***
— Так что это за бал такой? — отставив в сторону дымящуюся еще турку, Сонхва подхватил две чашки с кофе и опустился за стол напротив Джихёка. Тот неопределенно повел плечом. — Ну, это не прямо бал, конечно, — скорее, вечер танцев для сотрудников больницы. Классические костюмы, постные рожи и вялые попытки в светские разговоры — как будто мне не хватает этого в будние дни, чтоб еще и перед Рождеством через этот бред проходить. — Так не ходи, — предложил Сонхва, с наслаждением делая глоток бодрящего напитка. — Я, правда, работаю в этот день, но могу постараться освободиться пораньше, проведем вечер вдвоем. — Проще сразу прийти в клинику с транспарантом «лишите меня зарплаты на ближайшие полгода, пожалуйста», — вздохнул Джихёк, с гораздо меньшим энтузиазмом придвигая свою чашку. — Наш главврач тот еще задница. Жуткий консерватор и педант, обожает пускать пыль в глаза и гнуть пальцы — и традицию эту с рождественским балом тоже он учредил. — Да, я в курсе, — хмыкнул Сонхва, и в самом деле довольно хорошо знавший главного врача больницы Канган — главного врача и отца Хонджуна. — Скажи, что заболел — аллергия на зануд вдруг разыгралась, или еще что. — И остаться перед Рождеством без денег? — Джихёк угрюмо уткнулся носом в чашку, опустив голову на сложенные руки. — Слушай, — оживился он, вскидывая глаза на Сонхва, — а пойдем со мной? Вдвоем всяко веселее. — Разве этот вечер не только для сотрудников? — удивился Сонхва. Внутри шевельнулось неприятное чувство при мысли о том, что ему снова придется встретиться с господином Кимом. — К тому же я работаю, не забывай. — Ты же сказал, что попробуешь освободиться! — не давая Сонхва возможности отвернуться, Джихёк сдвинулся на край табурета и умоляюще взглянул ему в лицо. — Многие приходят со своей парой, в этом нет ничего такого. Пойдем, а? Ты ведь танцевал раньше, покажешь им мастер-класс. Сонхва подавил вздох. Воспоминание о случившемся несколько дней назад все еще оставалось на его губах горько-сладким послевкусием, и пусть большой вины он не испытывал — да и что могло быть в этом поцелуе, кроме прощального привета из прошлого? — но и обижать Джихёка зазря ему вовсе не хотелось. Им и без того хватало ссор и перепалок в последнее время, и если у них наконец-то появилась возможность провести вечер вместе, отчего ею не воспользоваться? Да, несомненно, Сонхва был только рад отправиться на корпоратив со своим парнем, хоть ненадолго вырвавшись из будничной возни с неугомонной пятилеткой — или, по крайней мере, он пытался так думать. — И в качестве кого я туда заявлюсь? — уточнил он, прекрасно зная, что Джихёк ни за что не решится объявить их парой по-настоящему. Тот несколько смешался. — Ну… Я думаю, необязательно посвящать их в подробности — просто скажу, что ты мой спутник и хороший друг. Но это ничего не значит, правда! — он схватил Сонхва за руку, словно боясь, что юноша может уйти. — Мы будем вдвоем, отдохнем, выпьем, потанцуем — и какая разница, кто там что подумает? — Никакой, — согласился Сонхва, несколько помрачнев. — Ладно, — поставив чашку в раковину, он поднялся из-за стола и стянул со спинки стула кофту, — обещать ничего не могу, но попробую отпроситься на этот день. Ты сегодня как обычно? — Нет, наверное, опять задержусь, — отозвался Джихёк, поглядывая на Сонхва с явной опаской; юноша же лишь кивнул, подхватывая рюкзак и направляясь к прихожей. Обрадованный отсутствием обычной бурной реакции парень последовал за ним. Прощаясь с Сонхва, он потянулся к нему с поцелуем, и юноша, бегло подставив щеку, пробормотал что-то невнятное. Чувство неправильности снова подступило к горлу. Привалившись виском к окну вагона, Сонхва безучастно смотрел на проносящуюся мимо темноту. Слова Джихёка о предстоящем в больнице вечере танцев возродили в памяти то, к чему Сонхва совсем не хотелось возвращаться, возродили дни, когда все было