчас казались до невозможности мягкими и нежными. Иногда они еле-заметно смыкались на моих, а через какое-то время начали отстраняться на мгновение, позволяя парню со всей осторожностью, которую он только мог найти в себе, захватывать мои губы зубами, оставляя на них еле-заметные, но такие чувственные укусы. Нет, он не пытался сделать мне больно, совсем напротив. Он не поддавался каким-то фетишам, решив, что ему позволено всё, что угодно. Он пытался хоть как-то вылить чувства, которые раньше даже золотым пером не удалось бы приписать беловолосому. Мы с силой прижимались друг к другу, отчаянно ловя своими губами губы и язык партнера, словно поблёскивающую на полуденном солнце волшебную воду из какой-то непринужденной детской сказки. И было совсем плевать на то, какая тьма окружала нас. Мы целовали друг друга, с неисчерпаемой жадностью и безысходностью пытаясь насытиться, но делали это со всей нежностью, которую только могли и хотели передать друг другу. С нежностью и аккуратностью, которые заставляли до боли и предела напрягать пальцы рук, дабы случайно не сделать больно возлюбленному. Левая рука Чишии медленно переместилась на мою шею, слегка обхватывая её сбоку и тихо поглаживая разгоряченную тонкую кожу большим пальцем. Прямо подстать своему хозяину: блондин всегда казался отреченным, неоднозначным и опасным. Сейчас же безопасность, счастье и спокойствие я смогла найти лишь в нём: в его шумных раскаленных выдохах, легких покусываниях моих губ, нежно поглаживающих мою спину ладонях. Несмотря на всю аккуратность движений, Чишия словно явно понимал, что делает, но я от этого не чувствовала ни стыда, ни неловкости: лишь напористее пыталась притянуть того ближе. Будто тот был единственным кислородом, единственной капелькой воды в засуху, будто он просто был единственным. Всем, что было у меня сейчас. И это правда было так. Дыхание перехватывало от того, насколько сильно меня уносило куда-то в непроглядную даль просто от поцелуя с ним, просто от тёплых рук, что едва поглаживали, заставляя наконец чувствовать себя в безопасности. Свободной. Лишённой любого страха. Просто так легко отдававшейся близости с любимым человеком. Первой отстранилась я, сбито дыша и исподлобья глядя на блондина, застывшего так близко. Секунда, когда наши глаза встретились, казалась нескончаемой: оба взгляда были донельзя туманными и нечитаемыми, но словно всё равно говорили между собой. Хотя даже их обладатели совсем не были способны уловить этот немой диалог. Кажется, Чишия хотел что-то сказать: почти раскрыл уста, выпалил из них резких вдох, почти выдал звук, однако резкое и звонкое его остановило: – Хираи, я очень надеюсь, что ты не умерла в этом лесу! Ты где? – нежность и интимность момента была резко уничтожена громкими возгласами Ёна, что из ниоткуда появился и позвал меня. А заметив нас с Чишией, тот выдохнул и кивнул в сторону тропинки, что вела к выходу их леса, - Слава богу, вы оба здесь. Идёмте уже, нечего землю греть. Я неловко встала и отряхнула от грязи руки и колени, оглядываясь на встающего с земли блондина. И вдвоём мы последовали за уже несущимся вперёд Ёном. Пока мы шли, я то и дело окидывала Чишию неуверенным, но пылающим заинтересованностью взглядом – может, пыталась словить такой же изучающий взор на себе, но парень лишь пусто смотрел вперёд, следуя за Ёном с прижившимся саркастичным выражением лица. Зеленоволосый то и дело размахивал руками на привычный манер, уже во всю балакавший о чём-то неважном, видимо, стараясь отвлечься от гнетущего за разговорами. Я неловко потирала предплечье, всё не зная, как себя вести, как реагировать и что мне вообще делать: всё это было для меня в новинку. Такая странная перемена, что настигла так внезапно и так