Ядовитый питомец

Тавиш был болезненным ребенком. Может он не заболевал всякой заразой каждую неделю или месяц. Но никак не мог вылечиться от одной, которая заставляла лежать и размокать в ванне среди трав ощущая себя куском неразделенной курицы в душистом бульоне. Проведя рукой по своей груди, Тавиш уставился на буквы заранее принесенной книги. Ещё раз перечитав страницу, досадно выдохнув тому, что он даже не на второй главе, но прекрасно понимал какой это будет сложный учебный год. Лучше Министерству не трогать то, что проверено поколениями или вести этот предмет на год позже. Или Тавишу нужно было учиться из рук вон плохо и уметь говорить четкое «нет». Тогда бы ему не приходилось сидеть и пытаться вникнуть во всю эту терминологию. Однако возможно здесь замешан не язык автора, а недавнее происшествие. Сложно после драки с обоюдными проклятиями в оппонента, плохого сна и усугубившейся болезни, усваивать информацию. Точнее так думала лишь часть Тавиша, другая говорила логичную вещь, что от плохого сна человеку не будет мерещиться невесть что с якобы прошлой жизнью. Возможно, сказывалась его болезнь. Слишком тонкая настройка на магию могла дать что-то такое. Большинство заболевших без должного ухода могли сойти с ума или стать овощем для рагу. Тавишу даже повезло, что его здоровьем занимались. Хоть это делалось, чтобы в будущем он стал для кого бочкой меда с ложкой дегтя или бочкой дегтя с ложкой меда. Здесь как судьба укажет. Внутри себя поныв над своей жизнью, Тавиш уставился на пол, а пол на него. Искра, буря. И вот он уже касается пальцами плитки. И вдруг с хлопком появляется домовик рядом с ванной с очень испуганным видом. — Младший господин не должен выходить! Хозяйка настояла. Хозяйка будет зла, если младший господин заболеет. Рикки не хочет болезни младшего господина! — начал причитать домовик, тянув свои большие уши вниз. — Рикки, успокойся. Я не собирался выходить раньше времени, — постарался успокоить эльфа Тавиш. — Мне просто было интересно… Ты бы не мог сказать, ушли ли куда-то дорогие братья? — Младший господин не хотел выходить, а спросить? — дождавшись кивка, Рикки оглянулся тайком, словно их могли услышать и ответил: — Хозяева ушли погостить. — А вот как… — устало выдохнул он, словно и не догадывался об этом. — Спасибо, Рикки. Можешь идти. Я выйду, когда часы перевернутся. Рикки поклонился и с хлопком исчез. Тавиш подтянулся, насколько позволяла ванная, и приготовился думать в оставшиеся три минуты, чем он будет заниматься во время временной свободы от семьи. Если бы у Тавиша спросили: «Какая у тебя семья?». Он бы утрировал говоря, насколько она плохая. Да, его наказывали, как и остальных набедокуривших детей. То, что это происходило часто, не значит, что остальным не прилетало. Даже казалось пожестче. Да, если Ивар опрокинет чай на Гэвина ему ничего не будет. Но если Ивар опрокинет чай на не Блэра, то это не Ивар, ведь он прекрасно знает, что за такое ему руку отрубят. Он даже отчасти понимал претензию братьев насчет него. Хотя Гэвин-вареник старше его на два года и должен прекрасно понимать, что Тавиш здесь ни при чем. А остальные ну, они… Это отдельная тема. Настолько, что этого хватило бы на монографию. Даже отношение родителей он понимал. Отец у него то ещё ранимое создание, которому нужно побывать одному во время беременности жены и любознательности годовалого наследника. В итоге получился Тавиш. Тавишу не хотелось бы, чтобы после каждого его пребывания в одиночестве появлялся новый Тавиш. Поступив в Хогвартс, он прекрасно понял, что вообще-то в сравнении с остальными у него прекрасная семья. Его одевают, кормят, покупают книжки, не ограничивают в письмах, покупают почти всё что он попросит, даже построили отдельный домик для одного из неожиданных подарков. Но даже так он возненавидел гречку с горохом. Тавиш зевнул осознавая, что проведет время со своим подарком, а не очередными безрезультативным попытками понять новый предмет. Ступая мокрыми стопами по плитке, а затем по деревянному полу и смотря на то, как с волос капала вода, будто на него вылили прямо сейчас тазик с водой, Тавиш пытался высушить полотенцем