намного проще и легче, нежели сейчас. Но разве поцелуй с Хонджуном не должен был поставить точку в этой истории? О чем ему сожалеть теперь? Он молод, и вся его жизнь еще впереди; у него есть любящий парень, что ведет его на прием в достойное общество — разве не о том он мечтал, будучи подростком? Сонхва тоскливо взглянул на собственное бледное отражение в стекле. Да, безусловно, он мечтал именно об этом — вот только в мечтах этих рядом с ним был совсем другой человек. Человек, которому Сонхва не был и не будет нужен. — Сонхва! Мой Сонхва! — крутившаяся вверху лестницы девочка восторженно замахала рукой, завидев вышедшего на перрон юношу. В несколько шагов перепрыгнув ступеньки, Сонхва склонился к стоявшей подле Хонджуна Миён и чмокнул ее в разрумянившуюся от мороза щеку. — Ты совсем не заходил, пока мы болели, — с упреком заметила девочка, стукнув Сонхва по плечу варежкой. — Мы же не хотим заразить его, принцесса, — возразил Хонджун, тоже улыбаясь и приветственно склоняя голову. Сонхва выдавил ответную улыбку, стараясь не задерживать взгляд на губах Хонджуна. — У меня полчаса до смены, так что я немного пройдусь с вами. Покинув станцию, они двинулись вдоль ограждения шоссе прогулочным шагом; слепящее зимнее солнце искрилось в утоптанном на тропинке снегу, переливалось в оплавленной утренним теплом наледи на парапете. Возглавлявшая их процессию Миён незамедлительно ускорила шаг, весело перескакивая сугробы и оставляя двоих мужчин позади. Наблюдая за ее детским восторгом, Сонхва чувствовал, как тают вместе со снегом сжимавшие сердце тиски, унося с собой все тревоги и мысли о возможной смене работы. В самом деле, что это он выдумал? Девочка в нем души не чаяла, как, впрочем, и сам Сонхва — в ней; на зарплату жаловаться тоже не приходилось, ну а что же до Хонджуна и взявшихся из ниоткуда отголосков школьной симпатии… Достаточно просто ограничить их общение, и все наверняка уладится само собой. — Хонджун, — окликнул Сонхва мужчину, решив не откладывать дело в долгий ящик. Тот поднял вопросительный взгляд, и юноша замешкался на миг, завороженный охристым сиянием его радужки. — Я хотел попросить… В общем, я могу взять отгул в конце следующей недели? В воскресенье, если точнее. — В воскресенье? — растерялся Хонджун, озадаченно хмурясь. — Хва, но ведь я говорил, что у меня весь вечер будет занят, я надеялся… — Знаю, знаю, извини, — перебил Сонхва, намереваясь стоять на своем до последнего. — Но это очень важно для меня, возникли неотложные планы, так что не смогу никак. Я могу выйти отработать в любой другой день, если захочешь. — Да, но как же… — Хонджун вздохнул и остановился, задумчиво постукивая пальцами по парапету. — Вообще, наверное, я могу попросить маму посидеть, она как раз давно хотела приехать, — он нерешительно кашлянул, поворачиваясь к Сонхва, — но тогда у меня к тебе тоже будет одна просьба. — Говори, — с готовностью отозвался Сонхва, сбавляя шаг. Хонджун не спешил с ответом, продолжая нервно барабанить по хрустким льдинкам перил. — В это же воскресенье у меня на работе намечается корпоративный вечер, — начал он наконец, осторожно поглядывая на Сонхва исподлобья. — Что-то типа вечера танцев с высокосветским уклоном. Не то чтобы меня волновала эта чепуха, но я вроде как сын главврача, а танцевать не умею совершенно, как тебе известно, так что… — Погоди, ты работаешь в клинике своего отца? — снова остановил его Сонхва, в чью голову ни разу прежде не приходила эта совершенно простая и очевидная мысль. Хонджун кивнул, и юноша с трудом удержал нервный смешок. Да, о подобной иронии судьбы он и впрямь не мог подумать — его бывший и нынешний парни работают в одном и том же месте! — И что ты хочешь? — Как тебе известно, — повторил Хонджун, приобретая довольно сильное сходство с выпрашивающей сласти Миён, — мне в этом плане на ногу медведь наступил, так что я нуждаюсь