резко словно застала меня врасплох: подкралась, совсем бесшумно возникая за спиной и резко захватывая меня в свои объятия всё повторяющихся в голове вопросов, на которые ответы узнать было бы совсем непросто. Но я должна была разобраться с этим: в любом случае, обязана была выведать все разгадки у того, кто так просто мне бы их не отдал – может быть, потому что и сам не знал. А может быть и имел некое понятие. Ведь если так задумываться: что я вообще знала о Шунтаро? Кем он был, какого его прошлое, какие чувства он скрывает за хитрой ухмылкой и холодным взглядом? Я ведь совершенно не представляла. Стоило бы устроить ему «допрос» – как только со всем разберёмся, сразу же займусь этим, без сомненья. Несколько минут скользнули удивительно резко, а свет и неприятный дым от костра, что забивался в ноздри, внезапно предстали предо мной. Я оглянула оставшихся людей – каждый был по-своему подавлен и помят. Что же, ради них я должна была стараться. Ради них я просто была обязана пережить всю ту едкую боль и показать остальным, что после ночи наступает утро. Что тьму порою озаряет свет, и что однажды мы все это переживём. Никого не вернуть. Всё, что могло быть потерянно мы уже потеряли. Оставалось только не потерять себя и не потерять окончательно веру в будущее. В то, что мы вернёмся и будем счастливы однажды. Мне стоило стараться: ради тех, кого ещё можно было спасти. Абэ, Дайону и Акиру не воскресить – однако хотели бы те, чтобы я совсем отчаялась и дала слабину, когда люди вокруг во мне так нуждаются? Может, помощь другим с тем, чтобы попытаться жить дальше, и могла стать моей отдушиной. Я хотела постараться спасти их также, как ребята в своё время спасли меня. Я оглянулась на блондина, а тот уже задумчиво шарил в карманах шорт, и, что-то наконец нащупав, выдохнул. Лишь окинув его вопросительным взглядом, в ответ я получила только отрешённый взор, что заставил меня едва ли сжаться: столь странно было получить такую реакцию после всего, что произошло между нами, пока мы отсиживались в лесу. Почти до боли неприятно – он даже ничуть не смягчился, а казалось, что Чишия тоже что-то ко мне, да чувствует. Пазл в моей голове совсем не складывался. Разве можно сначала целовать человека, а после одним лишь взглядом словно стирать всё, что произошло пару минут назад? – Мне нужно кое-куда сходить, - уведомил Шунтаро, а затем, смотря на меня, зачем-то добавил, - одному. А лишь затем я поняла, что выжидающе пялилась. Словно безмолвно предлагая пойти вместе, о чём-то поговорить, сделать хоть что-то. А после меня словно окатили ледяной водой. Резко сменив выражение лица с ожидающего, окроплённого капелькой надежды, на такое же отстранённое, как и у парня, я присела куда-то рядом с кустами чуть поодаль от костра, а за мной упал и Ён. Плевать. Если для него это ничего не значило, то и для меня тоже. Я просто решила его избегать. Просто решила отойти на пару шагов назад, пусть и позволила себе приблизиться сильнее, чем было дозволено. А сейчас просто решила проваливаться в поток бессвязных мыслей под подбадривающие и едва неловкие разговоры Ёна, что сидел под боком.***
Прошло некое количество времени, а Шунтаро всё не было, что заставляло меня немного, но беспокоиться. С ним всё будет хорошо: в этом я была уверена на сто процентов, но вернётся ли он? Зная блондина, он мог просто улизнуть в никуда – исчезнуть и с потрохами пропасть. Беспокойство едва прокрадывалось, но я тут же отдёргивала себя – мне же лучше. Есть время на подумать и всё это переосмыслить. Ён и Казуэ сидели рядом, а я головой лежала на коленях Куины, что ненавязчиво перебирала прядки моих волос, заплетая маленькие косички. Троица без конца о чём-то разговаривала, пока я порой встревала в