***
Идея готовиться к промежуточным экзаменам вместе с Хонджуном была провальной с самого начала — Сонхва понял это по истечении первого же часа, который они провели за поеданием пиццы и обсуждением последнего сезона «Игры престолов». После обстоятельного подсчета погибших персонажей они все же решили перейти к вычислениям алгебраическим, но зайти дальше открывания учебников им не удалось. Недели разлуки не властвовали над их дружбой: каждый раз при встрече они находили сотню тем для разговора, и разговоры эти могли затягиваться до глубокой ночи, пока количество пропущенных звонков от родителей не становилось угрожающим. Теперь Хонджун и Сонхва почти не ночевали вместе — занятия в разных школах и проживание в противоположных районах города играли против них, не оставляя никакой возможности для прежних бесшабашных ночевок; тем ценнее были для Сонхва те редкие часы, что они урывали у бесконечной гонки за учебными рейтингами. Второй год старшей школы преподнес им невообразимое количество занятий и контрольных, не шедших ни в какое сравнение с простенькими тестами года первого, и Сонхва казалось, что в мешках под его глазами вполне мог поселиться небольшой кенгуру. Хонджун выглядел немногим лучше — тянувший постылую лямку частной школы парень едва находил время на сон и еду, превратившись в худосочную тень самого себя. Времени на болтовню по телефону им, тем не менее, хватало всегда, и каждый день Сонхва начинался с нетерпеливого ожидания вечера, когда из динамика должен был зазвучать такой дорогой ему голос. Хонджун был его отдушиной, в которой Сонхва мог оставить все свои проблемы и заботы, был безопасным островком в суматошном океане мира, где Сонхва так и не научился выживать в одиночку — и потому сейчас он никак не мог заставить себя всерьез заняться уроками. — Слушай, я вообще ничего не понимаю, — обреченно тыкавший по кнопкам калькулятора Хонджун поднял на друга осоловевший взгляд. — Почему у меня получается корень из отрицательного числа? Я открыл новый математический парадокс? — Ты открыл пачку чипсов и уронил один на верхнюю строчку уравнения, — сообщил Сонхва, наблюдая, как Хонджун в ужасе трясет изрядно обсыпанной крошками тетрадью. — Не уверен, правда, что это что-то меняет — лично я перестал понимать происходящее примерно в момент чтения условия. — Бросив учебник в рюкзак, Сонхва зевнул и опустил голову на стол. — На кой черт врачу вообще нужна математика? Что там считать? — Одной ногой больше на ампутацию, одной меньше — тоже мне, проблема, — поддержал его Хонджун, отправляя свой учебник в том же направлении. — Думаю, пора сделать перерыв. — Перерыв от перерыва? Отличная идея, я за! — смахнув со стола скудные остатки их попыток взяться за ум, приободрившийся Сонхва потянулся к значительно более внушительным остаткам еды и разочарованно цокнул языком. — Вот блин, кола закончилась. Я на кухню, тебе взять? — Ага, маленькую, — согласился Хонджун, с трудом вытаскивая допотопный ноутбук Сонхва из чехла. — Мы на какой серии остановились? — Мы же закончили в тот раз, — напомнил Сонхва, заглядывая через плечо Хонджуна. По щеке скользнуло выкрашенной прядью парня, и Сонхва резко отшатнулся в сторону. — Что у нас там оставалось из запланированного? — Да ничего такого, в общем-то, пара анимешек и то, что мы начинали, но не закончили, — поскучнел Хонджун, прокручивая папку с сериалами. — Может, «Бесстыжих»? Мы как раз на первой серии второго сезона остановились. — Ни в коем случае, — чересчур быстро запротестовал Сонхва, перед внутренним взглядом которого как наяву проплыла постельная сцена между персонажами-парнями. — В смысле, я уже не помню, что там вообще было. Давай ты сам что-то из нового выберешь? Не дожидаясь положительного угуканья Хонджуна, Сонхва поспешил удалиться из комнаты в коридор. Там, рухнув на потертую банкетку, он попытался перевести сбившееся от испуга дыхание, но большого успеха так и не добился. Что, если Хонджун заметил что-то странное в поведении друга, которого знал, как облупленного, вот уже целых четыре с половиной года? Нет-нет, он не может, не должен о чем-либо догадываться — ведь тогда их дружбе наверняка настал бы конец. Но что, если однажды Хонджун сопоставит эти странности с тем, что произошло тогда в танцевальном зале? Сонхва беззвучно застонал и приложился лбом о зеркало прихожей. Со дня его кошмарного, просто немыслимого позора прошел уже почти год, но за все это время он так и не смог забыть того сокрушительного стыда, что охватил его при осознании случившегося. Поначалу Сонхва, потрясенный этим чудовищным открытием о себе, намеревался прекратить общение с Хонджуном насовсем, унеся свою