в экстренной танцевальной помощи. Ничего сложного, потому что я этого все равно не выучу — только самые основы, какие-нибудь простенькие движения, чтобы меня не выгнали оттуда с позором. — Не наступил, а основательно так потоптался, — поправил его Сонхва, заторможенно переваривая услышанное. — И твоим учителем должен быть?.. — Ты, конечно! — широко улыбнулся Хонджун, преграждая остолбеневшему юноше путь. — Мы вроде как однажды это проходили, — отмер Сонхва, забыв от изумления о данном себе же обещании не возвращаться к школьным воспоминаниям. — И получилось не так чтобы очень. — Да ну когда это было? — отмахнулся Хонджун, нетерпеливо раскачиваясь с носка на каблук, и Сонхва невольно почувствовал себя задетым — для него те события были такими же яркими и живыми, как если бы происходили накануне. — Мы тогда ржали больше, чем занимались, сейчас-то дело серьезное. — Я почти ничего не помню уже, — пробормотал Сонхва, пока его новорожденная стойкость воли терпела скоропостижный крах. — Базовые фигуры и то не сделаю. — Никаких фигур и прочей нецензурщины, — округлил глаза Хонджун. — Покажешь, куда девать руки и ноги, и дело в шляпе. Это и времени много не займет, останешься на часок, как Ён уложишь, а потом гуляй свободно. Так мы договорились, да? — похлопав по плечу впавшего в ступор юношу, он озабоченно прищурился и заторопился вслед за дочерью. — Эй, не убегай одна далеко! — Останусь на часок, — повторил Сонхва, ошеломленно глядя в удаляющуюся спину Хонджуна и только сейчас сознавая, на что он подписался. Пожалуй, глупо было полагать, что за десять с лишним лет он научится отказывать Хонджуну.***
— Ты делаешь слишком большой шаг, я за тобой не успеваю, — тяжело дыша, Сонхва кое-как поднялся со скамейки, на которую его толкнул потерявший равновесие Хонджун, и решительно потянул его обратно на площадку. — В танце партнерша должна подстраиваться под партнера, а не наоборот. — Почему это я партнерша? — возмутился Хонджун, следуя за другом. — Давай я поведу, раз это ты не успеваешь. — Это была твоя идея, — напомнил Сонхва, бросая взгляд на двери зала. Конечно, час уже поздний, да и танцем двух парней здесь никого не удивить, но и развлекать однокашников своим неуклюжим недовальсом мальчику совсем не хотелось. — Кончай бухтеть и стань чуть правее. — Слушаюсь, командир, — шутливо отдал честь Хонджун и вытянулся в полуметре от Сонхва. Тот закатил глаза и, обняв Хонджуна за пояс, развернул его к себе. Сонхва не понимал, что заставило его ответить согласием на просьбу Хонджуна об уроке танцев. Вся эта затея с самого начала казалась как минимум курьезной; спустя же полчаса невнятной возни, путаных объяснений и попыток научиться синхронно шагать Сонхва окончательно признал отстутствие у Хонджуна даже намека на танцевальные способности. Его миниатюрный, изящный и артистичный друг превращался на площадке в нескладного деревянного болванчика, и лишь врожденная тактичность не позволяла Сонхва сказать об этом напрямую. Хонджун, тем не менее, своего намерения оставлять не собирался и, отряхнувшись после очередного падения, раз за разом утягивал друга в центр зала, гудевшего от эха их голосов. Это могло бы быть обычной возней двоих друзей, мальчишеской забавой уставших от учебы подростков — но что-то было не так; что-то странное было в настойчивости Хонджуна, в том, как он льнул к Сонхва, не давая отстраниться и перевести дух. И то, что пульсировало внизу живота Сонхва при прикосновениях Хонджуна, было странным тоже. — Не наваливайся на меня грудью, наоборот, откинься назад. А бедра вперед. — Так вот чем вы тут на самом деле занимаетесь, — захихикал Хонджун и подался навстречу Сонхва, прижимаясь своими бедрами к его. — Так? — …почти, — выдавил мальчик. Хонджун стоял, притиснутый к нему вплотную, и спокойно смотрел снизу вверх почти черными в полумраке зала глазами. Сонхва вдруг стало