Feels like fire

OST for Jurgen’s part: A-ha — Forever not yours OST for Jogi’s part: Backstreetboys — Incomplete

Memories They keep coming through The good ones hurt more Than the bad ones do The days were high And the nights were deep And I miss you baby A-ha Незажившие раны, Все далекие страны В подзорной трубе – Тебе. Ключ от запертой дверцы И еще мое сердце Цвета алой зари - Бери!.. Вера Полозкова

Его давно не интересовало ничего, кроме футбола. С тех пор, как он стал главным тренером, ему приходилось много работать, и эта работа была его единственным спасением. Спасением от ненужных мыслей, воспоминаний, от самого себя. После того, как Юрген ушёл с поста и уехал из Германии, жизнь, казалось, утратила всякий смысл. Сначала он скучал, потом тосковал, потом тихо сходил с ума. Стал больше курить и чаще выпивать. Тоска переросла в отчаянье, отчаянье — в ненависть. Ну а потом наступила пустота. Она заполнила собой всё. Осталась только работа. И пустота. Самыми страшными были первые месяцы после отъезда Юргена. Он жил во сне и бредил наяву. Его яркие сны, в которых Юрген всегда находился рядом, были красочнее мрачной реальности, в которой Юрген теперь был далеко. Он часами рассматривал их общие фотографии, прокручивал в голове диалоги, думал о матчах, на которых они всегда появлялись вместе. Сейчас счёт казался пустяком: неважно, выигрывали они или проигрывали. Главное, что вместе. Он бы отдал всё, чтобы и дальше стоять с ним на бровке, чтобы обнимать его после каждого забитого их командой мяча, чтобы видеть, как он радуется и быть рядом, когда он грустит. Пусть бы он, Йоахим Лёв, никогда не стал бундестренером, пусть бы он всегда оставался в тени Клинсманна, лишь бы они были вместе. Он часто вспоминал их диалог перед отъездом Юргена. Йоги уговаривал его остаться, стать помощником главного тренера, продолжить их общее дело. — Без тебя всё пойдёт наперекосяк. Если ты останешься, мы многое сможем. Мы всё сможем, Юрген! Мы превратим Бундестим в суперкоманду, мы выиграем чемпионат мира! — Йоги говорил с жаром, он искренне верил в то, что Юргена ещё можно убедить. Но Клинсманн был непреклонен: — Всё так и будет, Йоги. Только без меня. Ты всё это сможешь сам. Я слишком устал. В последнее время я много думал о нас, о наших отношениях, о команде... И я понял, что всё это только мешает. Без меня вы бы выиграли. Йоги хотел закричать, что это бред, что отношения тут не при чём, что ему вообще плевать на футбол, на кубок, на тренерство... Лишь бы Юрген остался. Лишь бы видеть его каждый день. Просыпаться с ним каждое утро. Юрген положил руку на плечо Йоги и почти шёпотом произнёс: — Я так решил, Йоахим. Не проси меня передумать. Разговор был окончен. Юрген никогда не узнает, что Йоги чувствовал в тот момент. Йоги никогда не узнает, чего стоило Юргену это решение. Йоги помнил вечер накануне отъезда Юргена. Он сидел в гостиной и как завороженный смотрел на дверь. Время шло, а он всё не верил в то, что Юрген может не прийти. Он не знал, сколько просидел так. Полночный бой часов убил последнюю надежду. Йоги перебрался в спальню, выпил снотворное и заснул. Всё, что произошло дальше, больше напоминало сон. Йоахим помнил только горячее дыхание и нежность, которая буквально окутала его тело... Волшебный сон. Юрген сел в самолёт. Из наушников A-ha пели такое знакомое Forever not yours. Это была очень его, вернее, очень их песня... Your hands reach out for me Even in your sleep Он вспомнил, как в последний раз открыл своим ключом дверь квартиры Лёва. Как вошёл в насквозь прокуренную гостиную. Сомнений не было, Йоги ждал его. Ждал, но не дождался. Юрген вошёл в спальню, освещенную приглушённым светом ночной лампы. Йоги лежал на кровати. Он спал. И, судя по пачке снотворного