диалог, что-то добавляя, и чувствовала лёгкие движения пальцев в моих волосах, что успокаивало, видимо, не только Хикари, но и меня. Словно сейчас всё было хорошо и даже слишком – так по-летнему просто. Я всё теребила подол белой футболки – моя рубашка была вся в крови, отчего какой-то парень, видимо, пожалев меня, нашёл где-то объёмную, кажется, мужскую футболку с каким-то выцветшим принтом и отдал её мне. Было даже лучше – наконец одежда не прилипала к телу и не отдавала мерзким запахом железа. Сейчас бы ещё сходить в душ – и было бы совсем чудесно. Я немного поменяла позу и внезапно почувствовала укол чего-то о бедро. Точно. В передний карман я спрятала зип-пакетик с отпечатками, что прямо сейчас неприятно кольнул через тонкую ткань на карманах. Я тут же вспомнила о посредниках и о том, что должна была вернуться с отпечатками в их убежище. Резко подскочив, словно ошпаренная, я быстро оповестила друзей о том, что скоро вернусь и самым коротким путём из тех, что могла выдумать, направилась к убежищу. Однако затем совсем быстро оглянулась на них и без тени сомнения махнула им рукой в приглашающем жесте и негромко сказала: «Идите со мной». Они мои друзья и заслуживали узнать, что же и кто же скрывается за всем этим. Рассекая ветер, широкими шагами, но не бегом – я бы просто выдохлась – я двигалась к тому самому району, а друзья шли совсем рядом, ничего не понимая, но тем не менее не отставая и лишних вопросов не задавая, за что я и была им благодарна. Слава богу, я не забыла путь и место, так что мы должны были максимально быстро, насколько это было возможно, оказаться там. Меня гложило чувство близящейся разгадки и совсем скорой мнимой маленькой победы. Хоть что-то, да я и должна было узнать через такой, казалось, короткий промежуток времени. Даже удивительно, но мы добрались скорее, чем я рассчитывала, пусть и не бежали. Уже немного запыхавшаяся, я рукою опиралась на стену возле тоннеля и тяжело дышала. Куина стояла рядом, с сомнением крутя головой вокруг и вопросительно на меня пялясь, а Ён на пару с Казуэ подошли уже совсем скоро. – Хираи! Это то место, которые мы обнаружили с Казуэ! – воодушевлённо начал Ён, выглядя удивлённым. – Ты нашла код? – поинтересовался брюнет, с интересом, приправленным восхищением, глядя на меня. В ответ я лишь кивнула, делая пару шагов вперёд и проходя глубже в тоннель, - Я знал, что у тебя выйдет, Хи. – Признаться, удивлён даже я, - послышалось из тоннеля, а после я заметила освещённые фонариком стены и пол, а также дверь, на которой располагался кодовый замок. Свет небольшого фонарика направился на нас и заставил меня рефлекторно зажмуриться, а я тут же узнала человека перед собой. Шунтаро, собственной персоной, стоял перед нами. Поразительно. – Я не стану спрашивать, как ты нашёл это место, у нас нет времени, - торопливо и максимально отстранённо произнесла я, шарясь в кармане и находя наконец зиплок с отпечатками из клея. Я подняла его повыше, на всеобщее обозрение, - ты всё равно не смог бы открыть дверь без твоего отпечатка в их базе данных. А с отпечатками мы сможем войти внутрь и наконец всё узнать. – Я одна тут ничего не понимаю? – доселе молчавшая Куина наконец заговорила, пока я в быстром темпе пыталась идеально приложить клеевой отпечаток на палец и подходила ближе, чтобы наконец открыть дверь и узнать, что за той скрывается. Куина сжала сигарету в зумах и обиженно махнула руками, надув щеки и закатив глаза. Наконец, тонкий затвердевший полупрозрачный кружочек перестал отваливаться и лег на палец. Таким образом, если брать в учет то, что клеевой слепок повторял рельеф допущенной ко входу поверхности чужого пальца, а также в силу твоей тонкости смог быстро нагреться от тепла моей кожи, отличить