страшную тайну в могилу; хватило его примерно на неделю, к концу которой телефон мальчика буквально разрывался от звонков и нецензурных сообщений. Признав поражение и полную неспособность к существованию без Хонджуна, Сонхва сменил тактику: теперь он как огня избегал всего, что могло бы натолкнуть окружающих на мысль о его особенности, и подчеркивал свое мнимое влечение к девушкам при всякой удачной — и не очень — возможности. В конце первого года старшей школы он, скрепя сердце, рискнул предложить свидание соученице по танцам; завершилось оно так же плачевно, как и все предыдущие попытки перебороть себя. Проведя вечер за неуклюжим изображением плейбоя, Сонхва в итоге не получил ничего, кроме нового стыда и подмоченной репутации, и на этом его усилия по смене предпочтений целиком себя исчерпали. Сонхва нравились парни — спустя столько лет он наконец-то отважился взглянуть правде в лицо. Сонхва нравилось проводить время в школьном спортзале, где его разгоряченные игрой одноклассники щеголяли в коротких шортах и обтягивающих футболках, нравилось засматриваться во время урока на их игравшие под рубашками мышцы, появившиеся как-то резко и вдруг. Недавние нескладные мальчишки всего за несколько месяцев преобразились в окрепших и возмужавших парней, прибавили добрый десяток сантиметров роста, огрубели голосами и чертами, прежде детскими и мягкими, — и это Сонхва нравилось тоже. Иногда на репетициях он позволял себе поддаться соблазну и вставал в пару с приятелем, оговариваясь выдуманной болезнью обычной своей партнерши. Прильнув к крепкой груди напротив, Сонхва прикрывал глаза и отпускал себя на волю чужих сильных рук — и в плавных завораживающих движениях танца, в неспешном ритме мелодии легко было представить, что руки эти принадлежали совсем другому человеку. Одному вполне конкретному человеку. То, что Сонхва нравились парни, было половиной беды — весь трагизм положения заключался в том, что более всех ему нравился именно Хонджун. Признать этот факт оказалось куда сложнее, чем все остальное: они обнимались при встрече, пихались и толкались на диване, соревнуясь за право пользоваться новым джойстиком, нередко спали раньше в одной постели и видели друг друга без одежды — и Сонхва чувствовал себя последним предателем, лгавшим своему ни о чем не подозревавшему лучшему другу. Испытав тогда в танцзале первое в жизни возбуждение, он надеялся, что подобным эпизодам не будет суждено повториться, но шедшее полным ходом половое созревание разрушило эти надежды на корню. Детские симпатия и привязанность переросли в нечто большее, чем дружеские чувства; нечто тревожное и будоражащее кровь колотилось внутри у Сонхва при всяком нечаянном прикосновении. Озорная кошачья усмешка, сияющий взгляд из-под длинных ресниц, живое обаяние мимики, тонкие пальчики с неизменно накрашенными ногтями, смешливость и непосредственность — каждый сантиметр Хонджуна, каждая его черточка невыносимо влекли Сонхва, влекли так сильно, что он едва не задыхался от сжимавшей грудь влюбленности. Как кто-то настолько великолепный вообще мог существовать в одной с ним реальности? Все новые и новые удары поджидали мальчика со всех сторон: вот Хонджун, бывший гордым обладателем брекет-системы с начала девятого класса, заявился вдруг с безупречно ровной и нестерпимо прекрасной улыбкой, поразившей Сонхва в самое сердце; а вот он, желая насолить строгому отцу, внезапно обзавелся парой проколов в ушах и чернично-синими прядями отросших волос — и многострадальное сердце Сонхва вконец остановило свой ход. Ему казалось, что он сможет с этим смириться — да и что такого могло быть в восхищении своим другом? — но со временем все стало лишь хуже. Все чаще Сонхва просыпался во влажной постели, дрожа и прогоняя отголоски непристойных грез, все чаще избегал их обычных летних походов на пляж, где уже ничто не сумело бы скрыть его преступного влечения. Не в силах справиться с причудами собственного организма, он, сгорая от ужаса и смущения, зарегистрировался на нескольких сайтах гей-знакомств, однако на встречу вживую так ни с кем и не решился. Всем, на что доставало смелости Сонхва, был регулярный просмотр чужих профилей, на месте которых он воображал Хонджуна, а также папка на рабочем столе ноутбука с видео не самого приличного содержания, которые он смотрел под покровом ночи ровно с той же целью. На рабочем столе ноутбука, что остался в руках не в меру любопытного Хонджуна. — О господи, — пробормотал Сонхва, холодея так, словно его окатило ведром колотого льда. — О нет. Нет, нет, нет. На подгибающихся ногах он бросился обратно к двери, молясь, чтобы Хонджуну хватило такта не влезать