волосы. Но либо он мало их сушит, либо это магия. Сколько бы он не старался с волос всё равно спускались редкие капли. За чистоту пола Тавиш не боялся. Рикки любит работать, и он не ябеда. А значит родители не узнают. Можно сказать, что портреты наябедничают, но он уже с самого детства избавился от этой проблемы. Логично же, что однажды двигающиеся картины оживут и заберут маленького ребенка к себе? Тавиш так же думал. Но чтобы спальня не выглядела одинокой ему разрешили развесить статичные магловские картины. Даже то, что они магловские Тавиш их любил. Не только из-за того, что они вызывали чувство непонятной тоски и таинственности, но и потому, что они были частью его самого. Каждый крошечный штрих на холсте был словно отпечатком его души, каждый цвет отражал его настроение и эмоции. Но и тем, что он может проснутся по середине ночи и не видеть, как человек с картины пристально смотрит на него. Теперь он просыпался по середине ночи и сам пристально глядел на картину, чтобы представить какого это оказаться в такой морской черноте. Открыв дверцы гардеробной, чтобы ещё раз устало и разочарованно вздохнуть на светлую одежду. Мама, которая следила за гардеробом, и сама пополняла его всем домочадцам, явно думала, что белое на белое будет выглядеть нежно и невинно. Возможно, Тавиш и выглядел нежно и невинно, но для себя он был ярким белым пятном на фоне тусклого, зловещего окружения. Маше нравился ее новый гардероб. Не могла наглядеться и натрогать все эти вещи. Рубашки, пиджаки, мантии, штаны и даже нижнее белье было таким приятным на ощупь, и мыли их ненавязчивым душистым порошком. Манор семьи Блэр был двухэтажен, хоть смысла в этом было не особо, можно было и чуть в длину построиться. Наверно из-за того, что в чью-то архитектурную и дизайнерскую голову пришла светлая мысль, что в доме обязательно должна быть двухэтажная библиотека. Даже живя в этом доме с самого рождения Тавиш всё время с неожиданностью снова открывал, что одна из дверей вела в библиотеку, а ведь по логике она должна была его привести к лестнице. Невнимательные люди довольно часто делают удивительные открытия. Вольер Тики был настоящим мини-домиком со всеми удобствами, даже стены деревянные, а не какая-то сетка. А чтобы войти к ней в домик нужно было открыть один тамбур, чтобы попасть в другой тамбур и только тогда уж можно будет выпускать на волю визжащую от радости питомца. Когда-то Маша и Тавиш были уверены, что если от волков произошли собаки, то от лис — кошки. А ещё то, что волк с лисой в сказках супружеская пара. Но суровая реальность дала о себе знать. Лисы оказались из семейства псовых. А это значит, что у них обоих было ошибочное представление. И если Машу это никак не задело, то Тавишу теперь приходилось играться с подаренной лисой, чтобы та не заскучала от жития в неволе. Представляя лису, Тавиш думал, что она обязательно рыжая с черными чулочками и будет не сильно хлопотной. А оказалось, что лиса — рыжая с черными чулочками, но хлопотная. Для большой собаки, а лису можно назвать большой собакой с её то поведением, нужно много места. Чтобы конура была и территория своя. Пока Тики радостно визжала по саду уничтожая траву на своем пути, Тавиш невесело понимал, что из всех ухажеров подобранные матерью только четверо не теряли надежду. Кто-то отчаялся, кого-то привлекла внешность, кому-то стыдно признаться об ориентации, а кто-то просто кто-то. Это огорчало. Не в том смысле, что ему придется выбирать. Это сделают родители. А в том, что его поведение не оттолкнуло. Возможно, они оправдали его поведением тем, что он дурачок не знающий, как и что говорить, и то, что его из рук вон плохо воспитывали. Будь у Тавиша больше смелости, как у его друзей, он бы написал бы им письма с логичным вопросом: «Почему?» Тики ещё раз побегала вокруг молодой яблони, и как прыгнула на Тавиша, что тот от неожиданности упал на спину. Хихикая, она вылизывала его шею и протяжно радостно прикрикивала прося больше ласк. Играясь с лисой, поглаживая пушистую шерсть, удивленно вздыхая на её попытки укусить его пальцы перед ней, Тавиш всё же в очередной раз понял, что его жизнь не так уж плоха.