жарко, и он потер горящую шею. — Теперь как учили — на «раз» я делаю шаг вперед, и… Ну, Джун! Покатывавшийся со смеху Хонджун рухнул на пол, споткнувшись о длинные ноги Сонхва, и последний повалился следом, неразборчиво ругаясь и пытаясь выбраться из сплетения конечностей. Раскрасневшийся и негодующий, Сонхва кое-как откатился в сторону — и тут же оказался придавленным упавшим на него Хонджуном. — Кажется, что-то хрустнуло, — проговорил сквозь смех Хонджун; его сбившееся дыхание щекотало ухо Сонхва. — Ага, мой позвоночник, — буркнул тот, елозя под чужим телом. Хонджун не двигался, и Сонхва заволновался. — Джун, вставай. — Не могу, я умер. — Для мертвого ты слишком громко ржешь. — Это предсмертные судороги. — Хонджун, серьезно, — Сонхва начинал беспокоиться не на шутку. Хонджун по-прежнему сохранял неподвижность, и его колено давило на бедро Сонхва ощутимой тяжестью; по-прежнему его руки обвивали шею мальчика, прижимая и не давая шевельнуться — слишком тесно, слишком близко, слишком… Сонхва задохнулся. Жар от касаний Хонджуна распалялся все сильней, затапливал вдруг обмякшее тело мальчика, стекал в живот — и разливался по паху ощущением, которое он не мог, не должен был испытывать в присутствии друга. Сгорая от возбуждения и стыда, Сонхва зажмурился. В висках билась одна-единственная мысль — только бы Хонджун не начал двигаться, только бы не заметил… Только бы его колено оставалось на том же месте — или Сонхва навечно запятнает себя позором. Чуть не плача, Сонхва дернулся, пытаясь освободиться из мучительного плена; Хонджун протестующе что-то забормотал, потянулся к мальчику, снова накрывая собой — и его тонкая смуглая шея оказалась прямо перед лицом Сонхва. Теперь он мог чувствовать древесный запах его шампуня, мог видеть биение жилки над пятнышком родинки, мог слышать мерные удары сердца — неожиданно звучные в опустевшем зале. Мог коснуться губами теплого юношеского пушка на точеной линии подбородка, если бы захотел. Перед глазами поплыло. — Хва? Хва! — откатившийся в сторону Хонджун испуганно потряс его за плечо, пока Сонхва осоловело моргал, медленно выплывая из дурманящего наваждения. — Я тебя придушил там, что ли? — Нет, я… Уже поздно, мы должны… — Сонхва резко поднялся и отвернулся, благодаря всех известных ему богов за то, что в этот день на нем были спортивные штаны вместо обычных трико. — Нам нужно идти. — Ладно, — согласился Хонджун, продолжая смотреть на Сонхва со смесью недоумения и задумчивости. Мальчик подобрал с пола олимпийку и едва не бегом направился к душевым. Что. Он. Наделал. Что он натворил? Задернув шторку кабинки, Сонхва выкрутил вентили до упора и, беззвучно всхлипывая, сполз по стене. Хонджун был его единственным и потому лучшим другом на протяжении трех лет, они вместе росли, вместе переживали взлеты и падения — и вот Сонхва все разрушил. А ведь он так хотел держать свою особенность в тайне, хотел, чтобы Хонджуна не коснулась эта ужасная, совершенно неприемлемая сторона его жизни — и собственное тело предало Сонхва, полностью разбив все его надежды. Глупое, неправильное, испорченное тело, среагировавшее на прикосновения лучшего друга. И пусть даже Хонджун ничего не заметил, для Сонхва это не меняло ровным счетом ничего. Как он сможет смотреть ему в глаза, как сможет сидеть, будто ни в чем не бывало, бок о бок, обсуждая прелести взрослевших одноклассниц, в действительности Сонхва ничуть не интересовавших? Момент, которого он так боялся и который так долго оттягивал, наступил: детство осталось в прошлом, и Сонхва больше не имел права скрывать от Хонджуна свои настоящие желания. Сонхва хотел своего лучшего друга — и Сонхва ненавидел, ненавидел себя.***