в неизвестные папки. Бессмысленность этих мольб мальчик сознавал со всей отчетливостью: проведя рядом половину отрочества, друзья давно отучились от лишней скромности и регулярно нарушали личное пространство друг друга с бесцеремонным нахальством сроднившихся людей. Чувствуя, как расползается по телу оцепенение, Сонхва толкнул дверь комнаты и застыл на пороге. Хонджун сидел к нему спиной, склонившись над раскрытым ноутбуком. На экране мелькали красноречивые миниатюры видеороликов. — Я тут искал то, что мы скачивали, и, наверное, куда-то не… — начал Хонджун, обернувшись, но договорить так и не успел. Кинувшись к столу, Сонхва выхватил ноутбук из-под носа друга и, со стуком захлопнув, отбросил на кровать, будто тот жег ему пальцы. — За каким хреном ты туда полез?! — горло душили слезы злого отчаяния, и голос Сонхва звучал пронзительно и надрывно. — Кто тебя просил? — Ты чего? — растерянно спросил Хонджун, пока Сонхва, закрыв лицо руками, удерживал рвущиеся из груди всхлипы. — Ну ткнул не туда, извини. Это что, трагедия великая? — Не нужно было! Зачем ты вообще трогаешь то, что тебя не касается? — отняв руки, Сонхва наткнулся на взгляд Хонджуна, в котором читались обида и испуг, и гнев тут же испарился. Что он только что наговорил своему лучшему другу? Как мог обвинить его в своей же глупости и неосмотрительности? Бывшему лучшему другу, поправил себя Сонхва, отворачиваясь. Вот и все, все кончено, этот момент наступил. Как же он будет теперь жить без Хонджуна? — Хва, ну чего ты? — Вопреки всем страхам Сонхва, Хонджун явно не собирался куда-то исчезать. Осторожно развернув мальчика к себе, он с опаской заглянул в его покрасневшие глаза. — Ты застеснялся, что ли? Да найди мне человека, который такое не смотрит, и я скажу, что он брешет как дышит. Все этим занимаются, это нормально. — Это — нет, — невразумительно пробормотал Сонхва, боясь поверить. Хонджун никуда не девался, он все еще стоял здесь, ласково улыбаясь заплаканному другу — быть может, он не успел рассмотреть все в деталях? — Там же… ну… без девушек все… — И что? — Хонджун недоуменно поднял брови. — А то, что ты теперь будешь считать меня извращенцем! — выпалил Сонхва и залился краской, сообразив, как нелепо это прозвучало. Хонджун, по всей видимости, придерживался того же мнения — несколько мгновений он остолбенело смотрел на Сонхва, а затем расхохотался, безуспешно пытаясь нацепить выражение сердечного сочувствия. — Я считаю тебя извращенцем еще с тех пор, как увидел в твоей истории Ютуба те видео со всякими тетками, которые шепчут в пластмассовые уши на микрофонах, — проговорил он сквозь икоту. — Вот это та еще дичь, это я понимаю. Чем ты тут собрался меня удивлять — вообще без понятия. — Это не дичь, а способ расслабиться, — буркнул Сонхва, совершенно растерявшись от такой реакции, но сочтя необходимым встать на защиту излюбленного жанра. Продолжать разыгрывать драматическую сцену после такого он, увы, уже не мог, а потому, помявшись, вернул ноутбук на стол и неуверенно опустился в кресло. — Ну и это тоже вполне себе способ, расслабляйся на здоровье, — пожал плечами Хонджун. Уняв, наконец, смех, он как ни в чем не бывало приобнял Сонхва сзади и указал на раскрывшуюся на экране папку со свежескачанным тайтлом. — Вот это будем смотреть. Включай, а я пока попить принесу — а то тебя только за смертью посылать. Собрав пустые бутылки газировки, Хонджун удалился на кухню, где вскоре заскрипел дверцей старенького холодильника. Сонхва не спешил запускать ролик — обомлевший и изумленный, он смотрел в пустой дверной проем и чувствовал, как потрясение сменяется теплой нежностью. Каждый раз он думал, что неспособен полюбить Хонджуна еще сильнее — и каждый раз ошибался.***
— Тебе попить что-нибудь принести? — в который раз поинтересовался Джихёк, протискиваясь между переговаривавшихся гостей к мявшемуся у стола Сонхва. — А то стоишь тут столбом, хоть расслабишься немного. — Не нужно, — в который раз покачал головой Сонхва, и Джихёк вздохнул. — Слушай, может, я поеду? Я здесь дураком полным себя чувствую, пока ты перед своими коллегами распинаешься. — Ты же сам не захотел вступать в разговор, — с легким раздражением заметил Джихёк. — Не могу же я подле тебя как нянька весь вечер крутиться. — Так я, в отличие от тебя, никого тут и не знаю! — Сонхва почувствовал себя задетым — собственные скованность и необщительность тяготили его и без упреков от возлюбленного. Отвернувшись, он всмотрелся в разноцветье вечерних платьев и официальных костюмов, невольно отыскивая знакомый силуэт, но по роскошной зале отеля кружились в танце лишь чужие и бесконечно далекие от Сонхва люди. Юноша