***

— Тавиш! — раздался громкий голос в коридоре. Тавиш продолжал сидеть на скамейке и смотреть с высоты балкона на деревенские дома, а особенно на трубы. Последний летний воздух приятно щекотал ворот рубашки. Тучи на небе отдавались сероватым оттенком на земле, делая и без того меланхоличный вид деревни печальнее. Слушать песню птиц, сидеть с открытой книгой не вникая в ее содержание — было одним из самых безмятежный занятий, которое можно было найти. — Тавиш, маленький идиотский кусок авгурии, — злобно влетел на балкон подросток. — Какого черта ты делаешь? Тавиш оглянулся на своего брата, чтобы только убедиться, что он не путает интонацию Гэвина и Ивара. Они оба, когда становится копиями громовещателя, шипят, щурятся и почти не дышат. Только вот Ивар во время ожидания ответа всегда делает такое выражение лица, будто съел что-то очень странное, но пока еще не понял что именно. — Отвечаю на пришедшие мне письмо. От такого ответа в глазах Ивара вроде как лопнул капилляр. — А выглядит так, словно тебя никогда не учили манерам от чего ты валяешся в собственной луже блевотины пока строишь из себя интеллигента, — он оперся на подлокотник скамейки, перегородив пути к отступлению. Тавиш похлопал глазами на такое оскорбление. Ему казалось, что он нормально ответил на письмо. И с каких пор его письма читают? — Думаю, ему лучше сейчас понять, что я буду шататься по подворотням, чем когда ему придется застать меня там за убложением местного люда, — он улыбнулся и развел руками, хоть глазами уже искал куда уйти и переждать бурю. — Ты, сын шлюхи, хоть понимаешь в какое положение нас ставишь? — уточнил Ивар с яростью рассматривая убегающий взгляд Тавиша. — Да, я… Я… Лишь ответил на пришедшее мне письмо и на вопрос в нем, — угрюмо буркнул Тавиш сверля приближающую тень в коридоре. — Ой, спасибо, что ты написал это не с пустого места, — почтенно поклонился Ивар. Наконец-то пришло спасение. Дверь балкона открылась впуская в тесное помещение ещё одно лицо действий. — Прекрати, — пришедший мягко положил ладонь на плечо Ивара. — Киар, — обернулся Ивар уже злобно сверля другого своего брата. Тавишу оставалось облегчено выдохнуть, что это был не Гэвин, а то ему бы досмерти перемыли мозг. А ещё он старался не сильно улыбаться смотря, как идентичные на лицо люди с вызовом друг на друга смотрели. Хотя если смотреть и вглядываться, то Киара легко отличить от брата. Не только из-за того, что у него не было морщинки между бровями, но и тем, что его волосы были немного темнее. Что казалось глупым умозаключением, учитывая, что у них обоих темные, как сажа в камине, волосы. Это то ли черта Блэр, то ли далёкие гены Блэков живы и по сей день. — Не стоит кричать на него. Можно просто объяснить, что нужно подбирать слова, чтобы не происходили такие казусы, — спокойно произнес Киар. — Я выбрал подходящие слова, — возразил Тавиш. — Но вы «умные» люди везде ищите тройное дно. Близнецы посмотрели на него так, что у него пропало желание доказывать свою правоту. — Хорошо, закончим на этом, — гневно выдыхая сказал Ивар. Он даже протянул ему руку, но рукопожатия не последовало. — На личной встрече объяснишь ему, что ты на самом деле имел в виду. Тавиш фыркнул, но принял этот план мира. Кивнув им, он захлопнул свою книгу и удалился. Дойдя до двери своей спальной комнаты, он свернул в короткий коридор, чтобы попасть в библиотеку и оставить книгу. Жаль, что книгу нельзя оставить на специальном столике, а дальше она сама с помощью магии вернулась в нужный раздел. А самое грустное было то, что книга из отдела на первом этаже и в противоположной стороне Но самое-самое грустное было в том, что Тавиш столкнулся с отцом. Его глаза ночного неба, в которых светилось недоумение, не предвещали ничего хорошего. По обыкновенному отец ничем не выдал своих чувств, но на мгновенние сжатие челюсти, показала, насколько он был не в духе. Тавиш старался смотреть ему в грудь и никуда больше зная, насколько тот не любил его глаза. — Ах, вот ты где! — как-то даже радостно воскликнул он, оглядывая библиотеку. — Ты даже не представляешь до чего я рад тебя видеть. Подойди, сядь рядом. От такого сердце Тавиша сжалось и вроде прекратило работать. Он бросил быстрый взгляд на книгу в