на тумбочке, спал крепко. На всякий случай Юрген тихо позвал его по имени. Как он и ожидал, ответа не последовало. Сбросив куртку, Юрген лёг рядом. Кончиками пальцев он коснулся лица Йоахима. Он исследовал его, пытаясь запомнить навсегда. Сколько времени ему придётся хранить эту память на кончиках пальцев..? «Уехать. Утром. Начать новую жизнь. С женой. Забыть всё это безумие. Покончить с этим наваждением. Слишком сложно. Слишком больно. Это моя боль, Йоахим, ты никогда не увидишь её. Пусть для всех я буду предателем. Пусть я буду предателем даже для тебя. Всё равно. Другого способа нас спасти уже нет. Я не позволю им уничтожить тебя, даже если для этого мне придётся уничтожить себя...» Он поцеловал Йоги в губы, вложив в этот поцелуй всю свою нежность и всю боль. Йоги пошевелился, но сон был слишком крепким. Юрген оставил ключ от квартиры на прикроватной тумбочке и, не оборачиваясь, вышел из спальни. Оказавшись на улице, он не сразу понял, почему плохо видит. Он моргнул. По щеке Юргена Клинсманна скатилась слеза. Утром Йоги нашёл на тумбочке ключ от своей квартиры. Значит, это был не сон. Значит, Юрген правда был здесь. Значит, он уехал, пока Йоги ещё спал. Он не оставил после себя ничего, даже записки. Ничего, кроме ключа от квартиры и пустоты. Йоги было плохо наедине с собой. Ещё хуже было в штабе, где приходилось постоянно притворяться. Нужно было улыбаться и делать вид, что ничего не происходит, чтобы прозорливый Анди, который иногда буквально читал его мысли, или догадливый Олли, который понимал больше, чем говорил вслух, ничего не заподозрили. Больше всех Йоги избегал своего нового помощника, хотя, казалось бы, им наоборот стоило сближаться и налаживать отношения. Но Йоахим не хотел ни с кем сближаться. Он хотел только одного: что бы всё было как раньше. Первое время он часами бродил по городу, в голове ни единой связной мысли, во взгляде — пустота. Он не хотел этого, но какая-то неведомая сила постоянно тянула его в те места, где они бывали с Юргеном. Это было невыносимо. Он пытался запираться дома, пытался проводить время с женой, ездить к друзьям... Ничего не помогало. У него было чудовищное желание позвонить Юргену и сказать «вернись, я больше не могу без тебя». Но это казалось глупым и ненужным. Наконец, он понял, что спасти его может только футбол. Тогда он начал буквально жить в штабе: отсматривал матчи, анализировал голы, разрабатывал свою тактику. Олли и Анди удивлённо разводили руками, а в глазах Ханси, как называли в штабе помощника Йоги, бундестренер всё чаще встречал сочувствие. Ханс ничего не знал, не мог знать — в этом Йоахим не сомневался. Но что-то родственное пониманию появлялось время от времени в его словах, обращённых к Йоги. Сначала это удивляло, потом настораживало, а потом Йоги просто привык, что Ханси понимает его с полуслова. Привык и перестал замечать. Постепенно Йоги стал осознавать, что не сможет до конца жизни избегать Юргена. Им придётся общаться. Пусть по телефону, пусть только о работе, но придётся. Сначала было трудно заставить голос не дрожать, поэтому Йоги предпочитал телефону общение по электронной почте, которую всегда презирал. Но постепенно страх перед телефонными переговорами тоже прошёл. Йоги научился великолепно владеть собой. Он стал жёстче, он стал мудрее. За год он сумел вычеркнуть Юргена если не из своей жизни, то хотя бы из своего сердца. Почти сумел. А чтобы вычёркивать было легче, Йоги мысленно объявил Юргену войну. Он решил, что победит, если команда — его команда — сможет выиграть Чемпионат мира. У него появилась цель — кубок. Золотой кубок, которого так и не смог добиться Юрген Клинсманн. Проклятый кубок, который разлучил их. Кубок, который Йоги так люто ненавидел. И которого так страстно желал.