настоящий палец от того, что было у меня, представлялось практически невозможным. Вопрос Хикари остался без ответа, ведь дверь наконец поддалась и отворилась. А в нос сразу ударил стойкий запах железа и мерзкой духоты. Мертвые тела заполоняли всю комнату с кучей мониторов, что больше напоминала некий странный офис, а я от ужаса рефлекторно прикрыла лицо рукой, лишь бы не закричать или не отправить все свои внутренности наружу от увиденного. Стены помещения были на удивление высокими для района, в котором располагалось это странное место. Впятером мы вошли внутрь: Казуэ с Ёном метнулись к компьютерам, пытаясь их включить. Освещение в этом жутком пространстве было, а значит, и электричество. Но стоило мне вопросительно посмотреть на братьев, как те синхронно помотали головами из стороны в сторону. Куина с Чишией вместе направились куда-то вглубь комнаты, а я заприметила кое-что необычное. Справа от входа, почти теряясь во тьме, куда не доходил тусклый голубоватый свет, был расположен коктейльный столик: совсем дешевый, с несколькими трещинами на грязном пластике. По середине же находилась синяя кнопка. Ничего более: никаких бумаг с инструкцией, как на играх, никаких телефонов. Лишь кнопка. Недолго думая, я на нее нажала, решив даже не думать о том, какой была её цель нахождения здесь. Но полностью усомниться мне не дали: внезапно началась трансляция на всех тех мониторах в комнате. Каждый из размещенных по всем стенам мониторов загорелся ослепительным белым светом. Я подбежала к Ёну и Казуэ, что от внезапности дернулись и выпрямились. К нам же подоспели Куина с Чишией, видимо, решив, что разделяться – не лучшая затея. – Мне говорить? – с ухмылкой произнесённое знакомым тоном раздалось из динамиков. И я сразу же узнала Огаву, что стояла прямо перед нами. Девушка вела прямую трансляцию, похожую скорее на эфир новостей или что-то подобное. Такой же стол, аккуратная стопка листов у нее в руках с подсказками в виде заготовленного текста. Вопросов становилось ещё больше. Слишком самоуверенно выглядящая, она будто знала, что делает и словно пыталась возвыситься над всеми, просто представая перед общими взорами с микрофоном в руках, - в данный момент мы ведём прямую трансляцию с экстренной пресс-конференции. В нашей студии сейчас находятся четыре человека, представляющие всех граждан Пограничья. Девушка легко махнула лукой на четыре затемнённых силуэта, что сидели за длинным столом. Было не разглядеть ни лиц этих людей, ни точного вида их одежды – одни лишь очертания. Три мужчины и одна девушка сидели перед нами, а каждый застыл в уверенной позе. Одно было понятно сразу – они все представляли игральные масти. – И начнём мы, пожалуй, с господина Бубнового Короля, - девушка подмигнула в камеру, чуть махнув хвостиками, а затем кивнула на мужчину, что, насколько я могла заметить, сидел, положа голову на выставленные перед собой и сложенные в замок руки, - не будете ли вы так любезны начать конференцию? – Мои поздравления, игроки, - раздался искаженный роботизированным эффектом мужской голос. Из-за его изменения было не разобрать, кому он мог бы принадлежать – это мог быть даже самый близкий мне человек, однако понять пока было нельзя. Сейчас все мешалось в голове: что там делала Огава? Неужели тоже оказалась посредницей, и теперь насмехалась на тем, как обдурила нас, самодовольно вздёргивая подбородок? - Вы одержали победу в играх быстрее всех предыдущих раз. Поэтому, позвольте выразить наше восхищение этим восхитительным фейерверком и раскрытием информации о нашем существовании. Однако, как и прежде, цель и значение игр в Пограничье я открыть не могу. Даже не касаясь моих прямых обязанностей, вы не имеете права это знать или пытаться каким-либо образом