руках. Выдыхая, он всё же принял то, что крики матери он переживет, чем отказ отцу, и оставил недочитанный роман на первом попавшемся стеллаже, даже не вытащил свою закладку из страниц. Они ушли не особо далеко. Всё еще были на втором этаже, только забились за стеллажами от чужих глаз. Всегда было интересно, чем думал дизайнер, расставляя шкафы не ровно по линеечке в ряд, а как попало. Неужели всем всегда и во все времена нужно было уединится в библиотеке? Поглядывая за тем, как отец усаживался в одно из кресел, Тавиш старался смотреть на вазу с одиноким желтым цветком и готовился к разговору. — Тавиш, — прозвучало довольно мягко и умиротворённо в этой тиши. — Подойти по ближе, я не буду кусаться. Под снисходительную улыбку, Тавиш шагнул, теперь имея возможность нервозно теребить подлокотник кресла без особых усилий. Рассматривая друг друга, и невольно покрываясь мурашками от горячей руки, легшей на его щеку, Тавиш с Машей невольно перестали дышать и притворялись очень реалистичной статуей. — Ты так похож на свою мать, — отец наконец-то вынес тот же вердикт что и раньше. — Даже сложно сказать, что ты мой сын. Раньше эти слова болезненней ударяли по сердцу или мозгу, если учитывать, что сердце только заботится о кровяном и кислородном насыщении организма. — Дорогой отец, во мне же есть ваша часть, —Тавиш коснулся пальцами отцовской ладони на щеке, стараясь этим отвлечь от самого смысла его слов. — Её сложно заметить в материнской красоте, — настоял на своем отец проведя рукой по щеке и забираясь пальцами в светлые волосы. «Ты всегда на них смотришь», —подумал Тавиш ещё раз помечтав, что когда-нибудь он это скажет в слух. Как же он не любил эти разговоры. Они всегда шли по одной схеме. Иногда несущественно отклонялись из-за степени настроения и нытья отца. Возможно, нужно было в один момент закричать, чтобы это больше не повторялась. Но Тавиш никогда это не сделает. Он прекрасно понимал, чем это закончится. Да, и в какой-то момент это начало нравиться. Только отец обнимал его так бережно и по-родительски. Жаль, что так редко и так скрытно. И жаль, что потом шла пора отчуждения. Не то чтобы отец становился тираном и узурпатором. Обыкновенные месяца холодных отношений подстать матушке. — Отец, мне бы хотелось… обсудить одну вещь, — Тавиш тряхнул головой и немного отпрянул. Не нравилось ему когда трогали его волосы, которые он бережно отращивал. Но почему-то всем нужно их потрогать своими грязными руками! Отец склонил голову в вопросе разрешая озвучить то, что так давно беспокоило младшего ребенка. Раньше Тавишу казалось, такой вид выражения благосклонности предвещает какую-то блестящую и даже упоительную истину, недоступную другим. А теперь он чувствовал, как сгущаются облака и, кажется, летит не он к своей беде, а она стремиться врезаться в его лицо. — После того как вы от меня избавитесь, вы все же будете опекать меня? — вопрос прозвучал не так, как должен был. Точнее сказать, это прозвучало так странно, так дико, будто он просит запретное извращение в их отношении, а не пришел просить, чтоб о нем не забыли через секунду, хоть то и следовало бы, потому что его душа терзалась желанием быть как можно ближе к настоящей любви, настоящей заботе другого человека, и при этом к настоящей агонии перед сильнейшим незнакомцем. — Вы будете обо мне заботиться? Как раньше? Отец тихо засмеялся. Голос его звучал нежно и бархатно, но определенно не по правилу родителя. Тавиша мутило, когда он слышал этот голос, ему казалось что это чей-то другой далекий голос так говорит, чтобы тот вспомнил что-то давнишнее и утерянное. — Может раньше о невестах после замужества забывали, ведь она ушла в другую семью, — отец устало вздохнул, словно вспоминал о прошлых делах. — Только попробуй после замужества промолчать о самодурстве супруга. — Теперь-то обязательно попробую, — улыбнулся с вызовом Тавиш под эмоциями хлопая по подлокотнику кресла, и поспешил покинуть родителя. Тавиш был благодарен себе за то, что когда-то успел возмутиться насчет гипотетического женительства. Как и все, он считал, что женщины не могут полностью брать на себя ответственность за свой род. А в его положении брать кого-то в жены было унизительным и даже бессмысленной тратой своего тела.