Сонхва по-настоящему ненавидел себя за слабохарактерность — но идти на попятный было поздно, и потому он, сцепив зубы, строчил Джихёку вот уже которое на неделе извинение за задержку на работе. Красноречивым ответом ему было пустое окошко сообщений — спустя три проведенные в одиночестве ночи Джихёк ушел в глухое отрицание существования Сонхва вообще, и все оправдания и раскаяния последнего оставались без внимания. Вздохнув, юноша затолкал телефон в карман и развернулся к дивану, где уже лежал, свернутый в рулон, светлый ковер гостиной. Обходивший импровизированную танцплощадку Хонджун почувствовал его взгляд и улыбнулся. — Все, можем продолжать? — Ага, давай, — решив не посвящать Хонджуна в перипетии своих отношений, Сонхва заставил себя отложить мысли о Джихёке на потом и вернулся в центр комнаты. Вторя трескучим морозам за окном, гудел в камине огонь, и теплые отблески плясали по начищенному паркету и тонкой фигурке Хонджуна подле — точь-в-точь статуэтка в черном футляре обтягивающих джинсов и свитера. Сонхва невольно залюбовался. И как Хонджуну удается быть таким элегантным в жизни и при этом таким неуклюжим — в танце? Хотя, справедливости ради, в этот раз они достигли куда больших успехов, нежели раньше. — Пройдем все полностью, или остановимся на тех поворотах, которые у тебя не получались? — Лучше с начала, так я хоть не собьюсь, — Хонджун приглашающе протянул руку, и Сонхва, помедлив, вложил в нее свою — роль ведомого давалась ему со значительной неловкостью. Они танцевали неспешно, почти не следуя ритму приглушенной мелодии из динамика — сказывались усталость и суета долгого дня. Согретый теплом камина и чужих рук Сонхва задремывал на ходу, и его голова склонялась к плечу Хонджуна все ниже, пока не опустилась окончательно. Хонджун не отстранился — лишь крепче обнял юношу за талию, поддерживая и не давая упасть. Уткнувшись лицом в изгиб шеи Хонджуна, Сонхва глубоко вдохнул, прижался теснее, покачиваясь на волнах такого родного аромата. Даже в этом неумелом скомканном танце их с Хонджуном тела казались кусочками разрозненного паззла, наконец-то нашедшими свое место рядом. И как же мог Сонхва столько лет существовать без этой неотъемлемой части себя? — Эй, — негромко позвал Хонджун, когда убаюканный Сонхва пропустил смену шага. Сонно моргая, юноша поднял голову, и Хонджун хихикнул, глядя на его отсутствующее выражение лица. — Еще перерыв? — Не, это я задумался просто, — тряхнув волосами, Сонхва заставил себя принять бодрый вид. Хонджуна это, впрочем, не обмануло. — Совсем я тебя загонял, да? Извини, дурацкая идея была… — Нет! — чересчур быстро выпалил Сонхва, сжимая начавшие было выскальзывать пальцы Хонджуна. Тот приподнял брови, и Сонхва слегка порозовел. — Ты ничем меня не обременяешь, правда, я наоборот даже… Ну, то есть… В общем, я не против давать тебе уроки танцев, — вконец сконфузившись, закончил он, усиленно рассматривая рисунок паркета. — Я же вижу, как ты устаешь, — качнул головой Хонджун. — И с парнем своим из-за этого ругаешься — я слышал немного ваш разговор, пока ты был на кухне, извини. — Вот тут ты вообще не при чем, — запротестовал Сонхва, совершенно искренне веря в правдивость своих слов. В том, чем они занимались до поздней ночи наедине, не было ничего предосудительного — ведь не было же? — Для ругани у нас находится и множество других преотличнейших поводов. — Так я не единственная причина? — с деланной обидой сморщил нос Хонджун и тут же принял прежнее серьезное выражение. — Ему не нравится твоя работа в принципе? — Нет, это совсем не… — Сонхва оборвал себя и, выпроставшись из рук Хонджуна, отвернулся. — Неважно. В спину ему долетел чуть слышный вздох. Сонхва прикусил губу, опасаясь выдать свои настоящие эмоции, вгляделся в расплывающиеся линии на поверхности золоченого шара огибавшей камин гирлянды. Он не хотел рассказывать Хонджуну о ссорах, давно ставших обыденным делом в стенах его дома, не хотел говорить своей неудавшейся любви о том, что и вторые его отношения были далеки от идеала — но, с другой стороны, кому как