это выяснить. На этом позвольте закончить моё выступление. Мы все замерли в изумлении и ожидании – было тревожно от факта того, что мы так и не дошли до того, чтобы узнать всю правду даже после прохождения каждой доступной пока игры. Однако всё ещё интересным и не менее важным оставалось то, что поведают другие люди, сидящие за столом. Кажется, они и являлись организаторами всего этого ужаса. «Королями» всех игральных мастей и заправляющими Пограничьем, возможно даже придумывающими эти самые игры. И именно из-за них мы понесли все эти потери. Это предположение я тогда могла точно и уверенно выдвинуть. – Господин Король Треф, пожалуйста, - передала очередь на речь Огава, придерживающая микрофон в правой руке, а левую оставив на боку. Она выглядела так, словно была действительно горда своим положением. Словно девушка на самом деле чувствовала себя особенной и более важной, зная больше нас и в тот момент ведя трансляцию. – Ой! Ну, привет, я Король Треф! Эм… Ну… - едва заикающийся и явно нервничавший мужчина возник в кадре. Камера была направлена на него – неловко двигающегося и запинающегося, что нервно смеялся и забывал, о чём должен был сказать, - О, вспомнил! Да, точно! Противостояние между игроками и посредниками окончено. Те, кто победил, теперь должен участвовать в финальном испытании! Давайте все постараемся и закончим без всяких сожалений! Нормально было? – Всё супер, - с едва проскользнувшей ухмылкой ответила тому Огава, а затем перевела взгляд на следующую фигуру за столом, - это был король треф. Следующий… Король пик, будете любезны? – Необходимо полностью оставить позади все муки совести, - ровный и холодный, такой же роботизированный, как и у других королей, твёрдый тон разнёсся по комнате. Но всё же было ощущение, что и в жизни он был не мягче или звонче, - те, кто ищет личный интерес, узнают, что такое искренне сожаление в своей слепоте. – Благодарю. И, наконец, мы представляем господина, хотя, скорее, госпожу – Короля Черв, - провозгласила Огава, на которую вновь было направлено всё внимание. Затем камера переключилась на тёмный силуэт девушки с короткими волосами, что скучающе подпирала голову рукой. Можно было заметить угловатые плечи из-за огромного пиджака и длинные ногти на вскинутой вверх руке. Она словно выделялась – казалась самой незаинтересованной, но в то же время цепляла взгляд, выглядела совсем не похожей на прошлых королей. – Какая жалость, - утомлённо протянул спрятанный за эффектами голос, а девушка на экране так и не сменила позу – всё также скучающе опиралась головой на ладонь. В голосе проскакивали притворное сожаление и язвительные, даже не скрываемые нотки, - вы, кажется, ожидали большего, а, игрочки? Расстроены, что мы не дали вам тех самых ответов? Вы так томились в ожидании, так старались, но вот же облом. А ежели вы хотите вынудить меня говорить серьёзно – хватит уже искать разгадку. Думаете, вам не повезло? Советую подумать ещё раз. Однако, я дам вам то, чего вы так ждёте. Почему же вы играете? Почему вас заставляют этим заниматься? Почему вы теряете близких при таких обстоятельствах? А всё просто! Вы участвуете в играх потому что мы сумасшедшие! Задорный тон изменённого голоса раздался эхом по комнате. Застыло всё – даже моё дыхание. Выходит, всё это случилось, потому что какие-то безумные ублюдки решили повеселиться? Я не могла в это верить. Я не хотела верить. Ради чьей-то забавы я потеряла близких друзей? Потому что кому-то было скучно? Потому что кто-то просто свихнулся? И сейчас эти безумцы практически сидели перед нами. Так почему столь трусливо скрывали лица за тенями и прятали голос? Уроды. Нет. Это не могло быть ответом. Она же просто блефовала, верно? Это не должно было быть истиной, которую