окинул тоскливым взглядом высокие светлые стены и выложенный мрамором пол, переливавшийся золотистым отражением огромных каскадных люстр; покосился на длинный, заставленный блюдами стол, с которого так и не взял ни кусочка. И что он только забыл в этом месте, столь сильно разнившемся с его простой и обыкновенной жизнью? Мечтавший раньше очутиться в обществе именитых врачей Сонхва оказался совершенно не готов к суровой реальности, наглядно показавшей всю наивность этих мечтаний. Все здесь казалось ему странным и непонятным, во всем он видел враждебность и неприязнь к пришлому чужаку. Проходя сквозь арочные двери лобби, он собирался взяться за ручку и едва не сшиб с ног швейцара, спешившего приветствовать гостей; сняв верхнюю одежду в гардеробной, растерянно ходил с промокшим пальто наперевес, не замечая принимавшего вещи портье. Когда настало время садиться за стол, Сонхва не испытывал уже ничего, кроме усталости, и потому просидел всю трапезу в молчании, сверля глазами пустую тарелку. Теснившиеся в голове безрадостные мысли ситуацию не улучшали — что, если Хонджун уже успел заметить его за столом и теперь всячески избегает бывшего парня, не желая портить репутацию перед коллегами? Сонхва болезненно поморщился. В сущности, он и сам не знал, хочет ли этой встречи — часть его тянулась к единственно близкому и симпатичному ему здесь человеку, помимо Джихёка; другая же часть обмирала от страха новых боли и стыда. Так или иначе, Хонджуна, как и его отца, видно нигде не было, и немного погодя Сонхва и в самом деле смог слегка расслабиться — увы, ненадолго. — Так пойди да узнай, — в тон ему ответил Джихёк, подхватывая Сонхва под локоть. — Давай я тебя главврачу представлю? Ты вроде говорил, что именно он тебя когда-то и вдохновил на учебу в меде, уж с ним-то вам точно будет о чем поговорить. — Нет, погоди! Это совсем не… Остаток его жалобного возгласа потонул в наполнявших зал гомоне и музыке. Увлекаемый все дальше сквозь толпу Сонхва беспомощно наблюдал, как окружающие расступаются, открывая взгляду невысокую широкоплечую фигуру в конце зала. Наконец лучившийся улыбкой Джихёк достиг своей цели и выпустил юношу из хватки. Сбежать он уже не успел — привлеченный их возней господин Ким медленно обернулся, кивая в ответ на приветствие Джихёка и поднимая бесстрастные глаза на Сонхва. — Доктор Ким, — говорил тем временем Джихёк, не замечая страдальческого выражения своего парня, — если позволите, я хотел бы представить вам своего друга. Это, — он подтащил Сонхва ближе, — Пак Сонхва, очень хотел с вами познакомиться. Он интересуется всем, что связано с медициной и врачебным делом, и ваш пример всегда… впрочем, он сам все скажет, верно? — Добрый вечер, — хрипловато проговорил Сонхва, склоняясь в поклоне. — Очень рад… нашему знакомству. — Взаимно, — отозвался после короткой заминки мужчина, также отвешивая церемонный полупоклон. Его смуглое, почти не постаревшее лицо по-прежнему ничего не выражало, и Сонхва задался вопросом — знает ли господин Ким о том, что бывший одноклассник его сына работает теперь няней у него же? В любом случае, не узнать друг друга они не могли. — Надеюсь, вы получаете удовольствие от нашего скромного приема? — Более чем, — заверил Сонхва, не совсем понимая, что именно в этом пышном приеме могло удостоиться слова «скромный». — Все просто замечательно, господин Ким, благодарю вас за возможность посетить этот вечер. — Ну что вы, — на губах Кима появилась странная безрадостная улыбка. — Мы всегда рады дать возможность небольшого отдыха нашим сотрудникам и их… парам. Вы извините меня?.. Сонхва машинально кивнул и посторонился, уступая мужчине дорогу к сухощавой женщине в длинном сиреневом платье. Несмотря на легкую неприязнь к старшему Киму, появившуюся после многочисленных жалоб Хонджуна на отца, Сонхва чувствовал себя несколько уязвленным такой неожиданной холодностью. Неужели господин Ким все же не узнал повзрослевшего друга своего сына? Но это вовсе не объясняло его отстраненный тон и резкое прекращение едва начавшейся беседы. Ладно, решил Сонхва, ни к чему задумываться еще и о том, что не имеет никакого значения. Должно быть, они просто подошли в неудачный момент, и это, пожалуй, было только к лучшему — способности Сонхва к ведению светских разговоров близились к нулю. — Ты не переживай, он всегда такой, — приняв, по всей видимости, задумчивость Сонхва за огорчение, Джихёк сочувственно потрепал его по спине. — Пробубнит два слова, посмотрит на тебя, как на насекомое, и уйдет решать дела государственной важности. И сын у него такой же, тоже здесь работает, кстати. — Почему — такой же? — спросил после паузы Сонхва, не