не Хонджуну он мог об этом рассказать? Да, они не преуспели как пара, но все же по-прежнему оставались друзьями, чья связь нисколько не угасла с годами, не истончилась под гнетом повседневных забот, казавшихся теперь пустыми и незначительными. Возможно, именно этот путь им и стоит избрать: ни воспоминаний о былых чувствах, ни опрометчивых мыслей, ни пробудившегося вдруг влечения, бывшего, без всяких сомнений, порождением ностальгии, — всего лишь друзья, всего лишь старые добрые приятели, готовые подставить друг другу плечо в минуты хандры. Маленькая ладонь коснулась спины Сонхва чуть выше лопаток, пробежалась пальцами по позвоночнику вверх, оглаживая шею и ероша светлые прядки на затылке. Сонхва прошила дрожь. Разве так он должен реагировать на прикосновения всего лишь друга? — Знаешь, — Хонджун подступил еще ближе, и онемевший Сонхва почувствовал себя мотыльком, пойманным в ловушку испепеляющего жара, — когда мы с Ханой начали ссориться чаще, чем молчать, я продолжал надеяться… продолжал убеждать сам себя, что ссоры — это нормально, это то, через что проходят все пары, что с рождением ребенка все становится сложнее, и это нормально тоже, что надо только подождать… — Хонджун смолк на мгновение, переводя дыхание. — Я убеждал себя — а сейчас не знаю, как убедить себя в том, что в случившемся потом не было моей вины. Не только в том, что произошло в тот самый день, нет — но и в том, что к этому привело. Если бы мы дали друг другу свободу, если бы не пытались склеить разбитую чашку, делая вид, что все в полном порядке… если бы все сложилось иначе — тот день мог бы так и не наступить. — Ты не можешь этого знать, — мягко возразил Сонхва, разворачиваясь и едва не сталкиваясь с Хонджуном носами. Мужчина снова покачал головой, все так же не делая попыток отодвинуться. — И никогда уже не узнаю. Я отнял у нас эту возможность, Хва, потому что был слишком труслив и малодушен. Ты, в отличие от меня, трусом не был — так к чему продолжать мучить и себя, и его? — Не могу же я так все бросить, — отозвался Сонхва, с трудом шевеля пересохшими губами. Хонджун и в самом деле убеждал его расстаться с Джихёком? Нет, это не могло происходить взаправду — должно быть, Сонхва просто ошибся. — В смысле… Мы давно вместе, привязаны друг к другу, и хорошего тоже было много… — Иначе бы вы и не сошлись, верно? — согласился Хонджун. — Но воспоминания о хороших моментах не вытеснят того плохого, что происходит здесь и сейчас. В подобных вопросах иногда приходится отбрасывать условности и прислушиваться только к своим настоящим чувствам… и жаль, что никто не сказал мне этого раньше. — Раньше — когда ты женился?.. — полушепотом уточнил Сонхва, вконец утратив голос. Несколько секунд Хонджун молчал, глядя на юношу стеклянными глазами. С его приоткрытых губ срывалось тяжелое дыхание, и Сонхва склонился вплотную, боясь упустить ответ, отчего-то казавшийся ему сейчас очень важным. — В том числе, — проговорил Хонджун, не сводя с Сонхва странного болезненного взгляда. Прерывисто выдохнув, Сонхва прижался своим лбом ко лбу Хонджуна, обвил руками его талию, притягивая к себе. Хонджун подался навстречу сразу же; поднял дрожащие ладони, быстро и как-то беспомощно шаря ими по груди юноши, пока наконец не обхватил ими его шею, заставляя нагнуться ниже. Заставляя сдаться перед затягивающим омутом, плескавшимся в черных зрачках. И Сонхва сдался, Сонхва и не пытался бороться, охотно падая в бездну — мотылек, позволивший пленить себя, снедаемый жаждой путник, нашедший в пустыне вожделенный источник. Прикрыв глаза, он блуждал губами по лицу напротив; вдыхал с наслаждением его запах — потерянный, но не забытый; сжимал в руках податливость тела, отчаянно льнувшего к нему, как когда-то. Чуть не плача от переполнявших его безумной нежности и столь же безумного желания, Сонхва потянулся к губам Хонджуна — и наткнулся на