я так трепетно ждала. – Вся прелесть в играх, дорогие друзья. Это же так прекрасно! Мы создали их, чтобы было весело, - не унималась уже входящая во вкус девушка на экране, что всё всплёскивала руками, - вы ведь веселитесь, да? Вам же нравится играть, я права? Ну же, просто признайте, что мы гениальные безумцы! Кажется, вы так быстро прошли все игры, потому что вошли во вкус, верно? Ну понравилось же! – В соответствии с нашей новой программой, игры начнутся завтра в полдень, - проговорила Огава после сумасшедшей речи короля червей, всё ещё сохраняя язвительное выражение лица. Наслаждалась ведь своим положением, и то уже совсем не скрывала, - удачи, игроки. – Погодите-ка, - кажется, трансляция уже подходила к своему завершению, однако девушка, что являлась королём черв и недавно несла полнейший бред, вдруг медленно поднялась со своего места, всё также оставаясь для зрителей тёмным силуэтом. Она медленно, словно хищница, выискивающая добычу, пробиралась в центр комнаты, сокрытая мраком, - игроки прошли. В посредниках больше нет нужды. Пришла пора прощаться, дорогая. – Но я ведь сделала всё так, как вы сказали, - уверенность Огавы как ветром сдуло. Вместо этого на её лице отразилось настоящее отчаяние, и её понять можно было – она делала всё, чтобы выжить и, как итог, всё равно должна была погибнуть. Её устойчивость и понимание хорошего положения вдруг резко исчезли. Остались лишь страх и слепая безысходность в тёмных глазах с кошачьим разрезом. Голос девушки подрагивал. Становилось и самой мне тревожно за девушку – неужели её убьют прямо перед камерами, на всеобщее обозрение? Она была так горда знать больше, чем остальные, являла чувство собственного превосходства напоказ, зная, что на неё смотрят десятки, а как итог должна была умереть перед всеми. Выброшенная, как старая кукла, которой вдоволь наигрались и нужды в той больше нет. – И что? Условия, детка, - присевшая на стол девушка, которую именовали королём червей, склонила голову на бок и явно говорила свои реплики с улыбкой. А затем дама вскинула наманикюренную руку и, выставив вперёд один палец, имитируя пистолет, указала на растерянную, совсем отчаявшуюся Огаву. Я могла почти почувствовать, как улыбалась организатор, как она издевалась над посредницей и какое удовольствие королю червей приносили последние мгновения ведущей, что была напугана и загнана в угол всем происходящим, - бам! На лице Огавы застыли стыд, страх и отчаяние, создавая ужасно безнадёжную гамму самых больных чувств. Девушку пронзил лазер, и та замертво упала прямо перед камерой, а я вновь почувствовала сожаление. Не все люди хорошие. Но её, почему-то, было тоже жаль. А тем временем к камере пробрался король червей, также вальяжно и словно игриво. Словно всё происходящее для неё было лишь одним сплошным шоу ради веселья. Словно она потешалась над происходящим, зная, что её никто не тронет. По-прежнему тёмный силуэт с роботизированным говором, она подняла руку, указательным пальцем на насмешливый манер покрутив изящной рукой на уровне шеи, словно дирижёр, командующий оркестром. – Трансляция окончена, - после нараспев сказала девушка, склонив вбок голову и свет, которым ранее освещалась Огава, едва попал на кончики коротких волос. Те поблёскивали красным, словно кровь на палящем солнце. Символичный цвет для мастера червей. А позже, пока трансляция ещё шла, девушка в пиджаке прошла вглубь комнаты, что скрывалась за камерой. Прожектора едва осветили бок тёмно-красного каре и чёрный, явно мужской пиджак. Запись всё же вырубилась, оставив после себя ком в горле и тревожное чувство напряжения по всему телу. Завтра я вновь должна была наполниться безнадёгой от страха потери. Я боялась, что это не закончится никогда.