справившись с любопытством. — Он тоже врач? — Ага, рентгенолог. От врача там, правда, одно название — без папочкиной помощи он дальше интернатуры бы не прошел, способностей и знаний никаких. Надеюсь, к моменту его вступления в должность главного врача я найду другое место, иначе мы тут все просто взвоем. — Ты же его почти не знаешь, разве нет? — жестко заметил юноша. — Вряд ли ведущий бухгалтер уполномочен оценивать чьи-то врачебные навыки. — Просто говорю то, что слышал от других, — Джихёк взглянул на него с удивлением. — А из персонала его вообще никто близко не знает, ему, судя по всему, зазорно с простыми людьми общаться. Смотрит вечно волком, слова из него не вытянешь… да вон он как раз, можешь глянуть. Сонхва опешил. Стряхнув с себя оцепенение, он осторожно глянул через плечо туда, куда указывал Джихёк, и тут же спешно развернулся обратно. Хонджун был безумно, невероятно красив в своем идеально подогнанном костюме-тройке — это было единственным, что осталось в бедной опустевшей голове Сонхва; спустя мгновение он, впрочем, рискнул взглянуть еще раз. Тонкий и подтянутый, Хонджун стоял, опершись о дальнюю колонну, и в его лице не было никаких признаков прежней живой веселости. Затаивший дыхание Сонхва наблюдал, как его бывший возлюбленный приветствует прошествовавших мимо коллег едва заметным кивком, как тянется, не глядя по сторонам, к подносу с виски в руках официанта. Оторопь юноши сменилась состраданием. Выходит, не один только Сонхва был здесь лишним чужаком. — Слушай, — быстро сказал он, когда Хонджун, оттолкнувшись от колонны, вознамерился пойти со стаканом к барной стойке, напротив которой и стоял Сонхва, — давай потанцуем? Что-то так захотелось вдруг. — В смысле? — теперь опешил уже Джихёк, пока Сонхва тянул его к центру зала. — Это вдвоем, что ли? — Ну это же парный танец, — улыбнулся Сонхва. — Не волнуйся, это ведь не профессиональные соревнования. Хочешь, я поведу? — Нет, погоди ты, — беспрестанно озиравшийся Джихёк попятился. — Ты это серьезно сейчас? Мы оба мужчины, если ты вдруг забыл. — И что? — Сонхва слегка нахмурился. — Я же не прошу тебя при всех со мной целоваться, просто потанцуем — это, вроде как, основная цель таких приемов. — Я не пойму, ты меня посмешищем выставить хочешь? — в голосе Джихёка зазвучала настоящая злость. — Мне среди этих людей еще работать вообще-то. Раз тебе так захотелось танцевать, пригласи кого-нибудь женского пола, выбор тут немаленький. — Почему я должен приглашать кого-то еще, если пришел сюда со своим парнем? — Сонхва хорошо знал, во что могут перерасти эти злые нотки, но отступаться не собирался. Не обращая внимания на косые взгляды нескольких ближних пар, он шагнул вперед и схватил пытавшегося затеряться в толпе Джихёка за руку. Внутри разливалась горечь обиды. — Господи, это же всего лишь невинный танец, просто несколько движений! Здесь все танцуют, какая разница, кто и что подумает? — А то, что подумаю я, тебе тоже без разницы? — Вслед их разгоряченному спору повернулось еще несколько голов, и Джихёк заговорил тише. — Хва, пожалуйста, не начинай. Я помню, что обещал провести время с тобой, но если бы знал, что тебе в голову придет такой идиотизм… Оборвав себя тяжелым вздохом, Джихёк отвернулся и, не говоря больше ни слова, зашагал, огибая переглядывавшихся коллег, к выходящим в лобби дверям. Сонхва молча смотрел в его удалявшуюся спину, мысленно повторяя услышанное. К горлу подступал ком. Догнал парня он уже в гардеробной. Подчеркнуто избегая смотреть на Сонхва, Джихёк торопливо застегивал пуговицы пальто; сам юноша, остановившись на пороге, попытался собраться с мыслями, что спутал пульсировавший внутри гнев. Он понимал, что причиной этому был вовсе не отказ в танце, которого ему в действительности не слишком-то и хотелось. Сонхва устал от постоянной необходимости скрываться и прятаться, устал от того, что его любовь считалась чем-то постыдным и неприличным — не только окружающими, но и тем, с кем он хотел эту любовь разделить. Сонхва вспомнил, как много времени и усилий ему пришлось потратить когда-то на избавление от подобных мыслей, когда он, будучи забитым подростком, впервые осознал свою, как ему казалось, неполноценность. Нет, впредь он не позволит кому бы то ни было поколебать его уверенность в себе. — Серьезно собираешься просто взять и уйти? — поинтересовался Сонхва у приблизившегося к выходу из гардеробной Джихёка. — Смело. Так, значит, мы решаем наши проблемы? — Я не считаю это проблемой. — Джихёк остановился и в упор взглянул на юношу, скрестив руки на груди. — Проблема здесь в твоих вечных истериках из-за чепухи. — Это ты распсиховался из-за простого приглашения на танец, — напомнил Сонхва. — Скажи, ты стыдишься меня? Не хочешь, чтобы кто-то заподозрил тебя в связи с таким, как я? — Да при чем тут это вообще? — снова рассердился Джихёк. — Не знаю, заметил ли ты, но наш мир немножко так отличается от той страны розовых пони, которую ты себе навоображал. Как ты представляешь наши отношения, Хва? Хочешь, чтобы мы обручились, завели детишек, прогуливались вечерами по набережной счастливой семьей из двоих мужиков? Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, и моей вины в этом нет. Я всего лишь пытаюсь мыслить здраво, ясно тебе? Я не хочу выставлять себя гомиком на глазах у людей, от которых зависит мое будущее, не хочу позориться перед другими, следуя твоим фантазиям! — Ясно, — Сонхва отступил, давая Джихёку дорогу. — Наши отношения — это позор для тебя, я понял. — Слушай, — Джихёк устало потер виски, — меня это все задолбало уже. Я не планировал заводить все так далеко, понимаешь? Я просто хотел развлечься и хорошо провести время, безо всей этой нервотрепки и цирка с обязательствами, совместным проживанием, танцами под луной и прочей хренью из женских романов. Меня достало то, что ты никак не можешь понять меня. Я ухожу. Дверь гардеробной хлопнула, и Сонхва остался в одиночестве. Он ждал боли, что охватила его при расставании с Хонджуном когда-то, ждал слез и острой горечи, но вместо этого чувствовал лишь липкую гадливость, словно он угодил в лужу грязи. Что ж, ничем другим это и не могло закончиться, и хорошо, что нывший так долго нарыв вскрылся именно сейчас, поставив точку во всех сомнениях Сонхва. С силой проведя ладонью по лицу, он вытянул из кармана телефон и быстро набрал номер такси. Сейчас ему хотелось только убраться отсюда как можно скорее.***
— Значит, тебе всегда нравились парни? — подпихнув подушку под голову, Хонджун улегся рядом с Сонхва, почти касаясь его обнаженной руки. — Когда ты это понял? — В начальной школе еще, наверное, — Сонхва задумчиво помолчал, изучая разводы на потолке. День клонился к закату, и рябившие от летнего жара тени медленно подбирались к кровати, минуя разбросанные тетрадки и подползая к двоим мальчикам на клетчатом покрывале. — Ну, как — понял… Мне всегда нравилось проводить время в компании парней. В детстве это не было чем-то странным — большинство детей этого возраста общается в однополых компаниях, верно? «Все девчонки дуры», «все мальчишки хулиганы», ну и так далее… Потом мы стали взрослеть и все стало меняться. Девочки росли быстрее нас, уже в шестом классе половина ходила в мини-юбках и с первой косметикой; мы же, хоть и оставались все теми же безмозглыми оболтусами, тоже начинали становиться подростками… ну и интерес ко всякому такому «взрослому» тоже начал появляться. Мы и раньше могли обсудить девчонок между собой, но чем старше мы становились, тем сильнее менялось направление этих разговоров. А я… я как-то не особо интересовался этим всем, все это проходило мимо меня. Да, я мог поддержать разговор, мог дать совет однокласснику, запавшему на какую-нибудь красавицу класса, но испытывать симпатию к кому-то самому? Думать о ком-то, заигрывать, дергать за косички и вот это вот все? У меня были подруги, были девочки, с которыми я хорошо общался, но ни в ком я не видел ту, что привлекла бы меня в этом самом смысле. И тогда это тоже не было странным, тогда я думал, что просто не созрел еще, не вырос из детских игр и занятий. — А потом? — Хонджун не насмехался, не смотрел на Сонхва с брезгливостью и отвращением, и от этого в груди мальчика разливалось щекочущее тепло. Перевернувшись на живот, он с улыбкой взглянул на друга. — А потом я начал заниматься танцами, как раз в шестом классе — и впервые стал задумываться о своем отношении к противоположному полу. Школа была маленькой, и нас часто ставили вместе со старшими группами. Там была куча девчонок лет пятнадцати — все такие уже взрослые, спортивные, в сценических платьях и каблуках… И все наши пацаны чуть ли не в слюнях тонули во время занятий — ну а вот меня привлекало совсем другое. — Тебе понравился кто-то из танцоров? — Хуже, — хихикнул Сонхва. — Учитель Мин. — Погоди, тот мужик с фоток из твоей прошлой школы? — Хонджун тоже засмеялся. — Он же лысый! — А еще ему тогда уже было лет сорок пять, у него была семья с сыном моего возраста и артрит, на который он постоянно жаловался, — подтвердил Сонхва. — Но для меня это не имело особого значения. Для меня он был мэтром, иконой, человеком, на которого я хотел равняться и которому хотел во всем подражать — ну, может быть, кроме лысины. Наверное, это и была моя первая влюбленность. — Он снова смолк, рассеянно улыбаясь