пустоту. — Сонхва… нет, — пробормотал Хонджун, отшатнувшись. Сейчас, с диким блеском распахнутых глаз и зыбкой неуверенностью движений, он выглядел едва ли не пьяным. — Нет. — Почему? — Сонхва отказывался понимать. Хонджун был здесь, в его руках, открытый и уязвимый — и одновременно был настолько далеко, насколько это представлялось возможным. Кажется, Сонхва все же не сумел сдержать слез — этого он тоже не понимал до конца. — Ты несвободен, — напомнил Хонджун. Покачиваясь, он отошел от камина и тяжело сел на пуфик. — Ты же сам только что говорил, что я не должен держаться за отношения, которые не приносят мне ничего, кроме мучения! — Бросившись следом, Сонхва опустился перед Хонджуном на колени, заглянул в лицо, пытаясь поймать взгляд, — безуспешно. — Говорил, что мне следует прислушиваться к своим настоящим чувствам! — Я вовсе не имел в виду, что… Я не собирался вставать между… Черт возьми, Хва, я просто дал тебе совет по-дружески! Это совершенно не значит, что ты должен заканчивать двухлетние отношения из-за одного-единственного идиотского недоразумения! — Отношения, которые я завел, чтобы рядом со мной был хоть кто-нибудь! — взорвался, не выдержав, Сонхва. — Хоть кто-нибудь, Хонджун, — кто сказал бы, что со мной все нормально, что я достоин не быть в одиночестве, что я не какой-то ущербный отброс, заслуживавший того, чтобы меня бросили без объяснений! — Лицо Хонджуна исказилось, но Сонхва, не замечая этого, продолжал напирать, пока не оказался вновь прямо перед сдвинувшимся на край пуфа парнем. — Ты хоть представляешь, каково мне было тогда? Представляешь, сколько мне пришлось вынести, пока я пытался понять, какого черта вообще произошло между нами? Знаешь, а ты и правда трус — не только потому, что сбежал тогда без причины, но и потому, что отказываешься видеть очевидное сейчас. Единственный человек, к которому я испытывал и продолжаю испытывать действительно настоящие чувства — это ты, Хонджун. — Не я, — тихо ответил Хонджун, упрямо глядя в сторону. — Не я нынешний, Хва. Ты любишь воспоминание обо мне тогдашнем, воспоминания о школе, о днях, когда мы были наивными малолетними идиотами с кучей несбыточных надежд и планов на взрослую жизнь. Сейчас это давно в прошлом, и то, что ты испытываешь — не больше, чем попытка вернуть те дни и те детские впечатления. И я понимаю, почему ты это чувствуешь — это были замечательные времена, и наши школьные отношения, о которых я и сам… — Хонджун вздрогнул и осекся, устало опуская плечи. — Но этого больше нет. И тех Хонджуна и Сонхва тоже больше нет. Повисла тишина. Так и не добившись от Хонджуна ответного взгляда, Сонхва медленно поднялся на ноги; приблизился, спотыкаясь, к выходившей в коридор арке. Где-то на задворках сознания мелькнула смутная мысль о том, что его крик мог разбудить Миён — но сейчас Сонхва не находил в себе сил, чтобы задуматься об этом. Распиравшие его изнутри эмоции угасли, как угасли и угольки в камине, слабо тлевшие в полумраке гостиной. На Сонхва снова навалилась пустота. — Если это было так замечательно, почему мы расстались? — спросил он, оглянувшись на неподвижного Хонджуна. — Почему ты бросил меня? — Не все отношения заканчиваются долго и счастливо, Хва, — Хонджун вяло дернул плечом. — Мы были подростками, мы экспериментировали с ориентацией, это нормально. Это всего лишь детская ошибка, вот и все. — Ошибка, — эхом отозвался Сонхва. — Все, через что мы прошли, что у нас было, что мы испытывали друг к другу… всего лишь — ошибка. Смаргивая вставший перед глазами туман, Сонхва вышел в прихожую. Он не помнил, как одевался, как натягивал механически пальто, путаясь в рукавах и вслепую застегивая пуговицы. Захлопнув дверь квартиры Хонджуна, Сонхва пешком побрел по лестнице вниз, и теплая влага в уголках его глаз остывала и разбивалась, падая, о ступени. Не возлюбленные. Не друзья. Всего лишь ошибка.