своим воспоминаниям. — А в седьмом классе к нам пришел один мальчик, до сих пор помню его имя — Чо Донхён. Я постоянно смотрел на него, постоянно пытался сесть рядом, заговорить, был счастлив, если он просто здоровался со мной — а потом решился подарить ему шоколад на Белый день. — И как он отреагировал? — тихо спросил Хонджун, заметив, как изменился в лице Сонхва. — Ну… он выкинул его в мусорку, — Сонхва попытался удержать сползавшую улыбку, но получилось плохо. — И рассказал об этом всем своим друзьям, которые начали ржать и разносить это по всей школе. Потом это все просочилось в мою обычную школу, там это тоже всех очень повеселило, ну и… в конце года родители решили перевести меня в другое место. И там я познакомился с тобой. — Это ужасно, — Хонджун даже покраснел от возмущения. — Как можно смеяться над чьими-то чувствами, да еще и в момент признания? — Я его не виню, в принципе, — усмехнулся Сонхва, забавляясь искренним негодованием друга. — Наверное, и я его нехило опозорил этим своим жестом — он ведь только пришел, только начал со всеми общаться, репутацию себе зарабатывал… — Все равно это мерзко, — убежденно сказал Хонджун, садясь на постели по-турецки. — В любви нет ничего позорного или стыдного. — Ты единственный, кажется, кто так считает, — Сонхва неловко хмыкнул, не зная, как высказать переполнявшую его глубокую признательность. И как Хонджуну удавалось быть настолько идеальным во всем? — Поэтому мне не рассказывал? — Хонджун легко провел пальцами по лбу Сонхва, ероша чуть влажные от духоты прядки. Мальчик прикрыл глаза, растворяясь в ощущениях. Он не имел права желать большего — но и этого сейчас ему хватало с лихвой. — Думал, что я тоже начну смеяться? — Извини, — попросил Сонхва. — Это не в том смысле, что я считаю тебя какой-то сволочью или что-то вроде — просто у меня и самого не сразу получилось научиться воспринимать это нормально. Может быть, и сейчас получилось не до конца. — Для меня это неважно, — покачал головой Хонджун, вновь укладываясь рядом с Сонхва и накрывая его ладонь своей. — Ты всегда будешь моим другом — и самым близким мне человеком. Сонхва улыбнулся и робко пожал пальцы Хонджуна в ответ.***
— Можно пригласить тебя на танец? Сонхва застыл, так и не дотянувшись до оставленного на спинке стула пиджака. Ему не хотелось возвращаться в зал, полный осуждающего шепота и унизительных смешков, не хотелось сталкиваться со свидетелями недавней безобразной ссоры, среди которых, возможно, был и Хонджун, но оставлять здесь вещь, стоившую ему половины зарплаты, он также не желал, и потому, скрепя сердце, вновь прошел сквозь двустворчатые двери, намереваясь удалиться сию же секунду. Номер такси уже мигал на экране телефона, возвещая о прибытии водителя, и юноше почти удалось исполнить свое намерение — но прозвучавший позади голос мигом пригвоздил Сонхва к полу. — Что? — комкая и без того измятый пиджак, он обернулся. Стоявший почти вплотную Хонджун нервно облизнул губы. Его золотистая обыкновенно кожа сейчас приобрела пепельную бледность, контрастируя с черным цветом костюма. — Ну, учитель ведь должен оценить успехи своего ученика? — он вытянул пиджак из рук Сонхва и, бросив его обратно на стул, протянул раскрытую ладонь. — Пожалуйста. Сонхва молчал так долго, что вставшая между ними тишина начала звенеть, эхом отдаваясь в его напряженных висках. Наконец он поднял руку и сплел пальцы Хонджуна со своими. — Ты ведь не собираешься опять отдавить мне все ноги? — поинтересовался юноша, пока расплывшийся в улыбке Хонджун увлекал его к центру зала. — Обещаю вести себя хорошо, — подмигнул он и обнял Сонхва за талию, притягивая к себе. Юноша опустил ресницы, вслушавшись в плывшую меж панельных стен мелодию, и все остальное исчезло без следа, оставив лишь осторожные, выверенные движения Хонджуна — и восхитительное ощущение его ладони на поясе Сонхва. — Значит, это и был твой парень? — спросил Хонджун немного погодя, бережно укачивая Сонхва в ритме танца. — Забавное совпадение. — Бывший, как я теперь понимаю, — усмехнулся Сонхва. Он и в самом деле только что услышал в голосе Хонджуна намек на ревность? — Как прилежный ученик, я последовал совету учителя. — Как раз об этом, — Хонджун заговорил тише, и Сонхва склонился к нему. — В тот вечер я… — Не надо, — попросил юноша, почти касаясь лба Хонджуна губами. Сейчас для него не имело значения ровным счетом ничего. — Дай сказать, — Хонджун надулся, приобретая сходство с капризничающей Миён. — Я имел в виду совсем другое, и это было мерзко с моей стороны, сказать подобное, и… ты никогда не был моей ошибкой, Сонхва. — Он сбавил шаг, не отводя темных блестящих глаз. — Ты тот, благодаря кому я стал таким, какой я есть, кто подарил мне опыт, который я больше так и не смог повторить — и ты всегда был и останешься самым близким для меня человеком. Слившись в объятии вальса, они остановились под водопадом света, падавшем с потолка. Сонхва провел пальцами по плечу Хонджуна, поднимаясь к шее, огладил его щеку с застенчивым румянцем. Ему казалось, что прошедшие годы растаяли вместе со всеми возведенными ими преградами. — Пойдем на улицу?***
— Хён, — позвал Хонджун, вырывая мальчика из дремы. Сонно моргая, Сонхва удивленно приподнял брови — на его памяти Хонджун почти никогда не обращался к нему как к старшему. — А сейчас тебе кто-нибудь нравится? Поперхнувшись, Сонхва резко сел и отвернул вспыхнувшее лицо. Разморенную жарой леность вечера сняло как рукой — забытая было паника снова затрепетала под сердцем. — Не думаю, что сейчас мне бы хватило на это времени, — выдавил Сонхва, надеясь свести все к шутке. Хонджуна этот ответ явно не удовлетворил. — А если бы хватало? Какие парни в твоем вкусе? Ты, мысленно сказал Сонхва, как никогда сильно ощущая потребность сгрести друга в объятия. Сейчас и всегда — только ты, Хонджун.***
— Точно не хочешь остаться? — лукаво спросил Хонджун, натягивая перчатки, и прыснул, когда Сонхва закатил глаза. — Да, я тоже терпеть это не могу. — Я думал, тебе нравятся такие мероприятия, — поддел юноша. — Наш золотой мальчик. — Ох, заткнись, — вздохнул Хонджун. — Ты же знаешь, я всегда предпочитал проводить время с тобой, нежели строить из себя примерного сынка. Усмехнувшись, Сонхва закончил завязывать шарф и пропустил Хонджуна к выходу. За дверями отеля, разгоняя мрак зимней ночи, алела фарами поджидавшая Сонхва машина. — Ты сам-то до дома доберешься? — Они вышли наружу, и изо рта Сонхва вырвались облачка морозного пара. Хонджун кивнул и отступил под карниз, прячась от разметавшего редкие снежинки ветра. Забыв про такси, Сонхва приблизился к мужчине, рассматривая его скраденные темнотой и снегопадом прекрасные черты. Такие любимые им черты. — Это остролист? — Сонхва прищурился, поднимая голову к украшавшим карниз веточкам. Россыпи белых горошин в окружении зелени тихо подрагивали под вьюжными порывами. — Это омела, — поправил Хонджун.***
Так и не ответив на вопрос Хонджуна, Сонхва сидел, не оборачиваясь, у стены — пока не почувствовал прикосновение к своим плечам. Мягко потянув друга к себе, Хонджун присел напротив, заглянул в лицо, отчего-то нервничая. — Я кое-что сделаю, можно? — спросил он, барабаня пальцами по коленкам. Сонхва опустил глаза и увидел, что руки Хонджуна мелко дрожали. — Это что-то очень ужасное? — с подозрением уточнил он, не понимая, к чему шел этот странный разговор. — Не очень, — негромко засмеялся Хонджун и тут же вновь стал серьезным. — Просто подумал… что это может натолкнуть тебя на какие-нибудь мысли. Отбросив лежавшую между ними подушку, он взял Сонхва за руки и придвинулся еще ближе. Сладкое от газировки дыхание Хонджуна мазнуло по губам мальчика.***
— Рождественские традиции полагается уважать, верно? — Хонджун поднялся на ступеньку выше. Теперь они с Сонхва стояли лицом к лицу, и пронизывающая ночная стужа уступила место древесному теплу одеколона мужчины. Если бы Сонхва сделал шаг вперед, он мог бы коснуться губ Хонджуна своими — и он сделал этот шаг, не задумываясь. — Верно.***
Это был его первый поцелуй — и это было единственным, о чем мог думать Сонхва, пока приникший к нему Хонджун легко целовал его, прерывисто дыша и замирая после каждого движения. Его руки обвивали шею Сонхва, его ресницы щекотали щеку мальчика, словно крылья бабочки, и от этих невесомых, едва ощутимых касаний окутывавшая комнату тьма становилась еще жарче и плотнее. Задыхаясь и дрожа, Сонхва отстранился на миг, глотнул воздуха, напоенного ароматом летней сирени за окном, и тут же врезался затылком в стену, когда Хонджун почти забрался к нему на колени. На этот раз Сонхва поцеловал его первым, стремясь поделиться восторгом, что щипал в уголках глаз. Поцелуй вышел сбивчивым и неумелым, влажные руки беспорядочно блуждали, не находя места, несколько раз они, смеясь, сталкивались носами — и Сонхва готов был без сомнений отдать за этот поцелуй все прочие минуты своей жизни.***
— Хонджун, — выдохнул Сонхва, не размыкая рук. Губы горели, и он едва мог вымолвить слово, совершенно опьяненный лихорадочной нежностью их поцелуя.***
— Да? — Хонджун поднял слегка помутившийся взгляд. Сонхва видел в его глазах отражение собственной эйфории, и оттого не смог ответить сразу, борясь с желанием поцеловать Хонджуна снова.***
— Я так тебя… Джуни, я так сильно всегда… Я все еще люблю тебя.